Читать книгу Почему Америка и Россия не слышат друг друга? Взгляд Вашингтона на новейшую историю российско-американских отношений - Анджела Стент - Страница 16

Где настоящее место России? Будучи крупнейшим государством мира, две трети территории которого географически относятся к Азии, Россия видит себя одновременно и как европейскую, и как азиатскую страну. Однако по культуре россияне – определенно европейцы, да и с точки зрения самих азиатов они едва ли относятся к народам Азии. Тем не менее Россия воспринимает себя как уникальную евразийскую страну, что порождает постоянную двойственность и метания относительно ее места в Европе. На протяжении двух веков россияне никак не могли найти ответа на вопрос, стоит ли их стране следовать в русле Запада или создавать неповторимую цивилизацию, не западную и не восточную, развивающуюся по своей собственной логике. Таким образом, Россия представляет собой одновременно и часть Европы, и нечто отдельное от нее, а сами россияне неохотно признают себя европейцами{91}. Хотя Европа всегда привлекала правителей России как модель экономического устройства и со времен Петра Первого они пытались повторять европейские технологические достижения, к политической системе Запада они, как правило, относились неприязненно. Ценности европейского Просвещения – права человека, верховенство закона, надлежащее отправление правосудия, права собственности – в России принимала и разделяла лишь малочисленная прослойка либеральной интеллигенции, будь то в царские, советские или постсоветские времена. Такая двойственность в восприятии западных ценностей всегда оказывала мощное влияние на отношения России с европейскими и евроатлантическими структурами.

Место, которое отводится России в Европе, стало одним из самых чувствительных для Москвы аспектов в ее отношениях с Западом. После распада СССР и прекращения Варшавского договора перед США и их союзниками встал вопрос: как должна быть выстроена посткоммунистическая архитектура безопасности в Европе? НАТО – в состав которого теперь входила объединенная Германия – вышла из холодной войны без потерь, а Организация Варшавского договора распалась, и страны к востоку от Германии перестраивали свои вооруженные силы и военный потенциал в одиночку, не входя в состав какого бы то ни было союза. В США, Западной Европе и России некоторые ставили вопрос: для чего нужно сохранять НАТО, когда его главный противник, Советский Союз, более не существует? Сторонники этой позиции выступали за созыв Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Эта организация, созданная в 1975 году и включавшая все государства Европы и Северной Америки, могла бы стать альтернативой, способной сформировать более ориентированные на сотрудничество и инклюзивные структуры обеспечения безопасности.

После распада СССР небольшая группа российских либерально настроенных реформаторов из окружения Ельцина, поощряемая своими американскими и европейскими партнерами, считала, что главное, к чему должна стремиться Россия, – это «интегрироваться с Западом». В представлении реформаторов это означало присоединиться к экономическим институтам и институтам безопасности Запада. Для этого необходимо было сформировать в России заинтересованные группы, готовые поддерживать международный порядок, опирающийся на нормы и общий консенсус. Администрация Клинтона предложила России членство в «Большой семерке» и особые отношения с НАТО, а кроме того, инициировала переговоры о принятии России во Всемирную торговую организацию (ВТО). Европейские государства согласились на вступление России в Совет Европы – организацию, которая продвигает демократию и права человека, – несмотря на колебания, вызванные событиями чеченской войны. Европейский союз в 1994 году подписал с Россией соглашение о партнерстве и сотрудничестве.

Таким образом, на протяжении 1990-х годов отношения России с ключевыми европейскими и евроатлантическими институтами носили ограниченный характер, отчасти потому, что полное членство в этих клубах России никто не предлагал, но главным образом по той причине, что, как выразился кто-то в администрации Клинтона, этих русских «еще попробуй к чему-нибудь присоединить». Для многих россиян было неприемлемо двойственное положение, когда ты вступаешь в определенные институты и должен мириться с их правилами, не имея возможности определять их. Главная загвоздка состояла в том, что «интеграция» подразумевала необходимость принять выдвинутую Западом повестку. Сторонники той точки зрения, что было ошибкой не предложить России полноправного членства в ЕС или в НАТО, не могут привести убедительных доказательств, что на той стадии Россия сама пожелала бы и смогла бы начать сложный процесс подготовки к этому членству, а также безропотно принять установленные правила. По отношению к евроатлантическим структурам Россия так и оставалась «кандидатом в члены».

Какие обещания Запад дал Горбачеву в период объединения Германии? Этот вопрос больше двадцати лет определяет отношения России и Запада и ставится снова и снова по мере того, как все новые архивные материалы становятся достоянием общественности. Некоторые западные участники процесса объединения Германии настаивают, что США пообещали Горбачеву, что после этого воссоединения НАТО расширяться не будет, и обвиняют Запад в невыполнении данных СССР обязательств{92}. Многие российские официальные лица и эксперты, в числе которых и сам Михаил Горбачев, придерживаются такого же мнения. «В соответствии с соглашениями по формуле “два плюс четыре”, на основании которых происходило объединение Германии, – заявлял Горбачев, – Соединенные Штаты, Германия, Великобритания и Франция обещали нам, что не станут расширять НАТО к востоку от Германии»{93}. Тем не менее, если внимательно вчитаться в текст соглашений, подписанных в 1990 году, когда объединенная Германия присоединилась к НАТО, можно убедиться, что в тексте вопрос о расширении НАТО напрямую не затрагивается. Это сейчас, оглядываясь назад, Горбачев и его советники, видимо, не сомневаются, что американцы дали им такие обещания. Однако документы того времени свидетельствуют, что никто не брал на себя прямых обязательств не расширять НАТО – хотя бы потому, что такой вопрос в принципе не обсуждался{94}. Госсекретарь Джеймс Бейкер говорил Горбачеву в феврале 1990 года (до объединения Германии), что юрисдикция НАТО не будет сдвигаться восточнее ее зоны действия на тот момент, но он имел в виду юрисдикцию НАТО над территорией ГДР, а не возможное расширение НАТО{95}. Иными словами, Бейкер говорил лишь о том, что после 1990 года войска НАТО не будут размещены на территории бывшей Восточной Германии.

Тем не менее неопределенность в вопросе о том, какие именно гарантии были даны Западом Советскому Союзу при окончании холодной войны, превратилась в источник головной боли для администрации Клинтона. Эта неопределенность давала о себе знать всякий раз, когда возникал вопрос, как должен быть устроен мир после холодной войны и в какие структуры евроатлантической безопасности следует интегрировать бывшие коммунистические государства. В США и Европе многие считают расширение НАТО одним из выдающихся достижений президентства Клинтона; другие американцы и европейцы, а также россияне полагают, что это была большая ошибка, испортившая отношения с Россией{96}.

Чтобы осознать всю значимость этой полемики, необходимо обратиться к временам, последовавшим за крахом СССР, и понять, с каких позиций члены и кандидаты в члены НАТО рассматривали бывшие коммунистические режимы Европы. Сразу после падения СССР не могло быть никакой уверенности, что государства Центральной и Восточной Европы успешно перейдут на рельсы демократии и свободного рынка. Трансформация экономики требовала от народов крупных жертв, и после краха коммунистической идеи наряду с демократическими прозападными партиями появились и партии шовинистического и националистического толка. Признаки авторитарного прошлого межвоенной поры продолжали будоражить умы только-только вкусившей свободы Mittleleuropa – как называют в Германии Центральную Европу. Югославия, где распад государства быстро перерос в гражданскую войну с кровавыми этническими чистками, олицетворяла собой наихудший вариант развития событий после снятия всех строгостей коммунистических режимов. В Центральной и Восточной Европе и без того тлело немало этнических и приграничных конфликтов, которые подавлялись на корню, пока СССР занимал здесь доминирующие позиции, но в начале 1990-х годов готовы были разгореться с новой силой.

Власти США и Западной Европы опасались, как бы в основном мирному крушению коммунизма не помешали непредвиденные осложнения в Центральной и Восточной Европе. Министр обороны Германии в своей речи в 1993 году отмечал, что «без демократии, стабильности и экономики свободного рынка этот регион Европы по-прежнему будет подвержен давним проблемам, связанным со взаимными историческими обидами, амбициями, территориальными и этническими спорами. «Нам не спасти реформы в России, если мы подвергнем риску реформы в Центральной и Центрально-Восточной Европе»{97}. Членство в Европейском сообществе стало бы лучшей гарантией демократии, стабильности и надлежащего государственного правления в этих странах. Однако дорога к членству была длинной и сопряжена с масштабной реструктуризацией экономики, к чему Россия едва ли была готова, не говоря уже о сложном процессе присоединения к acquis communautaire – насчитывающему десятки тысяч страниц своду общих нормативно-правовых актов, обязательных для всех стран – членов Евросоюза. С этой точки зрения присоединение к НАТО – процесс гораздо более быстрый и куда менее сложный.

Государства Центральной Европы высказались за свое «возвращение в лоно Европы» после крушения коммунизма, а президент Буш в 1989 году произнес в Майнце знаменательную речь, где поддержал идею «Европы единой и свободной»{98}. Но какой смысл в действительности крылся за этими словами? Перед Соединенными Штатами и их союзниками встали две, по-видимому, противоположные цели. Первая состояла в том, чтобы интегрировать страны Центральной Европы в западные структуры безопасности, тем самым укрепляя евроатлантическую стабильность и безопасность и исключая возможность того, что на смену коммунистам придут радикальные националисты. Второй целью было заверять и убеждать Россию, что и ей отводится своя роль в новой архитектуре евроатлантической безопасности и что стабильность в Европе – в интересах России. Сотрудники Госдепартамента раз за разом старались убедить своих российских визави, что для России гораздо лучше иметь в соседях процветающие демократические государства, состоящие в НАТО, чем допустить, чтобы они были брошены на произвол судьбы и погрузились в хаос.

Русские же весьма скептически реагировали на заверения администрации Клинтона, что эта игра на руку всем. С точки зрения Москвы, это была игра с нулевой суммой, а расширение НАТО по определению угрожало России, сколько бы в НАТО ни повторяли, что больше не рассматривают Россию в качестве противника. К этому прибавлялись несомненные расхождения между риторикой НАТО и реальностью. Официальные представители НАТО провозглашали, что вступление в альянс центральноевропейских государств ни в коем случае не направлено против России. Но подтекст расширения НАТО, по крайней мере для Польши, Венгрии и Чехии, не вызывал сомнений – ясно, что их привлекала статья 5 устава НАТО, которая гарантировала им защиту на случай, если Россия вернет себе былую мощь[18]. И в приватных беседах с Клинтоном Ельцин уверял, что хотя сам он понимает, что НАТО не планирует нападать на Россию с военных баз в Польше, «масса людей, которые проживают в западных районах страны и слушают выступления лидера коммунистов Зюганова, именно так и думают»{99}.

В январе 1994 года НАТО обнародовало свою программу военного сотрудничества Partnership for Peace («Партнерство во имя мира»), к участию в которой приглашались все государства – бывшие участники Варшавского договора, а также входящие в состав СНГ. Россия отреагировала на предложение сотрудничества с НАТО, не обещавшее членства, довольно прохладно. Поскольку каждое государство получило возможность подписать свое отдельное двустороннее соглашение с НАТО – как это сделала Украина в 1994 году, – то, значит, России предлагался точно такой же статус, как и ее бывшим сателлитам. Часть сотрудников в администрациях Буша и Клинтона полагали, что в рамках программы «Партнерство во имя мира» можно было бы сделать гораздо больше полезного, прежде чем бросаться расширять НАТО. Когда глава объединенного комитета начальников штабов генерал Джон Шаликашвили представлял программу «Партнерство во имя мира» президенту Ельцину, тот попросил уточнить, означает ли это «партнерство» или «членство», то есть является ли участие в программе шагом к членству в НАТО или это просто сотрудничество. Ельцину разъяснили, что участие в программе означает именно сотрудничество, никакого членства оно не подразумевает. Но едва программа заработала, как начался процесс расширения НАТО. «Мы не выполнили нашу часть обязательств», – замечает один чиновник. Программа была довольно гибкой, и с ее помощью можно было бы эффективнее привлекать Россию к сотрудничеству{100}.

Решение США о расширении НАТО имело сложную политическую предысторию{101}. Как только было объявлено о программе «Партнерство во имя мира», начались дебаты о расширении НАТО. На Клинтона повлияли аргументы, высказанные лидерами ведущих стран Центральной Европы – и особенно президентом Чехии Вацлавом Гавелом и президентом Польши Лехом Валенсой, – на церемонии открытия музея памяти жертв Холокоста в Вашингтоне. Если мир хочет избежать новой катастрофы в Европе, убеждали они, необходимо интегрировать Восточную Европу в западные структуры и настоять, чтобы в качестве предварительного условия эти страны объявили об отказе от территориальных претензий друг к другу и всячески поддерживали бы национальное примирение.

Брент Скоукрофт утверждает, что администрация Клинтона слишком сосредоточилась на европейских делах и потому не смогла уделить достаточно внимания опасениям России по поводу расширения НАТО. «Администрации Клинтона следовало бы сначала пообщаться с Россией и только потом соглашаться расширять НАТО»{102}. Но Клинтон и его ближайшие советники полагали, что сумеют совместить решение двух задач – расширить НАТО и удержать Россию в рамках близких отношений, предложив русским в качестве поощрения членство в «Большой семерке» и особое соглашение с НАТО – в виде Совместного постоянного совета (СПС) Россия – НАТО. Госсекретарь Мадлен Олбрайт отмечала, что США выстраивали взаимоотношения России с НАТО так, чтобы у нее был в них свой интерес, и что «мы, безусловно, прилагали все старания, чтобы проявлять к России уважение»{103}. Российское правительство в конечном счете подписало соглашение с НАТО, хотя и с неохотой. Одна из сложностей состояла в том, чтобы изобрести особенные рамки для отношений России с НАТО, которые позволили бы России играть уникальную и видную роль.

СПС давал России право голоса – но не право вето – в обсуждении интересующих НАТО вопросов и наметил области перспективного сотрудничества с НАТО, такие как урегулирование кризисов, превентивная дипломатия, совместные операции, поддержание мира, контроль вооружений, нераспространение ядерного оружия и реагирование на стихийные бедствия и катастрофы. В рамках СПС регулярно проводились встречи на уровне послов и ниже. Однако россияне, работавшие в НАТО, убеждались, что карьерные перспективы в этой организации им не светят. Неудивительно, что Совет добился весьма скромных результатов. Более того, не прошло и нескольких недель после начала работы СПС, как стала известна досадная для России новость: НАТО соглашается в 1999 году принять в свой состав в качестве полноправных членов Польшу, Венгрию и Чехию. Представители российской стороны отмечают, что с ними не нашли нужным посоветоваться, прежде чем принимать такое решение. «Наши переговоры с Уорреном Кристофером, – пишет Евгений Примаков, – не оставили сомнений, что они решили не обращать на нас ни малейшего внимания, когда дело касалось расширения НАТО»{104}. По свидетельству главы штаба Ельцина Анатолия Чубайса, «у Соединенных Штатов был уникальный шанс включить Россию в структуры европейской безопасности, но, расширив НАТО, они этот шанс упустили»{105}.

Риторика и действия России отражали ее в корне противоречивое отношение к НАТО: с одной стороны, альянс воспринимался как противник, угрожающий безопасности России, с другой – как организация, с которой у России теперь сложились особые отношения. Это двойственное отношение к НАТО служило источником постоянной неопределенности для представителей российского политического истеблишмента и служб безопасности, причем некоторые из них осознавали преимущества сотрудничества с НАТО, но большинство по-прежнему рассматривали НАТО сквозь призму холодной войны.