Читать книгу Потерявшийся во сне - Андрей Андреевич Храбрый - Страница 4

– Иди отсюда! – Донесся гневный женский голос из ординаторской. – Все портишь! Все! Сколько уже иголок сломал, напутал и перевел препаратов! Про бедных животных вообще молчу. Душегуб!

Лицо совсем молодого человека, застывшего глыбой в нескольких шагах от двери, из изначально расстроенного от сложившихся неудач по щелчку перестроилось в жалостливое, беспомощное, обиженное на весь свет. Крылья носа судорожно дергались, а краешки глаз постепенно наполнялись жгучими слезами, которые жгли только сильнее от того факта, что рыдания наблюдала публика.

– Конечно, конечно, не учите, не даете практики, но требуете от юнцов блестящих навыков, браво! – Агрессивно вмешался Дягелев, плюхаясь на стул.

– И правильно делаю. Братья меньшие жить хотят, они приходят к нам…

– Их приводят хозяева, сами они куда подальше убежали бы. А учится вначале приходится каждому, – защищал Дягилев студента, который куда-то рванул по ослепительно светлому коридору. Женские вопли же разносились на всю клинику. – Если же тебя так заботит финансовое состояние клиники, то, напоминаю, зарплату ты получаешь без задержек, шприцы стоят копейки и их правильное и неправильное использование на твой доход никак не влияет. Тебе, Аня, крайне полезно пройти курс лечения для психически неустойчивых.

– Именно благодаря харизматичным, пылким, суровым, грамотным и держится наша клиника.

– Сомневаюсь.

– В нас энергия, быстрота действия, сообразительность.

– Ненависть и желание напакостить, если выражаться точнее.

Анна Алексеевна лишь неодобрительно фыркнула – запас остервенения истощился, и ответить ей было нечего. Она, побежденная, закрыла половину лица чашкой.

– Что за царапина на лбу?

– Оставил мегера вроде вас.

– Люди получают по заслугам.

– Интересно, за что же тебя наградили тошнотворным характером? – Он посмотрел на молодую женщину в оранжевой форме, та демонстративно отвернулась в сторону. – Я лично поработаю с тем студентом. Уверен, при правильном подходе его потенциал раскроется.

– Где стажер?

– Максим? – Ассистент довольно хмыкнул, оперевшись о дверной проем и выдыхая сигаретный дым на улицу.

– Видимо.

– Вон, уходит отсюда, – он кивнул в сторону удаляющейся худой фигуры, и Дягелев следил пока не скрылся студент меж домов за тем, как спешит человек убраться с треснутой гордостью подальше оттуда, где тому нет места.

– Знал бы ты, насколько у тебя выходит делать приятно, – мечтательно заявила женщина напротив.

– Почему же?

– Тратишь время на меня, несмотря на осевшую в тебе холодность ко мне.

– И разве это приятно?

– Всяко лучше биться об стену, чем бесконечно думать о том, когда, где и при каких обстоятельствах столкнешься с бетоном. А вдруг что-то изменится?

– Не обязательно разбиваться об препятствия.

– Марк, почему же жизнь не сводит вместе людей, если один грезит о другом? Разве это справедливо?

– Потому что мне скучно с тобой. Рутина обладает чересчур пагубным влиянием, и я не хочу ей поддаваться. Мне нужен глоток свежего воздуха. Глоток мечтательности, вдохновения, а не… А не пыльной обыденности.

– Но ты почти никогда не интересовался мной.

– Мы знакомы несколько лет, и этого более чем достаточно.

– Знаешь, что меня в тебе привлекает?

– Что же?

– Романтизм.

– Романтиков полным-полно, а молодых в особенности.

– Нет, ты какой-то неповторимый. Притягивающий, незаменимый, свой, понимаешь?

– Не обманывайся, ты всего лишь замечталась и с глупости поклялась самой себе свято верить в те мечтания, и теперь, оставаясь верной клятве, обращать внимание на романтиков в округе не можешь, потому что иначе изменишь самой себе.

Они переговаривались через столик в кафе. В самом углу. Друг перед другом. Разделяла их деревяшка шириной меньше метра, но именно эта поверхность превратилась в немыслимо растянувшееся измерение для женщины. Пили чай. Лиза все время старалась как можно ближе оказаться рядом с Дягелевым, словно случайные прикосновения растопили бы мужские чувства. Женская кожа обладает магической силой и часто сламливает мужчин, окутывая их разум мечтательно-влюбленным фанатизмом, из-за которого все мысли, сны, иронии судьбы сводятся мужчиной только к одному человеку. И сейчас Дягелев, абстрагировавшись, с негой вспоминал ласку прошедшей ночи.

– Я бы отдала многое, чтобы узнать то, о чем ты сейчас задумался.

– Тебе бы не пришлось ничего отдавать.

– Это почему же? – Сдержанно возмутилась та.

– Откроюсь даром: я бьюсь над одним вопросом, бесконечностью, которую не могу скомкать как рекламную бумажку. Кто я? И что от меня требует этот мир? – Врал тот, зная, что на большинство этот вопрос производит отпугивающий эффект.

– Разве он обязан что-либо требовать? Почему бы не вкусить тихую жизнь, где мысли заменяют чувства?

– Люди чувствуют и думают одним и тем же органом. Что же ты хочешь?

– Над чем ты размышляешь?

– Я впал в отчаяние от бессилия собственных идей, которые либо не рождаются, либо рождаются калеками. Человеку не достает искорок таланта и гениальности, и поэтому он пытается схватить их со звездного небо и впадает в депрессивное уныние, руки-то ведь коротки.

– А вдруг для тебя создано нечто другое, и вся проблема в том, что ты не хочешь оглядываться по сторонам и принимать то предначертанное. Ты вцепился в недоступное и не хочешь от него отрываться.

– Выделены миллионы лет эволюции для вывода существа, способного создать нечто особое, и одно из этих существ бесплодно тратит энергию разума. Или вся эволюция – всего-навсего запущенный побочный эффект, превратившийся в такую реакцию, за которой интересно наблюдать со стороны, свыше? Своеобразный театр с истинными эмоциями, настоящими смертями и рождениями.

– Глупости, – женщина махнула рукой и, видя пассивно задумчивый взгляд Маркуса, специально направленный куда-то в сторону от нее, оглянулась по сторонам. Ее глаза, как прозрачные кувшины для воды, наполнила печаль. Аромат готовящегося бил в нос. – Жизнь в покое и стабильности. Господи, разве люди из поколения в поколение не грезят этим? А ты убегаешь от того, словно зверь от огня.

– Однажды пришлось пережить крушение мещанского края, последствия до сих пор крадутся по пятам. А людей нельзя заставлять рассуждать и жить так, как хочется кому-то другому, возомнившему себя владыкой. Человек индивидуален и волен выбирать пути самостоятельно.

Лиза сжимала губы, тем самым пытаясь тщетно спрятать огорчение, расплывшееся по ее лицу, которому Маркус не придавал ни капели значения. Чувства этой женщины казались ему искусственным фруктом: вид красивый, но укусить невозможно. В спектакль, утверждал Дягелев, вмешиваться некрасиво, но поддерживать его денежно необходимо.