Читать книгу Мотя - Андрей Арев - Страница 7

На следующий день Мотя и Нюра сидели во дворе за столом, обитом оцинковкой, и разглядывали золотую пластину, найденную в детской Либерее. Кока затемпературил от пережитого приключения, и отлеживался дома, остальные книги лежали под подушкой у Моти, как в самом надежном месте. Пластина пускала ярких веселых зайчиков на зимнем солнце. Подруги разглядывали иероглифы, выбитые на пластине.

– Что будем делать? Как это перевести…, – Мотя задумчиво водила пальцами по странным маленьким отверстиям, которые, если смотреть на свет, делали пластину похожей на перфокарту. Нюра сидела рядом и вслух перебирала варианты: написать письмо в Академию наук, съездить в областной город и порасспрашивать в музее, или в университете, у историков, еще можно…

– Кто такой Кадмон, Мотя?

Девочки подняли глаза от пластины и увидели Уримку.

– Кто такой Кадмон? – повторил вопрос Уримка.

– Кадмон? Какой Кадмон? – удивилась Мотя. Тогда Уримка рассказал, что Мотя уже полчаса сидит и зачем-то пускает им в окно зайчиков. Все бы ничего, но зайчики образовывают на потолке какой-то текст, в котором они с братом успевают прочесть только слово «Кадмон», потому что Мотя не держит пластину ровно, а сидит и балуется. И пусть она либо перестанет, либо уже сидит ровно, хотя бы минут двадцать. Мотя согласилась, но сказала, что тоже хочет знать перевод текста. Уримка на пару секунд задумался, потом молча кивнул и убежал в дом. Девочки переглянулись. Через несколько минут из форточки квартиры, где жил Уримка вылетел стаканчик от йогурта, с привязанной к его донышку леской. Почти тотчас хлопнула дверь подъезда, и появился Уримка. Он подошел к Моте, повертел ее вместе с пластиной туда-сюда и вопросительно посмотрел в окно, где уже маячила фигурка брата. Тумимка кивнул, тогда Уримка подбежал к болтающемуся на ветру стаканчику, и потянул леску в сторону Моти. Леска натянулась струной, и Уримка сказал в стаканчик: «Даю пробу! бер, ике, оч, дурт…»

– Что он делает? – одними губами спросила Мотя, боявшаяся пошевелиться.

– «Зайдите, я хочу вас видеть». Это телефон, Мотя, – улыбнулась Нюра.

Связь была налажена, и Уримка начал диктовать Нюре текст, который читал и переводил с потолка Тумимка.

Вскоре Мотя держала в руках Нюрину тетрадь с переводом золотой пластины. Слева от текста нарисованные человечки несли на руках скелет огромной рыбы с эмблемой Сбербанка вместо головы. Под человечками полууставом шла надпись: О трех предметах не спеши рассуждать: о Боге, пока не утвердишься в вере; о чужих грехах, пока не вспомнишь о своих, и о грядущем дне, пока не увидишь рассвета. /Святитель Николай Сербский/

Буква "в" в слове вера была зачеркнута, и сверху приписано "Сб" – получалось, что не надо рассуждать о Боге, пока не утвердишься в Сбере.

– Что это? – спросила Мотя.

– Это я антикризисный плакат Сбербанку рисовала, – ответила Нюра.

– А скелет рыбы почему?

– Рыба – символ Христа. А скелет – ну я же не виновата, что у них эмблема на скелет похожа.

– Ммм… и что, взяли плакат?

– Обещали к следующему кризису.

"Вере, вере-сбере, werebear… Надо Коке позвонить", – подумала Мотя, захлопнула тетрадь, и потащила Нюру за собой к ближайшей телефонной будке.

– Спасибо, мальчики, – на ходу крикнула Уримке вежливая Нюра, но братья ее уже не слышали – один сматывал «телефон», а другой обдумывал, как приспособить переведенный текст в новые жестяные летописи.

В телефонной будке Мотя сунула в щель для монет двушку на леске, дождалась соединения и сразу закричала в трубку: – Смирнов, ты щас обалдеешь! Мы текст пластины перевели!

– Здравствуй, Мотя, – сказал невозмутимый Кока, – приходите ко мне, я тут валяюсь еще.

И подруги отправились к больному.

Кока лежал в постели, рядом на табурете стояла банка малинового варенья – мама суетилась на кухне, и девочек накормили блинами. Мотя рассказывала, как Уримка и Тумимка переводили, а Кока держал в руках тетрадный листок в косую линию, где каллиграфическим Нюриным почерком был записан текст:

И земля была пуста и безвидна. И он, Иалтабаоф, полупламя и полутьма, сказал властям, которые были с ним: пойдем, создадим среди зла и безумия человека по подобию нашему.

И они создали общими силами по знакам, которые были даны им. Головной мозг его создал Мениггесстроеф, пальцы правой руки его Тренеу, костный мозг его Абенленархей, печень его Сострапал, тестикулы его Эйло, три сердца – Агромаума: сердце разума, сердце силы и сердце красоты. И они сказали: “Назовем же его Адамом Кадмоном, дабы имя его стало для нас силой света”.

И они сказали Иалтабаофу: “Подуй в его лицо от духа твоего, и тело его восстанет”. И он подул в лицо духом своим, который есть сила его и средства. И тогда взревновали остальные силы, ибо Кадмон стал существовать из-за всех них, и мудрость его укрепилась более чем у тех, кто создал его, и более чем у Иалтабаофа. И когда они узнали, что он превосходит их, ибо способен совершенствоваться, и свободен от злодеяния, то создали кристалл, каждая часть которого была связана с частью Адама Кадмона. И, создав этот кристалл, Иалтабаоф разделил его на два неравных куска: Чашу и Камень, женскую и мужскую части Адама Кадмона, превзошедшего своего отца Иалтабаофа. И Адам Кадмон распался на 365 сил, и силы эти собрались снова в Адама и Еву. И Адам, и Ева не имели ни знания, ни силы Адама Кадмона, но могли обрести их снова, только соединившись. И тогда подсказал им Иалтабаоф как соединиться. И вся сила Адама Кадмона стала раздроблена на мириады мириадов сил, ибо люди стали плодиться и размножаться. И сказал Иалтабаоф: Я, я – бог ревнитель, и нет другого бога, кроме меня; и бросил Чашу и Камень в нижнюю часть всего вещества.

– Здорово, – сказал Кока, – «бросил в нижнюю часть всего вещества». Платонов прямо-таки.

– Выздоравливай, Смирнов, – сказала Нюра, – пластину перевели. Теперь вот еще бы пергамент с церковнославянского перевести – там тоже что-то про Кадмона написано.

– Да ерунда, – Кока положил листок с переводом в лежащий на кровати томик «Острова сокровищ», – у меня в Свердловске один знакомый есть, я ему отправлю тупилаком копию, переведет.

– Чем отправишь? – спросила Мотя.

– Ну почтовым тупилаком, дней через десять дойдет, мы же не торопимся?

– Тупилак… это голубь, что ли? – хихикнула Мотя.

– Почему голубь? ты что, с нами на экскурсию в почтовое отделение не ходила? по профориентации?

– Нет, я на олимпиаде по русскому была.

– Ааа… ну, в общем, где-то 4000 лет назад эскимосы придумали тупилаков, северный аналог голема, карающее чудовище, которое шаман изготовлял из частей тел зверей или умерших детей – кости, кожа, волосы, сухожилия и все такое. Скелет делался из костей, тело изо мха, земли и водорослей, а глаза из торфа. Все это в шкуру заворачивалось. Тупилака делали ночью, с помощью несложных заклинаний, только чтобы его оживить, еще надо было совершить с ним сексуальные действия. Слышала поговорку: весь мозг через… гм, ну, в общем… высосать?

– Фууу, – сказала Мотя, – ну фу же!

– Шаманы… – развел руками Кока и продолжил, – Вот, а чтобы тупилак мог плавать, нужно было добавить китовый ус, чтобы был авиатупилак – птичьи кости. Считалось, что тупилак способен принимать форму любого животного, из частей которого сделан, или объединять в себе части нескольких животных сразу. Единственной задачей тупилака было уничтожить врага его создателя, собственной воли тупилак не имел. Но если враг обладал более могущественной магической силой, чем изготовитель тупилака, то тупилак мог быть отправлен обратно, чтобы убить своего создателя вместо его жертвы. В этом случае уйти от этого северного бумеранга он мог лишь одним способом: публично признаться в содеянном.

– Ну хорошо, а почта тут при чем?

– Страна у нас очень большая. Дороги плохие, зимы длинные. Сколько лошадей, людей задействовать надо было… А наши когда до Чукотки добрались, про тупилаков узнали, то как-то сразу решили их использовать. Сажаешь мощного шамана в губернском почтамте, а помельче рангом – в уездных. Почта накопилась – уездный шаман делает тупилака, грузит его почтой, и отправляет в губернию с заданием убить тамошнего почтового шамана. Губернский шаман, как более сильный, отправляет тупилака обратно, попутно тоже нагружая его почтой, а уездный прилюдно сознается в создании тупилака. То есть, все живы, и почта доставлена. Сплошная экономия, ни лошадей кормить, ни людям жалованье платить. Отсутствие дорог и климатические аномалии тупилаку пофиг – он же неживой. А после революции, в Гражданскую, их еще и для хранения ценностей использовали.

– Это как?

– Нууу, Мотя, – протянула молчавшая до того Нюра, – ты будто не в России живешь. Это даже я знаю:

Мой черный карлик целовал мне ножки,

Он был всегда так ловок и так мил!..

Мои браслетки, кольца, серьги, брошки

Он убирал и в сундучке хранил.

– Точно, – сказал Кока, – тупилаку вручался ящик с ценностями, и его отправляли куда-нибудь, так они и курсировали туда-сюда. Все их трогать боялись, жуткие существа все же. А потом их ЧОНовцы перестреляли – деньги для индустриализации нужны были.

– Но в черный день печали и тревоги

Мой карлик вдруг поднялся и подрос…

Вотще ему я целовала ноги -

И сам ушел, и сундучок унес!

– снова продекламировала Нюра.

– Ага, а потом снова про них вспомнили, сейчас опять на почте используют. Удобно же. Одно время их еще в плановых и сквозных караулах применяли, зэков перевозить, но после Усть-Усинского восстания перестали, – Кока добавил себе в чай варенья, – а почта в России – магическая организация.

– Бедненький, – пожалела Мотя тупилака, – ему же как раз в праздники достанется идти, Новый год скоро.

– Ничего, я ему киндер-сюрприз подарю, когда вернется, – сказала Нюра, – Татке в детсаду целую кучу шоколадных заготовок дали для уроков творчества, они всей группой эти яйца лепили, детям Африки отправлять. Сделаем ему яйцо, туда положим дужку куриную и… да хотя бы нори. Хочешь – игрушечного тупилака себе делай, утенка для ванны, хочешь – в «беру и помню» с другими тупилаками играй.

– Точно! – обрадовалась Мотя, – а я фольги красивой принесу, разноцветной.

На том и расстались.