Читать книгу Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - Андрей Архипов - Страница 10

Под вечер, как и собирался, Иван посетил кузню для очередного удовлетворения своей любознательности. Застал он там Николая, спокойно сидящего в тенечке на чурбаке и отмахивающегося веточкой от назойливых насекомых, и Любима, нервно бегающего по дну оврага и оживленно жестикулирующего во все стороны.

За столь необычным зрелищем с интересом наблюдал десятник, присоединившийся к вышеупомянутой компании совсем недавно и пытающийся понять причину возникшего между кузнецами спора.

– Что за шум, а драки нет? – попытался разрядить обстановку Иван.

– Да вот, выставил на публичные слушания мои прожекты по поводу печей, – ответил Николай, улыбаясь уголками рта. – Теперь слушаю критику в свой адрес.

– Лишился ума сей муж, – вскинул руки вверх Любим. – Блазнит нас горами златыми и мнит, что может он из той же руды нам втрое али впятеро больше железа достать. Мыслит башню построить Вавилонскую, что разрушена была во времена древние…

– Не спеши, Любим, – прервал его десятник, повернувшись к Николаю. – Сказывай, кузнец, аки ты собираешься железо нам доброе поставляти.

– Тогда начну с самого начала, – поднялся на ноги Николай. – С того, что в такой малой печи, как у Любима, нельзя получить много железа, да и качества хорошего у него не добьешься. А самое главное – много трудов на него тратится и той работой, которую обычный мальчишка может сделать, сам кузнец занимается. Сначала плетет каркас из веток, потом мажет глиной с двух сторон, сушит, обжигает… И с рудой сам занимается – добывает, отбирает, измельчает. Так, Любим?

Старый кузнец скрестил руки на груди и состроил обиженное лицо.

– Так-то оно так, да не так!

– Не так… А как крицу получил, печку надо ломать и строить заново… А угля при этом сколько тратится? Кстати, кто уголь заготавливает?

– То сами жгли, а в последнее время отяки лодками свозят…

– Угу, это мы потом обсудим… Сколько у тебя железа в сыродутной печи получается? Полкило? Ну… две гривны по весу? Это крица. А после проковки вообще ничего не остается! Пяток ножей, и только… А все почему? Потому что весь металл в шлаке остается, в соке, по-вашему! А остается потому, что железо не успевает восстанавливаться и в крицу уходить! Ты его сливаешь!

– Это бабушка надвое сказала!

– А тратишь времени ты сколько? Два-три дня на все? Молчишь… вот! Трофим Игнатьич, первым делом к тебе обращаюсь, потому что староста все равно твоим указаниям следует. Люди нужны. Каждый своим делом будет заниматься. Много. Больше, чем мы можем себе позволить. Еще скажу… – Николай искоса посмотрел на молчащего десятника. – Есть путь улучшения восстановимости железа, ну… чтобы выход его в крице был больше из такого же количества руды. Надо повысить температуру… то есть сильнее нагреть эту самую руду, а для этого нужно увеличить высоту трубы и дуть сильнее.

– Вот! Незнама ты, самая что ни на есть! Так и кликать будем, – засмеялся Любим. – Всуе руду и уголь тратить будешь! Сам запомни и другим неучам передай – часть железа в свиное уйдет! И ни проковать, ни согнуть его мочи у тебя не будет. Даже если беспроторица одолеет меня, то не буду этаким гиблым делом заниматься.

Довольно улыбаясь, кузнец сел, поглядывая по сторонам.

– Твое свиное железо и есть цель моя, – спокойно продолжал Николай. – Однако я продолжу… Печь, или домница по-другому, будет высотой метров четыре или пять, может, даже побольше, и наддув она должна иметь сильный. Сделать это можно с помощью водяного колеса, которое мехами будет управлять.

– Мехами! Как ты кожаными ме… – начал Любим.

– Цыц, кузнец! Как дозволю слово молвить, так и будешь сказывать, а пока – молчок, – вмешался Трофим, недобро посмотрев на разошедшегося спорщика.

– Мехи можно сделать клинчатыми. Три доски одинаковой формы обшиваются кожей со всех боков. Средняя не двигается, а на крайние подвешиваются грузы, которые их опускать будут, – начал рисовать палочкой на земле Николай. – Вверх эти доски уже колесо будет поднимать с помощью кулачкового механизма… Вот такие зубцы надо вразнобой вставить в колесо, а в нижних досках отверстия вырезать и кожей их прикрыть для доступа воздуха, когда мехи опускаться будут. Ну… сделать легче, чем объяснить. Я – сделаю. Если же будет для них много работы и снашиваться они будут сильно, то заменим другим механизмом. Придумаем что-нибудь…

– Ты про печь свою колдовскую скажи!

– Теперь про печь, – недовольно оглянулся Николай на Любима. – Снизу два отверстия сделаем. С одного твое свиное железо сливать будем, а с другого, что повыше, шлак. Временно их глиной замазывать будем и разбивать каждый раз.

– Сли-и-ивать?.. – протянул Любим и тут же заткнулся, получив от десятника по шее кольчужной рукавицей.

– Именно так. И разбирать ничего не будем, и печь будет постоянно работать. Из такого железа можно сковородки лить, чугунки… Кстати, оно как раз «чугун» и называется. А также другую металлическую утварь производить можно, только формы предварительно надо из глины наделать.

– Что тебе для этого нужно? – холодно поинтересовался Трофим Игнатьич.

– Что нужно? Печь саму класть надо из огнеупорного кирпича… Это я к тому, что не каждый кирпич подойдет, отбирать будем. Сразу скажу, что повезло нам с глиной. Времени, конечно, не было для нормального обжига кирпича, но вот что получилось. – Николай нагнулся и достал две лежащие в стороне плоские плинфы. – Только для нижней части печи нужно кирпич потолще делать… Либо гранит найти, либо другой такой же твердый камень, который трескаться не будет от жара. Смотри, Любим!

Старый кузнец подхватил один кирпичик пальцами, пощелкал по нему, прислушиваясь к звуку, и одобрительно крякнул, не пытаясь более ничего сказать.

– Так вот, возвращаясь к людям, – продолжил Николай. – Для кирпича или той же плинфы они нам позарез нужны. К примеру, для глины… Чтобы ее достать, намять, в формы положить, а потом еще и высушить, человек пять понадобится. Правда, сушить и переворачивать детишки сгодятся. Для сбора руды, для промывки и для сушки еще столько же человек нужно, если не больше. Водяное колесо поставить – бригаду плотников подавай! Уголь нажечь опять же надо, это еще… много людишек набрать придется, Трофим Игнатьич.

– Сколько времени тебе нужно? – уже заинтересованно спросил десятник.

– Потом, может, быстрей управляться будем, но на первую печь не меньше десяти дней уйдет. Ее сложить – как целину вспахать! Мехи для нее надо сделать, кирпич обжечь… самих людей обучить премудростям работы. Еще для мешания глины механизм нужен, чтобы народ от такого нудного дела освободить, плотину поставить, колесо на нее водрузить… До осени управимся, надеюсь…

– А по людям что скажешь?

– В первый месяц нужны семь-восемь мастеров по дереву и двое из тех, кто с глиной дело имел. Еще в качестве чернорабочих необходимо набрать двадцать или тридцать человек. Эти будут работать на постоянной основе, но зато треть из них могут быть бабами и подростками.

– Дозволь слово молвить, Трофим Игнатьич, – взмолился Любим и, дождавшись утвердительного кивка десятника, уставился на Николая. – А что ты с энтим чухуном делать будешь? Свиное – оно свиное и есть. Ни ковать, ни в дело пустить. Форму лить – так клинок добрый не получишь… треснет от первого же удара!

– Твоя правда… Для переделки чугуна в крепкое железо, которое сталью называется, я мыслю еще одну печь поставить, только небольшую, типа твоей. Туда чугун закладывать вперемежку с углем буду и тем же наддувом сталь обратно получать. Плавится-то чугун легче, чем железо.

– Колдун ты али волхв, не ведаю, но про дела сказываешь зело странные… – задумчиво поковырялся в бороде Любим.

– Сколько железа ты обещаешь за день? – задал очередной вопрос десятник.

– Только пробой можно определить… Пудов сто или сто пятьдесят за плавку получим, однако делать чугун можно постоянно. Все от того зависит, как работать будем, хватит ли угля и руды.

– Сто пудов железа за один раз?! – изумился десятник.

– Железа из чугуна выходит чуть меньше, – поправил его Николай. – Усохнет оно после второй домницы, да и труда на это приложить нужно немало. Только вот сразу предупредить хочу, что печь не вечная, кирпичи лопаться от жара будут, фурмы забиваться и плавиться, так что день-два в неде… в седмицу на ремонт всяко понадобится.

– Непонятное ты толковал многое для меня, но смысл речей твоих уразумел я. Всех свободных от работ в поле людинов тебе отдам. Ну, как отдам… Вервь ради железа сама к тебе на поклон пойдет. Отберешь себе потом тех, кто порукастее. Баб тоже дам. Этого добра даже лишку, пока страда не началась. До конца серпеня успеть должен показать железо. В ответе будешь за все, а Любим помощником тебе будет. Гончара возьмете, тот глину знает, да и формы лепить научит. И плотники ваши на месяц.

– Прерву тебя, Трофим Игнатьич, – вмешался Иван, памятуя, как десятник высказал ему неодобрение по поводу неуважительного к себе отношения. – Ставить все это надобно тут…

Развернув карту, которую принес с собой, егерь начал показывать ориентиры.

– Это Ветлуга, это Дарья… А вот тут, поприщах в двенадцати вверх по течению, холм есть. Там и глину, и руду болотную нашли, всё в одном месте. Речка есть, течение быстрое, перепад высокий. В самый раз там колесо поставить и жилье для работников, только надо дорогу к этому холму проложить. Кстати, рядом с весью еще одну плотину можно установить – для кузни, для помола зерна… но это уже потом.

– Эк… ложку дали, так ты в котел всей харей залезть хочешь… И сруб тебе поставь, и дорогу проложи. – Десятник покачал головой и хлопнул себя по колену. – Эх, была не была, ее торить так и так придется… Но сначала делайте колесо и домницу вашу, как уговор был, а люди навесом обойдутся.

– А сруб?

– После первого железа избу для мастеров поставим, не в лесу же им ночевать, – нехотя ответил десятник.

– Гляньте-ка, расшибется сейчас, – неожиданно указал Николай на прыгающего через куст, росший на краю яруги, дружинника. – Как поспешает… И мальцы за ним.

– Этот не разобьется. Воин, не смерд, – констатировал факт десятник, сразу посерьезнев лицом.

– Трофим… беда. – Дружинник, оказавшийся старым знакомцем Петром, начал сразу выкладывать. – Отяк снизу на однодеревке проплыл, крикнул что-то… Догнали и с грехом пополам разобрались, что их нижнее поселение вои обложили часа три назад. На трех больших лодьях приплыли, дань белкой потребовали.

– Кто?!

– То ли булгарцы, то ли еще кто – непонятно. Долго эти вои ждать отяков не стали, селение взяли с налета – девок топчут, на лодью волокут. Положили людишек ужо сколько-то. Часть опять на суда грузится, никак к нам собрались. Другая же часть могла по тропкам лесным раньше выйти в нашу сторону. Отяков так и взяли, обложив сначала с берега, немногие утекли. Не более половины часа пройдет – и у нас они могут быть, да и ветер в нашу сторону задул…

– Так, Петр, одного мальца в поле шли, абы людины за тын прятались, а бабы в леса уходили, без захода в весь! Другого по избам вестником! Четверть часа – и духа бабского в поселении чтобы не было. Вместе с дитями. Сказывай, ежели упрутся, то ворота затворим, и останутся они ворогам на растерзание! Брать еду, одежу, топоры, луки охотничьи. Не одну ночь проведут под небом, аще господь не смилостивится. Скотину людины с пажити пусть в весь гонят. Не успеть бабам ее с собой в лес увести, да и выследят. Ну как, мальцы, смекнули? Бегом!

– Мне что? – вскинулся Петр.

– Ты проследишь, дабы уходящим охотников выделили. Пусть те схрон в чаще ищут, а по пути следы путают. Потом ворота затворить, смердов одоспешить, чем придется, и с луками на стены. Не высовываться особо. Все… Исполняй!

– Дозволь слово сказать, Трофим Игнатьич? – встрял Иван, оглядываясь на убегающего Петра. – Пусть бабы на место идут, где железо лить намечали. Кузнецов и плотников по дороге возьмут, дело начнут понемногу. Если лес не рубить, то их неслышно будет.

– Ты что, Михалыч, я тут останусь, – оторопел от такого предложения Николай. – За что это ты меня отсылать собрался?

Десятник недобро усмехнулся и даже не посмотрел в сторону пытающегося доказать свою полезность кузнеца.

– Прав ты, вой иноземный. Пусть идут. Заодно руки мастеровые сохранными будут… Ты с ними?

– Шуткуешь, Трофим Игнатьич? – откликнулся егерь без промедления. – При тебе буду неотлучно, если не прогонишь. Мне любая заваруха только кровь в жилах разгоняет.

– Ну, добре, коли так. Слышали, огненных дел мастера? Все, что надобно вам для работы, не забудьте и баб в лесу стерегите. Заодно на работу их поставьте, дабы скука женскую суть не заела.

Не слушая возражений, десятник развернулся и отправился спокойным шагом в весь.

– Полно, Николай, не мельтеши, – успокаивающе взял за руку своего собрата по ремеслу Любим. – Слово сказано… Коли откажешься – так приголубит, что не встанешь опосля. А то и голову снесет. Дело-то не мирное. А мы покамест мальца какого пошлем к Вовке и ребяткам, что у него учение принимают. Ежели к срубу вашему сбор объявить, лепно будет?

– Тимку тоже предупредить надобно, – кивнул Николай, соглашаясь со свершившимся.

– Тимофей твой в лесах с Антипом, там как раз сейчас без опаски ходить можно, – попытался приободрить земляка Иван.

– Верно сказывает, – согласился Любим. – Ибо ворог в чаще нашей плутать будет яко слепой кутенок.

– Ну ладно, мужики, – нетерпеливо переступил с ноги на ногу егерь, торопясь догнать десятника. – Прощевайте, удачи нам всем. Да… Вячеславу про то, что Вовку с собой берете, я передам.

* * *

Через час весь была отрезана. Два огромных досчаника, иногда называемых заморскими лодьями, ткнулись в берег выше по течению.

Чуть в стороне от холма, на который взбиралась весь.

Не дожидаясь, пока с судов сбросят мостки, в прибрежный песок стали прыгать воины в халатах и коротких кольчугах поверх них, растекаясь пестрой волной по пажити. Головы их венчали скругленные шлемы, на которых болтались спадающие ниже уровня лопаток пушистые хвосты. Через несколько минут с другой стороны холма донесся условный свист о том, что и там появились чужеземные вои.

Дозоры втянулись в весь.

– Буртасы… – Десятник сплюнул с помоста, тянущегося вдоль тына, на землю. – Лисье племя, каждый второй с хвостом на шеломе. Нешто услыхали про нас и слетелись, шакалье? С большей части черемисов булгарцы дань берут, точнее князьки местные ее собирают и куда нужно везут, вот и не трогают их. Буртасы же сами данники Булгара, черемисов разорять им невместно, но про нас закон не писан. Да и с Суры ход недолгий, если там они прошли… Тьфу!

Он еще раз сплюнул, объяснив сложившуюся ситуацию стоящему рядом по долгу службы Петру и тихой сапой пристроившемуся Ивану.

Потом глянул на опускающееся за лес солнце и добавил.

– Попали, как кур в ощип. Обложили, не продохнешь… Свара, ходь сюда! Посчитал воев?

– Десятков шесть будет… Все одоспешенные.

– Так. Нас всех будет пять десятков, да в лес один ушел. Из них семь воев да полтора десятка бывших пешцев с никудышными мечами, а остальные смерды с охотничьими луками, плевком перешибешь… Срезни доспех не возьмут, так что дели еще впятеро. Три десятка против шести их. Аще пойдут те в одном месте, несдобровать нам. Прижмут стрелами, шесты наложат… вон, готовят уже. И пройдут в весь как по помосту. А там и вырежут нас всех как щенков.

– Ну и мы, глядишь, положим половину, – вскинул ружье егерь.

– Десяток или полтора положим. Аще ты еще кого из них живота лишишь, то доброе дело будет, токмо кроме воронья нас дальше не ждет ничего.

– Если все так худо, то хорошее скажи, нечего настрой перед битвой поганить, – скривился Иван.

– Будет тебе и доброе. Маска железная лишь на предводителе буртасском да еще на паре-тройке воев. Более ни у кого нет, так что в лицо стрелы метать можно… коли они стоймя встанут да руки в стороны выставят, щиты отбросив. Кольчужки короткие, ноги кроме халата ничто не прикрывает. Ежели срезнями ниже колена бить, так многие охромеют и не добегут до тына, а при удаче и жилу кровяную перебить можно…

– Еще что?

– Все на этом. Вои эти и степному бою обучены, и в лесу не пропадут. Живут они за землями мордовскими, битые, резаные. За хазар ранее ратились, теперь булгарцев от других степняков да рязанцев прикрывают. У каждого лук, сабля или меч, ножи боевые… а то и сулица, копье. Еще худо, что многие из них басурмане, нас за неверных считают. Под нож пустят, не думая долго, хотя… это больше к булгарцам относится, среди этих вроде всякий народ живет без притеснений…

– Что, звери, а не люди, как мы?

Скривившись, десятник добавил:

– Наши князья тоже в усобицах кровушку всуе льют. Так что люди как люди, новгородцы так же разбоем промышляют. И эти не злее и не добрее других, оратаи и охотники, торговлишку ведут… И девки у них зело статные, ядреные да норовистые. Кровь с молоком… Эх-х… Вот баб наших, девок и мальцов они на продажу и пустят. Более у нас взять нечего. Скот не нужен им ценой живота своего. Свой есть, да и места нет на лодьях. Еще меха возьмут и железо, если найдут. Могут и насады наши с заводи забрать, хоть те и не на плаву ныне… Доволен ли?

– Знание – сила.

– И то верно.

– А еще говорят у нас, что «мертвые сраму не имут», – поглядел на Трофима Иван.

– И нам про то Святослав завещал. Почитаете его?

– Да, наш он.

– Добре.

Несколько минут прошло в молчании. Затем из-за ветлужского холма показались два буртаса, подталкивающие в спину смерда и отрока, бредущих со связанными руками. Потратив некоторое время на то, чтобы их разглядеть, десятник пристукнул окольчуженной рукой по бревну тына.

– Вот и смертушка наша пожаловала… Мнится мне, что доставили они старосту отякского Пычея с его сыном старшим. Выведет он их на наших баб и детишек, как есть выведет! Живот сына его в руках буртасов, и то для них порука в его верности. Выведет… Чужаки мы отякам пока.

– Разве найдут наших, Трофим? – откликнулся Петр. – Охотники не скопом людишек повели, а как положено, по несколько человек окольными путями. Сами не знают, где в лесу ночевать будут.

– Первый охотник он, – отвечая на недоуменные взгляды вокруг, пояснил десятник. – Все схроны и тропиночки ведает окрест. По сломанной ветке сказать может, кто прошел, да много ли часов назад. Коли наши бабы соберутся в одном месте, так аккурат туда и выведет… О, уже скачет, глянь, от их сотника шакаленок. Вот порода степная, хоть пару коней, а на лодье разместили.

Подъехавший к тыну стройный всадник с четким профилем породистого лица что-то прокричал но, не получив ответа, подъехал ближе и стал громко повторять заученную речь, коверкая слова чужого для него языка.

– Славный сотник Ибраим саказывал ворота открыть, час дает. А то всех резать будет. След ваших женщин мы найти. Завтра воины пойдут и возьмут их. Здайся сам, жить будешь.

Всадник развернулся, закинув круглый щит на спину, и, легко гарцуя, отъехал от веси.

– Может, снять надобно было, Трофим Игнатьич? – Свара подошел по мосткам к десятнику.

– Погодь, Свара, не суетись. Они нам ночь дали.

– Про час говорено было.

– То присказка. Воев ночью они в лес не пошлют, и светлым днем вдоль Дарьи не продерешься. А на приступ идти им покамест резона нет. По всему видно, что за добычей пришли, не воев терять. Совет будем держать с дружинными. Петр, идем, поведаем друг дружке, что делать будем поутру… Свара, за старшого на стене.

– Дозволь, Трофим Игнатьич, слово еще разок молвить? – нарисовался перед десятником Иван.

– Давай, вой, нам торопиться некуда, чего дельного присоветуешь?

– Отпусти ты меня пошалить среди тех… буртасов. Обучен этому. Не получится, так предупрежу баб, чтобы в леса дальше уходили.

– Пощипать буртасов, сказываешь, есть желание… Что, Петр?

– Пусть идет, не помощник он нам. Не сгинет, так весть охотникам подаст – все польза будет.

– И то мысль. Собирайся, вой, после полунощи выйдешь. Но перед уходом покажись, могу и передумать. Аще сами замыслим пойти, то не пущу.

Иван коротко кивнул и отошел к Вячеславу, отиравшемуся на противоположной стене тына.

– Ну что, Слав, ухожу в ночь, если повезет и отпустят, – поднял егерь блеснувшие азартом глаза на земляка. – Давай поручкаемся в крайний раз. Стрела, как пуля, шальная случается.

– Не плачь, родная, все там будем, – хмыкнул Вячеслав и, взяв Ивана за плечи, коротко прижался и хлопнул по спине рукой. – И ты не поминай лихом, если что…

Поделив патроны с напарником по-честному, то есть каждому поровну дроби и картечи, бывший капитан уединился на несколько минут в домике Любима. Там наскреб сажи с глинобитной печи и навел марафет на лицо и руки.

Без зеркала получалось плохо, но выручили въевшиеся по молодости движения пальцев по нарушению симметрии лица. Скинув мешающий поддоспешник, одолженный у кого-то из дружинных на случай «авось спасет», Иван поплясал на предмет издаваемого шума и отправился к Сваре за сведениями об окружающей местности.

Вопросов было много, однако главный состоял в возможности выбраться из веси не привлекая внимания буртасов. Не через ворота же выходить?

Получив порцию ворчания и причитающихся ехидных шуточек на темы «а чего ты такой грязный?», «есть ли у тебя желание еще изваляться?» и «лужа в углу тына уже битый час без свиней простаивает», Иван услышал заверения, что все пройдет в лучшем виде и его доставят за изгородь с любой стороны. А вот дальше… Вниз по холму есть пара глубоких оврагов, но их точно возьмут на заметку.

– Не пройдешь ты, вой, – подвел итог Свара. – Обложили знатно, не просочишься. Да и было бы что обкладывать… Со стороны леса вся весь шириной в две сотни шагов всего, а до деревьев по пажити, не соврать бы, два раза по столько. Не ведаешь, на что идешь…

– Зато на небе тучки, дождь вот-вот начнется, авось повезет…

– Пусть Перун тебе удачу пошлет, – еле слышно прошептал Свара. – А нет, так все одно встретим вскоре друг дружку…

– И вам тут не скучать.

Кивнув, Иван отправился под покрывалом сгущающихся сумерек в сторону совещающихся дружинных людей.

Трофим, Петр и остальная компания собрались под недавно воздвигнутым навесом, покрытым свежей дранкой и стоявшим рядом с дружинной избой для таких вот летних посиделок. При сооружении сего строения никто не мог предугадать, что здесь будут решаться судьбы селения таким большим количеством людей, и места подошедшему уже не хватило.

Упомянутая компания, кроме названных лиц, состояла из старосты Никифора, седого старика с живым лицом, занимающего центральное место, и двух дружинников. Все они расселись на двух лавках за грубо сколоченным узким столом из расщепленного пополам и обтесанного ствола осины.

Постояв минут десять, Иван уяснил, что обсуждение зашло в тупик. Все схемы противодействия, сочиненные, когда весь еще только закладывалась, пошли под откос. Никто не рассчитывал, что подойдет столь внушительная немилосердная сила, стремительным броском отсекшая селение от леса, а ведь подошли еще не все: одна лодья осталась добирать полон и рухлядь у отяков.

Когда шел выбор места заселения верви, то надеялись, что на Ветлуге смогут отбиться от небольшого числа новгородских ушкуйников, что черемисскому князю в случае недопонимания преподнесут очередные богатые подарки, и согласятся заплатить мехами и серебром булгарцам, если те, не дай бог, придут проверить, что же творится у них под боком.

Также думали, что смогут договориться с суздальцами, иногда заплывавшими в эти воды поторговать или собрать дань с местных племен, все-таки почти свои люди.

Но фактически – от чего убегали, к тому и пришли.

«Да, некуда крестьянину податься… Или христианину? – подумал Иван. – Один черт…»

Речь в удивительно спокойной обстановке за столом шла о том, как лучше погибнуть – быстро или с честью.

Быстро – это прорываться ночью в лес, пытаясь предупредить и увести жителей веси подальше в глухую тайгу, отрубая концы погони, которая без всяких сомнений повиснет у них за спиной. Наверняка прорыв встретит подготовленная засада и положит большую часть переяславцев. Недаром единственной информацией, переданной конным буртасом, была та, что на рассвете те выйдут по следу ушедших.

С честью – почти то же самое. Выйти из веси и броситься в самоубийственную ночную атаку, когда превосходство в мастерстве и доспехе слегка компенсируется темнотой и жаждой мести. Тогда есть возможность нанести противнику такой урон, что он не будет помышлять о преследовании баб и детей. Но в случае неудачи оставив их на полное растерзание.

Вариант остаться за укрепленным тыном и надеяться, что мимо не проведут полоненных жен, детей и соседей, не рассматривался как почти невероятный. Разговор между собравшимися шел в свободном формате, без всякой субординации. Десятник вообще сидел наполовину отвернувшись и поигрывая ножом, то и дело втыкая его в лавку рядом с собой, видимо, уже что-то для себя решив.

Как понял Иван, его собственную попытку пройти дозоры не рассматривали за своей ничтожностью. Видя, что дело идет к концу, егерь решил вмешаться:

– Нет ли желания у почтенных воев и членов общины выслушать совет?

– Сказывай свою мысль, – поднял на него глаза старик.

– А если не нападать на стоянку буртасов, а обратить внимание на лодьи?

– Говори, что на уме, вой, – подвинулся десятник к столу. – Сам мыслил лодьи пожечь, но то делу зело не поможет, так как третья есть ниже по течению.

– Сколько воев у буртасов со стороны холма весь стережет? – оперся кулаками на стол Иван.

– Два-три. На случай, ежели вплавь кто решит уйти. Остальные перегородили саженей сто пятьдесят от Дарьи до берега, что вниз по течению от веси. Гляди, вой…

– Чего ты его, Трофим, все вой, да вой величаешь?.. – задал вопрос старик. – Ужель имени у него нет?

– Имя есть, помню про то, Радимир, – ответил тот. – Токмо к веже пусть приучится сперва. Ужо начал понемногу. Забыть не могу, что десятником он меня кликал, будто шавку, да вел себя гордо, будто право такое имеет. А делами такого права еще не заслужил, слова одни пока. Даже князь меня по имени величал…

– Гордыня тебя обуяла, смотрю… Ну да ладно, дело-то не самое худое, – кивнул Радимир. – Продолжай… десятник.

– Гхм… Уйти нам через шеломань на Ветлугу не позволят: сигнал те двое дадут, лодьи отойдут от берега, стрелами побьют… Аще и пронырнет кто, то без кольчуги что он… Гх-хм…

Слегка оконфуженный десятник задумался.

– Вот и я об этом, Трофим Игнатьич, – отвалился от стола Иван. – Весть подать я на себя возьму, кольчуга для этого не надобна. Нет ее у меня, да и неудобно мне в ней, не говоря уже о том, что звоном выдать может. Лаз есть с той стороны?

– Есть, как не быть.

– Тогда на мне доставить известие в лесной лагерь. Поднырну вниз по течению, это мне не впервой, не заметит никто. А дальше дорогу я найду как-нибудь, даже впотьмах – водили меня по тем местам. Теперь о нападении на лодьи. Если я тишком не пройду через тех двоих, то сразу с обрыва в воду уйду… Глубоко там?

– Два-три роста твоих будет. Потому и весь ниже по холму ставили, что течение там быстрое и склон подмывает, – заметил Радимир. – Глубина ничто для тебя? Мы-то люди степные… от Днепра далече было.

– Ничто. Так вот, если я смогу снять буртасский дозор, то вернусь к лазу, скажу об этом. Сам уйду сразу, а вам воля лодьи взять или пожечь. Если возьмете хоть одну, то торговаться с ними можно. Хотя… – почесал густую щетину Иван. – Нет, на пустую торговаться не будут, особенно если насады нашли. А вот урон с вершины холма стрелами причинить сможете этим суденышкам. Только уголья в горшке пронести тихим образом надо…

– Пронесем, не об этом мысли, – прервал его десятник. – И как урон ворогу доставить, не твоя забота. Не в обиду сказал, зла не держи на меня, просто тебе о другом думать надобно… яко ты дозор снимать будешь. А ужо ослобонишь от сея прети нас, то мы и выступим. Ибо не решались мы выйти грудь на грудь с таким войском: побили бы нас и веси конец. А ежели скрытно, то с края шеломани али, как ты ее прозываешь холма, достанем мы дружинными луками навесом до лагеря и лодьи огнем осыплем. Хоть там поболее ста саженей будет, но нам с пригорка стрелы бросать… Мал щипок, да дорог. А попрут бестолково вороги на вершину мимо веси – то оттуда уже охотнички их стрелами закидают.

– Фланговый огонь, угу… А насчет того, как дозор мне снимать, не беспокойтесь. Не ведаю, смогу ли, но в темноте моему ножу все преимущества. Таким вещам меня обучали, а потом еще и школа хорошая была.

– Иной раз слова и мысли ты непонятные для меня высказываешь, – проговорил после нескольких секунд тишины Радимир. – Да не в сей час мы с тобой говорить о том будем. Не зачинал я ранее этого разговора, подожду немного еще. Когда идешь?

– Сейчас и пойду. Не ожидают они сразу такой наглости, да и стемнело уже почти.

– Поспрошай Свару о дозоре. Он вой глазастый – в сумерках мог углядеть, куда они расползлись, – заметил вслед уходящему егерю десятник.

* * *

Тучи прикрыли землю от взоров ночного небесного светила и далеких стылых звезд.

Тучи, не позволяющие разглядеть подрагивающие на земле тени на фоне темного вечернего неба.

Тучи, скрывающие затаившегося гостя от ненужных ему любопытствующих взоров.

«Эх, еще бы не дать чутким ушам засечь хруст мелких веток, попадающих под толстые подошвы».

Но вот и ветер поднялся, порывисто шевеля стебли уже подросшей травы. Стоит ему затихнуть, и сверчок на соседнем цветке начинает шевелиться и разминать передние крылышки, для того чтобы завести свой звонкий металлический стрекот.

«Или ты ночной кузнечик? Бывают такие?»

В кустах кто-то завозился, пофыркивая, и спугнул небольшую невзрачную птичку, перелетевшую на соседнюю ветку.

«Пой же, серая, пой, как мне не хватает твоих отвлекающих соловьиных трелей. Уа!.. Зараза кусачая, да когда же ты заползла-то в это место! Так, ногу немного расслабить, отпустить напряжение, сжимающее тело. Передвинуть немного руку.

Уже близко, можно прикоснуться к массивному стволу березы, чтобы чуть приподняться над землей. Вот о тебя как раз можно и опереться, не выдав себя скрипом коры о шершавые подушечки ладоней.

Тын остался позади уже давно… время медленно течет, убаюкивая лес и его обитателей.

И ты спи, немолодой уже, вон как бородка клюет на грудь в такт переливающемуся стрекоту из травы.

Да что же ты встрепенулся, родимый, это же соловушка наш завел свою песню.

Эх… кабы посидеть с ладной девкой сейчас под кустом, положив ладонь на тонкую талию, что-то промурлыкать ей на ушко под выбившуюся прядь, а потом… Э-э-эх, потом! Да меня что-то понесло, а уже осталось совсем ничего…

Лишь бы сучок не попался. Шаг, второй… треск… Нет, поздно, родимый, поздно, все, не трепыхайся, тихо… тихо… ты уже мертвый, только еще не знаешь об этом…

Как же жалко мне тебя, да что уж тут поделать, я тебя сюда не звал…

А, черт, что же ты после еды из своей куцей бороденки крошки-то не вытряхнул? Теперь вытирать не только нож, но и другую руку.

Так, теперь второй… должен сидеть метрах в сорока… А зайду-ка я на него сверху холма, там вроде тропочка была, по уверениям местных, на ней сучочки полегче разглядеть будет…

Э-э-э… ужик… или кто ты? Не разглядишь. Ну-ка ползи отсюда. Еще цапнешь…

Вот и второй дозорный… Да их тут двое, етыть… Так, стоп, не оглядывайся, тут никого нет.

Не оглядывайся!

Ну ладно… иди проверь… А я пока еще одного утихомирю… Оболтус… Зачем доспех снял? Поддоспешник проветриваешь?»

Нож блеснул под светом яркой звезды, все-таки заглянувшей за покрывало туч, и воткнулся в тощую шею сидящего сторожа, повернувшегося глянуть на отошедшего соседа.

Спустя мгновение на подбородок подозрительного напарника легла жесткая ладонь, сзади прижалось горячее тело, что-то удержало дернувшиеся вверх руки, и глухой треск перекрыл рванувшийся было из самого нутра крик.

«Э-э-эх, какие молодые вы, едрен батон, как говорит Степаныч.

Кто же догадался вас сюда поставить? А ведь могли бы жить да жить.

Ладно, расчувствовался… Эти шакалята завтра бы насиловали пойманных э… весянок, так? Правда, в третью очередь, но зато под подзуживание старших наставников…

Все, шеломы со всех собрать, а то не поверят ведь, чертяки… и вниз, почти не скрываясь.

Если кто-то есть еще в засаде не самый хитрый, то клюнет и сигнал подаст. Лучше сейчас проколоться, чем позже, когда отряд уже выйдет из веси…

Ладно, чего я опять менжуюсь – уверен же, что никого нет…

Вот и забор. Хлопцы, тук-тук-тук…»

– Тихо, тихо, свои… убери клинок от горла. Вот вам шеломы, меняю на свой сидор. Вещмешок, говорю, отдайте. Ну, бывайте, я пошел…