Читать книгу Вирус подлости - Андрей Бинев - Страница 2

Андрей Евгеньевич и Лариса Алексеевна Саранские, супруги с немалым стажем совместной борьбы с житейскими бедами, ехали на посольской машине по окраине Кёльна. Узкие улочки всегда заканчивались небольшим перекрестком со светофором. Огонечки на светофорах перескакивали быстро с одного цвета на другой, и машины не застаивались. Торопиться не следовало, потому что остановка почти никакого времени не отнимала.

Андрей Евгеньевич, мелкий, сухощавый мужчина лет за сорок, считался счастливчиком: ему всегда везло, за что бы он ни брался. Началось всё с детства – родился в семье, в которой все взрослые мужчины вступили в большевистскую партию в январе двадцать четвертого года, трагическим ленинским набором, и тут же пошли в гору, все одновременно. При этом происхождение у семьи было, вроде бы, не пролетарским и не крестьянским, и к интеллигенции, и к мещанству, а также и к дворянству никакого отношения не имели. Не были и аристократами, августейшая кровь в их жилах не текла. Не состояли в родстве и с иностранцами. Никто не мог до конца разобраться, откуда на эту землю пришел род Саранских и к какому сословию относился. В документах, правда, везде писали – «трудовое крестьянство», а иной раз даже – «пролетарии». Однако же Андрей Евгеньевич знал твердо, кто они и откуда родом.

Это поведал ему отец, писавший везде в анкетах: «происходим из мордовского крестьянства, в роду – крепостные».

– Мы, сынок, из «жеребячьего» сословия, из священников…, то есть из попов. Вот, кто мы есть такие!

– Батя! – хлопал глазами в подростковом возрасте Андрей Евгеньевич, – Да как же! Ну, хоть бы эти…люмпены, что ли, были! А то – попы! Стыд-то какой!

– Дурак ты, ей-богу! – негодовал отец, – Да мы в Саранске первыми людьми были! Оттуда и фамилия наша. На самом деле, первоначально, мы – Корягины, крепостные помещика Аркадия Баблинского. Рассказывают, гадкий был человечишка! Судили его при батюшке Александре Втором за какую-то мерзость. Не то украл чего-то, не то даже сразбойничал! Тогда у него все его крестьянские души в казну конфисковали, Корягиных, конечно, туда же перевели, а оттуда уж дали всем вольные. Вот нас и определили, как грамотных, в писари, а прадеда твоего даже командировали учиться в семинарию и фамилию новую дали. Саранские! Благородно!

– А чего ж и ты, и дед пишете – «крестьяне», а то и «пролетарии»! – возмущался несмышленый еще подросток Андрей Саранский.

– А от того, сын, что власть сменилась, и священники стали не нужны. Твой дед только два года с кадилом-то почадил в церквах, в семинарии маленько поучился, как его батюшка, а тут и революция подоспела. Ну, бросил он это жеребячье дело, как тогда говаривали, записался в милицию, потом – еще год в ЧК, а после уж и в партию вступил, в двадцать четвертом. «Освобожденным» секретарем даже был, на текстильном производстве, где маманю мою, бабку твою, на складе, на тряпках-то и уговорил. Опять учился, работал, …рос, понимаешь…над собой и над людьми. Он еще в семнадцатом писать начал в анкетах-то, что мы из крепостных, врагами народа замордованные… Не врал…, и про замордованных не врал, потому как он, может, имел в виду совсем не то…

– А что! – глуповато раскрывал рот Андрей, страдавший, сколько себя помнил, хроническим насморком.

– А то, сопливый, что из Мордвы мы! Вот и есть замордованные! – отец громко, раскатисто хохотал.

Сам же он служил в центральном профсоюзе, в административном отделе. Занимался учетом профсоюзных членов какой-то важной промышленности, вел картотеку, копию которой отправлял сначала в ОГПУ, потом в НКВД, а перед самой пенсией, за год до нее, – в КГБ. Умер он прямо на службе, за столом, от мгновенного сердечного удара, не скопировав очередной список «обновленных» членов профсоюза. Для чего в органах государственной безопасности требовались эти «члены», Евгений Саранский, отец Андрея Евгеньевича, не знал, но даже не удивлялся требованиям, а вел себя исключительно дисциплинированно и исполнительно.