Читать книгу ПАЗЗЛ (Работа над ошибками) - Андрей Буторин - Страница 6

Митрич считался в Никольском мужиком странноватым, «не от мира сего». Он появился в селе лет двадцать назад. Было ему тогда пятьдесят с хвостиком, а может, и все шестьдесят. Михаил Дмитриевич был нелюдим и молчалив, а таких на селе не особенно любят. Даже то, откуда он прибыл, любопытные бабки узнали не сразу, а узнав, разинули рты. Оказалось – из Санкт-Петербурга, что и вызвало удивление: обычно мечтают выбраться из села поближе к цивилизации, а тут – из самого Питера да в глушь!

Митрич, как окрестили его сельчане, купил у одной женщины, собравшейся уезжать к дочери в город, старый домишко и тут же начал строить себе новый. Деньги у мужчины, похоже, водились, и он, хоть и был одиноким (разведенным или вдовым – так и не удалось узнать), выстроил, помимо избы, добротный хлев, срубил баню, купил корову, поросят, кур. Чувствовалась в нем крепкая хозяйственная жилка. Но, кроме всего прочего, Митрич сделал то, о чем жители Никольского и не помышляли – по инертности ли мышления, из-за лени ли… Так, он приспособил к колодцу электронасос и снабдил жилье водопроводом. Туалет он тоже обустроил на городской лад – не холодный нужник во дворе, а добротный, в теплой пристройке к избе, и даже с унитазом. Этот факт особенно потешал деревенских мужиков и баб. Вырыл себе Митрич и особенно глубокий погреб – такой, что на самом дне его круглогодично не таял лед. Огород приносил урожая больше, чем остальным сельчанам. Новосел и журналы какие-то сельскохозяйственные выписывал, и книги по огородничеству читал. Даже картошку сажал и окучивал по книгам. Все видели, что у Митрича картофель и крупней, и больше его, чем у них, а все равно хохотали-потешались. Мол, чего там читать-вычитывать, деды-прадеды неграмотными были, без книжек обходились, и мы уж картошку-то как-нибудь без учебников посадим! Вот именно, что как-нибудь…

Однако, несмотря на всю свою хозяйственность, Митрич слыл на селе пьяницей. Действительно, не реже раза в неделю он покупал в сельском магазине бутылку водки. А если кто обращался к нему за помощью, такса у Михаила Дмитриевича тоже была одна – бутылка. Правда, таким же платежным средством пользовались и все остальные сельчане, да и спиртным отоваривались в магазине не реже, а кое-кто и почаще Митрича, но… Пьяница, и все тут! В отместку, видать, за его скрытность и непохожесть на всех. А между тем, откровенно пьяным Митрича никогда и не видели. Вот такой парадокс!

К нему-то, купив две бутылки «беленькой», и пошел Алексей арендовать ледник для хранения головы.

У Митрича, в отличие от большинства сельских жителей, было заперто, хотя старик явно был дома: из печной трубы валил дым. А рядом с дверью имелась кнопка звонка – вещь для села совсем чуждая.

Алексей позвонил, и вскоре дверь отворилась. На пороге стоял пожилой мужчина – в футболке и застиранных джинсах, что странно сочеталось с его абсолютно лысой головой и марксовской седой бородой с усами.

– Здравствуйте, Михаил Дмитриевич, – поздоровался Алексей.

– Здравствуйте, Алексей Романович! – ответил старик.

Алексей растерялся: он и не думал, что Митрич знает его отчество.

– Проходите, чего же вы? – вывел тот его из невольного ступора.

Жилище старика, в котором Алексей был впервые, поражало своей непохожестью на прочие сельские избы. Снаружи это был хоть и добротный, но вполне обычный бревенчатый пятистенок. А вот внутри… Внутри это была городская квартира типичного интеллигента. Недорогая, но современная мебель: шкаф для одежды вместо обычных гвоздей и крючков у входа, навесные шкафчики «под дерево» на кухне, мойка из нержавейки, стол, стулья – не дешевые и пошарпаные, а настоящий столовый гарнитур, пусть, опять же, и не из самых дорогих. Но, самое главное, – обилие книжных стеллажей и полок. Особенно много их было в «кабинете» Митрича, куда тот сразу провел Алексея. Хозяин уселся в удобное кресло за шикарным письменным столом, а гостю показал на небольшой уютный диван.

– Слушаю вас, – очень серьезно произнес Митрич.

Алексей сидел на диване, сжимая ладонями лежащую на коленях сумку с двумя бутылками водки и завернутой в полиэтиленовый пакет головой. Он растерялся в этой неожиданной обстановке и чувствовал теперь себя по-дурацки.

– Видите ли, Михаил Дмитриевич, – начал наконец он, – я бы хотел вас попросить об услуге… Не могли бы вы на несколько дней, максимум на неделю, разрешить мне воспользоваться вашим ледником?

– Вот как? – поднял брови Митрич. – И что вы собрались там хранить?

Алексей замолчал. Идя сюда, он даже не думал о подобном вопросе. А ведь тот должен был возникнуть у любого, в чьем погребе кто-то собрался что-то хранить.

– Что же вы молчите? – спросил старик. – Или это нечто запретное? Взрывчатка, наркотики? – Тут он едва заметно, одними глазами, улыбнулся.

– Нет-нет! Это некий экспонат… Я полагаю, он имеет научную ценность. А на улице жара, сами понимаете… До приезда ученых он вряд ли сохранится.

– Экспонат какого рода? – вновь задвигал бровями Митрич. – Биологический объект, насколько я понимаю? Не позволите взглянуть?

Теперь Алексей растерялся окончательно. Не показывать находку хозяину погреба было бы уже просто неприлично. Развернуться и уйти? Еще более неприлично! Показать? А вдруг старика хватит удар? Впрочем, судя по обстановке и манере речи, Михаил Дмитриевич был далеко не обычным пьяницей или выжившим из ума старым дедом. Напротив, чувствовалась в нем некая интеллигентская жилка, а в слегка прищуренных, молодо блестевших глазах, был виден свет образованности и ума.

«Наверное, так будет даже лучше, – подумал Алексей. – Расскажу ему все, отдам эту голову, пусть вызывает ученых, если сочтет нужным, а у меня есть дело поважней… Что-то я так рьяно взялся за все это, будто причину нашел, чтобы оттянуть развязку. Кого обмануть-то хочу? Себя? Не выйдет, друг! Обратной дороги нет. А с загадками всякими пора завязывать. И так уже день потерян».

Митрич, видя его замешательство, усмехнулся в густые усы:

– Я, конечно, не настаиваю, молодой человек, только ведь и я в некотором роде ученый. Правда, бывший.

– Вы ученый? – поразился Алексей. – А… в какой области?

– В разных, мой любопытный и чересчур откровенный друг, – слово «откровенный» старик особо подчеркнул голосом: мол, сам что-то скрываешь, а я перед тобой исповедоваться должен!

– Да вы не думайте, что у меня от вас какие-то секреты, – забормотал Алексей. – Просто все это… как-то… неожиданно и странно… – Он полез в сумку, чтобы достать пакет со страшной находкой, но в последний момент заколебался и посмотрел на старика: – Михаил Дмитриевич, а у вас…

– Крепкие ли у меня нервы? – догадался Митрич. – Не бойтесь, повидал на свете всякого. Сердчишко тоже пока стучит исправно. Так что давайте, доставайте свой экспонат!

Как ни хорохорился старик, но все-таки вздрогнул, когда уставился на него пурпурный зрачок сиреневого глаза с опаленной бугристой серой морды. Но Митрич быстро справился с невольным испугом, а в глазах его загорелся азарт настоящего исследователя. Он по-молодому вскочил с кресла и подлетел к дивану, на котором сидел Алексей. Старик буквально выхватил из его рук находку и, не обращая внимания на исходящую от нее вонь, принялся лихорадочно разворачивать, а затем, взяв чудовищную голову прямо голыми руками, стал поворачивать так и этак, разглядывая со всех сторон. При этом он радостно причмокивал, удивленно присвистывал, по-стариковски охал, – короче говоря, производил впечатление страстно влюбленного человека, обретшего наконец давно потерянную возлюбленную.

– Что вы молчите?! – закричал он вдруг фальцетом. – Скорее рассказывайте, где вы взяли это?!

Митрич слушал Алексея очень внимательно, не перебивая и не выпуская из рук свое «сокровище». Когда рассказ подошел к концу, он вернул голову в пакет и вышел с ней из комнаты. Стукнула дверца погреба, затем раздалось старческое кряхтение. Вскоре дверца стукнула снова, зажурчала вода из-под крана, и наконец старик вновь вошел в «кабинет», вытирая полотенцем руки.

– Вы, я вижу, что-то еще принесли? – кивнул он на торчащие из забытой уже Алексеем сумки водочные горлышки. – Это, надеюсь, не экспонаты для хранения?

– Совсем наоборот, для изучения их содержимого на вкус.

– Тогда прошу в столовую!

«Столовая», она же кухня, была, как и в большинстве деревенских домов, большой комнатой с русской печью. Украшением ее, как уже говорилось ранее, являлся столовый гарнитур, состоящий из стола с четырьмя стульями. Судя по тому, что три стула выглядели почти новенькими, а один – слегка потертым, можно было сделать вывод, что гостей Митрич принимал нечасто.

Старик достал из печи чугунок с тушеной картошкой и мясом, из холодильника – пару банок шпрот и лимон, еще раз спустился в погреб и поднял оттуда в два захода банки с солеными огурчиками, груздями, рыжиками, затем принес с огорода свежих огурцов, толстый пук лука, несколько пучков укропа и петрушки.

– Извините, помидоры еще не дозрели, – глянул он весело на Алексея. – Обойдемся?

– Конечно, обойдемся, – ответил тот. – Зачем вы вообще из-за меня так хлопочете?

– А я не из-за тебя, – неожиданно перейдя на «ты», покачал головой Митрич, продолжая накрывать стол. – Я для себя. Я старенький, мне витамины нужны!

Наконец Алексей с Митричем сели за стол, и старик на правах хозяина разлил «беленькую» по рюмкам.

– А вот водочку-то мы с тобой забыли охладить, – огорченно вздохнул он и протянул непочатую бутылку: – На хоть вторую положи пока в морозилку.

Выпив пару рюмок, Алексей почувствовал себя раскованнее и свободней. Да и Митрич оказался не тем человеком, каким представлялся ранее. Правда, старик по-прежнему ничего не рассказывал о себе, зато еще раз подробно расспросил обо всех деталях странного происшествия. Но, поскольку Алексей не был его непосредственным свидетелем, а пересказывал все со слов племянника, Митрич сокрушенно мотал головой, когда тот не мог пояснить какой-нибудь момент. Наконец старик твердо и совершенно трезво сказал:

– Сегодня уже поздно, а завтра утром пойдем на место происшествия. Неплохо будет, даже очень желательно, если с нами пойдет и Павел. Надеюсь, он не откажется рассказать мне подробно о явлении, свидетелем которого стал?

– Думаю, не откажется, – пожал плечами Алексей, а сам подумал: «Завтра, похоже, опять срывается мое дело…» Странно, но при этом он не почувствовал раздражения или сожаления. Напротив, ему стало вдруг интересно: что же действительно произошло сегодня близ Никольского?