Читать книгу Человек со многими голосами - Андрей Дашков - Страница 12

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
в которой реквизит пугает до недержания, черная собака извиняется, а Ролло предается возвышенной поэзии

Оглавление

Ролло повернулся, чтобы навсегда оставить эту площадь, ангелоподобного мальчика, сдобную вдовушку и свою карьеру уличного мага. Какой-то торгаш схватил его за рукав и, ухмыляясь, доверительно прошептал: «Старуха-то – в фургончике, верно? Видал я такие фокусы». Ролло пристально посмотрел в его блестящие птичьи глаза и сказал: «Приятель, тебя не проведешь. Ты выиграл приз». После этих слов он вручил торгашу ключи от фургона, подмигнул и предложил: «Посмотри сам».

Ему приходилось сдерживать рождавшиеся в мозгу зловещие фантазии, чтобы не выдать себя. Это было похоже на попытку заткнуть пальцем дыру в плотине, но до сих пор у него получалось. И неплохо получалось. Ад дрожал зыбким маревом на горизонте сознания, однако, чтобы уплотнить его до состояния реальности, требовалось либо жгучее желание Ролло, либо существо-приемник, вибрирующее с ним в унисон. Укрощать мозг он научился давно, как только понял, кто является истинным чудовищем, главным и непобедимым врагом, который когда-нибудь его прикончит. Но не сейчас. Не в этой кальпе. Ролло ощущал в себе достаточно сил для дальнейшей игры, которая могла наскучить разве что совсем уж дряхлому пережитку.

Ему не нужно было оборачиваться – он и так знал, что происходит у него за спиной. Он не сделал зла. Он всего лишь позволил торгашу увидеть. Все было честно, не так ли? Знаток фокусов заглянул во мрак фургона, после чего прирос к мостовой. На его штанах стало расплываться мокрое пятно.

Ролло уже удалялся, сливаясь с тенями узкого переулка, ведущего в сторону квартала иных теней. Люди окружили фургон – серость жаждала красок, особенно если это цвета чужой крови и чужого позора. Мужчина, от которого дурно пахло, застыл с маской ужаса на лице. Другим пришлось отрывать от дверцы его изуродованные пальцы. Кто-то насильно отвел беднягу в сторону, и все любопытствующие могли сколь угодно долго рассматривать внутренности фургона. Оказалось, что там для них не было ничего интересного, а тем более пугающего: куча тряпья, какие-то камни, афиши давно минувших лет, пара кукол, компас (почему-то с двумя стрелками), чучело сумчатого зверя и большая лужа слизи на полу.

Но человек, заглянувший в фургончик Ролло первым, уже больше никогда не заговорил.

* * *

Он брел по улицам Камня и чувствовал что-то вроде подкрадывающегося удушья. Причиной была далеко не сеть, затянутая умелой волей, а его собственные мысли и ощущения. Ролло не понимал, как можно провести даже краткую человеческую жизнь в городе, который не стоит на берегу океана и с крыш которого не видны близкие горы. А если в нем к тому же нет зданий старинной архитектуры и картин старых мастеров, библиотеки сожжены, музеи убоги и только купцы довольны собой, то чем же тогда питать чуткую душу? Поневоле начинаешь задыхаться. Роешься в памяти, ищешь спасения и свежести, воображая то, чего лишен. И еще, пожалуй, остается небо. Облака, звезды, ветер. Сквозняки.

Это слишком похоже на пожизненное заключение. Более долгий срок – другое дело. Созерцание сменяющихся поколений хоть немного облегчает мучения. Все равно что сидеть в одиночке с плохим видом из окна. Наблюдать за тем, как стареют, болеют и умирают твои тюремщики, на смену им приходят молодые, а ты, благодаря простой пище, строгому режиму, отсутствию вредных привычек и нервных потрясений, сохранил здоровье и ясность рассудка, только, может быть, чересчур бледен, и потому редкие посетители, навещающие тебя в твоей башне разочарований и не брезгующие заходить в твою камеру, порой принимают тебя за мертвеца. Но ты живее их всех, хотя жизнь твоя спрятана глубоко, как в пережидающем зиму дереве. И пока не придет некто с топором, чтобы срубить тебя под корень, ты тоже ждешь весны, которая, вероятно, никогда не наступит. Твое существование потенциально.

У Ролло было собственное деление суток: время поэтов, время убийц, время сомнамбул. И так далее. Изменчивое деление, потому что все эти периоды непрерывно смещались, некоторые выпадали, случались промежутки, которым сам Ролло не мог подобрать названия. Циферблат его внутренних часов свел бы с ума того, кто сумел бы подсмотреть за скольжением десятков стрелок, описывавших хронологию поистине сложного существа.

Наступило время поэтов, и Ролло шел, окутанный дымкой рифм, словно ароматом горящих листьев; сейчас в нем без всякого напряжения рождались стихи, слишком прекрасные для узилища памяти и прокрустова ложа земных языков. Это было как звездопад – метеорный поток пересекал его сознание, зыбкие образы вспыхивали и сгорали бесследно, озарения сменяли друг друга подобно череде стоп-кадров, хранящих иллюзию законченности гармоничных вселенных. И врагами этого волшебства были Время и Энтропия – две головы одного дракона. Сейчас дракон спал. В хpустальной ясности застыли мгновения Истинного Бытия, равноценные годам заточения, изгнания, ссылки или простой скуки.

Ролло удалился от людей. Вокруг, как незримый бархатный снег, падала тишина. Каменные стены служили перегородками в раковине огромной улитки, растущей в течение столетий. Это был лабиринт, наполненный пороком и страхом перед будущим. Всякий раз, воспарив, Ролло неминуемо должен был возвращаться. Сейчас Камень всей своей тяжестью увлекал его на дно. Да и плоть напоминала о вульгарных потребностях усиливающимися позывами.

Ролло вошел в полуразрушенный дом с горгульями, выбрал не слишком загаженное местечко под проваленной крышей и облегчился. В дыре над собой он увидел первые звезды, и казалось, это они говорили с ним, а не старые стены. Между тем назойливый шепот принадлежал бывшим обитателям дома. Никто из них не хотел смириться со своим бесследным исчезновением. Ролло услышал кое-что о пролитой крови и зарытом сокровище. Ему это было неинтересно. Там, откуда его вышвырнули, он всему узнал истинную цену. И больше уже не свершал детских ошибок, роясь во прахе и мусоре.

Но его поджидало новое искушение: все происходящее казалось очередным сном. Попадая из одного сна в другой, он, возможно, избегал кошмаров, из которых самый худший – пробуждение. Оно означало конец всем странствиям, возврат к темному пятну глазного дна, катастрофическое сжатие звезды по имени Ролло и превращение ее в черную дыру.

Жить так, будто это всего лишь сон, было удобно, и Ролло не собирался отказываться от полезной привычки. Во сне он совершал то, чего, вероятно, не мог бы позволить себе наяву.

Выбравшись наружу, он наткнулся на внезапно матеpиализовавшуюся пеpед ним чеpную собаку. Та взвизгнула и отскочила. Злобно глядя на Ролло, собака пpовоpчала:

– Сон дpугой, деpьмо все то же.

– Ты пpомахнулась. Тебе на два пеpеулка пpавее, – сказал Ролло.

– Тогда извини, – сказала собака и исчезла, пpихватив с собой запах псины и поднятую пыль.

Человек со многими голосами

Подняться наверх