Читать книгу Последнее дело капитана Дымова. Белая версия. Умрут не все… - Андрей Дорогов - Страница 2

Он стоял, прижавшись к еле живой батарее, ловя спиной крохи тепла. Пальцы в ботинках почти не ощущались, а зубы не стучали только потому, что крепко сжимали желтый сигаретный фильтр. Руки он просунул меж ребристых секций батареи, но это мало помогало, холод, казалось, охватил все тело, не добравшись только до головы. Чудилась она раскаленной сковородой. Он пощупал лоб, тот и вправду был горячим, а может это ему только казалось, пальцы были, что твой лед – почти безжизненные. Пульсирующее пятно боли в левом виске, странным образом отдавалось сосущей болью в желудок и от этого слегка подташнивало.

Глухо застонав, он нашарил негнущимися пальцами в кармане коробок спичек. Прикурил. Вышло не с первой попытки, но, в конце концов, кончик сигареты затлел алым. Он затянулся и тут же выплюнул сигарету. Горький дым, проникший в легкие, подумав, двинулся обратно и потянул за собой ком тошноты, который застрял в горле. Он согнулся в жёстком приступе кашля, усилием воли пытаясь загнать кислый комок обратно в желудок. Наконец это удалось, и он часто-часто задышал, словно собака в летнюю жару.

Приступ кашля унес последние силы, и он тяжело опустился, почти рухнул на ступени, в последний момент, успев подсунуть под себя папку с документами. Он сидел, широко расставив ноги и положив голову на скрещенные руки. Полы пальто разошлись, и холод еще сильнее охватил тело, но запахнуться не было сил.

Мысли ворочались в голове вялыми полусонными осенними мухами.

«Холодно, черт возьми, холодно. За это надо поблагодарить доброго тестя. Спасибо тебе папаша. За совет купить пальто из чистой верблюжьей шерсти. Зачем тебе, сынок дубленка, это не модно, да и хорошая стоит ого-го сколько, денюжек-то не хватит, а плохую, зачем покупать? Залоснится, совсем вид потеряешь».

Этим своим – совсем, он словно бы говорил – зятек, ты и так не слишком презентабелен. А уж эти его – денюжки, сказанные елейным тоном, вызывали у Егора отвращение.

Пятую точку, не смотря на папку и толстое пальто, неприятно холодило, можно сказать подмораживало. Но этот холод удивительным делом унял тошноту, еще бы он и боль в голове успокоил, было бы совсем хорошо, но об этом стоило только мечтать. В левой половине головы всё также удобно устроился колючий шарик боли.

«Давай Егорка, я тебе пальто принесу, настоящая верблюжья шерсть, тепло и солидно. А? Он, конечно же, согласился. Можно подумать он когда-нибудь не соглашался с папашей. Ха! Попробовал бы он не согласиться. Скандал был бы обеспечен. Тьфу ты!»

Он постарался выкинуть родственника из головы, тот вроде как ушел, но все еще продолжал маячить где-то на периферии сознания.

«О, Господи, как холодно, и как сильно болит голова!». Мысль повторялась и повторялась, словно поставленная на репит песня.

С трудом отогнав её, Егор прислушался к себе, точно – тошнота ушла. Он надеялся, если не навсегда, то надолго или, по крайней мере, до тех пор, пока он не выкурит сигарету.

Сизый дым, немного прояснил голову, Егор даже вспомнил, что он делает в холодном подъезде в десятом часу ночи. Стукачка своего пришел навестить – Гошу Вялого. Само собой Вялый это не фамилия, а погремуха, или говоря проще – погоняло, кличка, так сказать оперативный псевдоним. Гоша был торчком со стажем, и прямо скажем, как осведомитель не особо информативен, хоть иногда что-то полезное в клювике приносил. Егор его не закрыл только по той причине, что они еще пацанами вместе курили за гаражами и щупали девок на дискотеках, да потому что его мать была подругой Гошиной матери.

Он сплюнул окурок в угол и с трудом поднявшись, подошел к Гошиной квартире. Вдавил кнопку звонка, прислушался. Где-то в глубине раздался противный дребезжащий звук. Дверь, конечно, никто не открыл.

Вялый был ему нужен, не сказать что до зарезу, но мог он знать кой-какую информацию, касающуюся дела, над которым работал Егор. И в котором не было ни малейших зацепок, но была одна странность, которую и мог прояснить Вялый. Поэтому Егор, выбирая между возвращением домой, и визитом к Вялому выбрал второе. Домой сильно не хотелось.

Гаденыша не было дома, то ли носом повел и, учуяв, что пахнет жареным, сделал ноги, то ли ведомый, извечной наркоманской жаждой, убежал искать дозу. А может уже жахнувшись, блаженно спал где-нибудь в ванной. Водилась за ним такая привычка, колоться именно там, где люди обычно принимают душ.

Он пришел к Вялому на квартиру, минут пять звонил в дверь – бесполезно. Потом его накрыло приступом и он, привалившись к батарее, пытался очухаться.

Егор повернулся к двери спиной и в сердцах бухнул ногой в дверь. Раз, другой, так что по подъезду разнеслось гулкое эхо.

Зря он это сделал, притихшая боль, вновь запустила свои щупальца в его голову.

«Черт, с ним, с Вялым, уходить надо. Вот только на улице холодина, не дойдет он ни до отдела, ни до дома. Транспорт не ходит, денег на тачку нет. Звякнуть что ли в отдел? Пусть машину пришлют».

Он достал телефон. Вяло выругался и вновь бессильно опустился на папку. Экран китайского смартфона был тёмен. Конечно, с самого утра закрутившись, он забыл его зарядить, и старенький аккумулятор почти совсем не державший заряд сдох.

Егор запахнул пальто, завязал пояс, но теплее от этого не стало.

«Чёртов тесть, подсунул это конфискованное барахло. Нет, конечно, пальто выглядело стильно – черное, плотное, спускающееся ниже колен. До минус пятнадцати оно еще грело, но как только столбик термометра опускался ниже, начинало казаться, что он выходит на улицу в одном пиджаке. Конечно, какая к черту, верблюжья шерсть – полиэстер пополам с вискозой. Ах да, был всё-таки в ткани какой-то процент шерсти, как говорится с паршивой овцы».

С наступлением настоящих морозов Егор мерз в нем страшно – до поджатых яичек и зубовного перестука, и вот умудрился простудиться. Хоть обычно симптомы были другие.

Егор выругался, вышло не злобно, а жалобно и жалко.

Надо было уходить, но силы совсем покинули его. Он снова присел на ступени и уронил голову на сложенные руки. Уснуть бы.

«…Умереть, уснуть, уснуть и видеть сны…»

Но даже этого он был не в состоянии сделать, лишь бессильно сидеть на ледяных ступенях и ждать. Чего? Он не знал. Покоя? Смерти? Избавления? Может быть чуда?

Егор услышал, как скрипнула дверь, как прошелестели легкие шаги и замерли за спиной.

– Простите.

Голос женский, спокойный и усталый.

Он хотел обернуться, но даже для такого простого действия не нашел сил. Поэтому остался сидеть, как сидел, надеясь, что его оставят в покое и уйдут.

«А может, вызовут наряд? А что, это было бы неплохо, отвезли бы в дежурку. Он бы там отогрелся. Нет вряд ли, не тот район. Здесь полицию не вызывают. Если только кого-нибудь укокошат, но сейчас не тот случай».

– Вам плохо? – раздалось над самой головой.

«Нет, надо что-то делать. Не сидеть же так, а то, в самом деле, окочуришься».

Егор, преодолев слабость, поднял голову и повернулся. Перед ним, присев на корточки, на расстоянии вытянутой руки сидела девушка, женщина? В тусклом свете, слабенькой лампочки, светившей ей в спину, определить возраст было невозможно. Он лишь разглядел толстый халат, в который она была закутана.

– Кха-кха, – Егор откашлялся, – да, вот, что-то не можется.

Женщина молчала.

Егор разозлился.

«Какого хрена, она тогда вышла, что бы вот так сидеть и смотреть на него, не фиг тогда было вылазить. Или он ее разбудил, когда ломился к «Вялому»? Да и хрен с ней».

Егор опять положил голову на руки.

Неожиданно он почувствовал, как его подхватили под мышки и потянули вверх. Попытка поднять его провалилась, она лишь вызвала новую волну боли.

– Не надо, – жалобно попросил он, – оставьте меня в покое. Если я вас разбудил, приношу свои извинения, только не трогайте меня, мне плохо. Я сейчас отсижусь и уйду.

– У вас голова болит, я вижу, пойдёмте. Я таблетку дам. Боль пройдёт, и вы пойдёте. Если здесь останетесь – замерзнете. Подъезд почти не отапливается. Или вас ограбят, в лучшем случае, в худшем – убьют. Пойдёмте, пойдёмте. Вот обопритесь на мое плечо. Тут недалеко.

Он тяжело поднялся, опёрся на подставленное плечо – узкое, но крепкое, постаравшись не слишком наваливаться на женщину. Они ввалились в квартиру, и он рухнул на низенький пуфик.

Уф. Егор тяжело выдохнул. Благословенное тепло. В квартире царил полумрак, скрадывавший детали, но и без деталей было видно, что здесь живут если не бедно, то уж точно не шикуют.

Женщина ушла, но вскоре вернулась. Егор увидел перед собой маленькую розовую ладонь с двумя белыми пяточками таблеток и тонкостенный стакан, до половины наполненный водой.

Он проглотил таблетки, не замечая горечи на языке, и отпил теплой воды. Благодарно кивнул. Голова тут же отозвалась болью. Он прикрыл глаза, а через минуту, когда боль угнездилась на привычном месте, спросил:

– Как вы узнали, что у меня болит голова.

Женщина усмехнулась:

– У вас всё на лице написано.

– Да? И что же там написано?

– Складка между бровями, белки с лопнувшими капиллярами, затуманенный взгляд. Жилка на виске набухла и пульсирует.

Голову Егору, кто-то принялся неторопливо набивать ватой, и этот ком погребал под собой боль, загонял её куда-то вглубь. Мысли стали медленными, но более четкими.

– Откуда такие познания?

Он открыл глаза, но все еще не мог разглядеть свою спасительницу. Бра над его головой не горело, а свет, падающий из кухни, освещая фигуру женщины сзади, не давал рассмотреть лицо.

– Я медсестрой работаю, всякого навидалась.

Вата в голове всё прибывала, и боли он почти не чувствовал, вот только слабость в теле никуда не делась. Он пошевелился.

– Можно позвонить? – И пояснил. – Мой телефон не выдержал холодов и разрядился.

– Конечно. Только, – она улыбнулась, – мой сотовый тоже без заряда остался, со стационарного наберите, он на кухне.

Егор сделал слабую попытку встать с низкого пуфика. Получилось плохо, он едва не своротил полочку с ключами, расческой и прочей женской мелочевкой. Женщина подхватила его под руку и помогла подняться. До кухни он добрел сам. В небольшом помещении горел приглушенный свет, а на подоконнике тихо мурлыкал магнитофон. Егор машинально отметил, что тот был старым, можно сказать допотопным, проигрывающим кассеты. Он сел на белый табурет, и наконец, смог рассмотреть женщину.

Рассмотрел и выругался про себя. Никакая это была не женщина. Нет, в смысле гендерной принадлежности конечно женщина, но не тетка пятидесяти лет, как он вначале решил, видимо из-за толстого халата и волос, забранных в пучок на затылке, а вполне себе симпатичная дама. Ненамного старше его. Лет тридцати пяти.

Овальное лицо, бледная кожа, несколько еле различимых веснушек, чуть вздернутый нос, печальные глаза и четко очерченные губы со скорбно опущенными уголками. Рыжеватые волосы, сколотые на затылке, открывали тонкую, беззащитную шею. Одна прядь выбилась и падала на правую щеку. Это прядка, тонкая, чуть вьющаяся, придавала женщине загадочный вид, делая взгляд странным – зовущим и одновременно отстраненным. Словно она видела что-то такое, чего он видеть не мог.

– А вы, извините, не знаю вашего имени, как не побоялись выйти к незнакомому мужчине в такое позднее время, а потом и привести его к себе?

– Ольга, – и чуть помедлив, добавила, – Оля.

– Егор, – он слабо улыбнулся, но Ольга не ответила на его улыбку.

Она пожала плечами.

– Я вас знаю.

– Вот как? – Егор попытался вспомнить, где они виделись, но лицо стоявшей перед ним девушки ему было незнакомо. – Откуда?

– В ведомственной поликлинике видела и несколько раз с нашим участковым.

Она стояла перед ним, одну руку держа у живота, другой крепко зажав ворот халата у самой шеи.

Плотный, махровый халат с полами до пола, не давал понять какая у нее фигура. Егор, почему то решил что хорошая.

Он молча, не знал что сказать, рассматривал ее. Она спокойно, чуть устало смотрела в ответ.

Ольга кивнула на стол:

– Вы, хотели позвонить.

– Да, конечно.

Егор взял со стола трубку радиотелефона. Набрал номер дежурный части. Занято. Подождал, попробовал опять, теперь никто не брал трубку. Егор набрал номер соседа по кабинету Вальки Филатова. Долгие гудки. Конечно, время-то к десяти, он давно дома.

– Никто не отзывается. Я вроде как пришел в себя, пойду. Вам, наверное, спать пора, на работу завтра.

Ольга пожала плечами:

– У меня завтра выходной, я с дежурства.

– Тем более. Я пойду.

Он сделал попытку подняться. Но слабость, как ему казалось ушедшая, навалилась снова. Егор брякнулся обратно на табурет.

– Блин, голова кружится, – вырвалось у него.

Ольга сделала шаг вперед, от движения халат на миг распахнулся, глаза выхватили мраморную белизну бёдер, круглые колени и полные икры. Ольга смутилась, и быстро запахнув полы халата, приложила ладонь к его лбу. Рука ее, прохладная, приятно остудила раскаленный лоб.

– У, вас, температура и высокая.

Егор почти не слушал ее. Он вдыхал исходивший от женщины запах. Пахло не лекарствами, как можно было подумать, а детским мылом с земляничной, кажется, отдушкой и чистым женским телом.

Он сглотнул. Кашлянул и закрыл глаза. Сидеть вот так – с ладонью, прижатой ко лбу, было приятно. Внезапно его охватила сонливость. Не свинцовая усталость, которую он чувствовал возвращаясь домой и которая привычно валила его в кровать, словно умелый лесоруб дерево, а приятная и мягкая, словно руки матери, дрема.

– Вы больны, – донеслось до него сверху и словно издалека.

Егор чувствовал, что если он сейчас не откроет глаза, то заснет и свалится с шаткого табурета. Губы его шевельнулись.

– Что? – переспросила женщина.

– Поднимите мне веки, – громадным усилием воли он все-таки открыл глаза, – что вы мне дали?

– Обычный баралгин.

Всё понятно, от всяческих лгинов его тянуло в сон. Егор тряхнул головой, Ольга убрала ладонь. Он мягко перехватил ее руку и вернул себе на лоб. Запястье было таким тонким, что казалось, сожми он сильнее, и косточки хрустнут как лапка малой пичуги.

– Если, вы не против, – голос его хрипел, – постойте так несколько минут, а потом я всё же пойду.

– Хорошо, – покорно согласилась Ольга.

Егор смотрел на неё из-под ладони. Невысокая, с узкими плечами, она стояла перед ним, не шевелясь. Одна рука на его лбу, другая безвольно висит вдоль тела. Между разошедшимся воротом халата, он видел тонкие ключицы, впадинку между ними и голубоватую жилку, часто-часто бьющуюся на шее.

Егор прикрыл глаза.

«Вот сидеть бы так вечно. Но он и так злоупотребил гостеприимством Ольги, пора и честь знать. Но, Боже, как же не хочется идти в темноту и холод ночи».

Он собирался открыть глаза и отправиться восвояси. Но почувствовал, как женщина шевельнулась и придвинулась к нему. Его накрыло тонким облаком её аромата, а лицом он почувствовал тепло исходившее от нее.

Егор открыл глаза, прямо перед собой, в каких-нибудь паре сантиметров, он увидел пляшущих котят, вытканных на халате. Жар, пожирающий его голову, хлынул вниз и охватил все тело, и от этого он мигом вспотел. Не отрывая взгляда от веселых кошачьих мордочек, он осторожно положил руки ей на бедра. Рука на его лбу дрогнула и, скользнув вниз, погладила по щеке.

Он хотел что-то сказать, но понял, что это вряд ли удастся – слова застряли где-то в животе и никак не хотели подниматься выше. Егор сглотнул, осторожно обнял ее за талию и ткнулся головой в живот, лбом ощущая мягкость и трепетность женского тела.

Егор замер наслаждаясь покоем. Ольга обняла его за шею, он чувствовал, как её пальцы перебирают отросшие волосы на затылке. Прикосновение было таким приятным, что Егор замычал и, подняв голову, взглянул ей в лицо. В расширенных зрачках он увидел отражение своего худого лица со впалыми щеками и взлохмаченными волосами.

Ольга прерывисто дышала, на верхней губе выступили мелкие бисеринки пота, и ему нестерпимо захотелось слизнуть их.

Из радиоприемника тихо лилась музыка, и знакомый голос хрипловато-протяжно пел:

…Да, ты можешь пустить в свою комнату

Пеструю птицу сомнений,

И смотреть как горячими крыльями,

Бьет она по лицу, не давая уснуть.

Что мне мысли твои?

Это жалкая нить что связала и душу и тело.

Нет, должно быть моим твое сердце,

Твое сердце вернет мне весну… 1

Ольга моргнула, еще один локон выбился из сколотых на затылке волос, и упал на левый глаз, наполовину прикрыв его. Ее лицо в обрамлении двух вьющихся прядок показалось необычайно красивым и грустным. Непонятная тоска лилась на него из светло-карих глаз. А впрочем, почему непонятная? Вполне себе ясная. Егор, даже в своем, прямо скажем, хреновом состоянии, почти моментально прокачал Ольгу. Возраст – за тридцать, аккуратность и чистота, царящая в квартире говорившие об отсутствие в ней мужчины и детей, плюс безымянный палец без обручального кольца. Ему стало противно от того, что его ищейская сущность преобладает даже в такой ситуации. Песня закончилась и кассета, пошипев усталой змеей, заиграла снова:

…А она – цветок ненастья,

Кто увидит, кто сорвет?

А она все ищет счастья,

Все единственного, все единственного…

Путь свой в никуда из ниоткуда

Так пройдем, не вспомнив ни о ком,

Так и оборвется это чудо

Оборвется просто и легко… 2

Она наклонилась и коснулась его губ своими. Он плюнул на все и жадно приник к ней. Губы ее, сухие и горячие, раскрылись, и Егор утонул в них и в бездонных глазах, которые она не закрыла. Левая ладонь его, в плотную ткань халата, правая обхватила хрупкое запястье прижатой к его лицу руки. Тонкие пальцы переплелись с его и…

Ольга резко отшатнулась, выпуская его руку. Отступила на шаг, дрожащими пальцами заправила выпавшие пряди, и, отодвинувшись от него еще на шаг, сказала:

– Извини… те.

Егор всё понял, шевельнул пальцами, тонкий ободок обручального кольца отразил тусклый свет лампы.

– Не надо, не извиняйся. Это я должен. – Он замолчал, не зная, что сказать. – Я пойду.

– Иди… те. – Она не смотрела на него.

Он видел, как по её щеке скользит одинокая слеза.

Егор поднялся, слабость куда-то ушла, словно испугавшись нахлынувших на людей чувств. Он шагнул по направлению к двери, Ольга отодвинулась, освобождая ему дорогу, хоть и так стояла, не загораживая выхода.

Егор прошел мимо, напоследок втянув в себя исходивший от Ольги запах. В спину неслось из магнитофона:

А может быть и не было меня – молчи.

И сердце без меня само стучит.

И рвутся струны сами собой.

Как будто обрывается свет,

А может быть и нет…

А может быть и нет… 3

У самой входной двери, когда пальцы обхватили дверную ручку, он обернулся. Ольга стояла спиной к нему, ссутулившись и, он видел в оконном отражении, крепко сцепив пальцы на вороте халата. Егор вздохнул и, отвернувшись, потянул на себя дверь.

– Стой, – голос сухой и безжизненный, словно старый папирус.

Он замер, боясь повернуться и увидеть её слёзы.

– Ты не думай, что я так на каждого бросаюсь, нет. Просто… – голос дрогнул.

Егор молчал, вслушиваясь в тишину за спиной, ожидая услышать всхлипы.

– Я не думаю что…

– Подожди, – она прервала его, голос был тихим и твердым, – я хочу, что бы ты знал, такого у меня еще не было. Просто… Просто, ты показался мне таким одиноким и потерянным. Я… словно почувствовала в тебе родственную душу.

– А может, это материнский инстинкт взыграл, – каждое ее слово было пропитано горечью и безнадегой.

– Не надо… – он хотел сказать, что не надо перед ним оправдываться, но она снова перебила его.

– Надо. Ты выслушаешь и уйдешь, а мне станет легче. Может быть станет. Я так устала от одиночества и этой квартиры, от вечной зимы. Зимы даже летом. Это этой стужи, стужи снаружи и стужи внутри.

Слова тяжелыми камнями били его в спину. Егор не был виноват перед ней, но чувствовал себя виноватым, словно посулил что-то ребенку, а потом обманул.

– А, ты… А, я… Я на секунду уверилась, вот он тот единственный, долгожданный… Кольца я не заметила, прости. Я говорю глупости, извини, извини и уходи, уходи…

Голос прежде твердый, начал дрожать.

Он все-таки обернулся. Она смотрела прямо на него. Он отпустил дверную ручку и шагнул к ней. Она замотала головой, но шагнула на встречу. Пряди волос упали на лицо, сквозь них лихорадочно блестели глаза. Он снова сделал шаг. Ближе, еще ближе, еще…

Егор видел только ее лицо, а потом только глаза. Широко распахнутые, светившиеся затаённой надеждой, тоской, болью, ожиданием и страхом пополам с желанием.

Ольга почти упала в его объятья. Он сжал ее хрупкие плечи, уткнулся лицом в пахнущую земляникой шею и замер, опускаясь в омут нежности. А она все гладила его по голове и что-то шептала.

Сознание его, привыкшее фиксировать окружающую обстановку, отметило, как магнитофон выдал новую порцию лирики:

…Сказку не придумать, счастье не украсть

Кто потом поможет нам с тобой упасть?

Видишь, как за нами рушатся мосты

Остается пыль на словах пустых.

Ты слушаешь шепот неведомых слов.

И кружится голова…

Дай себя сорвать

Дай себя сорвать… 4

Егор гладил ее по плечам, по тонкой спине, ловя губами земляничную кожу. Ольга плакала и смеялась одновременно.

– Иди, – выдохнула она, – иди, иначе я умру. Уходи! Умоляю, уходи!

Он еле оторвался от нее, наверно с таким трудом снедаемый жаждой отрывается от недопитого стакана, или голодный младенец от материнской груди.

– Иди. – Она толкнула его в грудь слабым кулачком, одновременно другой рукой, цепляясь за его плечо.

– Уходи! – Почти простонала она.

Егор с трудом заставил себя разжать пальцы, держащие ее плечо и, рванулся к входной двери. На пороге обернулся. Ольга сидела на полу, подобрав под себя ноги и привалившись плечом к стене. По ее щекам текли слезы.

– Я вернусь, слышишь, я вернусь.

Хлопнула дверь за спиной, а в ушах все стоял усталый с хрипотцой голос, доносившийся из старенького кассетника:

…Мы, как трепетные птицы

Мы как свечи на ветру

Дивный сон еще нам снится,

Да развеется к утру.

Нет ни сна, ни пробужденья

Только шорохи вокруг,

Только жжет прикосновенье

Бледных пальцев нервных рук… 5

Егор вывалился в ночь и побрел прочь от дома.