Читать книгу Мнемоны. Продавцы памяти. Часть вторая. Таша - Андрей Дорогов - Страница 4

На электричку мы успели. Ника настояла на том, чтобы поехать со мной.

– Я еду с тобой. – Тон безапелляционный.

– Нет.

– Да.

– Ника, послушай, тебе там делать нечего. – Я не собирался с ней спорить, но и брать с собой тоже. – Я еду один и точка.

– Я еду с тобой, и точка, – передразнила она меня.

И отвернувшись, крикнула:

– Надежда Петровна, Сережа с Дашей где?

Я вздохнул, спорить с ней было бесполезно, она была еще более упертой, чем я.

– Хорошо, но только до города, а там ты домой, я в управление. И давай в темпе, времени мало.

Ника фыркнула:

– Успеем.

– Вы позовите их, – обратилась она к вышедшей на двор соседке, – мы шашлыки затеяли, да вот срочно уехать надо. Не пропадать же добру, тем более – мы их позвать хотели.

– Сколько им готовиться осталось? – Это уже мне.

– Минут пять, пару раз перевернуть и все.

– Пусть приглядят, потом покушают. Фил шашлыки вкусные делает. И за домом приглядите, ладно? Мы завтра с утра приедем.

– Ты, скоро? Я уже. – Это было уже мне.

– А я еще нет. – Проворчал я, запирая дверь.

Вот что мне в ней нравится, помимо всего прочего, так эта ее легкость на подъем. Раз и сорвалась. И вещей никаких, кроме мобилки, и MP3 плеера. Ни сумки, ни косметички, ни кошелька – деньги в кармане таскает.

– Надежда Петровна, вы уж проследите, чтобы ваши мальцы, когда закончат, огонь затушили. – Обратился я к соседке. – А то сушь такая, до пожара недалеко.

Вагон был пустой, кроме нас с Никой, лишь припозднившийся рыбак, да тетка в платке и темном, совсем не по сезону платье. Мы сидели на жесткой скамье, Ника, положив голову мне на плечо и обняв за руку, с закрытыми глазами слушала плеер. Умница девочка, с вопросами не лезет, сочувствия не выражает, соболезнований не высказывает. Не то у меня настроение, чтобы на вопросы отвечать, и сочувствия выслушивать.

Из наушника до меня доносилось еле слышное бормотание:

Look into my eyes – you will see

What you mean to me

Search your heart – search your soul

And when you find me there you'll

search no more

Don't tell me it's not worth tryin' for

You can't tell me it's not worth dyin'for

You know it's true

Everything i do – i do it for you…55

Но Ника не подпевала, хоть я знал – это ее любимая песня. И когда бы, и где бы, она ее не слушала, то обязательно вторила певцу. Или в полный голос, если одна, или беззвучно, чуть шевеля губами, если на людях. Сейчас ее губы были плотно сжаты.

– Ника. – Я нагнулся к девушке.

Она подняла на меня глаза.

Я прошептал:

…Нет ни одной любви похожей на твою,

Никто не может так любить, как любишь ты.

Не существует в мире ничего, когда ты далеко.

И так будет всегда…66

Она улыбнулась и шепнула в ответ:

– Я тоже тебя люблю. – И снова закрыла глаза.

Ехать до города минут сорок, есть время все обдумать. Вот только что, все? Смерть Таши? Информации мало. Нелепость ее смерти? Любая смерть нелепа, а уж девушки двадцати трех лет и подавно. Жестокость, с которой ее убили? Что я об этом знаю? Расчленили, отрезали голову. Мало ли что сетевые борзописцы напишут. Чего сейчас только не выдумывают, для привлечения аудитории. Всему верить нельзя.

А чему можно?

Памяти?

С условием того, где я сейчас работал, то и памяти верить нельзя. Она может оказаться чужой. Или вовсе отсутствовать.

Но я, свою не покупал и не продавал! Вот она моя жизнь, как на ладони!

До четырнадцати лет я жил в глухой сибирской деревне. Даже не деревне хуторе, в семье староверов. Проучился всего семь классов, и то, больше помогал родителям по хозяйству – в сельском доме всегда есть работа, чем грыз гранит, скорее шпалу, науки. А потом сдернул, просто банально стащил из комода свидетельство о рождении, паспорта я не получал – у отца были очень ортодоксальные взгляды на бумаги выдаваемые государством, даже не знаю как он согласился получить свидетельство о рождении. Здраво рассудив, что делать мне в тайге нечего. Помощников у родителей предостаточно, трое старших детей и двое младших, так что без меня они как-нибудь обойдутся.

Уехал я к тетке, младшей сестре матери, незамужней и бездетной, живущей в большом городе где-то в Поволжье. Она несколько раз приезжала к нам, но в последний свой приезд вдрызг разругалась с отцом, как раз из-за меня. Тетушка считала что такому, смышленому баламуту как я, дословные слова, между прочим, нечего делать в таежной глухомани.

– Да пойми ты, медвежья твоя башка, у него не голова, а дом советов, ему учиться надо, а не навоз в хлеву месить, и по тайге с ружьем шляться…

Я, кстати, тоже так считал. Поэтому дождавшись удобного момента, собрал манатки (ха! можно подумать их было много) и свалил. Понятное дело, без паспорта и думать было нечего соваться на железку, и кто продал бы мне – четырнадцатилетнему, билет? Пришлось добираться на попутках. Больше месяца. Ничего плохого со мной за время пути не произошло, может быть, потому что при росте один метр и семьдесят два сантиметра, я весил почти семьдесят килограмм, спасибо бате, он размерами походил скорее на средних размеров бегемота, нежели на человека, да и матушка была ему под стать. Я, кстати, так и не дорос до ее метра девяносто. Да и рожа моя, была покрыта жесткой бледной щетиной, она у меня полезла, как только мне исполнилось тринадцать. А, может потому, что Бог любит, таких дураков, в хорошем смысле слова, как я. Который совершенно без знания дороги (ну примерное направление я представлял – знал через какие ключевые города надо добираться), с одним лишь адресом (я надеялся, что тетушка не съехала, последняя весточка от нее была три года назад) через всю страну, а ля Михайло Ломаносов, едет за знаниями.

Зато, за время пути, я набрался бесценного опыта, по части психологии общения с людьми. Кто только меня не подвозил. Дальнобои и отцы семейств, один раз вояки из местного гарнизона и странная дамочка на огромном внедорожнике. Я научился различать фальшь в милых улыбках, и доброту за небритыми харями. Выслушал море житейских историй: печальных и веселых, добрых и откровенно злых. Местами поучительных, местами отвратительных в своей откровенности. Так или иначе, но я добрался до места.

Уяснив, что я, это я: то есть ее любимый племянник, тот который – смышленый баламут, только повзрослевший и обтрепавшийся за время путешествия, слегка грязный, тетушка ахнула, охнула, побледнела и бросилась строчить письмо родителям. Ответ, ровно в одну строчку, пришел через две недели – сына у меня нет, он умер и похоронен.

Тетушка, прочитав его, вздохнула:

– Может оно и к лучшему, а Фил?

Не знаю к лучшему или к худшему, но в тот вечер я впервые, за последние лет десять, плакал. Лежал, вцепившись зубами в подушку, и не мог удержать слез.

В еще больший ужас, чем от нашей первой встречи, тетушка пришла от моих знаний. Через месяц идти в восьмой класс, а у меня знаний, дай Бог, на пятый наберется.

Тетушка помянула недобрым словом батю, и наняла репетиторов. Весь мой дальнейший год прошел в упорной погоне за утерянными знаниями. Первые два месяца я только и делал, что зубрил. Не могу сказать, что мне это не нравилось, скорее наоборот, но эта скачка порядком истощил мои нервы. Я начал плохо спать и потерял аппетит. Заимел привычку внезапно замирать и молча смотреть в одну точку.

Тетушка опять вздохнула, я подозреваю, что именно с моим появлением связаны ее частые, горестные вздохи, взяла меня за руку и повела в ближайшей ФОК.

– Выбирай, – Она ткнула пальцем в расписание занятий, – любую секцию.

Я помялся, читая незнакомые названия.

– Посмотреть можно?

– Можно, – опять вздохнула тетушка.

Потные мужики, тягающие железки, мне не понравились, как и обряженные в белые пижамы люди, делающие странные движения руками, мне они показались злыми. В секцию борьбы я не подошел по возрасту, в бассейне слишком воняло хлоркой, меня сразу замутило. Молотящие здоровенные кожаные мешки и друг друга парни, мне также не приглянулись.

– Ну, ты и привереда. – Опять долгий вздох.

Я пожал плечами и остановился. Два крепких мужика о чем-то весело спорили, а за их спинами я увидел парней, подкидывающих вверх металлические шары с ручками. Вот это мне было знакомо, я видел, как батя баловался с гирями, жонглировал – подкидывая вверх и ловко ловя у самой земли, словно они были сделаны не из железа, а из дерева.

Мой интерес заметил один из спорящих мужиков, невысокий и широкоплечий, весь словно перевитый веревками.

– Записаться хочешь?

Я кивнул.

Мужик оглядел меня:

– Сколько лет?

– Пятнадцать будет, – откашлявшись, сказал я.

Мужик присвистнул и заорал на весь зал:

– Семеныч, ты глянь, какие нынче тинейджеры пошли.

Семеныч, высокий и плотный, с порывистыми движениями и взглядом опытного охотника оглядев меня, спросил:

– Это, на каких таких харчах, тебя мамка откормила?

Я пожал плечами, ел я всегда досыта.

– Ну, давай, – первый мужик кивнул головой, приглашая меня в зал, – покажи, на что способен.

От волнения, плохо соображая, я, схватил первую попавшуюся гирю и начал жать ее над головой. Подняв шесть раз, я выдохся, и с грохотом уронил чугунный шар на покрытый резиновыми ковриками пол.

За спиной стояла мертвая тишина, я понял – меня погонят взашей. Поднять эту фигню всего шесть раз – стыд и позор.

– Ну, ты парняга даешь, – в голосе тренера слышалось неподдельное удивление, – двухпудовку на шесть раз!

Я обернулся:

– Мало?

– Мало? Я бы не сказал.

Он обернулся к тетушке:

– Парень, на редкость силен, пускай приходит. Занятия…

Дальше я не слушал, ко мне обратился Семеныч:

– Ты откуда такой взялся?

Я не видел причин скрывать, где жил:

– Из Сибири.

– С папкой в тайге, небось, охотился?

Я пожал плечами, в тайгу с ружьем я ходил лет с семи, и кивнул.

– Плаваешь?

– Да.

– На лошади можешь?

И на лошади я тоже мог.

Семеныч пристально оглядел меня, явно что-то прикидывая.

– Пятиборьем76 заняться хочешь?

– Что это?

– А это брат, такая занятная штука…

Теперь помимо грызни гранита науки, я два раза в неделю посещал ФОК, и три ездил к Семенычу на стадион.