Читать книгу Мнемоны. Продавцы памяти. Часть вторая. Таша - Андрей Дорогов - Страница 7

Я слушал как где-то в квартире мерзко, словно расколотый колокольчик, звенит дверной звонок. Я звонил минут пять не меньше. Таша! Мать твою, где ты? Вышла? Или по своей извечной привычке напялила наушники и врубила музон? Я еще раз вдавил кнопку звонка. Бесполезно. Пакеты еще эти, с продуктами. Я заскочил в магазин, перед тем как заехать. Накупил еды, на пару недель должно хватить.

А вот соседка по площадки дверь открыла сразу.

– Филипп. – Радостная улыбка на лице.

– Ольга Викторовна, я звоню Таше, она не открывает. Вы не знаете, она куда-нибудь выходила?

– Нет, Фил, ты же знаешь что звукоизоляция здесь плохая, а ваша дверь так противно скрипит. Да и Наташенька, когда выходит, дверью громко хлопает. – Улыбка сменилась озабоченностью. – Что-то случилось?

Я извиняюще улыбнулся, давно хотел смазать петли, да руки все не доходили.

– Надеюсь, что нет. Я гляну? – Я кивнул на лоджию, смежную с лоджией в квартире Таши.

– Конечно, конечно. – Соседка вновь улыбнулась.

Я заглянул за перегородку – точно, как и думал. Таша, в огромных наушниках, с ногами забравшись в кресло, ожесточенно стучала по клавишам ноутбука.

Я облегченно выдохнул.

– Я перелезу?

Соседка лишь развела руками.

– Вы извините. – Мне было неудобно.

– Ничего, ничего.

Я перекинул пакеты через перила и полез вслед за ними.

Оставив продукты на лоджии, я вошел в квартиру, дверь была не закрыта. Таша, увлечённая перепиской, ничего вокруг себя не замечала. Из наушников, скрывающих уши, доносился грустно-протяжный, в переборе гитарных струн, женский голос:

Waking up is harder than it seems,

Wandering through these empty rooms

Of dusty books and quiet dreams.

Pictures on the mantle,

Speak your name

Softly like forgotten tunes,

Just outside the sound of pain.

Weren't we like a pair of thieves,

With tumbled locks and broken codes.

You can not take that from me,

My small reprieves; your heart of gold… 8 7

В комнате стоял неприятный запах немытого тела, грязного белья, человеческой неприкаянности, тоски и боли. Словно в палате смертельно больного. Я смотрел на Ташу, сердце неприятно заныло, словно в предчувствие беды. Волосы давно не мыты и не чесаны. Хуже того. Раньше, Таша тщательно следила за длинной и цветом своей прически, с завидной регулярностью красясь и подстригаясь. А теперь. Я покачал головой. По виду ее шевелюры, она не красилась и не стриглась не меньше месяца. Я попытался вспомнить, как она выглядела в последний мой визит. Так же неопрятно? Черт! Я не помнил. Мы виделись мельком, мне предстояло прикрывать Нику в очередной ходке, и я заскочил всего на пару минут. Оставил деньги за квартиру, продукты и ушел. Да, да, я платил за эту съемную хату и снабжал Ташу продуктами. Я чувствовал себя должником перед ней. Чувствовал вину за то, что…

За то, что бросил ее – да, именно я, именно ее и именно бросил. Как ни крути, как ни пытайся прикрыться словами – кончились чувства, не сошлись характерами, слишком разные интересы, но это именно так. Как ни думай, что она была с этим согласна, и ни на миг не пыталась меня удержать. И даже делала вид, что наш разрыв ей безразличен.

Вот ведь, черт, никогда я не чувствовал себя виноватым ни перед кем. Ни перед родителями, которых не видел больше десяти лет, ни перед теткой, за то, что свалился на ее голову. Это из-за меня она не вышла замуж и не родила детей. Сколько ей было в мой приезд? Тридцать четыре – тридцать пять? Самый сок для женщины. А тут великовозрастный оболтус, которого кормить, поить и одевать надо. Ни перед тренерами, которых покинул, когда понял что профессиональный спорт не для меня. Ни перед другими девчонками, с которыми встречался, а потом бросал. Их, романов в смысле, до Таши, у меня было превеликое множество.

А, перед Ташей чувствовал.

Когда же я видел ее последний раз? Две, три недели назад? Да, кажется, именно тогда. Но вот выглядела ли она тогда такой… Такой… Опустившейся, что ли? Безжизненной, словно монгольфьер, из которого выпустили весь подъемный газ. Я не помнил.

Она сидела, поджав под себя босые ноги, скрючившись, словно Голлум над своей прелестью, закрывшись от мира ноутбуком и творчеством Леры Линн. Я смотрел на нее и смотрел, пораженный ее видом. Композиция The Only Thing Worth Fighting For была зациклена и играла по кругу.

Таша, увлеченно отстукивая по клавишам, ничего не видела вокруг. Не замечая – ни запаха витающего в воздухе, ни своего немытого тела, ни бардака царящего в квартире, ни меня. Я прошел на кухню. Вздохнул. Грязь на полу, крошки и огрызки на столе, ведро для мусора переполнено, грязная посуда до самого крана, в холодильнике пустота.

Я вернулся в комнату и, дождавшись когда в очередной раз прозвучит грустное:

Разве мы не на поле для битвы,

Запертые в священной войне?

Твоя любовь под прицелом моим.

Единственное, ради чего стоит бороться,

Единственное, ради чего стоит бороться… 9 8

Осторожно прикоснулся к плечу Таши:

– Привет.

Она вскинула испуганные глаза, быстро закрыла крышку ноутбука, и, стянув с ушей наушники, протянула:

– Фил, привет.

Таша обрадовано улыбнулась, и встала, потянувшись ко мне. Я приобнял ее, поразившись худобе, она и раньше была стройняшкой, но это была стройность свободной лани, а сейчас – болезненность находящегося в заточении зверя. Свободная майка совершенно не скрывала торчащих ребер и начавшей обвисать груди.

– Таш, что с тобой?

– В смысле?

– Выглядишь неважно.

– Да? Устала просто. Работы… – она кивнула на прикрытый ноутбук, – много.

– Все консультируешь своих психов? – Хотел шутливо, вышло зло.

– Да. – От моего тона она замкнулась и села в кресло. – Я знаю, тебе это никогда не нравилось. – Она прижала колени к груди и обхватила их руками, словно отгораживаясь от меня. – Но, это моя работа. И тебе сейчас, должно быть безразлично, чем я занимаюсь.

Голос на грани слез. Я беззвучно выругался.

– Извини. Не хотел тебя обидеть. Просто пошутил неудачно. – Я присел на корточки напротив нее.

– Мне, никогда не нравились твои шутки.

Я кивнул соглашаясь. Я это знал, как и то, что ее жутко бесило, когда я влезал в очередную историю.

Мы молчали, а из наушников лились, сочась тоскою, слова:

The only thing worth fighting for.

Change will come to those who have no fear,

But I'm not her; you never were

The kind who kept a rulebook near.

What I said was never what I meant.

And now you've seen my world in flames

My shadow songs, my deep regret…109

Вот уж точно – в самую точку, в самую нашу ситуёвину:

Перемены настигают тех, кто бесстрашен,

Но я – не она; а ты…

Ты никогда не был любителем правил.

То, что я говорила,

Никогда не было тем, что чувствовала я.

А теперь ты видишь – мир мой в огне.

Мои призрачные песни,

Мою печаль, мое сожаленье…1110

– Таш, ты давно ела? – Перевел я разговор. – Холодильник пустой.

– А, тебя только это интересует?

Я насторожился, предчувствуя нехороший разговор.

– Что, ты имеешь в виду?

Ее глаза вспыхнули.

– И куда же подевалась твоя прямота Фил?

Никогда раньше она ни словом не упоминала Нику, и то, что она, та самая – истинная, так сказать корневая, причина нашего разрыва. И вот теперь я чувствовал – время пришло. Время расставить все точки над ё, i и всеми остальными буквами, где есть эти самые диэрезисы, умляуты и тремы.

– Нет, меня не только это интересует.

– Да, а что именно? – Слова так и сочились ядом.

– То, что ты не моешься, не стрижешься, да и вообще выглядишь…

Я запнулся, подбирая слова.

– Отвратительно, да? Ты, это хотел сказать?

– Нет, – я постарался успокоиться, – ты выглядишь больной. Когда, ты в последний раз выходила на улицу?

Ха-ха-ха! Она рассмеялась жутким, визгливым смехом.

– Ах, Фил, Фил, Фил. Добрый, заботливый, Фил Торов. Могучий человек, готовый впрячься за любого, кто попросит, или просто по велению души. О ней, ты тоже так заботишься?

Я видел – она на грани истерики. А в таком состоянии с ней бесполезно разговаривать, знаю, проходили, и не раз. Сейчас она ничего не услышит. Но все же попробовал.

– Таш, ты прекрасно…

– Да, я прекрасно знаю – это из-за нее ты меня бросил. Я поняла, что ты уйдешь, как рыба под лед, как только увидела ее.

Глаза Таши лихорадочно блестели, а по щекам текли слезы. Она что, под наркотой? Не может быть! Таша всегда отчаянно боялась попасть под зависимость, не важно – никотиновую, алкогольную или под наркоманский баян. Боялась настолько, что ни разу в жизни не пробовала даже травки, покуривание которой было доброй традицией в компаниях, в которых мы частенько бывали.

– Дрянь!

– Таша! – Рявкнул я, выходя из себя. – Прекрати, Ника, она…

– Не ври, Фил. Ты же всегда был патологически честен. Зачем сейчас врать?

Я хрустнул костяшками. Она была тысячу раз права. Ника была причиной, все остальное следствием.

Я потянулся к ее руке, чтобы посмотреть на вены. Но Таша отпрянула от меня, и яростно выкрикнула:

– Ты думаешь, я колюсь? На, смотри. – Она вызывающе протянула мне руки. – На ногах не хочешь глянуть? Или между ног? Тебе же так нравилось туда смотреть?

Я молча встал, отнес продукты на кухню, и, раскидав их по холодильнику и по полкам, ушел. Просто ушел, ничего не сказав на прощанье. Даже дверью не хлопнул. Чего хлопать – mea culpa1211. И этого не изменить.