Читать книгу За три мгновения до свободы. Том 2 - Андрей Эпп - Страница 1

Все изменил белый чубатый. Его появление стало настоящим чудом, но ему предшествовали долгие дни мучительных сомнений и отчаянных поисков ответов на вопросы, которые, казалось, этих ответов не имели.

Препятствия, озвученные Архиепископом, не выходили у Блойда из головы. Они сидели там назойливой, зудящей занозой. В детстве Блойду часто доводилось занозить ладони новыми веслами, еще не отполированными мозолистыми руками гребцов, или грубо оттесанными досками, из которых была сколочена его любимая голубятня. Маленькие кусочки дерева, ничтожные по сравнению с организмом, в котором вдруг оказались, на некоторое время перетягивали к себе центр вселенной, составляли для мальчика главную заботу жизни, заслоняя собой все прочие дела и события. И дело даже не в острой боли от каждого прикосновения к пораненной и начинающей гноиться руке, а в том нетерпеливом зудящем стремлении избавиться от чужеродного для организма предмета, залезшего ему под кожу. Иногда они извлекались легко, но бывало и так, что Блойд чуть ли не часами пытался подцепить острой иглой кончик занозы, вконец расковыряв и раскровив всю кожу вокруг.

Теперь заноза прочно засела в его мозгу, и у Блойда не было ни такой иглы, которой возможно было бы ее подцепить, ни щипцов, чтобы ее извлечь. Препятствия хоть и казались почти неразрешимыми, но по сравнению с величием предстоящих на свободе дел, с огромным и мощным движением, носящим название «революция», казались мелкими и ничтожными. Поэтому смириться, признав невозможность осуществления побега, Блойд просто не мог. Он все ковырял и ковырял в своем воспалившемся мозгу невидимым инструментом, пытаясь ухватиться и потянуть за все время ускользающий кончик. Он снова и снова прокручивал в голове слова Адальгарда, снова и снова рисовал в воображении мыслимые и немыслимые варианты спасения. Но, вопреки всем усилиям, заветный миг освобождения был все так же скрыт туманом неопределенности. Он не становился ни ближе, ни реальней.

Это изводило Блойда, истощало его не только морально, но и физически. Тело его сохло, а мышцы слабели. Только благодаря Адальгарду Блойду удалось вновь не погрузиться в беспросветную бездну отчаяния. Гуту страшно было подумать, что было бы с ним, не обнаружь он этот спасительный тоннель. Теперь у него был друг – мудрый, отзывчивый, настоящий.

Старик не мог не замечать изменений, происходящих с Блойдом. Его беспокоили темные круги под глазами товарища, его повисшие руки, осунувшиеся плечи, которым отчего-то вдруг стало вдвое тяжелее носить сковывавшие запястья цепи. Но на все вопросы Блойд лишь отмалчивался или придумывал какие-нибудь отговорки.

Он больше не говорил с Архиепископом о побеге. Конечно, Адальгард был мудр, возможно, он мог бы помочь найти решение. Но говорить с ним на эту тему Блойд не хотел. Ему казалось, что это как-то… нехорошо, что ли. Нехорошо, неуместно, мерзко и противно. Архиепископ стал для него единственной отдушиной, единственным спасением от одиночества и безумия в безрадостной и опостылевшей темнице. А план побега, какой бы он ни был в итоге, непременно должен был начинаться со смерти Адальгарда. Блойд меньше всего на свете хотел бы, чтобы старик считал, что он с нетерпением ожидает его кончины. На самом деле Блойд не желал смерти своему товарищу по несчастью. Он с ужасом думал, что может вновь оказаться в полном одиночестве. Нет, пусть лучше старик живет как можно дольше.

«А вдруг он и правда завтра умрет», – мелькнула как-то у Блойда неожиданная мысль. И Гут вдруг явственно представил этот момент. Струйка холодного пота потекла по его спине. Он увидел лежащее на холодном полу безжизненное тело старика с заострившимся носом на белом, как полотно, морщинистом лице. Увидел себя, беспомощно ходящего, как зверь в клетке, из угла в угол по своей осиротевшей камере. Увидел охранников, волочащих зашитый мешок, в котором находится то, что не так давно называлось Архиепископом Эссентеррийским. Увидел столб взметнувшихся брызг, расходящиеся круги и сомкнувшуюся морскую гладь над медленно погружающимся в тьму мешком. И где-то там внизу, на илистом морском дне вместе с Архиепископом навеки погребались последние надежды Блойда Гута.

«Нет, только не завтра! – взмолился Гут. – Только не завтра! Господи, не забирай его, пока у меня ничего не готово, пока я не готов! Его смерть сейчас не сможет мне помочь, она будет напрасной. Его смерть убьет и меня. Господи, только не забирай его сейчас!». Блойд молился. Впервые за долгие-долгие годы он обращался к тому, веру в кого потерял, как думал, безвозвратно. Вернулась ли вера? Или же это просто безотчетное желание обратиться к кому-нибудь, кто может повлиять на то, что ты сам изменить не в силах? Может, это просто жалкая попытка утопающего ухватиться за соломинку? Пусть так! Пусть соломинка! Но пока эти соломинки есть, за них нужно хвататься.

В памяти Блойда всплыли давние полузабытые воспоминания о том светлом и легком чувстве, которое сопутствовало искренней детской молитве. Она всегда приносила спокойствие и облегчение. Сейчас на душе у Блойда было нехорошо, будто он только что совершил какой-то подлый и гнусный поступок.

Почти сразу он понял, что привело в смятение его чувства. Все подленькое, гнусное и неприятное крылось в том самом «пока ничего не готово». А если вдруг «все будет готово»? Если ему удастся найти решения для устранения всех препятствий? Что тогда? Захочет ли он тогда просить Создателя о продлении дней для своего товарища? Или же станет с нетерпением ожидать его кончины, сожалея о каждом проведенном в Крепости лишнем дне? О ком думал Блойд в тот миг, когда молил «не забирай его сейчас» – об Адальгарде или все-таки о себе?

«Что толку сейчас об этом думать? – отогнал от себя все сомнения Блойд. – По крайней мере пока».

И он, оставаясь в своей камере наедине, вновь и вновь прокручивал в голове одни и те же бесконечные мысли: «Цепи-нож- корабль, корабль-цепи-нож…».

Пока не появился чубатый.

День клонился к закату. Адальгард по обычаю совершал в своей камере-келье вечерние молитвы, и Блойд был вынужден коротать время в одиночестве. Он сидел на полу, опершись спиной о стену, и старался ни о чем не думать. Это было непросто, мешала все та же пресловутая заноза: «корабль-цепи-нож, нож-цепи-корабль» …

Но мало-помалу дремота стала овладевать его усталым сознанием. Перед глазами поплыли круги, замелькали калейдоскопом какие-то лица, вспыхивая на мгновение перед его мысленным взором и тут же растворяясь табачным дымом под потолком. Это курит свою любимую трубку отец. Дым поднимается под самый потолок. Потолок белый-белый, словно по нему разлит яркий солнечный свет, а дым под ним – как облака, чуть посеревшие от набранной ими влаги. Скоро они выльются дождем на иссушенную землю. А сейчас в облаках горланят чайки. Они мелькают между небом и водой черно-белыми молниями, врезаются в морскую гладь и тут же взмывают ввысь, унося в клювах только что схваченную рыбешку. Блойду нравится наблюдать за чайками, за тем, как они резвятся, как гоняются друг за другом, пытаясь отобрать добычу. Гут стоит на палубе, задрав голову вверх, и щурится от яркого солнца. Ему четырнадцать, и они в море вдвоем с Морти.

– Смотри, Морти, какая туча!

– Да. Видимо, опять будет буря.

– Конечно, будет. Даже не сомневайся. Не зря же чайки так раскричались.

– Какие чайки?

– Ну ты что, не видишь? Смотри, вон они. Вон одна, вторая, вон еще две.

– Ты что, Блойд? Это же голуби!

Блойд вглядывается в небо. Конечно же, голуби! Кто выпустил их в такую погоду? Вот-вот грянет буря. Нужно срочно укрыть их в голубятне. Блойд вытягивает руку вверх и начинает звать голубей. Птицы сбиваются в стайку и кружат у него над головой, с каждым кругом опускаясь чуть ниже. Только белоснежный чубатый голубь выбивается из общего хоровода и камнем падает вниз, прямо к вытянутой руке хозяина. Он цепляется коготками за ладошку Блойда, хлопает крыльями, перебирает лапками, усаживаясь поудобней, и начинает громко ворковать, радуясь встрече.

Теперь Блойд спокоен, голуби успеют укрыться в голубятне. Главное сейчас – пошире открыть сетчатую дверь. Сквозь зарешеченное окно голубятни Блойд смотрит на море. Там, вдалеке, маленькой черной точкой рыбачья шхуна Морти. Она очень далеко. Но Блойд отчетливо видит, что Морти стоит у мачты, улыбается и машет ему рукой. Блойд помахал в ответ. Морти не страшен шторм, он давно уже привык к штормам. И он давно уже не Морти, для всех в этом мире он Шкипер… А рядом воркуют голуби. Им хорошо, сухо и тепло в их голубятне. И Блойду тоже хорошо. Вот только стены бы лучше все-таки сделать не из камня, а из дерева. И окошко слишком маленькое. И дверь… Почему она такая мрачная и почему она закрыта? Куда делись голуби? Им, наверное, стало невыносимо в такой темноте. Их и не было здесь вовсе. Только Лесси сидит на куче соломы, с любопытством пялится на Блойда своими черными глазенками, громко воркует и хлопает крыльями. Почему-то вид воркующей крысы не вызвал у Блойда удивления. Блойд вытянул руку, и Лесси легко вспорхнула на нее, обвила пальцы своим длинным розовым хвостом и доверчиво уткнулась мордашкой в его ладонь.

Вдруг все окружающее поплыло, потеряло отчетливость и растаяло. Туманность сна стала оседать утренней росой, уступая место серой реальности. Блойд, все еще оставаясь с закрытыми глазами, вновь ощутил себя в своей камере, сидящим на полу, облокотившись спиной о стену. Испарилось море, испарилась шхуна, вместе со стоящим на палубе Шкипером, испарились грозовые тучи, застилавшие небо, и крылатая Лесси с розовым хвостом. Осталась только камера, холодные стены и… голубиное воркование.

«Неужели я еще сплю?», – Блойд прислушался к своим ощущениям и к звукам, наполнявшим камеру. Не было никаких сомнений, что он уже не спит. Но этот звук… В его реальности тоже не было сомнений. Блойд так хорошо знал этот звук, так любил его и так по нему тосковал. Больше всего на свете ему хотелось сейчас открыть глаза, но так страшно было их открыть и ничего не увидеть… А вдруг это правда все еще сон?

Хлопанье крыльев разрушило все сомнения. Блойд открыл глаза. Прямо над ним на самом краешке окна сидел голубь. Белый, как снег, чубатый пышнохвостый голубь. Блойд отказывался верить своим глазам. Это был не просто голубь, это был ЕГО голубь, его Луи.

Нет, во сне был не он, во сне был его первый чубатый, подаренный стариком Хейджем. А Луи был его потомком, чистокровным эссельвильским чубатым почтарем. Таких во всей Эссентеррии по пальцам пересчитать. Эссельвильские почтари – уникальные голуби. Никому и никогда не удавалось больше вывести ничего похожего. И дело даже не в великолепном пышном снежно-белом оперении, не в раскрытом веером хвосте, не в задорном дерзком хохолке на точеной головке. Нет, красавцев-голубей на свете достаточно. Эссельвильцы ценились за свою уникальную способность безошибочно находить на больших расстояниях не только свой дом, но и своего хозяина. Далеко не всякого хозяина, надо заметить. Это тяжело объяснить словами, но между голубем и человеком должна была установиться какая-то незримая внутренняя связь, чувство взаимного доверия, привязанности, даже любви, если хотите. Если это случалось, а между Блойдом и Луи это несомненно случилось, голубь начинал чувствовать своего хозяина на расстоянии. Он не только заранее предугадывал его появление, но улавливал малейшие движения его души, приноравливая к ним свои повадки. Если хозяин был весел, голубь тоже начинал радостную возню, щелкал крыльями, суетился, а оказавшись на воле, начинал стремительно нарезать круги в небе, периодически спускаясь, чтобы пролететь прямо над головой своего бескрылого друга, едва не касаясь лапками его волос. Если хозяина одолевала печаль, голубь тихонько опускался на его плечо, упирался своей головкой в его ухо и тихонько курлыкал. «Ничего, ничего. Не расстраивайся», – словно пытался сказать он другу.

Если же случались разлуки, голубь начинал тосковать. Он становился вялым, терял аппетит. Известны случаи, когда эссельвильские почтари погибали, не вынеся долгой разлуки. Но, если такого голубя выпускали, он, одному ему ведомым способом, словно в нем был встроен особый компас, безошибочно определял направление, в котором следовало искать хозяина. И не важно, какие расстояния их разделяли, рано или поздно эссельвилец тихонько садился на плечо своего человека и начинал негромко пощелкивать клювом у самого его уха. Проходило немного времени, и голубь вновь начинал тосковать. Теперь уже по своему дому, к которому был привязан ничуть не меньше, чем к хозяину. И тогда хозяин разрешал ему вернуться. Голубь улетал, а через некоторое время снова мчался назад, гонимый тоской по своему другу.

Именно поэтому эссельвильские чубатые почтари были уникальны и ценились на вес золота.

Обычные почтовые голуби натаскивались на возвращение к своему дому. Это всегда было «письмо в один конец». Если предстояла долгая и дальняя дорога, приходилось брать с собой целую голубиную стаю, чтобы можно было время от времени отправлять о себе весточку домой. Но если путешествие слишком затягивалось, то голуби начинали потихоньку отвыкать от своего старого дома и как почтальоны становились бесполезны. Отправить же простым почтарем письмо «в обратную сторону», то есть из дома, было вообще невозможно. С этим могли справиться только конные гонцы, лишь приблизительно догадывающиеся о местоположении адресата из последней голубиной почты. Или эссельвильские чубатые с их «внутренним компасом» и извечной тоской по хозяину. Последние справлялись со своей задачей и быстрее, и безошибочней.

Луи спорхнул с окошка и уселся на плечо Блойда. Гут набрал в рот воды из глиняного кувшина и вытянул губы трубочкой, потихоньку пуская сквозь них прохладную влагу. Луи, уставший от перелета, с удовольствием защекотал губы Блойда своим клювиком, утоляя жажду. Друзья снова были вместе.

Луи был с Блойдом уже несколько лет. Ему приходилось отыскивать своего хозяина в самых отдаленных уголках Эссентеррии, а затем снова неизменно возвращаться домой в Золотую бухту.

Вот и сейчас он отыскал хозяина в этом холодном каменном мешке. «Это невозможно, – все еще не веря случившемуся, думал Блойд. – Даже эссельвильским почтарям не под силу такое. Одно дело – на земле. Там они всегда могут найти место для отдыха или укрытие от непогоды. Но расстояние от Большой земли до Крепости слишком велико, его не одолеть в один перелет ни одному голубю. А по пути нет ни клочка земли, где Луи мог бы приземлиться и отдохнуть. Но Луи здесь, и это не сон. А это может означать только одно…».

Блойд дрожащими от волнения руками осторожно снял Луи со своего плеча и внимательно осмотрел его. На спине голубя он увидел небольшой цилиндрик – контейнер, такой, как обычно используют для упаковки посланий в голубиной почте. Гут аккуратно снял контейнер и зубами вытащил из него пробку. Затем он тихонько потряс его, и на ладонь выпала туго свернутая трубочка из тонкой папиросной бумаги. Блойд развернул послание. Мелким, хорошо знакомым почерком в нем было написано: «Дружище, если ты прочитал это послание, значит Луи все-таки нашел тебя. Дай знать, если это так. Я рядом, и мы обязательно что-нибудь придумаем. Твой верный друг М.».

По щеке Блойда покатилась предательская слеза. Его не бросили, не оставили умирать в одиночестве. Морти рядом! Конечно же Морти, кто же еще? Его самый верный и преданный друг. Вот как Луи удалось до него добраться. Скорее всего, Морти перенес на шхуну голубятню, и голубю не пришлось преодолевать все огромное расстояние от берега. Значит, шхуна где-то поблизости, где-то не очень далеко.

Впервые за все время нахождения в заточении у него появился реальный шанс. У него есть корабль, и с этой минуты в голове Блойда стало одной занозой меньше. Осталось избавиться от цепей и решить вопрос с ножом для вспарывания мешка. Но это теперь уже не представлялось для Блойда такой уж неразрешимой задачей. Теперь, после того как он получил такой знак благосклонности Провидения, пославшего ему Луи и Морти, для него вообще не осталось ничего невозможного. «Фортуна наконец-то одарила меня своей лучезарной улыбкой, – сказал себе Блойд. – И я не дам ей снова повернуться ко мне своей неприглядной задницей».

Блойд вновь перечитал послание: «Если ты прочитал это послание… дай знать». Дай знать… Легко сказать. Блойд понял, что столкнулся с еще одной новой проблемой. Для связи с Морти ему необходимы были перо, чернила и бумага. Всего этого у него тоже не было.

«Ничего, и это я тоже скоро решу», – сказал себе Блойд. А пока он еще раз перечитал послание, затем оторвал от него клочок с одним лишь словом «прочитал» и поместил его назад в контейнер. После того, как контейнер был надежно закреплен на спине Луи, он еще раз погладил голубя и поднес его ближе к окну.

– Лети, Луи, лети. Передай от меня весточку Морти.

Он слегка подтолкнул голубя вверх, и Луи скрылся за зарешеченным окошком.

Теперь нужно было позаботиться об остальном.