Читать книгу Путешествие в Рай-Город - Андрей Халов - Страница 10

– Тебе надо овладеть техникой, – учила его «мама», когда они проснулись и теперь сидели и то ли обедали, то ли ужинали: была уже почти полночь, и потому – что это за трапеза – сказать было трудно. – Тебе надо научиться справляться с преждевременным семяизвержением, если хочешь покорить женщину… У тебя ведь есть девушка? – поинтересовалась она.

«Мамой» называть её приказала она сама, когда Дима спросонья решил первым делом то ли для приличия, то ли для того, чтобы хоть как-то обращаться к человеку, с которым вступил в интимную связь, но никак не из любопытства, спросить её:

– Как тебя зовут?

– Знаешь… Зови меня «мамой», – обозначила она пунктиром слов границы их отношений, вдруг, тут же, расставив все точки над «и». – Мне так привычно! Меня так все зовут!.. А потому… Молодиться я не собираюсь! Сколько мне есть – столько есть: я своего возраста не скрываю. Поэтому я для тебя и буду – «мама». Да ты мне и так в сыновья годишься…

– Нет-нет, вы очень хорошо, в смысле, молодо, выглядите! – попытался сподхалимничать Дима, но лесть его не возымела никакого действия, и «мама», слегка улыбнувшись: всё-таки приятно, когда тебе пытаются льстить, – лишь махнула на него рукой, мол, отстань, дурашка несмышлёная!

Прошло ещё с полчаса и «мама» вдруг засобиралась.

– Ты куда?! – поинтересовался у неё Дима.

– На работу! – ответила она.

– А что у тебя за работа?!..

– Зачем тебе?!..

Дима встал и прошёлся по футбольному полю квартиры, погружённому в фиолетово-белый сумрак многочисленной точечной подсветки, расположенной по всему огромному пространству квартиры так, что она подчёркивала белизну и роскошь погрузившегося в ночь жилища, разведя в стороны руки, словно пытаясь взлететь. Он подошёл к самому краю, к прозрачной стене из стекла, за которой где-то внизу раскинулась огромным, тлеющим сотнями тысяч искр костром, Москва.

– Ну, хочу понять, на какой работе можно всего этого достичь!..

«Мама» ничего не ответила и, немного погодя, лишь продолжила собираться, усевшись перед огромным круглым зеркалом за маникюрный столик, приводя в порядок свой макияж, причёску, подкрашивая губы.

Дима вдруг ощутил, что сказка, так неожиданно начавшаяся, так же стремительно и беспричинно летит к своему финалу. И он не может на это повлиять. Не важно, когда она вышвырнет его из своей жизни и своей роскошной квартиры! Но то, что она сделает это, было несомненно и решено ей ещё тогда, когда она посадила его в свою шикарную машину у гостиницы «Космос».

Диме стало обидно: зачем он повёлся?! Сейчас бы встретился с Вероникой. И пусть та целуется не так чувственно, как «мама», да и в постели по сравнению с нею – бревно бревном, не смотря на то, что моложе и потому, казалось бы, должна быть искуснее, но всё же она своя, родная ему … как будто бы. Хотя, если разобраться, и она ничем не лучше той же самой «мамы» и так же, когда ей приспичило, выкинула его на улицу, совершенно не поинтересовавшись, что он будет делать без денег в огромном и чужом городе…

– Я ей за тебя отомщу! – послышалось вдруг Диме.

– Кому? – не понял он.

– Обидчице твоей!.. Хочешь?! Отомщу!..

Дима не мог понять, о чём она говорит. Ведь он ей ничего не рассказывал…

– А у тебя всё на лице написано! – ответила ему «мама», хотя он ничего и не спрашивал. – Я ведь твоя «мама»! От меня ничего не утаишь!.. Кто она?!..

– Да ладно! – сконфузился Дима.

Во всяком случае, он не собирался никогда в жизни причинять Веронике зло, как бы сильно не страдал от неё, потому что её любил…

– Ну, и напрасно! – словно ведя диалог с его мыслями, читая их, ответила ему «мама». – Поверь мне! Я сама женщина, и в женщинах толк знаю! Таких сучек надо учить!.. Она стерва! А ты её любишь! Дурак!..

Дима не мог понять, блефует ли «мама» или, в самом деле, что-то знает. Было похоже на то, что ей всё известно! А почему бы и нет?!.. Он вспомнил, как козыряли ей при въезде на территорию «Космоса» охранники. Ясное дело, что «мама» – человек-то не простой, а потому ей, наверняка, многое известно из жизни постояльцев гостиницы. Но кто он такой, чтобы такой, как она, женщине интересоваться его судьбой?! Это, конечно, льстило его самолюбию, но Дима понимал, что никаких причин прежде сегодняшнего дня интересоваться его личностью и его судьбой у «мамы» не было и быть не могло. Да и намедни она встретила его чисто случайно. Просто так звёзды легли…

– Так!.. Я поехала! – перебила «мама» его мысли. – Кушать захочешь – вот холодильник… Вот плита… Вот разделочная тумба и прибамбасы там всякие. Я думаю, что с голода не пропадёшь, пока меня нет. А лучше: ложись-ка и спи! Вон, телик включи! Под него засыпать, ой, как хорошо! Я приеду – спать тебе не дам! Так что отсыпайся пока…

Дима проводил хозяйку через всё белоснежное футбольное поле квартиры до входной двери, – если это можно было назвать входной дверью: ближе к центральной части её, в одной из круглых колонн-столбов, поддерживающих потолок квартиры и ещё с десяток этажей здания сверху, в центре открывалась хорошо спрятанная дверь шахты лифта, которую, не знаючи, найти было просто невозможно, и напоследок спросил вдруг, сам от себя этого не ожидая:

– Почему ты меня подобрала?!..

Женщина уставилась на него в растерянности странным взглядом, в котором светилась непонятная теплота, почти что любовь. Диме даже показалось, что он где-то уже видел этот слегка влажный, почти любящий взгляд. Как будто бы из какого-то далека-далёка, из какой-то другой жизни приплыли смутные воспоминания об этом взгляде, исполненном теплоты и даже, казалось бы, любви. Он силился и не мог вспомнить, где прежде в прошлом или будущем он видел этот взгляд, как бывает, когда забудешь имя человека, оно крутится у тебя на языке, а ухватить и произнести его ты не можешь. Но то, что он когда-то его видел, то, что он отпечатался в его памяти, было точно. И это было странно…

– Много будешь знать – плохо будешь спать! – ответила «мама».

Хорошо скрытая под отделку дверца лифта закрылась и проглотила её в своё чрево, и Дима остался один в огромной роскошной, полной дорогой мебели и оборудования квартире баснословно богатой и, видимо, известной многим женщины, которая ни с того, ни с сего подобрала его с улицы и приютила в своих роскошных апартаментах.

Пытаясь как бы впрыгнуть в реальность происходящего, которая на самом деле таковой, – он-то понимал это, – и не являлась, Гладышев обошёл стеклянный периметр своей высотной дорогой клетки, в которой вдруг оказался заперт неизвестно на сколько, но, так и не осознав творимое кем-то с ним чудо, не в состоянии отделить действительность ото сна, вернулся на огромный белоснежный пуфик, на котором совсем недавно много часов напролёт они предавались любви, включил скрытый в потолке внутри балдахина так, что виден был один лишь большой экран, отчего смотреть его можно было только лёжа, телевизор, цвета слоновой кости, пульт от которого валялся где-то среди бесчисленных атласных подушек, и от нечего делать стал глазеть в него.

По телевизору шла всякая ерунда. Однако каналов было так много, что сам процесс их бестолкового перещёлкивания взад-вперёд поглощал с головой, отчего содержание передач становилось не важным. Но даже так чувствовалось, что он находится в огромном мегаполисе, который был не только столицей необъятной в своих размерах страны, но и сам как отдельное государство, как остров благополучия, как какой-то сказочный Рай-город, существовал внутри этого государства, словно матрёшка поменьше и побогаче вложенная в другую, побольше и победнее.

Было много «местных», московских, каналов, по которым шли только свои, московские, новости и обсуждались только свои, московские, проблемы. Впрочем, такое есть в любом мало-мальски областном городе: местное телевидение. Однако московское местное телевидение, а также присоседившееся к нему питерское, как-то неуловимо отличались, хотя и не кичились своей столичностью. И даже московские, местные, проблемы, обсуждаемые по каналам, такие же, какие обсуждают на любом местном телевидении, выглядели как-то по-столичному, центровыми, вселенскими, хотя и не бросались с экрана напоминанием об этом, а москвичам, наверное, и вовсе обрыгли и надоели…

На одном из таких «местных» каналов Диму привлекли столичные происшествия за неделю, ставшие в последнее время особенно модными, когда зрителям показываются снятые и присланные такими же зрителями, как и они сами, разнообразные курьёзы из «местной» столичной жизни. Передачу вела какая-то малолетка. Недоросль во внезапно вошедшем в моду падоноковатом стиле высмеивала попавших впросак москвичей и гостей столицы и, как могла, издевалась над показываемыми нелепостями и гадостями, которые умудрились снять за неделю на столичных улицах люди. Наверное, такое шоу стало весьма популярно и обеспечивало всё более нарастающий профит, раз то, что ещё вчера и близко бы к «голубому» экрану не подпустили, сегодня лилось с него наперебой, кто кого переплюнет в гадкости показываемого материала, по нескольким столичным каналам, вещающим на Москву.

Вдруг на одном из таких каналов, пока Дима их усиленно листал кнопкой пульта, промелькнула сцена бегущей мимо уходящего от перрона поезда девушки. Он, было, переключил телеприёмник дальше, но потом вернулся обратно: что-то заинтересовало его в этом сюжете, и он даже не мог понять – что.

Как правило, для усиления зрительского внимания к каналу, такие новости показывали дважды, а то и трижды: сначала в качестве анонса, потом в сопровождении основного рассказа о запечатлённом событии, ну, а затем – «на посошок», давайте, мол, посмотрим ещё раз на эту дуру, которая догоняет то ли вчерашний день, то ли свой ушедший от неё на «ридненьку Украйну» «сумский» поезд…

Диме повезло, и он пропустил только анонс, поэтому теперь слушал, как малолетка вещает основной сюжет происшествия:

«Вот такой вот забавный случай засняла камера наружного наблюдения на Киевском вокзале на этой неделе, можно сказать, что после дождичка в четверг… Вы, конечно, понимаете, что это образно, но, тем не менее, мы видим, как какое-то «хохлушко», видно припозднившись со своими торбами с колхозного «рынку», догоняет теперь уехавший от неё поезд Москва – Сумы, который желает ей счастливо оставаться. Но!.. Что же вы думаете?!.. Красавица умудряется-таки вскочить в последний вагон уходящего поезда, едва не вышибив из тамбура стоящего там проводника!.. Давайте посмотрим на это занимательное происшествие ещё раз… Как вы видите, «ще не вмерла Украйина», как теперь поётся в гимне этой вновь образовавшейся страны! И то, что запечатлено на этих кадрах, лишний раз это доказывает. Вон «як дивчына скачэ»: прямиком в тамбур!.. Это же надо было так запрыгнуть!..»

Сюжет стали повторять ещё раз, и Дима увидел бегущую по перрону мимо уходящего поезда Веронику. В самом деле, не смотря на то, что на улице во время съёмки были сумерки, а сама камера снимала с довольно-таки приличного расстояния, у Димы никаких сомнений не осталось, что он видит именно Веронику.

Вот она зачем-то бежит вдоль тронувшегося с места состава, пытаясь его обогнать. Но поезд всё сильнее набирает ход и вот уже обгоняет Веронику. Она ещё бежит некоторое время, а потом останавливается, и Диме кажется, что она плачет, будто у неё случилось какое-то горе. Состав всё ускоряется. Вот с остановившейся девушкой равняется последний вагон, и вдруг она, когда мимо неё проплывает последний тамбур последнего вагона, совершает отчаянный прыжок с платформы вперёд, такой, которому позавидовал бы, наверное, любой прыгун, и влетает в тамбур вагона, хватаясь за дверные поручни, распугав по сторонам стоящих в тамбуре людей, наверное, – проводников. Ноги девушки скользят и улетают дальше в тамбур, и только то, что та крепко вцепилась в поручни руками, спасает её от падения навзничь и, скорее всего, верной гибели…

Понравившийся сюжет с Киевского вокзала неожиданно набрал высокий рейтинг среди зрителей, судя по интерактивному телефонному голосованию, и его повторили вновь. А диктор между тем продолжил издеваться над этим опасным курьёзом и даже, поскольку остальные видео были не такими оригинальными, яркими, впечатляющими и экстравагантными, в конце передачи присудил этому сюжету первое место и наградил его автора, приславшего запись, каким-то ценным подарком.

Пока всё это происходило, Дима в отчаянии несколько раз вскакивал с постели и пытался найти хоть что-нибудь, чтобы записать фамилию и имя победителя в надежде потом найти его и расспросить поподробнее, но так ничего и не нашёл, а поскольку отвлёкся от передачи, то и толком запомнить не смог ничего, и в отчаянии заломил от ярости бессилия руки…

После такого смотреть телевизор уже не хотелось.

Дима нажал на пульте выключатель питания, и экран телевизора на потолке скрылся за выехавшей сбоку шторкой, ничем не отличимой от самой поверхности потолка, не оставив о своём существовании и намёка.

«Зачем она так бежала за поездом?!» – мучил Диму теперь вопрос, на который у него не было ответа.

Судя по виду девушки, её настигла какая-то беда. И это было странно, поскольку, когда они расставались несколько дней назад, у Вероники всё было хорошо. А тут…

Вдруг у него возникли сомнения: да Вероника ли это была?! В самом деле, теперь ему в любой девушке будет мерещиться Вероника. А это вовсе и не Вероника была, а какая-то другая девчонка.

«Нет, не похоже это на Веронику! – в конце концов, после длительных ночных раздумий решил Дима. – Не в её это стиле!»

Этим выводом успокоил он себя под утро, повернулся на бок и, устав от нечаянных ночных переживаний, тут же заснул…

Сны многое объясняют и всё расставляют по своим местам… Но не всем. А всё потому, что мы относимся ко снам не серьёзно, а как к какой-то галиматье. А раз так, то как можно получить информацию из источника, который считаешь галиматьёй и который не воспринимаешь серьёзно? Естественно, – никак. А между тем, во время сна человек выходит в астрал и делает это естественно и непринуждённо, как, впрочем, и всё в своей жизни. Только, в зависимости от уровня развития подсознания, в сознание, в память человека, проникает информация лишь соответствующая этим способностям. И потому иные могут общаться во сне с другими людьми, с теми, с кем даже пожелают, а другие не могут вспомнить и того, что им приснилось. И потому считается, что сон – это едва ли не болезнь мозга, хотя к мозгу он мало какое отношение имеет.

Вот и Диме приснился короткий, но тревожный сон, который ему всё объяснил про прошлое и будущее, но который он, проснувшись, помнил лишь на четверть, да и то только потому, что снилась ему временами Вероника, с которой он то и дело общался…

Вероника снилась ему то голой и соблазнительной, то сердитой, то плаксивой. Вот кто-то неизвестный, но очень знакомый взял его за руку, и они тут же перенеслись на перрон, где было темно, холодно и сыро. Сквозь изморось виден был силуэт девушки, которая стояла и плакала. Мимо неё шёл поезд, но девушка была не в силах решиться на прыжок.

Он подошёл к ней и спросил:

– Ну, что же ты?!.. Вероника! Прыгай!..

Девушка прыгнула и тут же угодила в лапы какому-то страшному шелудивому, огромному коту. И только тогда он понял, что это была Вероника, хотя и назвал её прежде по имени.

Кот унёсся в черноту ночи, а тот, что привёл его сюда, сказал:

– Ну, что?! Идём?!..

– Идём! – согласился Дима и тут же оказался один на горном ледяном плато.

Впереди виднелись белые ледяные торосы, вздымавшиеся к тёмному небу, и именно там, – он почему-то знал это, – всех путников, пересекающих плато, поджидали медведи, которые пожирали их. Он уже ходил здесь, и еле-еле удрал от них, когда шёл сюда. Но теперь ему надо было пройти обратно. И он пошёл вперёд, однако почувствовал, что кто-то настигает его сзади. Он обернулся и увидел мчащееся на него страшное существо. Это был не медведь, но что-то жуткое, вроде огромной, с медведя размером, длинномордой крысы. И оно нападало исподтишка, со спины, а потому Диме ничего другого не оставалось, как, оскалив зубы и рыча, броситься на это огромное, мохнатое, крысоподобное существо. И тогда оно, испугавшись его контратаки, сначала остановилось, заскользив на Диму по льду, а потом, так и скользя лапами по ледяной поверхности, бросилось наутёк. Страшно рыча от испуга, Дима гнал его до самого края плато, где виднелась освещённая изнутри золотистым светом пещера, откуда это существо выползло, но потом вдруг решил спрыгнуть с края плато вниз, туда, где под утёсом его края, сквозь льды текла извилистая речушка, на узком берегу которой, примыкающем к отвесной стене плато, над обрывом которой в нерешительности он и остановился, ниже по течению, там, где ему, спрыгни, предстояло бы пройти, белый медведь дожирал какую-то очередную жертву, разрывая её лежащее на гальке тело на части.

Существо, что удирало от него, заметило перемену в нападавшем, который, оставив преследование, сам пустился наутёк в другую сторону, остановилось и, немного придя в себя, снова бросилось на него в атаку, оскалив свои клыки. Однако Дима, передумав прыгать вниз, поскольку там было ещё хуже, снова зарычал, ринувшись навстречу зверю. Тот, как трусливая и подлая собака, на ходу оробел и снова, тормозя, заскользил лапами по льду, оставляя на нём глубокие борозды от когтей. Вскоре, уже через пару секунд, огромная крыса снова драпала от него. Однако на этот раз Дима настиг существо: он знал, как его зовут, но не мог произнести имя, и, чтобы у того не было сомнений в его намерении нападать, впился зубами в его коричневую длинную шерсть…

Проснувшись в холодном поту на этой сцене, Гладышев понял, что мычит, как немой, обливаясь холодным потом.

Сон стоял перед его глазами, как явь, ничуть не отличаясь от неё и даже поменявшись с нею местами, и потому он снова закрыл глаза, желая продолжить сновидение, тут же отключившись.

Вторая часть сна началась с того, что кто-то сообщил ему, что у его лошади сопли, и потому её надо застрелить. Деревенский мужик, бывший директор сельской школы, своих свиней убивал из «ТОЗ»-овки, и Дима направился к нему и стал просить застрелить его коня. Недолго думая, Геннадий Иванович согласился и, взяв берданку наперевес, направился вслед за Димой. Но коня уже убили. Диме вручили огромный пакет, в котором лежали напиленные поперёк куски лошади, а сверху была лошадиная голова. В Москве конину Димину никто не покупал, а когда он попробовал продать её в Питере, то какая-то тётка, взявшая было большой пакет из его рук, вернула ему его, сказав, что лошадь смердит, потому что не свежая и протухла. Тогда Дима понял, что это не его конь…

Наверное, сон рассказал ему всё про дальнейшую жизнь, но когда его растолкала поутру «мама», он не осознавал это, да и не помнил из этого правдивого рассказа уже ничего…