Читать книгу Путешествие в Рай-Город - Андрей Халов - Страница 8
Глава 05
ОглавлениеЧерез пару часов от «Икаруса» и избы осталось лишь пепелище с искорёженным, словно сплетённым из прутьев, остовом машины и кирпичной печкой на месте избы – рядом.
Когда жар спал, Дима подошёл и посмотрел, убедившись, что все мешки с несметными миллионами, быть может, даже миллиардами группы «Ласковый Лай» сгорели.
«Впрочем, – ухмыльнулся он про себя при этом, – как-то всё уж очень театрально получилось! Ну, а не сгорели бы они до конца, мне что делать-то?! В общем, одним словом, шоумен – он шоумен и есть!..»
Пройдя по пустынной деревне, Дима наугад стал выгребать на большую дорогу по следам автобуса и «Чайки», оставленным на давно никем не езженом просёлке.
Спустя полчаса он оказался на какой-то трассе. Невдалеке стояла табличка-указатель «Москва – 120 км».
На его счастье, едва он протянул руку, первая же шедшая в Москву фура притормозила и подобрала его.
Водитель, бородатый добродушный мужик, лет тридцати пяти – сорока, предупредил Диму сразу:
– Я с тебя ничего не возьму! Только пой всю дорогу! Пой громко, как только можешь громко, чтобы я не заснул. Уже сутки баранку кручу, без напарника: тот заболел прямо перед рейсом. Мне к обеду в Москве надо быть: контракт! А всё!.. Не могу! Чувствую: вот-вот усну! Так что ты мне очень кстати подвернулся! Следи, чтобы я не уснул, а то нам обоим кирдык! Понял?!
– Хорошо! – согласился Дима и, перекрикивая рёв двигателя, спросил. – А что петь-то?!
– Да что хочешь, лишь бы громко! – ответил водила и снова предупредил. – И смотри в оба глаза, чтобы я не уснул! Чуть что – хватай меня прямо за руку и тормоши что есть мочи! Понял?!
– Понял, понял! – обрадовано согласился Дима и во всю глотку заорал песню группы «Ласковый Лай», которую давеча напел ему Андрей-продюсер.
– Что в сумке-то? – поинтересовался водила, кивнув на стоящую на коленях Гладышева тяжёлую поклажу.
– Десять миллионов рублей, – ответил Дима.
– Шутник! – рассмеялся водитель. – На такие деньги можно целую колонну вот таких вот фур купить, как моя!.. Десять миллионов рублей!.. Бросай-ка свою сумку на спальник, чтобы она тебе на колени не давила, не мешалась!..
Так и ехали они всю дорогу до Москвы: Гладышев что есть мочи орал «Белые козы», а водила то и дело клевал носом, отчего Дима каждый раз хватал его за рукав и изо всех сил тормошил, запевая при этом ещё громче.
В Москве, на какой-то промбазе, едва машина встала к пандусу, водила тут же полез на спальник, скинул с него Диме тяжеленный саквояж и, сказав ему напоследок:
– Всё! Дальше сам двигай! – тут же вырубился.
Вылезая из высокой кабины, Дима услышал, как водитель во сне впечатлёно повторяет: «Десять миллионов рублей!.. Надо же!.. Десять миллионов!..»
Долго блуждал Дима по московским улицам, пока случайно не вышел через какой-то пустырь к железной дороге, а, бредя вдоль полотна, добрался и до платформы, на которой сел на электричку.
В вагонах происходило нечто невиданное им ни разу до того: народ толпами удирал от кондукторов, перебегая по платформе станции на каждой остановке из вагона, откуда шёл контролёр, в вагоны, где он уже был.
Быстро смекнув, что к чему, Дима присоединился к весёлой, ржущей и гогочущей на ходу, – поскольку кроме способа бесплатно добраться до столицы, это было ещё и несказанное удовольствие, – толпе, и тоже стал бегать вместе со всеми, рискуя потерять свой бесценный саквояж в давке во входных дверях, которые машинист, – тот тоже участвовал в этой игре, – видя, да и не в первый раз, наверное, что творится на остановках, закрывал аккурат так, чтобы треть, четверть или хотя бы осьмушка «зайцев» остались за бортом, на пустынной платформе, – он же всё-таки не Дед Мазай, и для него это тоже своего рода забава, как охота! – и остаться с одной рукояткой в руках, или вовсе раздавить его, порадовав подмосковную публику, да и москвичей, разлетающимися по ветру от уносящейся вдаль электрички тысячами разноцветных фантиков сторублёвок.
Однако всё обошлось, и вскоре, завидев шпиль Останкинской башни, Дима вместе с очередной порцией отсечённых дверями, немногочисленных уже, «зайцев» остался на платформе. Перейдя пути, он спустился с железнодорожной насыпи и пошёл на этот «маяк» сквозь дебри московских улиц, памятуя, что оттуда до «Космоса» добраться совсем уже просто.
Ему теперь не терпелось увидеть Веронику и открыть перед ней чемодан со своим несметным богатством, чтобы она поняла, наконец, что он тоже чего-то стоит, что написанные им романы оценили, пусть и, не прочитав, но всё же! И оценил их человек, который знает, наверняка, толк в искусстве!..
Он не мог сказать, сколько времени добирался до гостиницы, но, оказавшись у её ограды, рядом с будкой охранников, в которой сидели и оживлённо болтали между собой суровые дядьки, проверявшие, – зачем те сюда едут, – машины и только потом открывавшие им шлагбаум и запускавшие их внутрь, на территорию отеля, лишь здесь в первый раз позволил себе отдышаться и, поставив на стылый асфальт саквояж, с интересом смотрел, как мимо него проплывает длинный лимузин с тонированными стёклами, ещё издалека завидев который, охранники, даже не выходя из будки, загодя подняли балку шлагбаума и даже козырнули кому-то, скрывавшемуся в его полированном брюхе.
Дима равнодушно проводил роскошную машину взглядом и пошёл за ней следом к высящейся метрах в двухстах впереди гостинице. Он обошёл левое крыло огромного здания и направился вдоль него к нижнему входу, что был под пандусом, когда вдруг его окрикнул женский голос:
– А что это у нас здесь за такой интересный молодой человек с большой сумкой?!..
Вокруг не было никого. Только швейцар по ту сторону четырёхлопастной вращающейся двери, и потому Гладышев понял, что возглас обращён именно к нему.
Дима обернулся к чёрному, длинному, роскошному лимузину, который одиноко стоял у подъезда «Космоса».
Из его задней двери, открытой в сторону холла гостиницы, наполовину высунувшись на улицу, выглядывала пышная, сочная, красивая и импозантная, шикарно одетая женщина. Она сидела в салоне, поставив свои ухоженные ноги в дорогих лёгких, открытых туфельках на промёрзший от сырой промозглой погоды асфальт, словно прибыла в зимнюю Москву с какого-то далёкого, беззаботного, заморского тропического курорта.
Женщина с каким-то чисто женским любопытством, как может смотреть на заинтересовавшего её представителя противоположного пола только взрослая, многоопытная дама, глядела на него, проявляя во взгляде неподдельный интерес. Когда на женщину так смотрит мужчина, то про него говорят, что он взглядом раздевает. Про женщин так не говорят: редкие из них позволяют себе такое.
Гладышеву стало не по себе. Ему показалось, что дама из лимузина просто пожирает его глазами, причём, делает это не в переносном смысле, а именно буквально. Он ощутил на себе почти физическое прикосновение её зубов, откусывающих его плоть. От этого ощущения по его телу пробежала холодная зыбкая дрожь из мурашек.
Не было в нём ничего такого, чтобы могло так сильно заинтересовать эту шикарную даму, сидящую в дорогом лимузине. Но она почему-то с неподдельным интересом смотрела на него.
Между ними произошёл какой-то безмолвный диалог, какой иногда случается между людьми на телепатическом уровне, и они, в общем-то, словно поняли друг друга.
Гладышев, до того уверенно направлявшийся в гостиницу, тут же повернул к лимузину.
Женщина всё так же молча сидела и ждала, когда он подойдёт. Она смотрела на него как удав на кролика, и он, неведомо почему, подчинялся этому взгляду, следуя прямо ей в когти.
Сердце Димы бешено колотилось от какого-то непонятного волнения, словно предвещая волшебное приключение. И, хотя ум его был спокоен и даже пуст, свободен ото всяких мыслей, оно радостно трепетало от неясного предвкушения чего-то странного и необычного.
Дама всё так же, молча, с лёгкой улыбкой победительницы на красивом, холёном лице, подняла свои пухлые ножки в дорогих летних туфельках с мёрзлого асфальта и поставила их обратно в салон лимузина, как бы приглашая туда молодого человека.
Гладышев слегка нагнулся и вошёл внутрь дорого убранного, отделанного серебром и золотом салона автомобиля.
В просторном как гостиная, с диванами белой кожи по всем сторонам, длинном пассажирском салоне горел желтоватый, тёплый, приятный для глаз, свет встроенных в стенки, в потолок и даже в пол лимузина светильников. На полу салона лежала шкура белого медведя.
Неизвестно откуда вынырнувший швейцар тут же аккуратно затворил дверцу салона следом за Димой, и, хотя он понял, что попал в какую-то историю, теперь нисколько этому не сопротивлялся: мало ли было историй, в которые он то и дело попадал?!.. Вся его жизнь была сплошным попаданием в какие-то истории. И эта обещала быть не самой плохой.
– Располагайся! – наконец произнесла женщина.
Машина тронулась с места.
Всё было так, словно бы его здесь только и ждали, хотя Дима и сам не знал ещё несколькими часами ранее, что в этот час окажется у входа в гостиницу «Космос». А она, эта шикарная женщина в дорогом лимузине, словно бы знала об этом и нарочито поджидала его как охотник в засаде дичь в своём шикарном авто у входа в не менее шикарную гостиницу.
– Давай поставим сумку в багажник! – предложила женщина и тут же, не дожидаясь ответа Гладышева, нажала кнопку рядом с диваном.
Тонированное окно, отделяющее водителя от длинного пассажирского салона, опустилось, и женщина приказным тоном произнесла притормозившему и повернувшемуся к ней с вниманием водителю:
– Поставь сумку в багажник!..
Такой квартиры Гладышев не видел никогда прежде. Нет, он понимал, что существуют дворцы с огромными залами и высокими потолками, но это всегда было где-то далеко, не в его реальности, в другой жизни. И вдруг он сам оказался в таком помещении, представление о котором не укладывалось у него в голове, и от того в мозгу у него появилась и теперь всё более усиливалась странная эйфория, сопровождавшая его, впрочем с того момента, когда Андрей вручил ему чемоданчик. Всё происходило как в счастливом сне, в котором сбываются все мечты и желания, и нет не только преград, но и полно всяких приятных и неожиданных сюрпризов, которые был бы не против хоть раз получить в жизни каждый.
Квартира уходила за пределы его воображения. Нет, потолки здесь были, конечно же, не высоты залов старинных замков. Но в остальном… Она не имела очертаний, не имела комнат, не имела стен. Это был один сплошной огромный белоснежный, сверкающий серебром зал, целое футбольное поле высоко над Москвой, разделённое вместо глухих несущих конструкций лёгкими перегородками на зоны. В определённых местах, видимо вместо них, виднелись массивные круглые колонны, укрепляющие его конструкцию и восполняющие несущие свойства отсутствующих перегородок.
Здесь мог бы разместиться целый батальон, нет, наверное, даже полк, займи он это помещение под казарму. И вся эта квартира на каком-то небесном по высоте этаже московской высотки принадлежала ей одной, этой шикарной даме…
Честно говоря, утро началось так, что Дима уже ничему не удивлялся.
Сначала ему вручили в подарок сумку с десятью миллионами рублей. Теперь вот эта шикарная женщина на лимузине привезла его в свою просторную, роскошную, богато и с изяществом обставленную квартиру, в огромном, но невесомом, пространстве которой не было ничего лишнего, отягчающего, приземляющего и даже останавливающего взгляд, который мог пронзить её от края до края как пуля…
– Нравится?! – спросила женщина, точно кошка подкравшись к нему сзади и теперь провожая его чуть ли не в обнимку по своим бескрайним апартаментам.
Что-либо отвечать было банально и глупо, – конечно же, ему здесь нравилось, – поэтому он просто молчал.
Они ходили по квартире довольно долго. Ещё бы! Попробуйте заселиться на целом футбольном поле и водить затем по нему, показывая все его уголки, гостей!.. Так, что Дима даже устал.
В одной из зон квартиры, где-то в центре, у глухой белой короткой стены, сделанной углом, вдали от панорамных окон, которыми помещение заканчивалось со всех четырёх сторон, терявшихся по далёкому периметру пентхауса, располагалось нечто огромное, белое, круглое. Это было похоже на гигантский пуфик или огромную, неправдоподобных размеров, таблетку. Круглый диван диаметром метров в пять, по всей окружности прикрытый полупрозрачным, расшитым золотой нитью и отделанным драгоценными, искромётными стразами «Сваровски», полупрозрачным газовым, похожим на сверкающее облако балдахином, свисающим с потолка, так и манил к себе неискушённый роскошью взгляд. В одном месте, где занавес был раздвинут, взору открывалось, как нескромная женская нагота, огромное ложе фантастической постели со множеством красных и белых подушек и подушечек и несколькими белоснежными, ослепительно сверкающими атласом одеялами.
Женщина приблизилась к Диме сзади очень близко, так, что теперь он почувствовал огнедышащий жар её тела, и произнесла приятно и тихо, но в то же время властно и так неуловимо возбуждающе:
– Хороший сексодром!.. Здесь тебе здесь скучать не придётся…
Он обернулся к ней, впервые увидев, что под газовым халатом её нет ничего. Она привлекла его к себе властным жестом, распоряжаясь его телом как мама:
– Ну?!.. Что?!..
Дурацкий угловатый саквояж, который Дима всё время держал в руках, ни на секунду не выпуская, пока они бродили по квартире, теперь явно мешал ей приблизиться к нему окончательно, на интимное расстояние.
– Брось свой сундук! – с лёгким возмущением требовательно произнесла она. – Что у тебя там?!..
– Десять миллионов рублей!..
Дима не успел до конца ответить, выпуская из руки ручку сумки и слыша, как саквояж грузно и глухо падает на пол, застеленный мягким, белоснежным ковровым покрытием: хозяйка квартиры, а теперь, кажется, и его судьбы, властно привлекла к себе его голову и жарко и сладко поцеловала его губы в засос так, что юнец едва не потерял сознание от несказанного удовольствия, о котором и мечтать не мог.
Он целовался с Вероникой. Но это был совершенно иной поцелуй! Только теперь он понял, что тогда это был даже не поцелуй, а одолжение с её стороны, которое от настоящего женского страстного поцелуя, вот того, что он испытывал сейчас, отличалось до неприличия, до вульгарности, до пошлости, – разительно!..
«Вот она какая, настоящая женщина! – восхищался про себя Дима, исполняясь неги. – Вот он какой, настоящий женский поцелуй!..»
Ему казалось, что сейчас он потеряет сознание от неимоверной сладости происходящего, но вместе с тем чувствовал, как растёт его мужское желание, становится могучим и неодолимым…
Она прервала свой долгий и страстный поцелуй и, на секунду отстранившись и осмотрев его, как осматривают при покупке коня, толкнула его от себя кистью руки в грудь, отчего Дима повалился навзничь, упав на огромную, круглую белоснежную таблетку роскошного дивана, и слегка утонул в ней.
Скинув свой газовый халатик и окончательно ослепив его сознание своей плотью, как львица ринулась она на него в атаку, и он принял этот бой, своим железным копьём пронзив нападающего зверя. Она застонала, заплясала на нём, изнемогая от удовольствия, и Дима не в силах был больше сдержаться…
Это отрезвило её. Она поняла, что юнец иссяк, но вместо того, чтобы разочарованно упасть рядом и отвернуться, как это наверняка бы сделала на её месте Вероника, она повернулась к нему своим шикарным задом, пышущим жаром и пахнущим спермой и принялась работать с его увядшим воином, рукой привлекая Диму за затылок к своему огнедышащему лону. Тот подчинился и инстинктивно лизнул её рдеющую вульву, нависшую над ним совсем рядом. Женщина застонала слегка и нажала сильнее ладонью на его затылок. Дима понял, что надо делать и стал подчиняться её молчаливым приказам, исполняя их до тех пор, пока он не зашлась душераздирающим криком.
Только теперь он понял, зачем ей нужна была такая просторная квартира без стен: в маленькой от такого крика он бы оглох.
Однако, пока всё это происходило, его жеребец, под умелым её языком и руками вновь встал на дыбы, готовый вонзиться куда угодно, и Дима перешёл теперь в атаку, опрокинув воительницу навзничь. Она подчинилась его напору и приняла позу высшей женской покорности, предоставив в его распоряжение свою роскошную попу…
Уже стемнело, а затем и рассвело, а они всё предавались любовным утехам. И Дима, благодаря умению своей партнёрши, ни разу не почувствовал немоготу и слабость. Он был так увлечён непрекращающимся день и ночь совокуплением с роскошной и богатой незнакомкой, что даже не обратил на эту «мелочь» внимания.
Лишь ближе к обеду следующего дня пара успокоилась и тут же предалась крепкому сну, продлившемуся до позднего вечера.