Читать книгу От сессии до сессии… или Из жизни советских студентов - Андрей Женин - Страница 8

Я позволения сказать, «корпуса» больницы мало отличались друг от друга. Они представляли собой деревянные бараки с обшарпанными дощатыми полами в коридорах, в кабинетах врачей и в палатах на восемь-десять человек, где стояли койки времён, наверное, ещё Первой мировой войны. На вид они напоминали гамаки; при попытке улечься на пружинистое ложе «мягкое место» даже не очень габаритного пациента оказывалось в опасной близости от пола, надо признать, начисто вымытого. Процедурные кабинеты и операционные были сплошь покрыты местами потрескавшимся кафелем с непонятным рисунком, стёршимся от времени и частого мытья. Поликлинический корпус отличался отсутствием окафеленных помещений и палат, зато здесь находился небольшой актовый зал с подиумом и трибуной, над ними висели кумачовые лозунги: «Слава КПСС!» (кстати, «Слава КПСС» – это совсем не еврей и даже вовсе не человек, это значит СЛАВА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА!) и «Да здравствует советский народ – ВЕЧНЫЙ строитель коммунизма» (выделено мною, я подумал, что при товарище Сталине за такое могли и расстрелять!).

Больных было совсем мало. В сельской местности и так не очень принято валяться по больницам, а тут ещё лето, страда, сбор урожая и т. д. Арсенал медикаментов был ещё более скуден, чем набор пациентов. Из антибиотиков присутствовали пенициллин и бисептол, из сердечных препаратов – нитроглицерин и валидол, имелись также витамины, таблетки от кашля и активированный уголь. Как мы убедились в дальнейшем, этот нехитрый список назначался практически всем страдальцам в полном объёме.

– А где морг? – спросил я Саню после обхода больницы.

– А морга тут как раз и нет, – ответил тот.

– Никто не умирает? – изумился Рыжий.

– Умирают, как положено. Но здесь все знают: Бог дал, Бог взял. Поэтому никаких претензий и разборок не бывает. Если есть родственники, забирают и потом хоронят. Если нет, за церковью есть кладбище. Санитары заворачивают труп в простыню, выкапывают могилу и сами зарывают. Такова жизнь.

Мы сели на лавочку во дворе больницы и дружно закурили, думая о бренности бытия.

– Расскажи: как тут все организовано? – попросили мы.

– Ну, слушайте. Маленькая географическая справка: Гореловский район N-ской области состоит из райцентра – Горелово с населением пять тысяч человек (на самом деле, не более тысячи) и двадцати – двадцати пяти деревень от двух до пятидесяти дворов, разбросанных по внушительной территории (радиус района около двадцати пяти километров). Дороги просёлочные (то есть на самом деле отсутствуют). Всё, как и должно быть в России: дураков полно, дорог нет! Медицинская помощь, как вы уже поняли, оказывается в Гореловской ЦРБ, здесь же находится станция скорой медицинской помощи. Как? Вы её не заметили? Это каморка в поликлинике, где обычно дрыхнет водитель Степаныч. Он управляет тем самым замечательным автомобилем УАЗ с насквозь проржавевшим кузовом, который носит гордое название «автомобиль скорой медицинской помощи». Как вызывают скорую помощь? Вы будете смеяться, правда, сквозь слёзы – её вызывают ТЕЛЕГРАММОЙ. Телефонной связи в округе нет! На вызовы ездит дежурный врач по больнице. Если вызов поступил из какой-нибудь дальней деревни, его ждёт долгий и опасный путь: можно ехать несколько часов и застрять где-нибудь по дороге, особенно в период дождей или зимой. А ещё у нас часто бьются юные нетрезвые мотоциклисты, периодически насмерть. Выезжаешь на вызов, тащишься два-три часа. Приезжаешь на место, у дороги лежит исковерканный труп. Лежит, видимо, давно (пока увидели, пока телеграмму отправили, пока приехали… несколько дней прошло!). И что делать?! Морга-то у нас нет…

Сашка выдержал театральную паузу и продолжил:

– И тогда достаёшь бумажку, ручку и булавку, на бумажке пишешь «умер тогда-то» и прикалываешь сие свидетельство о смерти к груди бедолаги. Найдутся родственники – заберут, а коли нет – сердобольные селяне где-нибудь похоронят. Такие у нас дела, братцы.

Мы представили себе мрачную картинку гореловской действительности и загрустили. А Сашка продолжил:

– Вообще, тоска здесь зелёная: кроме водки да изредка приезжающих девушек (до местных даже дотрагиваться нельзя – прибьют или оженят!), ничего нет… Я даже иностранный язык с горя учить стал. У вас-то как с языками?

– По этой части Мартын у нас специалист, – сообщил Рыжий. – Он даже с буржуями иногда общается по заданию партии!

* * *

В Советском Союзе, стране рабочих и крестьян, к интеллигенции относились с лёгким, едва заметным пренебрежением. Чужие языки учить было совсем не принято. Нет, конечно, в каждой школе с четвёртого класса обязательно преподавали иностранный, обычно английский, язык, но результатом не озадачивались. Наиболее одарённые дети через пару лет уверенно могли произнести «How do you do?», менее талантливые ограничивались «Yes» и «No».

Иностранных граждан в СССР было немного. В основном в Советский Союз приезжали студенты из государств социалистического лагеря (не правда ли, замечательный в своём скрытом смысле термин тех времён – «социалистический лагерь»?!) и дружественных государств арабского мира, а также строители и инженеры из тех же держав, обслуживавшие совместные проекты. Бытовое общение с иностранцами в лучшем случае считалось дурным тоном, а в худшем – могло заинтересовать одну очень-очень серьёзную и мощную организацию (КГБ), поскольку контакты с иностранными гражданами, по мнению идеологов коммунизма, неизменно должны было привести к моральному разложению советского человека и даже – о, ужас! – предательству Родины.

Тем не менее мои родители, представители той самой малоуважаемой интеллигенции, считали, что знание чужого языка даже если не пригодится, то, по крайней мере, точно не повредит, и смогли в этом убедить меня. Поэтому к моменту поступления в институт я, в отличие от своих сокурсников, вполне сносно владел французским. Разумеется, сей факт был известен не только моим друзьям, но и различным ответственным товарищам.

И вот однажды, когда мы с Рыжим и Бородой самозабвенно играли в преферанс на какой-то лекции, в аудитории появилась запыхавшаяся секретарша декана, поманила меня пальцем и тихо сказала: «Быстренько беги к декану!» Честно говоря, душа у меня ушла в пятки, и по дороге в деканат я судорожно соображал, что же такого натворил сверх разрешённых по умолчанию безобразий, поскольку ничего хорошего подобный вызов не сулил.

Декан меня встретил деловито и даже как-то уважительно. Страх быстро сменился любопытством.

– Алексей, – произнёс он, – ты, говорят, по-иностранному неплохо чешешь?

Я молча кивнул.

– Тогда партия тебе доверяет очень ответственное задание. Оправдаешь доверие?

Я снова кивнул (в те годы не оправдать доверие партии было весьма чревато!).

– Сегодня к нам на один день приезжают сыновья французского коммуниста Легранда из Марселя (фамилия коммуниста, возможно, была другая). Зовут их Поль и Мишель. Ты их встречаешь в аэропорту, быстренько выгуливаешь по Красной площади, затем сопровождаешь в Мавзолей В. И. Ленина, а дальше ведёшь ужинать в «Славянский базар». Столик заказан на 19:00. Деньги получишь в бухгалтерии под расписку, возьмёшь мою машину.

Я весь раздулся от гордости и самоуважения, сразу представив, как обалдеют мои друзья, когда я им расскажу о поездке на машине самого декана и ужине в ресторане на деньги партии с французскими товарищами по оружию.

Заметив мою реакцию, декан нахмурил брови:

– Смотри мне, не подведи. Денег лишних не трать, счёт и всё прочее принесёшь. Лишнего не болтай, они хоть и коммунисты, но всё-таки империалистические. Если узнаю, что ты их напоил в хлам… (декан картинно закатил глаза) – ой, смотри!

С этими словами напутствия он махнул рукой – дескать, свободен, выполняй!

Пробок тогда не было, до аэропорта домчали с большим запасом. Самолёт приземлился без задержек. Французских товарищей встретили, на Красную площадь отвезли, на вождя мирового пролетариата поглазели и поехали ужинать.

Беседа не клеилась. Обе стороны друг друга опасались, говорить было особо не о чем (главное – не проболтаться!). Требовалось что-то предпринять.

Я вздохнул, вспомнил предостерегающий образ декана, мысленно произнёс: «Будь что будет!» – и, справедливо рассудив, что с иностранцами, да ещё и на деньги партии, портвейн пить не комильфо, заказал первую бутылку «Шампанского».

К моменту подачи горячего (ароматнейшего и соблазнительного цыплёнка табака!) мы сидели в обнимку с Мишелем, при этом француз заплетающимся языком (но почти без акцента!) бормотал:

– Альоша – лючший друг всех французских коммунистов!

Попытки французов съесть цыплёнка интеллигентно с использованием ножа и вилки оказались тщетными. Тогда я предложил:

– Дорогие Мишель и Поль! Национальное русское блюдо «цыплёнок табака» (мне тогда так казалось!) кушается исключительно руками. Вот так…

Я демонстративно схватил ножку цыплёнка пальцами и впился в неё зубами. По лицу, кистям и, к сожалению, по новенькой рубашке тоже текли ручейки масла. Французы от такого зрелища даже немного протрезвели, переглянулись и… со смехом последовали примеру русского комсомольца. Более счастливых людей мне в дальнейшем видеть не приходилось. Чем закончился вечер, осталось тайной…

Через пару месяцев я получил письмо из Марселя. В конверте оказалась фотография, на которой Поль, Мишель и их родители с довольным видом уплетали то ли курицу, то ли утку, держа в руках по большому, аппетитному куску птицы! Под фотографией имелась подпись: «Семья французских коммунистов. Ужин a la russe». И была приписка на русском языке: «Спасибо за науку. Мы теперь правильно едим русское национальное блюдо «цыплёнок табака».

А декан так ничего и не узнал. Или сделал вид.

* * *

Но вернёмся в Горелово. В плане познаний иностранных языков Саня себе сильно льстил, да и мы англосаксонской лексикой владели не слишком, поэтому наша беседа продолжалась исключительно на русском, но с периодическими вкраплениями народного фольклора.

– Так, может, выпьем, отметим ваш приезд и знакомство? – предложил Саня без всяких претензий на оригинальность.

Мы с Бородой уже открыли рты, чтобы ответить безусловным согласием, но Рыжий нас опередил:

– Нет, Сань, давай перенесём на завтра! Мы сегодня прилично укатались, да и на первую пятиминутку сразу на рогах приходить неудобно!

Поразмыслив, мы поняли, что наш рассудительный друг определённо прав.

– Ладно, – согласился старший товарищ. – Заодно завтра и обсудим ваши первые впечатления. Будет забавно! Пойдём, возьмём казённое постельное бельё, и я покажу ваше скромное жилище.

Деревянная, довольно крепкая изба, предоставленная гореловской ЦПБ московским студентам, оказалась вполне сносной. Она состояла из сеней, трёх комнат с койками, подозрительно напоминавшими больничные, русской печи, маленькой кухоньки со столом, стульями и буфетом. Умывальник и туалет типа «сортир» находились во дворе. Перед домом имелся палисадник, густо поросший травой и крапивой высотой в человеческий рост (здесь, наверное, у прежних хозяев был цветник). Зато на заднем дворе мы обнаружили вполне ухоженные грядки, на которых кустились укроп, петрушка и зелёный лук, бодро плодоносили огурцы и цвела картошка!

– Можете этим богатством спокойно распоряжаться, – махнул рукой Саня, указывая на весёленькую зелень и садовые овощи. – На закуску вполне сгодится!

– Где воду брать? – решил уточнить я, приметив пару пустых вёдер.

– Колодец общий, метров сто – сто пятьдесят вверх по улице, – ответил наш гид. – Ладно, отдыхайте, располагайтесь. Завтра не проспите: шеф очень не любит, когда на пятиминутку опаздывают. У него там целый ритуал, нарушать нельзя.

С этими словами он пожал нам руки и удалился.

Мы нашли вёдра, сбегали к колодцу за водой (кстати, если её надо много – для полива или ещё зачем-то, – не набегаешься!), наполнили умывальник, разобрали спальные места, застелили видавшие виды койки и уселись играть в преферанс – как всегда, по копейке вист.