Читать книгу Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов - Страница 10

К концу года объект был все-таки сдан: несмотря на постоянные нехватки, грозная аббревиатура «ОГПУ» возымела свое действие и стройку удалось с грехом пополам довести до конца. Санаторий вышел на загляденье – он и по нынешним временам смотрелся бы вполне современно, а тогда этот изыск конструктивизма производил очень сильное впечатление. Архитектор Мирон Иванович Мержанов был не чета тем подражателям, которые взяли от конструктивизма только примитивные прямые и плоскости. Здание было решено в нескольких уровнях, с непрерывными линиями лоджий вдоль всех этажей, с плавными изгибами торцов и выпуклой конструкцией фасада центральной части здания. Флигеля с прогулочными площадками спускались от главного здания вниз по склону, обрамляя парадную лестницу. В общем, Мержанов не зря ел свой хлеб, и недаром ему довелось вскоре превратиться в личного архитектора И. В. Сталина.

Внутренняя отделка контрастировала с конструктивистским замыслом автора проекта – хотя железобетонный каркас здания опирался на строгие квадратные в сечении прямоугольные колонны, интерьер был решен скорее в духе купеческого шика. Там присутствовали лепные розетки на потолках, и пилястры, увенчанные коринфскими капителями, имитации арочных проемов на стенах, украшенные лепниной, изображающей цветочные гирлянды, и соответствующая роспись стен и потолков. Что поделаешь – не всегда удается противостоять вкусам заказчика, тем более столь весомого.

С окончанием строительства наконец-то стало можно вздохнуть с некоторым облегчением. До этого Анне Коноваловой приходилось в основном лишь мимолетно оглядываться на курортные красоты, которых в Кисловодске хватало: и величественная природа Кавказских гор, и весьма привлекательная архитектура построек еще дореволюционного времени – Нарзанные ванны, Зеркальный пруд и Стеклянная струя, колоннада в центре города, многочисленные особняки и целые дворцы прежней знати и купечества. Впрочем, надо отдать Ане должное – женщина она была молодая, жизнерадостная и в те немногочисленные выходные, которые все-таки выпадали на ее долю, обязательно выбиралась в город. Сменив запыленную рабочую гимнастерку на выходное платье, немного пухленькая девушка с короткой прической сливалась с праздной толпой курортников, спускаясь в Нижний парк: либо просто погулять, либо, если было соответствующее настроение (а обычно оно появлялось), посетить танцплощадку, где у колоннады в музыкальной раковине играл оркестр. Успела она и разок порадовать дочку, сводив ее в летний цирк-шапито Гомеца и Гуц, появившийся в Кисловодске как раз в этом году. Но вот кому цирковое представление понравилось больше – маме или дочке – сказать трудно…

Ах, как хорошо было бы пройтись среди всех этих красот под ручку с Яковом! Но их разделяют тысячи километров, Каспий, пустыня… Как он там? Аня хорошо знала – в Средней Азии неспокойно, хотя в газетах ничего об этом и не писали. Правда, муж уже не гоняет басмачей по горам и безводным пескам, но ведь с него станется – он и на штабной работе может отыскать возможность ввязаться в какое-нибудь опасное дело. Как же ей тут не хватает его крепкой руки, его надежного плеча, его организованности и обстоятельности! А каково изо дня в день, из месяца в месяц возвращаться в свою каморку в бараке, зная, что ждет ее там одинокая постель на грубо сколоченном топчане?

Одна только отрада и есть – вон она, на полу, возится с тряпичной куклой, которую на скорую руку смастерила мама из разных обрезков.

– Что доча, одни мы тут с тобой, без папы?

Эрнестина подняла на маму глаза и, насупившись, выговорила:

– Па-па… Папа где?

– Ох, далеко наш папка! – вздохнула Анна и, наклонившись, подхватила дочку на руки. – Уж полтора года минуло, как ты родилась, а он на тебя так еще и не полюбовался! Ладно, вот разберемся с этой стройкой, и я уж добьюсь, чтобы нас в Ташкент отпустили.

– Такен? – вопросительно произнесла девочка.

– В Ташкент, в Таш-кент! – повторила мама. – Запомнила?

– Тас-кен, – отозвалась Эрнестина.

На открытие важного объекта и публика съезжалась весьма солидная. В числе прочих уважаемых персон организаторы торжества пригласили и Наркома тяжелого машиностроения Серго Орджоникидзе. Приезд высокого начальства на открытие санатория снова заставил всех окунуться в обыкновенную для таких мероприятий суету. Все строители и персонал открываемого санатория были мобилизованы на уборку территории, приведение в порядок зеленых насаждений, расстановку мебели, вылизывание дочиста внутренних помещений, особенно в той части, где предполагалось поселить ожидаемое начальство. Немало хлопот доставляла и организация банкета.

Конечно, московские гости приедут не с пустыми руками – снабжение по линии участвующих наркоматов происходило в таком ассортименте, который здесь и не снился. Однако и местное руководство не хотело ударить в грязь лицом. Пусть их собственные ресурсы по сравнению со столичными кажутся скудными, но ведь это же Кавказ! Здесь, в районе Минеральных Вод, рынки особо не баловали разнообразием – так, разве что кое-какую зелень прикупить, а прочие продукты появлялись редко и цены на них были поистине заоблачными, да и расхватывалось все это наиболее состоятельными курортниками в мгновение ока. В селах вокруг – если знать, к кому обратиться, – расторопные люди тоже могли прикупить кое-что, но либо за серебряную монету, либо за сахар, чай или табак.

Подобный путь для руководства санатория по понятным причинам, не слишком подходил, и поэтому несколько работников с машиной командировали на побережье, где жарились шашлыки, рекой лилось вино, горами лежали фрукты… Голод голодом, а и в 1933 году имелись районы, где на рынках торговали самыми разнообразными продуктами. Лишь бы денег хватило: цены на побережье были немного пониже, но тоже кусались так, что ой-ой-ой – раз в десять, а то и в пятнадцать выше пайковых.

Тем не менее банкет в честь прибытия дорогих гостей должен был удаться на славу. В помещении столовой буквой П расставили столы, накрытые белыми накрахмаленными скатертями, и на тарелки раскладывали соблазнительные яства. Анна Коновалова, в числе нескольких руководителей строительства, так же была приглашена на этот банкет. И, разумеется, она взяла с собой маленькую Эрнестину. А что делать? В бараке для строителей, где ей была выгорожена небольшая комнатушка, оставить ее было не с кем. Так что и на стройке Ане приходилось постоянно таскать девочку за собой.

В свои полтора с небольшим года дочурка демонстрировала недюжинную самостоятельность и такое же упорство. Поэтому трудно сказать, что для молодого начальника стройучастка было сложнее – управиться со стройкой или удержать Эрнестину от попадания в крупные неприятности. Ведь строительство дело такое: того и гляди, кирпич на голову упадет или леса обрушатся. А уж влезть в обычную грязь или, того хуже, в цементный раствор или в горячий гудрон, для ребенка дело и вовсе нехитрое. И сколько кусков мыла молодая мама извела на стирку – не сосчитать.

Но уж на банкет Анна расстаралась. Заскочив в свою каморку, она наскоро сполоснулась под рукомойником, выплеснула тазик с мыльной водой на улицу и принялась одеваться. Вскоре она уже красовалась в выходном темно-зеленом шелковом платье без рукавов, украшенном атласной каймой, на шее были застегнуты светлые круглые бусы из поделочного камня, на плечах, по зимнему времени, – цветастый павлово-посадский платок, а ноги обуты в неплохие туфли, которые она еще в прошлом году ухитрилась раздобыть в Москве. По случаю такого торжества был извлечен на свет и тщательно припрятанный почти пустой флакончик «Красной Москвы» и остатки духов использованы по назначению. Вот пальтишко подкачало, но ведь не в нем же надо сидеть с высокими гостями?

Эрнестиночка тоже выглядела вполне пристойно – белое, тщательно выстиранное платье, такой же белый бантик на макушке и белые матерчатые туфельки. Хотя утюг на весь барак был всего один и на него вечно была очередь, тут уж Анна не постеснялась использовать свое служебное положение и, завладев дефицитным инструментом, выгладила платья и себе, и дочке. Оглядевшись в осколок зеркала, укрепленный гвоздиками к дощатой перегородке рядом с рукомойником, она решительно взяла дочку за руку и направилась к санаторию.

Если вы думаете, что на банкете его самая юная участница прониклась всей торжественностью момента и исполнилась благопристойности, то вы глубоко заблуждаетесь. Не успела мать войти в столовую, как девочка выдернула ладошку из ее руки и тут же исчезла под краем скатерти.

– Эрнестина, вернись! – громко зашипела Аня, но было поздно. Не лезть же самой, вслед за дочерью, под стол?

Дорогих гостей встречали, как водится, стоя. Представитель заказчика строго по ранжиру представил местных товарищей высокому руководству, и лишь затем, когда гости заняли свои места за столом, стали рассаживаться и остальные.

Серго Орджоникидзе (вообще-то Георгий Константинович, но уже вошло в обычай именовать его партийным псевдонимом), устроившись на стуле и оглядевшись, недоуменно вскинул брови и негромко спросил, ни к кому персонально не обращаясь:

– А что, наркому груша не положена?

И действительно, среди поштучно разложенных каждому на персональную тарелку фруктов у всех московских гостей присутствовала груша. У всех, кроме Орджоникидзе. Прибывший вместе с Серго высокий чин из ОГПУ, сверкавший эмалью трех ромбов в краповых петлицах, заиграл желваками. Представитель заказчика, у которого в таких же петлицах имелся лишь один ромб, пошел красными пятнами. Ситуация требовала немедленного действия, чтобы затушевать ужасный промах перед наркомом тяжелой промышленности.

Однако не успели чекисты ничего предпринять, как Серго сам обнаружил причину казуса. Причина никуда не думала скрываться. Она сидела у самых его ног на полу, наполовину прикрытая скатертью, и спокойно доедала грушу.

Представитель заказчика с одним ромбом стал малиновым, как буряк, дыхание у него перехватило, и он смог лишь угрожающе просипеть, повернув голову в нужном направлении и выпучив глаза:

– Ну, Коновалова…

Тем временем Оржоникидзе нагнулся, взял малышку на руки и посадил себе на колени:

– Что, понравилась груша? – поинтересовался он, усмехаясь в свои шикарные усы.

Эрнестина энергично закивала, прекратив облизывать пальцы от сладкого сока.

– А виноград любишь? – продолжал спрашивать важный московский гость.

Девочка на мгновение задумалась. Слово «виноград» она уже знала, но попробовать его еще не довелось. Однако любопытство тут же взяло верх над осторожностью – почему бы не кивнуть и на этот раз?

Серго пододвинул к себе тарелку с фруктами, где лежала довольно приличная кисть темного, почти черного, с сизоватым налетом винограда, и, отщипнув несколько ягод, протянул Эрнестине:

– Держи-ка. Только ешь осторожно, не подавись: там мелкие косточки, – заботливо предупредил он несмышленую еще девчонку.

Что там косточки, дочка Ани поняла, еще не дослушав солидного усатого дядю, потому что успела раскусить виноградину раньше, чем нарком договорил до конца свой совет.

Представитель заказчика незаметно, бочком, подобрался к девице, не умеющей призвать к порядку собственную дочь (а еще командир РККА!), и злым шепотом принялся втолковывать:

– Смотри у меня, Коновалова! Еще раз такое повторится, ты у меня поедешь белым медведям санатории изо льда строить…

– Думаю, вам от меня беспокойства больше не будет, – спокойно отпарировала молодая женщина. – Я уже написала рапорт о переводе в Ташкент, к месту службы мужа.

От удивления чин из ОГПУ даже дернул головой. В Ташкент? В эту дыру, к каким-то там туркестанцам? По своей инициативе? Так и пусть едет, раз такая дура. Помедлив для порядка, он важно прознес:

– Ладно, рапорт твой мы удовлетворим. Нам тут разгильдяйство терпеть ни к чему.

Перед отъездом Аня сфотографировалась с дочкой у местного курортного фотографа, за несколько дней сдала дела и получила готовые фотокарточки, собралась в дорогу (хотя что там было собирать-то?) и отправилась на вокзал. Отбила телеграмму мужу – и на посадку. Путь до Ташкента был кружной, неблизкий. Ехать через продуваемые зимними ветрами степи в плохо отапливаемом вагоне было невесело, и девочку приходилось кутать как можно теплее, хотя она этому и сопротивлялась. Но все же по зимнему времени добираться было предпочтительнее – не пришлось тащиться через бесплодные пустыни с иссушающим воздухом в раскаленном на палящем солнце вагоне, когда даже раскрытые окна не спасали от изнуряющей жары.