Читать книгу Йот Эр. Том 1 - Андрей Колганов - Страница 11

Январский Ташкент встретил ее мокрым снегом, тающим на перроне, и знакомой родной фигурой с тремя кубарями в синих кавалерийских петлицах на воротнике долгополой шинели.

– Ну, здравствуй, Яков!

– Здорово, Анька! – муж стремительно подбежал, обнял ее, даже не дав сойти со ступенек, и лишь затем поставил на перрон.

– А где же дочка? – опомнился он через несколько секунд и тут же, увидав маленькую Эрнестину на площадке вагона, подхватил дочурку на руки.

– Смотри, какая большая вымахала! И серьезная.

– А ты кто? – действительно с полной серьезностью спросила девочка. – Ты будис мой папа?

– Почему – будешь? Я уже есть твой папа! – твердо заявил подтянутый командир со светлыми волосами, чуть вытянутым худощавым лицом и орлиным носом.

Приняв у Ани фибровый чемодан с вещами, Яков повел свою семью на выход, к остановке трамвая № 3. Домой и пешком можно было дотопать меньше чем за тридцать минут, но для дочурки это пока слишком. Да и багаж столько тащить неохота. Благо, что третий номер идет по самой улице Кафанова, останавливаясь сравнительно недалеко от дома, у перекрестка с улицей Ленина, так что и багаж придется тащить в руках не так уж долго. Здесь, в трапеции, ограниченной улицами Стрелковой, Саперной, Чехова и Тараса Шевченко, размешался своего рода филиал Старого города в Русской части Ташкента – узкие, кривые улочки, проезды, переулки и тупики, двухэтажные глинобитные дома за дувалами, с балханой (второй этаж на деревянных столбах) и айвоном (крытой террасой без передней стены). Извилистая улица Кафанова пересекала наискось этот маленький «старый город», являясь его главной магистралью. А совсем рядом был городской центр, где пышные здания дореволюционной постройки уже были разбавлены совсем недавно возведенными современными корпусами – такими, как Дом Правительства Узбекской ССР или большущее новое здание типографии газеты «Правда Востока». Здесь же лежали и зеленые островки – сквер Коммунаров, парк у бывшего дома генерал-губернатора, парк имени В. И. Ленина, разбитый на большом пустыре у русской крепости 1865 года…

Несмотря на столь узбекский вид этой части Русского города, жили здесь в основном не узбеки, а русские (от украинцев до татар) и евреи, недостаточно состоятельные для того, чтобы купить или построить дом европейского типа. Деревянный каркас обеспечивал жилищу некую стойкость к частым здесь землетрясениям, а остальное складывалось из сырцовых кирпичей или самана. Такой дом вполне можно возвести, опираясь на соседскую взаимопомощь, – обычай хашар еще не успел уйти в прошлое. Бичом кварталов, состоящих из подобных домов, была пыль, и потому не только дворики, но и улицы регулярно подметались и поливались.

Арыки, представлявшие собой каналы, отведенные от реки Чирчик севернее города, пересекали Ташкент в основном с северо-востока на юго-запад. От крупнейших из них – Бозсу, Бурджар и Салар (в обиходе нередко именовавшихся Хан-арыками) – ответвлялись арыки помельче. Все они заботливо обсаживались деревьями, что позволяло в летний зной наслаждаться тенью и прохладой текущей воды. Из арыков наполнялись маленькие прудики – хаусы, которых в городе насчитывались многие сотни.

Так что вода для полива в городе имелась в достатке. А поливать надо было не только улицы и дворики, но и маленькие садики и виноградники, устроенные в этих дворах. Хуже обстояло дело с питьевой водой. Ею горожан снабжали водоносы, обходившие с бурдюками квартал за кварталом. Нововведением сравнительно недавнего времени стали бочки на колесах, влекомые терпеливыми осликами. Колонки же, питавшиеся от водопровода, в этих кварталах были далеко не везде. Источником питьевой воды служила река Чирчик, бегущая с близлежащих гор и огибающая юго-восточные окраины Ташкента. Как и положено настоящей горной речке, питалась она водой ледников и была кристально чистая и холоднущая даже в самый нестерпимый зной. Поэтому ребятня в Чирчике не купалась, предпочитая для этой цели мелкие арыки и хаусы.

Вот в таком месте и поселилась молодая семья. Дома Аню с Яковом встретила ее мать, Елизавета Климовна, пожилая, но крепкая, статная сибирячка. Собственно, дом на ней и держался. Женщина эта была крутой породы. Чуть не полсотни лет назад, когда через их село гнали политкаторжан, шестнадцатилетняя Лиза углядела среди кандальников своего будущего мужа – и без оглядки ушла за ним.

Ее избранник, Алексей Ильич Коновалов, принадлежал еще к поколению народовольцев. Их совместную эпопею можно было бы рассказывать очень долго – каторги, ссылки, этапы, подполье… Удивительно, но в этих суровых условиях выжили довольно многие из родившихся у них детей – правда, только девочки. Аня была младшей среди них. Вот эти ее сестры с мужьями и детьми, хотя не все они жили вместе в одном доме, составляли большую семью, признанной главой которой была Елизавета Климовна.

В Туркестан она с мужем попала, тоже следуя за ним в ссылку. Как-то устроилась, обжилась, нашла работу – водителем пущенного в 1912 году электрического трамвая. А тут как раз революция, и Алексей Ильич принял живейшее участие в становлении Советской власти в Ташкенте. В январе 1919 года, во время мятежа, поднятого военкомом Туркестанской республики Осиповым, Коновалов оказался одним из немногих уцелевших влиятельных большевиков, поскольку большинство туркестанских комиссаров, не подозревавших о предательстве своего соратника, было им расстреляно в самом начале мятежа.

Мятежники захватили практически всю Русскую часть города, однако в руках Советской власти остались два стратегических пункта – крепость с гаубичной артиллерией, во главе с комендантом, левым эсером Беловым, и железнодорожные мастерские с сильной рабочей дружиной, во главе которой стоял также левый эсер Колузаев. А вот комиссар железнодорожных мастерских большевик Василий Агапов входил в число заговорщиков, но был арестован рабочими. «Белая кость», активно участвовавшая в восстании, однозначно определила симпатии Старого города – старгородская боевая дружина и местная милиция выступили на стороне Советов.

Пока Алексей Коновалов участвовал в двухдневных уличных боях с мятежниками, его жена поддерживала на трамвае связь между главными опорными пунктами созданного для отпора мятежу Временного военно-революционного совета – крепостью и железнодорожными мастерскими. Она не раз вспоминала:

– Страху я тогда натерпелась! Ведешь трамвай, а вокруг стреляют, все стекла в трамвае перепортили, негодяи. Только отъедешь от наших немного, а конные уже ждут, с гиканьем несутся вслед за трамваем – и так всякий раз, что туда, что обратно. Еду, а саму страх пробирает – ну как придет кому в голову хотя бы шпалы поперек рельсов навалить? Но ведь так и не догадались, дурачье! – добавляла она торжествующе.

Все свое семейство Елизавета Климовна держала в строгости, и Якову, человеку самостоятельному и самолюбивому, конечно, нелегко было притереться к сложившемуся жизненному укладу. Однако его теща сама умела легко находить общий язык с самыми разными людьми, и, в общем, жизнь сладилась. Теперь же в этой семье появился полноправный новый член – без скидок на возраст – маленькая Эрнестина… Эрнестина?

– Это что еще за собачья кличка такая?! – немедленно возмутилась ее бабушка, как только у нее появилась возможность высказать Ане все, что она думает насчет имени девочки. Не желая слушать никаких объяснений по поводу вождя немецкого пролетариата, она прямо-таки заставила поменять своей внучке имя на Нину. А для верности еще и в церковь сходила, окрестив бывшую Эрнестину в честь Нины – просветительницы Грузии.

Вот так и начала дочка Анны Алексеевны Коноваловой свою жизнь в Ташкенте с нового имени.

Все ей поначалу казалось в Ташкенте необычным. И улицы, на которые выходили только глухие стены домов и дувалов, и узенькие арыки, и верблюды, и арбы на высоченных колесах, и пирамиды из большущих дынь на базарах, и узбеки в халатах, тюбетейках и чалмах, говорившие на непонятном языке… Дом, в котором она теперь жила, тоже был непривычным – правда, внутри он был обставлен иначе, нежели традиционные узбекские жилища. Спали здесь на кроватях, а не на тюфяках, обедали за столом, а не рассевшись на кошмах, поджав под себя ноги, как ей частенько доводилось наблюдать в уличных чайханах.

Однако дети быстро ко всему привыкают и быстро учатся. Новокрещеная Нина легко перезнакомилась с местной ребятней, и года не прошло, как она уже довольно бойко щебетала по-узбекски. Обстановка вокруг уже не казалась ей странной, как будто она с самого рождения росла именно здесь. А Кисловодск остался лишь туманным воспоминанием где-то в самой глубине сознания.

Отец и мать вечно пропадали на службе: отец – в оперативном отделе штаба округа, куда он как раз в это время перешел, оставив свой кавалерийский эскадрон, с которым гонялся за басмачами; мать – в том же штабе, в инженерном управлении. Кроме того, молодые супруги частенько захаживали в окружной Дом Красной Армии. Во-первых, оба были любителями бальных танцев, во-вторых, оба старались поддержать навыки владения саблей. Аня еще подростком освоила саблю и рукопашный бой под руководством дяди Саввы, мужа одной из ее старших сестер, бывшего тогда командиром кавалерийского эскадрона ОГПУ, а теперь доросшего уже и до комполка. Владение рукопашной не раз повергало в тягостное недоумение шпану, пытавшуюся прицепиться к миловидной пухленькой барышне на темных ташкентских улочках. Яков как кавалерист, само собой, не оставлял тренировки с саблей, но помимо этого занимался в Доме Красной Армии еще и спортивным фехтованием.

Тетки Нины, как и их мужья, тоже отдавали службе все основное время, и поэтому она практически все время оставалась на попечении бабушки, Елизаветы Климовны, которая стала для нее главным образцом для подражания и самым близким человеком в жизни.

Несмотря на то, что бабушка своей волей окрестила Нину, ей не приходило в голову навязывать внучке свою веру. Да и вера у нее была своеобразная. В красном углу перед иконой, как и положено, горела лампадка, а вокруг главного образа расположились иконки поменьше. По соседству с этим иконостасом в красном углу бабушка поместила портреты Ленина и Сталина.

– Что твоя теща творит? – не раз выговаривали в партийном комитете штаба Среднеазиатского военного округа Якову Францевичу. – Не можешь с ней как следует воспитательную работу провести?

Но провести с Елизаветой Климовной «воспитательную работу» было затруднительно. Она сама кого хочешь могла повоспитывать. Да и уважение к ее мужу, ставшему после осиповского мятежа начальником Главного управления милиции Туркестанской республики, было в Ташкенте еще довольно высоко. Нине не довелось увидеть своего деда, Алексея Ильича, потому что он скончался еще в середине 20-х. Он ей запомнился только по рассказам бабушки, да по фотографии, сделанной во времена одной из ссылок, где дед, с большой окладистой бородой, стоит рядом со своей женой, едва доставая ей до плеча.

На все упреки в несознательности Елизавета Климовна отвечала просто:

– Что же, Ленин, по-вашему, не святой человек? Христос-то ведь, считайте, первый коммунист был.

На утверждение, что религия есть опиум для народа, мракобесие и защита реакционных порядков, ей тоже было, что возразить:

– Христос любви к человеку учил и жизни по совести. Это потом попы все по-своему переврали. А что, ваши-то партийные попы, скажете, не толкуют вкривь и вкось?

Церковь бабушка посещала редко, внучку с собой брала, но силком не тащила. Хочешь – иди со мной, хочешь гулять – гуляй. Несколько раз Нина из любопытства сходила с бабушкой в церковь, но так и не пристрастилась к этому занятию. Вот что действительно затрагивало ее детское любопытство, так это огромная бабушкина Библия, иллюстрированная роскошными цветными картинками. Эта книга досталась Елизавете Климовне во время разгрома помещичьей усадьбы в далеком 1906 году. Иллюстрации, судя по всему, были сделаны каким-то известным художником, и Нина могла разглядывать их часами.