Читать книгу Развал/схождение - Андрей Константинов - Страница 3

Санкт-Петербург, 2011, 20 октября, чт.

Федор Николаевич умирал.

Нет, это не было вопросом ближайших нескольких дней или, бог даст, недель. Тем не менее это все равно должно было случиться в обозримом будущем. В том самом, которое оченно не хочется обозревать.

Федор Николаевич умирал и знал это. Хотя и Лощилин, и трижды приводимый Ольгой целитель с физиономией хитрована дежурно и безыскусно пытались уверить его в обратном. Дескать, самая страшная фаза миновала, и теперь на горизонте якобы забрезжили шансы не просто вынырнуть из недуга, но и удержаться на поверхности жизни.

Угасающим разумом Федор Николаевич понимал, что подобные фальшиво-оптимистичные реплики произносятся из лучших побуждений. Однако душой таковую ложь во спасение не принимал. Ибо не спасала она его: ни от болей – мучительных, нестерпимых, ни от мыслей о смерти – скорой, неминуемой.

С каждым днем Федор Николаевич все хуже видел и слышал. А когда пытался что-то произнести, запекшиеся губы отказывались шевелиться и через слово выдавали хриплый противный свист. В положении полусидя отныне он способен был проводить не более десяти минут, после чего снова в бессилии валился на подушки…

«Скорей бы пришла Ольга! – единственная слабая надежда теплилась сейчас в мозгу Федора Николаевича. – Отчего ее так долго нет? Неужели… неужели она не смогла достать таблетки? Нет-нет, не может быть! Только не это!»

Таблетки… Эти маленькие, красного цвета капсулки, похожие на спрессованные, затвердевшие капельки крови, – единственное, что теперь по-настоящему способно было радовать Федора Николаевича. Если в нынешнем его состоянии производная от «радости» вообще контекстно-уместна. С этими волшебными таблетками не могло сравниться ничто – даже любовь Ольги, которая все эти последние месяцы, неся свой крест и мужественно закусив такие родные и такие отчаянно-желанные губки, столь же отчаянно билась за его жизнь.

Ольга… Закатный лучик солнца, подаренный ему в конце пути. А вернее сказать – в самом его начале. Аккурат перед заходом в пресловутый тоннель бесконечности, из которого еще никто никогда не возвращался.

Воспоминание об Ольге заставило Федора Николаевича болезненно повернуть шею и скосить глаза на прикроватную тумбочку. Где, помимо бесчисленных медицинских причиндалов, стояла тарелка с едой, к которой он ни разу не притронулся, и лежала трубка домашнего радиотелефона. Менее чем через час должна была начаться финальная стадия переговоров со шведами. Если сделка состоится на тех условиях, которые разработал и выставил он, то за более-менее обеспеченное будущее Ольги можно быть спокойным. Да-да, именно «будущее». То самое, в котором персонального столика для Федора Николаевича не зарезервировано…

«Нужно позвонить в офис и еще раз (в который по счету?) все обговорить. Так, чтобы у них от зубов отлетало. Чтоб в последний момент не накосячили, не пошли на поводу у скандинавов», – подумалось Федору Николаевичу.

Стиснув зубы, выпростал из-под одеяла онемевшую левую руку и потянулся за телефоном.

* * *

– Владислав Антонович! Ну что вы таращите на меня глаза, как заяц на ночной автобус? Я вам русским языком объяснил, что свою визу на договор в таком виде не поставлю! – Доселе пытавшийся как-то сдерживаться инспектор Петрухин более не скрывал своего раздражения. – Я понимаю, что в последнее время вы постоянно болтаетесь по заграницам и, возможно, на английском вам доступнее. Но – увы, я не владею никакими другими языками, кроме матерного и одесского суржика. Если хотите, могу попробовать перевести?

– Не хочу, – буркнул менеджер отдела сбыта по фамилии Лобков.

Был сей деятель «магистральных» бизнес-искусств элегантен, благоухающ и столь гладко выбрит, что невольно вызывал ассоциации с пресловутой «фамильной» частью женского тела из зоны глубокого бикини. Подвергшейся ежегодной предкурортной эпиляции.

– Не хотите – как хотите. Еще вопросы имеются?

– Имеются.

– Озвучивайте.

– Этот договор обязательно должен быть отправлен сегодня. У нас и так все сроки полетели. К чертовой матери.

– Положа руку на сердце, мне начхать с колоннады Исаакиевского собора на то, в каком направлении чартерно отправились ваши сроки. Меня другое тревожит.

– И что же?

– Складывается впечатление, что, воспользовавшись болезнью нашего юриста, вы подсовываете подобного рода бумаженции в расчете на мою некомпетентность. Так вот, спешу разочаровать: помимо церковно-приходской школы, я в свое время закончил и трехмесячные юридические курсы.

– А вот у меня складывается впечатление, что вам, Дмитрий Борисович…

– Ну-ну, продолжайте…

– …что вам, как бывшему сотруднику органов, свойственно нагнетать нездоровую истерию. Дабы… – менеджер задумался, подбирая формулировку, – дабы показать свою полезность и незаменимость. Пускай бы и на пустом месте.

Под конец своей вспыльчивой фразы Лобков прикусил язык, запоздало сообразив, что подобного рода дерзость может выйти боком.

Однако Петрухин дерзновенный порыв оценил и понимающе улыбнулся:

– Я в курсе, Владислав Антонович, что наша с господином Купцовым деятельность в этих офисных стенах вызывает раздражение. Мол, все при деле. Все, аки пчелки, пашут на благо корпоративного улья, походя ломая – не жилы, но жала. И только два бездельника-инспектора шляются по фирме, всюду суют свой нос и отрывают людей от производственного процесса. Так?

– Я такого не говорил.

– Вы такое подумали. Ладно, в конце концов – ваше право. Но договор в подобном виде все равно визировать не стану.

На столе очень вовремя затрезвонил служебный телефон, и Дмитрий с несвойственным ему рвением именно что рванул трубку:

– У аппарата!.. Что, прямо-таки «требует»?.. Хорошо, сейчас поднимусь… Извините, Владислав Антонович, я вынужден свернуть нашу аудиенцию, поскольку меня срочно вызывает Брю… Виктор Альбертович.

* * *

Деловой разговор забрал последние силы.

Запрокинув голову, Федор Николаевич неподвижно лежал на спине и одними губами шептал/повторял немудреную, собственного сочинения – то ли молитву, то ли мантру: «Господи! Я не верю в Тебя. Но… Но помоги мне, яко милостив… Пускай поскорее вернется Ольга и… И принесет мне таблетки!..»

* * *

– Приветики! Прекрасно выглядишь. Впрочем, как всегда, – отдежурился Петрухин. – Шеф там один, или?..

– У него посетитель. Замглавы КУГИ.

Брюнетовская секретарша Аллочка встретила вошедшего в приемную инспектора взглядом полных печали глаз. Ностальгия по былой, пускай и мимолетной, близости с сотрудником «магистральной» СБ в данную минуту срезонировала у нее с наступившими «критическими днями». А посему душа, не задумываясь о последствиях, буквально рвала декольте. Поспешая излиться за наболевшее.

– Часом, не господин ли Нарышкин?

– Он самый.

– Оп-па! Неужто наши парни снова супружницу прихватили?

– О чем ты?

– Ах да, ты ведь за ту историю не в курсе. Доложишь?

– Да, сейчас, – подтвердила Алла и внимательно, словно сканируя, уперлась малахитовым зеленоглазием в инспектора. – Дима, скажи: ты меня больше не любишь?

«О Боги! Только не это!» – мысленно простонал Петрухин.

Впрочем, раньше или позже, но подобного разговора все едино было не миновать. Потому как… Мужчина – он прощает и забывает. А вот женщина – в лучшем случае только прощает. А вот в части «забыть» – никогда.

– Э-э-э-э… В каком смысле?

– А разве в этом вопросе может быть какой-то иной смысл?

Застигнутый врасплох инспектор изобразил на скорбном челе попытку запуска мыслительного процесса.

– На работе ты меня избегаешь, – начала выкладывать аргументы вкупе с фактами Алла. – Совсем перестал звонить. Я уже не говорю о встречаться… Так, может, ее и не было?

– Кого?

– Любви.

Это уточнение было произнесено с такой тоской и одновременно с такой же потаенной на обратное надеждой, что Дмитрий окончательно растерялся. Не понимая – то ли начинать плакать, то ли смеяться.

– Алла… Понимаешь… Тут такое дело… Одним словом…

– Понимаю. Я была нужна тебе только для секса?

– Нет… Ну… – слабо запротестовал Петрухин. – Ну, не только…

А вот последнее инспектор ляпнул, разумеется, не подумав. Судя по тому, как ухоженные пальчики секретарши нервно зашарили по столешнице в поисках чего-нибудь «потяжелее», в направлении башки законченного циника и хама сейчас должен был проследовать некий предмет.

Однако старт, по счастью, был отложен раздавшимся из селектора недовольным голосом шефа:

– Я десять минут назад просил прислать ко мне Петрухина!

– Виктор Альбертович! Он здесь, в приемной… Только-только вошел.

– Так пусть заходит! После шуры-муры разводить станете!

Страдальчески реагируя на прозвучавшие как издевательство «шуры-муры», секретарша сбросила кнопку вызова и с нелегко давшимся металлом в голосе казенно отчеканила:

– Господин Петрухин! Пройдите к директору!

– Слушаюсь. И повинуюсь, – исторг облегченно Дмитрий и торопливо просочился в кабинет.

Аллочка поднялась со своего места, поплотнее прикрыла за ним дверь и…

…и разрыдалась в голос…

* * *

В интерьерах брюнетовского кабинета чиновник из Смольного смотрелся непривычно жалким и потерянным. По крайней мере, он совсем не походил на своего грозного телевизионного двойника, каковой в выпусках местных новостей с завидным постоянством источал грома и молнии в адрес нерадивых подчиненных. Вселяя столь нехитрым образом в доверчивые сердца пенсионеров и домохозяек обманчивое ощущение, что городское имущество в кои-то веки вверено в надежные, да что там – в железные руки.

– Я так понимаю: представлять вас необходимости нет? – на всякий случай уточнил Виктор Альбертович.

– Нет-нет, – протягивая вспотевшую ладонь, выступил навстречу инспектору Нарышкин. – Мы уже имели честь пересекаться с Дмитрием Борисовичем. При… э-э-э-э-э… известных обстоятельствах. Замечу, Виктор, что тогда ваш сотрудник проявил должные такт и деликатность. Собственно, потому я и принял непростое решение обратиться к вам. А не…

Тут Станислав Аркадьевич окончательно замялся/стушевался.

– А не в силовые структуры, – докончил за чиновника Петрухин.

– Да-да. Именно. Тем паче, что слухи о ваших… э-э-э-э… успехах и подвигах эхом докатились и до наших стен.

– Это которые желтого цвета.

– Почему желтого? – не понял Нарышкин.

– Фасадные цвета Смольного.

– Ах да, разумеется. Извините, я сегодня не в лучшей форме.

– Ничего страшного, – миролюбиво «извинил» Дмитрий. – А за «эхо» – отдельное спасибо. Посему постараемся оправдать. Высокое доверие. Так что у вас стряслось? У супруги очередной приступ клептоманства?

– Борисыч! – укоризненно покачал головой Брюнет.

– Ничего-ничего. Я сам всегда ратую за то, чтобы вещи назывались своими именами, – вступился за дерзкого инспектора Нарышкин. – Нет, Дмитрий Борисович, в данном случае у нас проблема… э-э-э-э… иного свойства. Я не исключаю, что все это вам покажется смешным…

– Станислав Аркадьевич, а можно – сразу и ближе к делу? – предложил Дмитрий, по-свойски плюхаясь на гостевой диванчик. – Без предварительных любовных ласк и прелюдий?

Петрухин ощущал себя фактически хозяином положения и уже вовсю прикидывал: какое количество тугриков следует содрать с этого правительственного хорька за профессиональную «авторскую» консультацию? Поскольку совершенно отчетливо угадывалось, что тема, с которой заявился господин Нарышкин, «магистральных» дел не касалась. Разве что опосредованно – в имиджевой их части.

– Да-да, конечно, – согласился Станислав Аркадьевич, малость шокированный развязным поведением собеседника.

Несколько секунд чиновник собирался с мыслями, а потом, тяжко выдохнув, принялся излагать суть проблемы:

– Тут, видите ли, вот какое дело: в конце прошлой недели некий – я все-таки очень надеюсь, что шутник – подбросил моей Леночке три карты.

– Вы же сказали, что всё началось немного раньше? – напомнил чиновнику Брюнет. – С куклы?

– Да-да, точно так. Спасибо, Виктор. Действительно, всё началось с куклы.

– Однако! – хмыкнул Петрухин. – «Три карты». «Кукла». Считайте, вы меня заинтриговали.

Флэш-бэк

Начало октября. Отзолотившая своё осень только-только сменила «аватарку» на уныло-слякотный дагерротип.

В городе стыло, ветрено, мокро. Словом – противно.

Елена Ивановна Нарышкина выходит из угодливо-автоматически распахиваемых дверей знакомого нам универсама «Всячина», толкая перед собой нагруженную доверху тележку. Что именно в данный момент дополнительно транспортируется в карманах ее плаща, нам неведомо, да это сейчас и не столь важно.

Супруга чиновника подкатывает к машине, пытается открыть багажник и с удивлением обнаруживает, что тот, оказывается, и не заперт.

Зело подивившись такому обстоятельству, Елена Ивановна заглядывает внутрь и натыкается там на ручной работы, неуклюже сшитую куклу с выпученными глазами-пуговицами. Подобного рода игрушки частенько мастерят ученицы начальных классов – впервые и вынужденно взявшие в белы рученьки иголки на уроках по домоводству.

К слову – об иголках: самопальная кукла истыкана оными, что называется, с головы до пят.

Елена Ивановна испуганно озирается по сторонам, затем хватается за мобильник и, вызвав номер супруга, начинает отчаянно блажить:

– Стасик! Срочно приезжай! Я на парковке, возле магазина!.. Что?! Ты издеваешься? Какое совещание?! Какой еще губернатор?!. Да! Именно что случилось! Да!.. Твою жену хотят убить!!! Вот что случилось!!!

* * *

– …Стоп! А почему ваша супруга вот так вот, с ходу, решила, что ее хотят убить?

– Леночка клянется, что, когда заходила в магазин, специально проверила багажник – тот был закрыт, – пояснил Нарышкин.

– И чего?

– Согласитесь, что злоумышленник, который сумел открыть багажник, с таким же успехом мог подложить туда не куклу, а, скажем, бомбу.

– Резонно! – авторитетно заметил Брюнет.

– А смысл? – не менее авторитетно пожал плечами Петрухин. – Кабы в тот момент рядом с машиной находились вы оба – еще куда ни шло.

– Борисыч!

– Прошу пардона! Я всего лишь хотел сказать, что по роду деятельности у Станислава Аркадьевича всяко на порядок больше… пускай и не кровных врагов, но недоброжелателей точно.

– Я понимаю ход ваших мыслей, Дмитрий Борисович. Признаться, и сам немало размышлял над этим. Потому что у Леночки действительно нет врагов. Она очень открытый, очень общительный человек. А что касается ее недуга… Ну, вы понимаете?.. Я всегда старался… э-э-э-э… загладить… э-э-э-э… ущерб, который она…

– Хорошо-хорошо. За «недуг» всё понятно. А, скажите, ваша жена всегда ездит за покупками одна?

Нарышкин развел руками:

– В том-то и дело, что обычно ее возит наш персональный шофер, Миша. Но именно в то утро он отпросился к врачу. К зубному.

– Ясно. А через… сколько вы сказали? Десять? А через десять дней на той же самой парковочке возникли эти три карты. Так?

– Да, – подтвердил Станислав Аркадьевич. – Три, как выяснилось позже, карты Таро.

– Еще раз напомните расклад.

– Перевернутые: туз мечей, десятка мечей, девятка мечей. Если верить специальной литературе, такой расклад символизирует порчу, которая может привести к смерти. Через, дословно, «усыхание человека».

– Лично я, братцы, не верю во все эти карты, – проворчал Виктор Альбертович. Который на заре своей туманной криминальной юности немало времени провел на катранах и почти профессионально играл в ныне практический забытый терц[1].– В куклу с иголками – еще куда ни шло, всякие там «вуду-шмуду». Но вот карты…

– Я тоже, до недавнего дня, не верил, – печально согласился Нарышкин. – Вот только факты.

– Какие факты? – оживился Дмитрий.

– Видите ли, моя жена сильно комплексует по поводу своей внешности. В части… э-э-э-э… форм.

– Да? А по мне так с формами там как раз все в порядке.

– Борисыч! – исторг суровую укоризну Брюнет.

А вот Станислав Аркадьевич, напротив, соглашательски закивал:

– Да-да, я тоже так считаю. Но вот Леночка… Уж на каких диетах не сидела, уж по каким врачам не ходила. Массажеры-тренажеры. Всё впустую, ни грамма не могла сбросить.

– Природу не переделаешь, – важно заключил Виктор Альбертович и невольно скосил глаза на свою солидное брюшко. – Кому сколько отмерено, столько тому и весить.

– А тут, сразу после истории с картами, за два дня потеряла почти три с половиной кило. Собственно, после этого с ней случилась форменная истерика, и мы вынуждены были обратиться в клинику неврозов. Где Леночка в настоящий момент и пребывает.

Как Петрухин ни старался, однако сдержать ухмылочки не смог:

– Хотите сказать, началось то самое «усыхание»?

В ответ Виктор Альбертович наградил подчиненного та-а-аким взглядом, что Дмитрий невольно закашлялся.

– Я допускал, что мой рассказ вызовет у вас… э-э-э-э… иронию, – обиженно среагировал на ухмылочку Нарышкин. – Но, поверьте, Дмитрий Борисович, лично мне сейчас совсем не до смеха.

– Извините, я это… того, глупость сморозил. Скажите, Станислав Аркадьевич, ваша супруга всегда пользовалась услугами именно этого универсама?

– Напротив, он ей очень не нравился.

– Почему?

– Во «Всячине» небогатый выбор свежей зелени. Да и овощи, в основном, заморские, безвкусные.

– Есть такое дело, – подтвердил Брюнет. – По этой причине моя покупает овощи исключительно на рынке.

– Вот-вот. С шофером Леночка тоже старается ездить на рынок, на Кузнечный. Но так как сама она – водитель неважнецкий, в одиночку не рискует выбираться далеко. Тем более в центр. Старается обходиться теми магазинами, что ближе к дому.

– То есть в день «трех карт» ваш водитель снова отсутствовал? Что, опять зубы?

– Представьте себе – да. Там у него какой-то сложный, запущенный случай.

– Бывает, – задумавшись, машинально подтвердил Петрухин.

Между тем Нарышкин посмотрел на часы и присвистнул:

– Ого! Прошу прощения, господа, но через сорок минут я, кровь из носу, должен быть в Смольном, на совещании у губернатора.

– Конечно-конечно, – закивал Брюнет и, натужно кряхтя, стал выбираться из-за стола.

– Что, опять «проклятые рудники»? – понимающе вопросил Петрухин.

– Ага, болят по осени старые раны. Спина, будь она неладна… Пойдемте, Станислав Аркадьевич, я провожу. Борисыч, а ты дождись меня! Можешь пока попросить Аллу, чтобы сварила кофе.

– Всенепременно. Дождусь, – подтвердил Петрухин.

Надо ли говорить, что ни за кофе, ни за чем-либо еще обращаться к секретарше Дмитрий не стал?

Ибо уж лучше умереть от жажды, чем попадать под руку дважды.

Ведь рука нынче у Аллочки была та еще. Горячее не бывает.

Кстати, а сколько они вообще среднестатистически длятся?

Ну, эти? Которые «критические»?..

* * *

Пока Петрухина активно втягивали в очередной сыскной блудняк, его напарник – Леонид Николаевич Купцов, манкируя служебными обязанностями, проводил время в отдельной больничной палате на отделении военно-полевой хирургии ВМА. Где уже три недели кряду томилась жертва циничного дорожно-транспортного происшествия – юрисконсульт «Магистрали» Яна Викторовна Асеева[2].

К слову сказать, за время вынужденной обездвиженности госпожи Асеевой в их с инспектором отношениях наметились воистину тектонические подвижки в сторону взаимной приязни. С перспективой дальнейшего поступательного движения.

Тьфу-тьфу-тьфу – чтоб не сглазить…

– …И чего сказал врач? Когда снимают гипс?

– Если все будет нормально, обещают в понедельник.

– Ух ты! – восхитился Купцов и с лукавой прищуринкой добавил: – Ну что ж, в таком случае откладывать дальше никак нельзя.

– Чего откладывать?

– Представляешь, я еще ни разу в жизни не занимался любовью с женщиной в гипсе!

– Леонид Николаевич! Да вы форменный извращенец!

– Не скрою – так и есть. Но это – мой единственный недостаток.

С такими словами Леонид сделал попытку приобнять Яну.

И в ответ был незамедлительно удостоен шутливого шлепка по лбу загипсованной конечностью.

– Инспектор Купцов! Прекратите немедленно! Иначе…

– Иначе что?

– Я пожалуюсь вашей сестре, – как бы сурово докончила фразу Яна Викторовна. – Кстати, в отличие от вас, она произвела на меня самое благоприятное впечатление. Вот и верь теперь в недалекое от яблони яблочко.

Здесь Асеева невольно улыбнулась, снова припомнив недолгий тет-а-тетный разговор с младшей сестрой Купцова, случившийся в тот момент, когда Леонид ненадолго отлучился из палаты.

– …Знаете, Яна, какой у меня брат?!

– Знаю. Немножко.

Несмотря на то, что женщины в данный момент были одни, далее Ирина все равно перешла на шепот:

– А вы знаете, что он в вас влюблен?

– Правда? А откуда ты?..

– Я давно догадывалась, что Лёнька по кому-то… В общем, сохнет… А вот сейчас, когда увидела, как он на вас смотрит…

– И как же он смотрит?

– С обожанием!.. Ну что вы смеетесь? Я серьезно говорю!

– Нет-нет. Я не смеюсь. Извини, пожалуйста.

– Так вот, Яна! Вы мне тоже понравились.

– Спасибо.

– Поэтому знайте: если что, с моей стороны возражений не последует. Ну, а то, что у вас маленький сын, – это ничего страшного. Не волнуйтесь, со мной малыши обычно ладят…

– …А вот с Иркой – это удар ниже пояса!

– Ну, допустим, на подобный удар я и сама способна.

Юрисконсульт потянулась за костылем, и Купцов, изобразив испуг, шустро отскочил от кровати.

– Да, и вообще: с чего вдруг вы, Леонид Николаевич, решили, что я изменила свою позицию в части… э-э-э-э… наших с вами отношений?

– А знаете, Яна Викторовна, какое ключевое слово в произнесенной вами фразе? – расплылся в довольной улыбке инспектор.

– И какое же?

– «Наших с вами».

В этот момент подал голос купцовский мобильник. Заблаговременно предупреждая, что комиссарского тела возжелал ни кто иной, как инспектор Петрухин.

Леонид подошел к окну, комфортно разместился на широком подоконнике и лишь тогда, с большой, надо признать, неохотой, ответил на входящий:

– Здравия желаю!

– И вам не хворать! Купчина, ты еще в больничке? Подле очаровательных ножек нашего не менее очаровательного юриста?

– А что, ты уже скучаешь по мне?

– Не то слово! Слухай, когда будешь уходить, доберись до кабинета Наташки. Она чего-то трубку категорически не берет. Наверное, на операции.

– А, может, она просто не хочет тебя слышать?

– Да быть такого не могёт! Короче, оставь там для Натахи записку. Чтобы, как освободится, сразу мне отзвонилась.

– Вы бы определились, господин инспектор: по кому все-таки скучаете – по мне, или?..

Пока приятели обменивались взаимными пикировками, Яна Викторовна, улучив момент, подхватила со столика косметичку и принялась торопливо набрасывать экспресс-макияжик.

– …Шутка не удалась, шлифуй дальше, – вынес заключение Петрухин. – Между прочим, нам тут Брюнет новую халтуру подогнал.

– Денежную?

– Скорее, идиотскую. Из разряда «чищу карму, отрубаю энергетический хвост».

– А поподробнее?

– А подробнее – когда вернешься. Всё, давай особо там не рассиживайся. А то чё я тут, в одиночку, с минетджерами воюю? Пока-пока…

– Что-то случилось? В конторе? – поинтересовалась Асеева, пряча зеркальце.

– Случилось. Но не в конторе, – подтвердил Леонид. – Похоже, опять придется отрабатывать сторонний брюнетовый заказ. М-да… Что-то в последнее время я все чаще стал ощущать себя… проститутом.

– Надеюсь, хотя бы высокооплачиваемым?

– О да! И от этого ощущения становятся еще гаже.

– Попробуйте жертвовать получаемые гонорары на благотворительность. Может, станет немножечко легче?

– Именно этим я собираюсь заняться в самое ближайшее время.

– «Этим» – это чем?

– После твоей выписки я намереваюсь вытребовать у Брюнета недельку благотворительной реабилитации. И… – Купцов собрался с духом и выпалил: – И отправиться с тобой куда-нибудь в теплые края. С тобой и с Глебом, разумеется.

– Даже так? – прищурилась Яна Викторовна.

– Конечно. Тем более что с моим великовозрастным чадом ты уже знакома.

* * *

– Я тоже считаю, Борисыч, что всё это – муть полная. Но не мог же я в циничной форме указать на дверь заместителю главы КУГИ! Особенно теперь, когда у нас только-только начало выстраиваться подобие нормальных внерабочих отношений.

Проводивший чиновника до дверей служебного автомобиля Виктор Альбертович вернулся в свой кабинет, где они с Петрухиным немедля затеяли обмен впечатлениями.

– Допустим. Но какого хрена он к нам-то прискакал? С его возможностями можно зарядить весь личный состав ГУВД. Как минимум, отдел по борьбе с мошенничеством.

– Нарышкин не хочет обращаться в полицию, резонно опасаясь утечки информации, – объяснил Брюнет. – Сам посуди: ну как эта история дойдет до журналюг? А сейчас это особенно нежелательно. С учетом той кутерьмы, что нынче творится в Смольном. Хрен ему между…

– Да, это было бы забавно! – захохотал Дмитрий. Представив себе фантасмагорическую картину: огромный бетонный фаллос разит, наподобие орудия таранного типа, парадный подъезд штаб-квартиры городского Правительства. Протискиваясь аккурат между парных кваренгиевских колонн. – Да, а что за кутерьма?

– Да там, почитай, две трети народу на чумоданах сидит. В ожидании новых кадровых подстав со стороны преподобного Георгия[3].

– Тем более. Получается, Нарышкина в любой момент могут – за ушко, да на солнышко? Какой тогда нам смысл евойную задницу облизывать?

– А мы облизываем не нарышкинскую задницу, а кресло, в котором она сидит. Разницу улавливаешь?

– Примерно.

– Вот и славно. Короче, чего мыслишь?

– Пока я вижу здесь только две зацепки, – неуверенно признался Дмитрий.

– Выкладывай. Что я из тебя всё как клещами?

– Во-первых, водитель Миша. Который оба раза отсутствовал, но при этом знал, в какой именно магазин во время его отсутствия отправится хозяйка.

– А резон?

– Да шут его знает! Может, ему за работу недоплачивают? Или мадам чем-то обидела? Да мало ли может быть причин?

– Хорошо, согласен. Что «во-вторых»?

– Госпожа Нарышкина оставляла машину в так называемой «вип-зоне», где обычно паркуется руководство магазина. Наверняка этот сектор контролируется камерами.

– Толково! – похвалил Брюнет. – А с самой мадам пообщаться не хочешь?

– Если честно – нет. Мадам – клептоманка, так что у нее, по определению, с психикой не в порядке. А уж с учетом нынешнего «усыхания»… Не, я психов боюсь.

– А кто не псих? Покажи!

– Тоже верно. Именно по этой причине я намереваюсь подогнать к Нарышкиной своего специально обученного человека. К слову, его услуги недешевы.

– Что за человек? – озаботился Виктор Альбертович.

– Я свою агентуру не сдаю.

– Понял. Сколько?

Петрухин пощелкал внутренним калькулятором и озвучил итоговое:

– Думаю, триста баксов в самый аккурат.

Виктор Альбертович безропотно достал увесистое портмоне, отсчитал три зеленых бумажки и переправил инспектору с насмешливым:

– Держи, крохобор.

– Не крохобор, а педант, – пряча деньги, уточнил Дмитрий. – Кстати, ты намекнул господину чиновнику, что за бесплатно даже голодный заяц на барабане не играет?

– Всё! Сгинь! Иди, работай.

– Значит, говорил, – удовлетворенно подвел черту Петрухин, направляясь на выход. – И это правильно, Витя. Ибо борьба с потусторонними силами требует не менее потустороннего финансирования… Слушай, будь другом – вызови под каким-нить предлогом Аллку? Вот прямо сейчас.

– Зачем?

– Ты не анализируй, просто вызови, и всё.

– Хорошо, не вопрос, – Виктор Альбертович щелкнул рычажком и пробасил в селектор: – Алла, зайди ко мне. И захвати папку с контрактами по уральским поставкам…

* * *

Сон как Чудо.

А Чудо – это… Это когда боль временно отступает, а истерзанный неотвязной, одной-единственной мыслью – мыслью о смерти – мозг проваливается в забытье.

Сон как убежище. Сон как спасение.

Жаль только, что с каждым днем он становится все более коротким, беспокойным и рваным.

Федор Николаевич нехотя разлепил веки, и волна жуткой боли накрыла его всего – с головой и с потрохами.

Он застонал, с неимоверным усилием приподнялся на локтях и прохрипел:

– Оля…. О-о-о-о-ленька…

Из глубины необъятной квартиры послышались торопливые шажочки, скрипнула дверь, и в спальню впорхнула встревоженная Ольга.

– Ты звал меня, милый?

– Да, – выдохнул Федор Николаевич и рухнул на подушки. – Давно вернулась?

– Примерно час назад. Но ты так крепко спал, что я не стала тебя беспокоить.

– Подай мне таблетки. Да не эти! – застонал Федор Николаевич, зафиксировав движение в направлении прикроватной тумбочки. – Ты же знаешь, что ЭТИ мне уже не помогают. Дай мне ТУ, красную!

– Но, малыш! Твой Лощилин не рекомендовал принимать их чаще одного раза в день, – опасливо напомнила Ольга. – Да и Серафим настоятельно предупреждал, что лекарственные препараты в твоем случае следует принимать крайне осторожно.

– Я сто раз просил тебя не называть меня «малыш»!

В голосе Федора Николаевича прорезались нотки раздражения.

В этот момент он был противен сам себе, но ничего поделать с собой не мог – это Боль говорила за него, диктуя Свои правила и озвучивая Свои желания.

– Всё-всё, успокойся. Извини. Больше не буду.

– А твой Серафим – шарлатан и прохвост. Ноги чтоб его в нашем доме больше не было!

– Ну, знаешь! – обиженно вскинулась Ольга. – Я целыми днями мотаюсь по городу, пытаюсь любыми, пускай самыми фантастическими, способами, но – помочь. А он… он… вместо благодарности…

В уголках ее глаз непроизвольно выступили слезинки.

– Ну, извини-извини, – смущенно зашептал Федор Николаевич. – Слышишь, Оленька? Ну, прости ты больного старика.

– Больного – да. Но! Не старика!

– Принеси, пожалуйста, больному его таблетки, – вымученно улыбнулся «не-старик», и Ольга, вздохнув, покорно направилась на кухню.

– И верни мне телефон! Я жду очень важного звонка из банка, – полетело ей вдогонку.

– А заниматься служебными вопросами тот же Лощилин тебе строго-настрого запретил.

– Но ведь ты ему не скажешь, правда?

Молодая красивая женщина качнула огромными ресницами и грустно констатировала:

– Согласна. Ты – не малыш. Ты – трудоголик и чудовище.

На душе у Федора Николаевича потеплело.

Потому что распахнутые навстречу тебе ТАКИЕ глаза – единственно они и стоят того, чтобы продолжать жить.

Жить, наслаждаясь их созерцанием. Фиксируя и запоминая. Чтобы там, на Небе, было о чем вспоминать и чем гордиться.

«Гордиться», ибо мало кто на этой Земле может похвастаться тем, что его любят ТАКИЕ глаза…

Санкт-Петербург, 21 октября, пт.

Дабы не отпугивать потенциальных клиентов официальным названием «Городская психиатрическая больница № 7 имени академика И. П. Павлова», с некоторых пор данное медицинское учреждение шифровалось под более лаконичной и умиротворяющей вывеской «Клиника неврозов».

Земля, на которой стояло старинное здание больнички, по нынешним питерским меркам считалась одной из самых дорогих и «козырных». Судите сами: Васильевский остров, совсем рядом с церковью Успенского подворья монастыря Оптиной пустыни. А значит – всего в нескольких минутах ходьбы от потрясающе красивого вида на Неву с набережной лейтенанта Шмидта. Даже странно, что подобное учреждение до сих пор продолжало пребывать в своих исторических стенах. А не оказалось выдавлено куда-нибудь в спальные районы, а то и вовсе – в область. А что? Там и воздух чище, и шума меньше, что для «нервенных» болезней всяко пользительней. А здесь, на освободившейся территории, вполне можно было забабахать очередную «стекляху» бизнес-центра или, на худой конец, отельчик. Этажей, эдак, в семь – девять, больше оно ведь и не нужно, правда?..

Впрочем, озвученная нами «странность» имела под собой основания. Поскольку начиная примерно с середины девяностых годов прошлого века, продолжая работать под девизом «все психи в гости будут к нам», медучреждение сделало основную ставку на обслуживание вип-клиентов. А именно – состоятельных дамочек: жен, дочерей, любовниц, подруг, бизнес-вумен. Плюс – все перечисленные категории, но с приставкой «экс-». Будучи подвержены огромному количеству стрессов, фобий, депрессий и прочих проблем психического свойства (здесь – от вполне естественных страхов лишиться богатого кормильца до банального бытового алкоголизма), таковые порядочные дамы из высшего света стали попадать сюда пачками – сначала на общих основаниях, а затем для них скоренько забабахали вип-апартаменты. Причем затраты на реконструкцию отбились за какие-то неполные парочку лет. И вот как раз в одну из таких «люксовых» палат этим вечером и заявилась проведать подругу Ольга Глинская.

Их знакомство состоялось около года назад на официальном приеме, что давался в правительственной резиденции К-2 на Крестовском острове. По сути, то был первый для Федора Николаевича выход в свет с молодой женой, и, помнится, поначалу он ужасно нервничал и стеснялся. Причем стеснялся всех поголовно, включая новую супругу. Однако Ольга умудрилась с ходу очаровать и покорить подавляющее большинство присутствующих, за исключением разве что ортодоксальных представителей «голубой» ориентации. И вот там-то, невзирая на внушительную разницу в возрасте и статусе, они с госпожой Нарышкиной очень быстро и естественно сошлись: сначала на почве взаимного интереса к косметологии и ювелирному делу, а затем и по множеству других, не менее занимательных тем. Таких, например, как ворожба и народное целительство.

– А ведь я вам еще после истории с куклой говорила – порчу на вас насылают, Елена Ивановна! – назидательно выговаривала Ольга, сгружая в холодильник всяко-разные деликатесные вкусности. – Однозначно! Надо было сразу обратиться за помощью к Серафиму. Да, его услуги недешевы…

– Ох, Оленька! Да причем здесь деньги? – тяжко вздохнула госпожа Нарышкина. – Был бы толк! Вон, у вас-то серьезных улучшений тоже пока не наблюдается: что с магом этим, что без…

– А серьезных, да чтобы скоро, и быть не могло, – убежденно парировала Глинская. – Серафим меня сразу предупредил, что наш случай очень запущенный. – Здесь Ольга страдальчески закатила глаза. – Вот если бы я сразу к нему обратилась. Я ведь, Елена Ивановна, куда только не кидалась: и врачей самых лучших приводила, и батюшку на дом приглашала.

– Да-да, деточка, я знаю.

– И все без толку. Только время драгоценное потеряла.

– А что же Серафим?

– После нескольких сеансов к Федору Николаевичу по крайней мере аппетит вернулся. Ну, скажем так, почти вернулся. И я считаю, что одно это – уже победа. Значит, организм начал потихонечку бороться.

– Да-а-а… аппетит – это хорошо, – задумалась о своем Нарышкина и невольно покосилась на стоящие под столом напольные весы. – А вот у меня сейчас… Боюсь даже вставать на них.

– Вот видите! Кстати, я как раз вчера была у Серафима и замолвила за вас словечко.

– И что он сказал? – оживилась Елена Ивановна.

– Вы же знаете – у него приемы расписаны на несколько месяцев вперед. Но тем не менее для вас Серафим пообещал сделать исключение. Он перенесет какие-то более легкие случаи на попозже, а сам займется вами.

– А у меня, значит… О, Господи!

– Ох я нерпа глупая! – спохватилась Ольга. – Язык без костей.

– Ничего от меня не скрывай. Говори!

– Не хотела я вас, Елена Ивановна, пугать, но… В общем, Серафим сказал, что по всем внешним признакам ваш… хм… сглаз… он – да, непростой…

– О, Боже!

В этот момент в дверь постучали и в палату вошла располагающей наружности женщина в медицинском халате, наброшенном поверх расстегнутого плащика.

– Добрый вечер! Нарышкина Елена Ивановна – это вы? – обратилась та к возлежавшей.

– Да. А вы… э-э-э-э…?

– Меня зовут Наталья Александровна. Я – врач. Но работаю не в этой клинике, а в Военно-медицинской академии.

– А по какой специализации? – строго вопросила Глинская и уточнила: – Надеюсь, не психиатрия?

– Ну, почему сразу? Я… – Здесь Наталья Александровна слегка запнулась. – Я… хм… кардиолог.

– А что? У меня еще и?.. – побледнела Елена Ивановна.

– Нет-нет, успокойтесь. Просто знакомые вашего супруга попросили меня о небольшой консультации. Так сказать – взгляд стороннего наблюдателя.

– Знакомые Стасика?.. Ну… ну хорошо.

– Простите, – обратилась врачиха к Ольге. – Вы не могли бы оставить нас одних? Впрочем, если вы еще не закончили, я могу обождать-погулять.

– Да-да, конечно, без проблем. Всё, Елена Ивановна, я побежала. А вы давайте тут, поправляйтесь. – Глинская подошла к кровати, склонилась для прощального «чмоки-чмоки» и прошептала: – Визиточку с телефоном Серафима я оставила на столе. Обязательно ему позвоните. Сегодня же!..

* * *

В зачаленном на парковочке клиники неврозов «фердинанде» вот уже больше часа томился Петрухин и, коротая время, забавлялся игрой в «танчики» на мобильном телефоне, поминутно поглядывая на центральный подъезд.

Служебный микроавтобус был бесцеремонно экспроприирован им на сегодняшний вечер с плавным перетеканием «времени аренды» на последующие оба выходных. На замечание Купцова, дескать: «Какие могут быть выходные, когда у нас халтура?» – партнер в довольно грубой форме разъяснил, что согласно Трудового Кодекса имеет право на сорокачасовую рабочую неделю («Если не веришь мне, можешь справиться у знакомого юрисконсульта»). Так вот персонально он, Петрухин, к вечеру нынешней пятницы отмантулил таковых часов не менее пятидесяти. А посему собирается полноценно отдохнуть и восстановить пошатнувшееся здоровье – как физическое, так и душевное. Далее последовала реплика о том, что «коли у отдельных трудоголиков свербит в одном месте, им никто не запрещает продолжить оперативно-сыскные мероприятия в индивидуальном порядке». В частности, направиться в стоматологическую клинику и выяснить: действительно ли персональный шофер Нарышкиных лечил свои зубья в те дни, когда дражайшую Елену Ивановну неизвестные шутники развлекали куклами и картами? Равно как попытаться разузнать за новый адрес гадалки Александры. Той самой, которая в миру – гражданка Гусева.

Прошло еще минут пятнадцать, и на больничном крыльце наконец показалась Наташа. Петрухин сбросил игрушку, подхватил с приборной панели тяжеленный, умопомрачительный (здесь – в первую очередь своей ценой) букет и выдвинулся навстречу.

– Привет! А вот и мы!

– Ох, ничего ж себе! А кто такие «мы»?

– Мы – это флора и фауна. Фауна – вот она. – С этими словами Дмитрий протянул букет. – А я, соответственно, прохожу по разряду флоры: «Здравствуй-здравствуй, еж ушастый!»

– Какая чудесная флора! – потрясенно выдохнула Наташа, погружая лицо в цветы. – Пахнут-то как! У-у-у!.. Ой, Мить, это же, наверное, очень дорого?

– Фигня. Подумаешь, каких-то триста баксов.

– Ты решил пустить мне пыль в глаза? Или это взятка? За вранье и использование служебного положения?

– Никакой пыли и никаких взяток. И вообще – у меня самые серьезные намерения.

– Даже так? Кстати, мне показалось, что эта твоя Елена Ивановна, она и в самом деле…

– Во-первых, она не моя, – перебил Петрухин. – А во-вторых – потом. Это всё потом.

– Как скажешь. А что сейчас?

– А сейчас мы поедем домой… К НАМ домой!

– Ты… уверен? – после долгой паузы тихим шепотом спросила Наташа.

– Да. Всё, Натаха, хорош! Нагулялись мы с тобой. Оба два. Нагулялись, и – будя. Штык в землю!

– То есть ты меня… прощаешь?

– А ты меня?

Вместо ответа Наташа обвила руками петрухинскую шею и…

…и сначала просто нежно поцеловала. А затем основательно-подзабыто-страстно именно что впилась в прокуренно-родные губы…

* * *

Здесь, слегка забегая вперед, под большим секретом расскажем, что буквально час спустя ломтём отрезанное «нагулялись» сменилось безудержным гротескным «разгулялись».

Продолжившимся на протяжении всех последующих выходных часов.

Ну да умолкаем…

Не будем… кхе… мешать.

Двум старым-новым влюбленным…