Читать книгу Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов - Страница 4

Санкт-Петербург,

1 июня 2009 года

В кои-то веки лето установилось строго по календарю – первого числа. А ведь буквально накануне ничто не предвещало такого расклада – всё было сыро, серо и блёкло. Короче, как всегда. И вот, на тебе – лето выскочило как «Бог из машины», подняв столбы пыли и притащив за собой полновесные +18. Которые, вкупе с извечной питерской влажностью, по ощущениям тянули на все 25.

Окно и дверь были распахнуты настежь. Закрытые жалюзи лениво шевелились, свидетельствуя о том, что какая-никакая тяга присутствует, а так как кондишена в кабинете не водилось, даже сей легкомысленный ветерок можно было смело относить к предметам роскоши. Мешок сидел в своем замначальственном кресле, закинув ноги на подоконник, и лениво листал страницы подготовленного к сдаче в архив дела. Содержимое страниц было не менее душным, чем поступающий с улицы воздух, так что Мешок с трудом подавлял зевоту. О том, чтобы серьезно вникать в содержимое, речи не шло.

На столе требовательно запищал сигнал стационарного переговорного устройства. Не меняя позы, Мешок попытался было дотянуться до тумблера, однако даже с его ростом сделать этого не удалось. Пришлось подниматься.

– Андрей Иванович! – Вслед за щелчком ворвался в кабинет возбужденный голос стажёра Коли Лоскуткова. – Извицкая на связи! Утверждает, что Монах в Питере и что в данный момент он идет за ней по Невскому.

– А, чёрт! Этим оэрбэшникам надо головы поотрывать! Контролируют они ситуацию… мать их!

Сонливость как рукой сняло. Мешок подорвался к стоящей в углу кабинета стойке-вешалке, на ходу схватил висящие здесь кобуру и пиджак и кинулся в соседнюю комнату, в которой располагалась общая оперская…

…Нечастых гостей и частых проверяющих в оперской подразделения «гоблинов» всегда неизменно поражали две вещи: размеры самой комнаты и занимающая полстены электронная карта города. И то сказать: для домов старого фонда с их коммунальными клетушками и норками, большею частью выходящими окнами на загаженные внутренние дворики, тридцатипятиметровая комната с панорамным видом на Фонтанку смотрелась слишком вызывающе. Так что всё это великолепие немедля хотелось взять – да и приватизировать. После чего либо устроить здесь достойный евроремонт, либо быстренько скинуть по цене неплохого пентхауса где-нибудь в Центральной Европе.

К слову, ремонт помещениям, обжитым «гоблинами», действительно не помешал бы. Вот только денег на него категорически не осталось – большая часть выделенного на год бюджета была вбухана в покупку компьютерной и оргтехники, а также ушла на разработку вышеупомянутой электронной карты. Впрочем, последняя того стоила и затраченные на себя деньги потихонечку отбивала.

Коля Лоскутков сидел за диспетчерским пультом и безуспешно пытался разбудить электронное чудо – маячок Извицкой на карте города признаков жизни не подавал. Между тем, судя по прижатой левым плечом к уху трубке радиотелефона, клиентка в данный момент по-прежнему находилась на связи.

– Где конкретно на Невском?! – с порога уточнил Мешок.

– Не знаю, – по-детски грустно пояснил стажер. – Сигнал почему-то не проходит.

Мешок, укоризненно взглянув на Тараса, тщетно пытавшегося свернуть страничку «Вконтакте», подскочил к Лоскуткову и, выхватив у него трубку одной рукой, другой принялся нахлобучивать на себя подмышечную кобуру.

– Алла Валерьевна… Да-да, извините, Валерьяновна… Во-первых, успокойтесь. Да. Во-вторых, нажмите кнопочку на вашем брелочке. Вернее: сначала нажмите, а уже потом…

Через пару секунд на электронной карте города вспыхнула-таки и медленно поползла вбок красная точка. Стажер Лоскутков победно вскинул руки:

– Есть контакт! Невский, 19, в сторону Казанского!

– Прекрасно, Алла Валерьяновна, вы у нас просто молодчина, – в голосе Мешка преобладали успокаивающие интонации. – А теперь идите себе спокойненько дальше, словно бы ничего не заметили. Только, ради бога, никуда с Невского не сворачивайте. А мы заберем вас оттуда буквально через десять – пятнадцать минут…

Прикрыв трубку ладонью, Мешок принялся отдавать распоряжения:

– Коля, скомандуй Сергеичу, чтобы срочно выводил на исходную пепелац. Тарас, возьми стволы, браслеты и мухой в машину. А где остальные?

– Не знаю, – в очередной раз расписался в некомпетентности стажер. – Они все… на заданиях… наверное.

– Что значит «не знаю»?! Ты – ответственный дежурный по подразделению или хвост собачий?

– Андрюх, да ты это… ты не шебутись, – вступился за молодого Тарас. – Народ весь как один… Короче, все в полях…

– Что, и Северова тоже? «В полях»? – закипел Мешок, и Тарас поспешил ретироваться в сторону оружейки.

– Андрей Иванович, Наташа, она…

Это в оперскую вошла Анечка – молоденькая миниатюрная девушка с огромным, тянущим на все девять месяцев, животом. В руках она держала стратегически важные для предстоящего материнства предметы – пакет с бифидоком и надкушенную ватрушку.

– А ты вообще что здесь делаешь? – «закипел в квадрате» Мешок. – Сейчас ты должна быть дома и готовиться стать матерью. Когда срок?

– Еще целых две недели!.. Просто муж опять уехал на гастроли. А одной дома – скуШно.

– Ску-у-шно, – передразнил начальник. – Так что Северова?

– Наташа с утра документы в Главк понесла. По делам зашифровки.

– Я в курсе, что с утра понесла! Одна – на сносях, другая – понесла… На часах, между прочим, половина третьего! Ну, я вам устрою… поля… усеянные костями!

Спохватившись, он вслушался в трубку:

– Что?! Аллочка Валерь… яновна! Нет, это я не вам… Да… Не бойтесь, на Невском он вас не тронет… Идите не спеша, спокойно, уверенно. Купите мороженое. Вы какое больше любите?.. Трубочку? Вот и замечательно, купите себе большую-пребольшую трубочку. Всё, через десять минут мы будем рядом, и я сразу отзвонюсь.

Мешок отключил трубку и перебросил ее Лоскуткову. Тот, как водится, не поймал, и японский аппарат получил очередной скол пластмассового корпуса.

– Всё, Коля, мы уехали. Настроечки давать чётко, ежеминутно. А не как обычно – тыр-пыр, плюс-минус два квартала… В паузах постарайся дозвониться до оэрбэшников и поведай, как они обосрались с Монахом. В выражениях можешь не стесняться.

Мешок выскочил из кабинета, на ходу надевая пиджак, а маленькая красная точка на электронной карте города продолжала медленно двигаться на юго-восток…

…Во внутреннем дворике дома, в котором размещалась конспиративная квартира, под разведёнными парами стояла с виду самая обыкновенная маршрутка. Сиречь базовый микроавтобус ГАЗ-3221. Обыкновенная маршрутка, да не совсем: большая часть окон в салоне была не только густо тонирована, но еще и занавешена глухими шторками; табличка с маршрутом на традиционном месте отсутствовала. Это и был он – пепелац. Сиречь служебная машина «гоблинов».

Мешок заскочил в салон, громыхнул тяжелой дверью и дал команду выдвигаться. Водитель Сергеич невозмутимо повернул ключ зажигания, но тут Тарас отчаянно замахал руками:

– Подождите! Вон, Анька чего-то к нам бежит.

Мешок недовольно рванул дверь навстречу нелепо семенящей, на ходу поддерживающей двумя руками гигантский живот Анечке:

– Ну, что там еще стряслось?!

– Я с вами!

– Сдурела?! Куда тебе, с твоим-то пузом?!

Игнорируя возражения начальства, Анечка отважно забралась в салон.

– Это вы сами сдурели, – обиженно фыркнула она. – Пустая маршрутка в час пик на Невском! Да уж, вершина конспирации, ничего не скажешь!

– Ладно, воспитывать она меня еще будет, – проворчал Мешок. – Лучше кефир на моське вытри… Всё, Сергеич, погнали наши городских. Только постарайся без необязательных жертв.

– Вот еще. Без жертв, как говорит наша Анечка, – скуШно, – усмехнулся водитель, выруливая на набережную…

…До Садовой долетели без проблем, а вот дальше сплошняком пошли мини-пробочки. Воспользовавшись одной из вынужденных пауз, Сергеич на пару секунд обернулся в салон и обвел критическим взглядом ведомый экипаж:

– М-да, с таким куцым оперсоставом лучше бы я вас на своей «ласточке» довез. Всяко быстрее, чем на этой колымаге.

– А задержанного куда девать будем? – поинтересовался Мешок. – Снова в багажник?

– Мы что, опять кого-то рубить собрались?

– Нет, блин, отпустим на все четыре стороны. И пускай его оэрбэшники еще полгода майками ловят.

– Тарас! – попросил Сергеич. – Ты только это… Давай как-то поаккуратнее, что ли. Чтобы не как в прошлый раз.

– А как в прошлый было? – запамятовал Тарас.

– Да так, что мне потом три чехла пришлось в химчистку нести, кровищу замывать. За свои кровные, между прочим.

– У тебя, Сергеич, прям каламбур получился.

– Угу, ты бы видел, какими глазами на меня приемщица смотрела, когда я ей этот каламбур сдавал. Однако ж в ментовку так и не застучала… Э-эх, и откуда в нынешних людях столько равнодушия?

– Андрей Иванович!

Мешок обернулся на голос – Анечка, распластавшаяся на заднем сиденье, была невероятно бледна. С немалым трудом, из последних сил она удерживалась в кресле всякий раз, когда маршрутка подпрыгивала на ухабах и выбоинах. А подпрыгивала она почти всё время, потому как дороги в центре Питера – они как девушки. В смысле, оставляют желать лучших.

– Что, Анюта, совсем худо?.. Сергеич, ты бы в самом деле того… полегче на виражах. Дети в салоне!

– Ничего, терпимо, – благодарно улыбнулась Анечка и показала глазами: – Табличку…

– Что?.. А, черт! Слышь, ты, поэт-песенник! Где табличка с маршрутом?

– Так я же не знаю какую ставить, – развел руками Тарас.

– Русским языком было сказано – едем на Невский. У-у, понарожает земля хохляцкая…

Тарас с мрачным видом полез под сиденье и извлёк оттуда грязную дорожную сумку, доверху набитую стандартными табличками всевозможных маршрутов. Покопавшись, он выудил на свет подходящую и, согнувшись в пояснице, не без труда укрепил табличку на боковое стекло. Теперь маршрутка окончательно стала похожа на… маршрутку.

– Невский так Невский, – сварливо проворчал Тарас, усаживаясь обратно. – И нечего великорусский шовинизм разводить. Тем более когда у самого фамилия на «-ко» заканчивается.

– Сумку не убирай, кинь к Сергеичу на сиденье. Толерантный ты наш.

– На фига?

– О господи, держите меня семеро! Делай, что тебе говорят! – страдальчески поморщился Мешок и тут же, вскинувшись, изобразил предупредительный жест, означающий полную тишину. После чего напряженно вслушался в гарнитуру передатчика, прикрепленную к уху.

– Да, Коля, на приеме!.. Где?.. Принято: Публичка. На подходе – Катькин садик… Сергеич, всё понял?

– Понять-то понял, – не отрывая взгляда от дороги, кивнул водитель. – Вот только… Нам бы сейчас направо уйти, а здесь поворот запрещен.

– Старый, ты меня пугаешь. Разве не ты всегда учил, что тормоза придумали трусы, а дорожные знаки – коррумпированные гаишники?

– Вот они там и стоят. Под знаком.

Мешок всмотрелся: действительно, впереди, у перекрестка Садовой с Невским отчетливо маячила парочка ДПС-ников.

– Да-а, похоже, это я накаркал. Ладно, чего уж теперь: нарушать – так с музыкой. Давай, трави помалу.

Приказы начальства, как известно, обсуждению не подлежат. Поэтому прямо на глазах у изумленных сотрудников ДПС служебная маршрутка нахально ушла под запрещающий знак и спокойно вырулила на Невский.

– Судя по охреневшим лицам, гайцы слегка удивлены, – прокомментировал манёвр Сергеич.

– Как бы они за нами не подорвались. Испортят, черти, всю малину.

– Не бери в голову. У нас сегодня алиби железобетонное. Ежели чего, скажем: беременную экстренно в роддом везем.

Мешок снова тревожно посмотрел в сторону Анечки – похоже, той было совсем худо.

– Типун тебе на язык! – пробормотал Мешок, отводя виноватый взгляд. «Идиот! Надо было настоять и в приказном порядке отстегнуть девчонку от поездки», – мысленно укорил он себя, но уже в следующую секунду с лирического лада переключился на рабочий: – Так, народ, собрались! На горизонте – госпожа Извицкая.

– Где? – подавшись вперед, напрягся Тарас.

– Вон, справа по борту, видишь: баба – зеленый верх, белый низ? С мороженым?.. Ага, а вот и наш красавец… Загорел, похоже, даже поправился… Так, Сергеич, давай аккуратненько перестраивайся. И постарайся попасть под красный.

Мешок достал из кармана мобильник и принялся тыкать в кнопки телефона, приговаривая при этом:

– Потерпи еще немножечко, Анюта, ладно? Теперь уже совсем скоро приедем.

И трудно было понять, кого он сейчас в большей степени успокаивал – беременную девушку или самого себя?..

…Алла Извицкая медленно шла по запруженному Невскому в близком к истерике состоянии. Послушно купленное по совету Мешка мороженое обильно капало с рук на сумочку и асфальт, но Алла этого не замечала. Ей было страшно. Не рискуя оборачиваться, она, тем не менее, чувствовала, что Монах продолжает неотступно следовать за ней – его невидимый ненавидящий взгляд холодил ей лопатки, отчего тело покрывалось липкой гусиной кожей.

В недрах сумочки заверещал мобильный телефон. Подрагивающими пальцами Извицкая достала трубку и испуганно ответила:

– Слушаю.

– Алла Валерь…Валерьяновна! Все в порядке, мы на месте. Теперь внимательно: сейчас, немного не доходя до Аничкова моста, вы остановитесь и проголосуете маршрутке номер… секундочку… номер 283-К. Когда она притормозит, сразу садитесь. Но! Обязательно на сиденье рядом с водителем! Далее расплачиваемся, не оборачиваемся и спокойненько едем. Вам всё понятно?

– Да, – прошептала Алла, нервно сглотнув подступивший к горлу ком, и отключила трубку.

Она тут же подошла к краю тротуара и принялась растерянно крутить головой в поисках спасительной маршрутки, стараясь не встречаться глазами со своим преследователем. Выхватив, наконец, в потоке машин заветный номер, Извицкая отчаянно замахала рукой. Всё это время держащийся метрах в тридцати от нее Монах невольно ускорил шаг.

Маршрутка притормозила, и Алла рванула на себя дверцу с такой силой, что сломала ноготь на указательном пальце. Но тут уже было не до маникюра! Усевшись рядом с водителем, так и не выпуская из рук окончательное потёкшее мороженое, она попыталась закрыть дверь, но словно бы наткнулась на невидимую преграду. Извицкая скосила глаза, и – сердце со свистом ухнуло в пятки: глумливо ухмылясь, возле «Газели» стоял Монах с явным намерением устроиться рядом. Аллу откровенно затрясло, она беспомощно обернулась к водителю, и умница Сергеич с ходу сообразил, как разрулить эту непростую ситуацию:

– Слышь, браток, – беспечно обратился он к Монаху. – У меня тут сумка с инструментами. Лезь в салон – местов полно.

Монах недовольно отступил. Толкнув в сторону массивную дверь, ведущую в салон, он цепким взглядом обвёл сидящих внутри «пассажиров». И если индифферентные морды двух мужиков ему решительно не понравились, то вот наличие беременной Анечки немного успокоило. Так что, секундно поколебавшись, Монах все-таки залез в салон и уселся на диванчик сиденья – затылком к Извицкой, а к «гоблинам», соответственно, лицом. Нехорошо сел. Для оперов – крайне неудобно.

– …Вы ведь до Ладожского вокзала едете? – сунулась в салон запыхавшаяся тётка с огромным букетом цветов. Вот только её здесь сейчас и не хватало!

– Нет-нет, – поспешно замотал головой Тарас.

– Как это нет? – возмутилась тётка. – Это же 283-я?

В воздухе подвисла «качаловская пауза».

Монах насторожился.

– Едем-едем, дверь закрывайте, – в очередной раз выкрутился Сергеич, понимая, что вслед за тёткой в маршрутку могут набиться и другие случайные товарищи. – Поживее, тут стоянка запрещена.

– У меня у дочки поезд через двадцать минут. Как думаете, успеем? – уточнила тётка, усаживаясь.

– Успеем. Повсюду успеем, – буркнул Сергеич и дал по газам…

…Теперь исходная позиция сделалась совсем уж дрянной – усевшаяся впереди тётка со своим букетом не просто перекрыла обзор, но и максимально ограничила доступ к телу Монаха. Глянув в зеркало салона, Сергеич увидел, как Мешок незаметно переглянулся с Тарасом, давая понять, что при такой партитуре первым вступать будет он. Выждав несколько секунд, водитель снова подыграл своим:

– Оплата при входе. За проезд передаем!

Извицкая вздрогнула и принялась суетливо рыться в сумочке в поисках денег – с тающим мороженым в руках сделать это было совсем не просто. Тем временем Монах достал из внутреннего кармана смятый полтинник, привстал, согнувшись, и протянул Сергеичу купюру.

– Держи, шеф. За двоих – меня и даму, – усмехнулся он, адресуя насмешку мгновенно съежившейся при звуках его голоса Алле.

– Если за двоих, тогда еще два рубля. Проезд – 26,– прокомментировал Сергеич, не поворачивая головы.

Монах, не меняя согнутой позы, свободной рукой сунулся в задний карман джинсов за мелочью и в этот момент Мешок прыгнул ему на спину, пытаясь с ходу заломить кисть руки на болевой.

Получилось. Почти. Если бы маршрутку в очередной раз не тряхнуло и оба, сцепившись, не рухнули в проход между кресел, сопровождаемые истошным бельканто обалдевшей тётки с букетом. Свободной рукой с так и зажатой в кулаке пятидесятирублевкой Монаху удалось перевалить через себя Мешка, но закрепить этот временный успех он не смог – мощным ударом с ноги в лицо Тарас отправил его в глубокий нокаут. После чего шустро вынул браслеты и отлаженным движением приковал Монаха к ножке кресла.

– Ну, как там у вас? Всё? – поинтересовался Сергеич.

– Ага, – бодро отрапортовал Тарас. – Клиент упакован.

– Очень вовремя.

– В каком смысле? – буркнул Мешок, поднимаясь с пола и отряхивая брюки.

– Гайцы все-таки обиделись. Беспощадно требуют остановиться.

– Ну, раз беспощадно, тогда тормози.

Маршрутка прижалась к тротуару. Мешок вылез из салона и двинулся в сторону машины ДПС, провожаемый взглядом беззвучно рыдающей Извицкой. Мороженое у неё окончательно растаяло большой лужицей на белых брючках, а его вафельная оболочка рассыпалась мелкой крошкой…

…Гайцов было двое. Тот, что постарше, явно страдал от ожирения, а потому, по причине жары, беспрерывно прикладывался к бутылке с минералкой. Другой – совсем еще салабон – смотрел на Мешка строго, почти испепеляюще. Было видно, что игры в крутых гаишников ему всё ещё доставляют истинное наслаждение.

– Парни, тысяча извинений! Вот честное слово: по-другому не вытанцовывалось, – с ходу начал извиняться Мешок и помахал перед носом молодого удостоверением. – Старший оперуполномоченный по особо важным делам майор Мешечко.

Старшо́й отреагировал на это объявление хмурым кивком головы – скорее всего, чего-то подобного от столь борзых маршруточников он и ожидал. А вот молодой всмотрелся в ксиву с неподдельным интересом:

– Ну, ГУВД это понятно… А вот Г-О-Б-Л-П-Г-С… Это что ж за зверь такой?

– Группа по обеспечению безопасности лиц, подлежащих государственной защите, – пояснил Мешок. – Сокращенно, «гоблины».

– Оно и видно, что гоблины, – недовольно буркнул старшо́й. – Что, думаете, если ксива на руках, можно просто так по городу без правил ездить?

– Просто так нельзя, – покладисто согласился Мешок. – Но так мы и не в кино торопились… У меня там, в салоне, хрюн, объявленный в федеральный розыск. За двойное убийство, к слову сказать.

– Ну, тады извиняй, майор. Сам понимаешь, не часто встретишь ментов, рассекающих по Питеру на маршрутке. Что ж вам, на задержание, нормальной машины не выделили?

– Мы и этот-то пепелац с боем выбили… Слушай, дружище, водичкой не угостишь? А то упрел на ухабах, от вас убегаючи.

– Не вопрос. Приобщись, – старшо́й протянул Мешку бутылку, и опер сделал парочку жадных глотков.

– Уф-ф, ляпота!

– Андрей! Сюда! Скорее! – взволнованно прокричал высунувшийся из маршрутки Тарас.

– Блин, что там у них еще стряслось? Извиняйте, парни, пойду поинтересуюсь.

Мешок торопливо направился к своим, забыв вернуть старшо́му его бутылку…

…Анечка лежала на диванчике переднего сиденья и тихонечко постанывала. Вокруг нее, причитая, хлопотали Извицкая, тётка с букетом и Сергеич. Последний в данный момент сосредоточенно рвал на части какие-то тряпки, которые тётка заботливо подкладывала под девушку. Рядом, всем мешая, беспомощно суетился Тарас. И лишь Монах не принимал участия во всей этой кутерьме – свободной рукой он размазывал кровь на лице и сквозь зубы матерился.

– Анюта, укачало, да? Может, водички? – Мешок встревоженно протянул девушке бутылку экспроприированной у гайцов воды.

– Не надо, – отводя его руку, сурово приказала тётка. – Водички у нас здесь и так достаточно.

– Это вы о чём?

– Воды у нее отходят, вот о чем! И надо же было додуматься: девку в таком состоянии по жаре, да еще в этой консервной банке, за преступником таскать!

– А вы… вы уверены? Вы что, врач?

– Я – мать, – сказала как отрезала тётка и недовольно обернулась к остолбеневшему от происходящего Тарасу: – Ну что стоишь пялишься?! «Скорую» вызывай быстрее!

– Погодите! – только сейчас дошло до Мешка. – Какая на фиг «скорая»?! Да пока она доедет… Здесь же Снигиревка рядом… А ну-ка, пропустите…

Мешок осторожно поднял обоих (Анечку и её рвущегося на свободу первенца) на руки и понёс к машине ДПС, крича на ходу:

– Парни, разворачивайтесь. Нам на Маяковского нужно! Срочно! И мигалку, мигалку включите!

Обалдевший молодой гаишник кинулся к служебной машине и, распугивая прохожих, развернулся, зарулив на тротуар. Его старшо́й распахнул дверь и помог разместить Анечку на заднем сиденье. Туда же забрался и Мешок: устроив голову девушки у себя на коленях, он судорожно принялся опускать стекло, чтобы хоть немного проветрить насквозь прокуренную гайцами машину.

– Ну, с Богом, девонька! – сунулась в окошко тётка и пихнула в салон свой роскошный букет. – Езжай, рожай своего богатыря!

Анечка, с заметным усилием, благодарно улыбнулась. Старшо́й включил мигалку, и гаишная машина, остановив встречный поток, подорвалась в направлении Снигирёвки.

– А откуда вы знаете, что у нее мальчик будет? – поинтересовался у тётки подошедший Тарас.

– От верблюда, – огрызнулась та. – Ох, до чего же вы все, мужики, тупые! Ладно, пошла я на метро. Всё равно на вокзал опоздала.

– Может, вас подвезти?

– Нет уж, спасибо. С вашей помощью я теперь еще долго ни в одну маршрутку не сяду.

Махнув рукой, «пассажирка поневоле» двинулась в сторону площади Восстания, а Тарас возвратился к нервно курящему рядом с пепелацем Сергеичу.

– Ну чего, рулим в контору?

– Погоди, сейчас оэрбэшники подскочат. Я им, на всякий случай, наши координаты продублировал. А то, боюсь, молодой опять не сообразил… Вот заберут смежники своего красавца – тогда и поедем… Ты мне лучше скажи: за фига ты 283-й маршрут нацепил? Невский от Заневского отличить не можешь?

– Да там, как назло, перенос был, – взялся оправдываться Тарас. – «За», потом «черточка», а уже потом «Невский», на следующей строчке. Не заметил.

– Не заметил! Хорошо тетка с крепкими нервами попалась. А то бы еще одну клиентку пришлось в больничку везти…

Помолчали.

– …Ну что, Тарасик, осиротела наша контора по женской части, а? Теперь Анютка к нам только годика через два вернется. Да и то, если вернется еще.

– Думаешь, возможен летальный исход?

– Тьфу на тебя, идиот, – досадливо сплюнул Сергеич. – Ты чего городишь-то?! Я имел в виду, что, пока в декрете сидит, сто раз подумает, возвращаться ли обратно. В наше… шоу долгоносиков.

– А-а… Так у нас ведь еще Наташка есть.

– Ну, с этой-то немного проку. Себе на уме девка.

– Зато красивая.

– Разве что. Вот только на нее, на красивую, где сядешь, там и слезешь… Э-эх, нам бы такую как наша Анечка найти. Вот только, где ж ее найдешь такую?

– Это точно, – вздохнув, согласился Тарас.

Метрах в десяти от маршрутки с особым шиком остановилась навороченная «ауди». Сергеич внимательно всмотрелся:

– О, кажись, смежники подъехали… Точно, они… Ну всё, иди, выгружай дрова. Ты его там как, не слишком уделал?

Вопрос сей был задан далеко не праздно – малороссийская природа наградила Тараса косой саженью в плечах и здоровенными кулачищами. По этой причине его мощная фигура «семь на восемь» неизменно внушала уважение и опаску у субтильных мужчин, равно как восторг и желание у легкомысленных женщин.

– Да нет. В самый раз, – мотнул головой Тарас и полез в пепелац за трофеем…

Санкт-Петербург,

3 июня 2009 года,

среда, 08:32

На сковороде зычно шкворчала яичница, призывно сияя в пять маленьких жёлтых лун. Супруга подполковника Золотова мелко рубила острым ножом пряную зелень, готовя нехитрый завтрак для мужа.

– Лидк, – донёсся из трехкомнатных кулуаров командирский басок благоверного. – Ты не помнишь, куда я вчера засунул ключи от машины?

– Прихожая. Зеркало. Верхний ящик, – не поворачивая головы, проложила азимут супруга.

– Там я уже смотрел.

– Значит, плохо смотрел.

Через пару секунд из прихожей донеслись звуки археологических раскопок, и вскоре на пороге кухни возник счастливый обладатель потерянных и вновь обретенных ключей. Безупречно выбритый, с благородной сединой на висках, в идеально отглаженных брюках и в безукоризненно белой рубашке, подполковник Золотов сейчас походил на собирательный образ киношного голливудского полисмена. В ранге не ниже начальника полиции округа, а то и штата. Многочисленные давние шрамы от порезов бритв и скальпелей карманников на кистях обеих рук лишь добавляли этому образу должной брутальности.

– Странно, и как это я их сразу там не нашел? – задумчиво проговорил Золотов и пихнул ключи в карман брюк.

– Ничего странного, – пожала плечами супруга. – Типичный случай похмельной заторможенности реакций организма.

– Да ладно тебе. Я был как стеклышко.

– Ага, как стеклышко в нашей спальне. Которое ты уже два месяца как обещаешься помыть.

– Лидк, веришь-нет, вот буквально завтра и займусь. Слово офицера!

– Ты хотел сказать: «слово пенсионера»?

– Спокойствие, только спокойствие! До перехода в новый социальный статус у меня еще осталось, – Василий Александрович посмотрел на часы, – …осталось 8 часов и 46 минут… Ну всё, я полетел.

– Сто-о-ять! – моментально встала в позу «руки в боки» супруга. – Кру-у-гом! Марш за стол!

– Лидк, да не хочу я есть! – взмолился Золотов. – Вчера с нашими бонзами на неделю вперед брюхо набил. Китайским, будь он неладен, фастфудом… Представь, ресторан – четыре звезды – обыкновенного соленого огурца принести не могут! А деньжищ угрохал – у-у!

– Сам виноват. Нет чтобы уйти на пенсию как все, по-человечески…

– А по-человечески – это как? С общим собранием, с зачитыванием дарственного адреса, торжественным приемом в совет ветеранов и вручением ценного подарка «лыжи беговые»?! Нет уж, увольте. Я вчера последнюю повинность перед «генералами» отбыл, проставился. А сегодня хочу спокойно посидеть со своими… В своем, пока еще, отделе.

– И с соленым огурцом, – ехидно докончила Лида.

– В том числе. Скажешь, не имею права?

– Имеешь. Но только после того, как съешь хотя бы яичницу!

– Лидк, но ведь я действительно горю! А у меня привычка, она же – одиннадцатая заповедь: не опаздывай.

– Ничего страшного. Это как раз та привычка, от которой можно начинать потихонечку избавляться.

– А знаешь, что говорили по поводу привычек арабские мудрецы? «Тот, кто меняет свои привычки, уменьшает свое счастье». Вот ты думаешь, почему я двадцать… двадцать с гаком лет не меняю спутницу жизни? Да потому что привык. И не хочу уменьшать своего счастья. Философия!

– Золотов, я тебя сейчас прибью! А ну-ка быстро сел и приступил к приему пищи!

– Яволь, мон женераль! – вздохнув, уселся за стол Золотов. В следующий миг перед ним была выставлена сковородка с дымящейся яичницей, щедро приправленной салом, сыром и зеленью. Василий Александрович покорно взялся за вилку и нож.

– Вот так-то лучше. Тоже мне, философ огуречный… Ольга-то будет сегодня?

– А як же! – с набитым ртом подтвердил Золотов.

– Привет ей передавай, что-то давненько она к нам не заглядывала. Как там у неё дела?

– На днях Дениску в лагерь пионерский… или как они сейчас называются?.. отправляет. Сегодня с утра должны были на медосмотр поехать.

– А на личном фронте?

– Да, похоже, всё по-старому. Как на Западном, без перемен. Другое худо: настроение у нее в последнее время какое-то…

– Какое?

– Такое, знаешь… – задумался Золотов, – …словно бы чемоданное.

– Вот и слава богу! Наконец и до нее дошло!

– Чего дошло?

– А то, что негоже молодой, здоровой, образованной, симпатичной девке, да еще и с ребенком на руках, с твоими архаровцами хороводиться. Ладно сам, черт старый, всю жизнь по чердакам, подвалам, подворотням. Ширмачи, щипачи, форточники… Блатные, цветные… Тьфу, пакость… Но ей-то сколько можно голову дурить этой вашей «романтикой улиц»?!

– Ну, началось! – недовольно поморщился Василий Александрович. – Старые песни о главном… Я тебе сто раз говорил: Ольга – она настоящий опер. У нее – прирожденный талант к сыскному делу, способна ты это понять или нет?!

– Нет, не способна. У женщины есть только один прирожденный талант – быть женой, быть матерью. А целыми днями по рынкам, по трамваям да по помойкам за карманниками рыскать – это не талант. Это… это… самая натуральная дурь и блажь. И, кстати сказать, ее бывший муж… Володя, кажется?.. такие вещи очень хорошо понимал.

– Потому и сбежал от них. Так, что ли?

– Не сбежал, а ушел! – уточнила Лида. – А ушёл, потому что ему нужна была женщина! А не баба с яйцами, в которую твоя Ольга обязательно превратится, если задержится в вашем богоносном заведении еще хотя бы на пару лет… И, к слову, это еще большой вопрос: кто от кого ушел. Лично у меня по этому поводу имеется несколько иная версия событий.

– Всё сказала? – слегка повысив голос, резковато поинтересовался Золотов. – Тогда теперь я скажу. Во-первых, мне неважно: кто в данном случае был инициатором развода. Но я твердо знаю, что этот ее Володя в первую очередь всегда думал о себе любимом, затем – о своем бизнесе, о своей маме, о Дениске и только где-то ближе к концу списка – о жене. Во-вторых, этой молодой, как ты говоришь, девке месяц назад стукнуло тридцать два. Думается, в этом возрасте человек вправе сам за себя решать – за кем в этой жизни таскаться и с кем хороводиться. И, наконец, последнее: в нашей стране, где сплошь и рядом бал правят исключительно пидоры, баба с яйцами – это далеко не худший вариант. Равно как и образ жизни… У меня всё…

С этим словами подполковник отодвинул от себя пустую сковороду и, уже расслабленно, сменив интонацию на примирительную, попросил:

– Лидк, будь человеком – кваску плесни, пожалуйста…

* * *

…На Юго-Западе Петербурга, кварталы которого ортодоксальные старожилы и за Питер-то не считают, троллейбус – весьма востребованный вид транспорта. После маршруток, конечно. Все дороги отсюда, так или иначе, ведут лишь в одну сторону – к метро. Вот именно туда сейчас и направлялись оперуполномоченный «карманного» отдела Ольга Прилепина и ее восьмилетний сын Денис.

В переполненном, утрамбованном под самое не могу телами троллейбусе места им, как водится, никто не уступил. Восемь лет – это вам не грудничок какой, своими ножками вполне постоит. Вот сплющенный со всех сторон Денис стоически и стоял. Устав смотреть в окно, пейзажи за которым были давно изучены вдоль и поперёк, он сосредоточился на сидящей перед ним дородной матроне и в какой-то момент, довольно громко, выдал:

– Тётя, у вас сумочка открыта. А карманники не дремлют.

Смутившись, Ольга недовольно шикнула на сына: мол, прекрати немедленно, стой спокойно. Однако матрона, спохватившись, закрыла сумку и с приторным умилением посмотрела на Дениса. Порывшись в стоящей на коленях сетке, она выудила пакет с сушками и приветливо протянула со словами:

– Спасибо, мальчик. На вот, возьми сушечек, угощайся.

Дениска смело цапнул пару сушек и деловито убрал их в карман.

– Вот и умница. Дома, с чаем попьешь. Любишь чай пить? – просюсюкала матрона.

– Чай не водка, много не выпьешь, – авторитетно прокомментировал восьмилетка.

Окружающие посмотрели на них с явным интересом, и Ольга, смутившись еще больше, назидательно прошипела:

– Денис, прекрати говорить всякую ерунду.

– Ма, а мы скоро приедем? Я писать хочу, – не убавляя громкости, заявил дитёныш.

– Скоро. Терпи!

– А я не хочу терпеть.

– Что значит «не хочу»? Почему?

– Потому что терпила – хуже мента.

Окружающий народ уже откровенно похохатывал и теперь с любопытством смотрел не столько на ребенка, сколько на непутёвую мамашу, продукт воспитания которой отмачивает такие занятные корки. Злая раскрасневшаяся Ольга молча потянула сынишку-болтунишку на выход. Благо до метро они уже почти дотряслись.

* * *

Золотов приткнул свою «шкоду» на милицейской парковочке на Захарьевской и, козырнув знакомому гаишнику, прошел к подъезду, рядом с которым красовалась внушительных размеров табличка «Милиция общественной безопасности ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области».

На входе, у вертушки постового, в ожидании разовых пропусков, как всегда, толпилось несколько человек. Заступившая на сутки прапорщица Татьяна, завидев Золотова, быстро разогнала страждущих и, приветливо улыбнувшись, вытянулась во фрунт.

– Здравия желаю, господин подполковник!

– Вольно! – подыграв, скомандовал Золотов. – Вот только господа, Танечка, они в Париже. А лично меня отныне устраивает обращение «дядя Вася» – скромно, категорично и со вкусом.

– С дембелем вас, Василий Александрович. Если честно, завидую завистью лютой.

– Брось, чему тут завидовать?

– Как чему? Я, когда подумаю, что мне до двадцати календарей еще тринадцать лет и семь месяцев, так просто дурно делается.

– Знаешь, Танюш, лучше тринадцать и семь до пенсии, чем столько же – до собственных похорон.

– Да ладно вам прибедняться-кокетничать. Вы у нас еще мужчина в самом соку.

– Тогда, скорее уж в собственном соку, – усмехнулся Золотов. – Ты сегодня во сколько меняешься? Заглянешь к нам, часиков в шесть?

– Посидим, поохаем?

– Вроде того.

– Обязательно загляну, – пообещала Татьяна. – В шесть не смогу, но вот часиков в девять… Чур, за мной – белый танец.

– В таком случае за мной – белое вино.

– Ну у вас и память, Василий Александрович, – искренне изумилась прапорщица.

– Да пока, слава богу, не жалуюсь…

Золотов миновал вертушку и направился к лестнице. Дождавшись, когда он минует первый пролет и скроется за поворотом, дежурная сняла трубку внутреннего телефона и набрала три цифры:

– Это постовая. Золотов приехал. Поднимается к вам. Встречайте…

…Василий Александрович привычно толкнул дверь кабинета и… от неожиданности застыл на пороге. Нет, конечно, в этот день он ожидал от своих подопечных какого-то сюрприза с подвохом. Но чтобы такого!

Народу в кабинете набилось человек пятнадцать. Выстроившиеся полукругом сотрудники на открытие двери отреагировали дружным гулом, восторженным свистом и аплодисментами. Посредине комнаты, на охапке накачанных гелием воздушных шариков, в подвешенном состоянии парил новенький кожаный рюкзак, стилизованный под «старорежимный кошелек» с застежкой сверху крест-накрест. На спинке рюкзака золотой ниткой была вышита надпись: «Не все те Золотов, что блестят».

Степан дал отмашку, и народ – а-капельно и нестройно – затянул куплет самопальной песни на популярный мотив глубоко почитаемого Золотовым покойного Юрия Визбора:

Василий Александрович растроганно слушал песню, чуть привалившись к дверному косяку. Сердце предательски сжималось, а к горлу подступал ком. «Не хватало еще расплакаться при всех!» – поймал себя на мысли Золотов и стиснул волю в кулак. А народ продолжал выводить душевно:

Степан взмахнул рукой, делая знак собравшимся затихнуть, и, выдвинувшись вперед, начал «толкать речугу». Он вообще был большой мастак на такие штуки. Не зря сотрудники «карманного» за глаза называли его «наш Цицерон»:

– Господин-товарищ-барин! Позвольте мне, по поручению коллектива работников депо по эксплуатации и ремонту карманной тяги, вручить вам этот скромный, но очень полезный подарок. В него можно класть – всё что хочешь. Но особенно сей предмет станет незаменим при поездках на дачный участок, от которых вам отныне уже не отвертеться, прикрывшись срочным вызовом в Главк, а также при походах в собес за пенсией. Которая, смеем надеяться, будет столь же велика, как и любовь к вам всех собравшихся в этой зале… Подполковнику Золотову, виват!

По этой команде несколько сотрудников оглушительно выстрелили заранее приготовленным шампанским, и далее начались характерные подобным моментам суета и сумбур. Народ полез обниматься-целоваться с «именинником», у наиболее сентиментальных барышень на глазах выступили слезинки. Впрочем, Золотов и сам еле сдерживался. С трудом перекрикивая гомон и гул, слово взял заместитель по личному составу Игорь:

– Ша, народ!.. Да дайте же сказать!.. Я хочу поднять этот хрупкий пластиковый бокал за Василь Саныча. Человека…

– …и парохода! – насмешливо подсказали из народа.

– Попрошу не перебивать! – огрызнулся Игорь. – И, к вашему сведению, подполковник Золотов – это не пароход. Это – линкор, эсминец…

– …ракетонесущий крейсер!

– Во! Крейсер – самое правильное слово. Ведь что такое есть, к примеру, крейсер «Аврора»? Это – часть истории. Здесь – истории с большой буквы «И»… Кто-то из великих сказал: «В истории остается не человек, а легенды о нем». Так вот, в нашем славном подразделении о подполковнике Золотове сложено столько легенд, что место в истории с большой буквы «И» ему давно и прочно забронировано. Вот за это я и предлагаю выпить. Ура!

Народ одобрительно загудел и кинулся чокаться.

– И еще!

Игорь взял со стола свою рабочую папку из кожзама и вытащил из нее нечто, свободно уместившееся в кулаке. Сжав локтем папку под мышкой, он подошел к Золотову и, таинственно улыбаясь, произнес:

– А это, Василь Саныч, тебе мой персональный подарок.

С этими словами он разжал кулак, демонстрируя Золотову и окружающим девственно-новую, запечатанную пачку старых советских бритвенных лезвий.

– Мать моя женщина! «Спутник»?! – ахнул Василий Александрович, аккуратно вскрывая пачку и извлекая на свет раритетное стальное лезвие. – Откуда?! Я думал, таких уже и на свете нет.

– Вещь действительно антикварная, – подтвердил Игорь, улыбаясь. – В общем, Василь Саныч, если ментовской пенсии тебе все-таки будет не хватать – ты знаешь, что надо делать.

Под одобрительные аплодисменты Золотов сжал замполича в крепких объятиях, которые, как успели отметить многие, затянулись чуть дольше положенного в таких случаях церемониала. Наконец, Василий Александрович выпустил Игоря и, обращаясь к народу, жульмански прищурившись, объявил:

– Помнят, руки-то! Помнят, родимые! Эх, какая сталь была! Разве с нынешними «жилетами» сравнишь?!

Эта золотовская реплика осталась не вполне понятой, так что народ недоуменно воззрился на своего начальника. И тогда Золотов, продолжая держать в правой руке лезвие, левой вынул из кармана брюк записную книжку, торжествующе протянул ее Игорю и молча показал глазами на папку, которую тот по-прежнему продолжал сжимать под мышкой. Только теперь осознав произошедшее, народ дружно зашелся в припадочном смехе: одна из стенок папки была классически взрезана по всей длине. «Спутник» действительно оказался хорош. Но и Золотов-то каков!

– Вы что же это, господин без четверти минут пенсионер, творите, а? – слегка обидевшись, досадливо протянул Игорь. – Бли-ин, такую вещь испортил! На кошках надо тренироваться, на кошках! А не на добропорядочных коллегах!

– Не переживай, Игореха, я тебе свою отдам, – похлопал его по плечу Василий Александрович. – Мне теперь всё едино без надобности. Вон, с рюкзачком буду ходить. Как тинейджер… Всё, народ. Сейчас ничего говорить не буду: благодарности, слезы-сопли оставляю на вечер. Напоминаю: в 18:00 – чтоб как штыки. А сейчас, все в сад – по коням и по карманам. Разбежались.

Народ, на ходу допивая шампанское, шумно потянулся к выходу. А делегированный личным составом Степан подошел к Золотову с мучающим всех вопросом:

– Василий Александрович! Из ставки Гитлера доходят слухи, что вчера вы имели возможность лицезреть своего таинственного преемника на капитанском мостике нашего непотопляемого «Титаника». Мимолетными впечатлениями не поделитесь?

– Преемник есть лицо, принявшее что-либо от кого-либо. Поскольку ни в какие бартерные отношения с вашим новым начальником я не вступал, термин «преемник» в данном случае не вполне уместен.

– И все-таки, что он за фрукт, этот Маклаков? – Отвязаться от Степана было не так-то просто. – А то в народе разное гутарят. Но тональность всё больше – минорная.

– Стёпа, без комментариев, – поморщился Золотов. – О начальстве – либо хорошо, либо ничего. Тем более, сегодня есть отличная возможность составить собственное впечатление – Антон Николаевич собирался наведаться на нашу скромную пьянку.

– А зачем нам кузнец?

– «Кузнец», позиционируя себя как либерал, желает начать знакомство со вверенным ему коллективом в неформальной дружеской обстановке. Без галстуков.

Догадавшись по выражению лица Золотова, что с новым начальником не всё так просто, Степан пробурчал досадливое: «Ну-ну, поглядим», – и потянулся вслед за остальными.

– Олька! – выцепив взглядом, притормозил свою крестницу Василий Александрович. – Слушай, тут на днях моя старуха на Кондратьевский рынок моталась. Говорит, на 14-м маршруте вроде как Эсмеральду видела.

– Исключено! Эсмеральде, минимум, три года должны были присудить. У нее ведь на момент задержания еще прежнее условное не было снято.

– То, что должны были, – это факт. Но ты же знаешь, как у нас любят либеральничать с многодетными мамашами. Словом, посмотри при случае. Если все-таки встретишь, передай, что, если она снова возьмется последние десятки у стариков по авоськам шакалить, я ей лично коробок с героином подброшу. Невзирая на статус матери-героини.

– Хорошо, Василий Александрович, – улыбнулась Ольга. – Если увижу – обязательно передам.

– Да, и еще одно, – чуть замялся Золотов.

– Что?

– Ладно, иди, работай. Потом, вечером поговорим…

* * *

– …сказать по совести, там – в чистом виде обоюдка. Рыночным ведь тоже наваляли будь здоров. У одного челюсть сломана, а рёбер – так вообще никто не считал. Но у Лелюка черепно-мозговая с обширным кровоизлиянием в мозг. Вторую неделю в коме, и, чем всё это закончится, никто из врачей пока сказать не берется.

– Что, так мощно заслали? – поинтересовался Мешок. Для служебных, не требующих массовости разъездов, он предпочитал пользоваться своей машиной и в данный момент вёз следователя прокуратуры Олега Викула в адрес клиентки, которую им было предписано взять под контроль и опеку. На заднем сиденье вольготно развалился оперативник «гоблинов» Ильдар Джамалов. Не принимая участия в разговоре начальства, он лениво гонял шарики на дисплейчике мобильного телефона. Вот уже несколько месяцев кряду то было любимое его времяпровождение.

– Да нет, просто упал неудачно, – пояснил Викул. – Шарахнулся затылком о поребрик, и – всё: приплыли тапочки к обрыву. Я думаю, чебуреки сами такого не ожидали…

– Слышь, земляк! – неожиданно среагировал на обидное Джамалов. – Я тебе не как коллега, а чисто как чебурек, очень советую: в компании с малознакомыми людьми – следи за базаром. Иначе – хлопоты лишние могут быть. А они тебе надо?

– Извини, машинально вырвалось, – спохватился виновато Викул.

– Это плохо, что машинально. Машинальность в мыслях и действиях… э-э… притупляет остроту и свежесть восприятия жизни.

Пережевав услышанное, следователь потрясенно обернулся сначала на Джамалова, а затем перевел удивленный взгляд на Мешка:

– Ни фига себе у тебя кадры служат!

– А ты как думал?! У Ильдара отец – кандидат исторических наук, в Этнографическом музее работает. А у него самого, между прочим, четыре курса востфака. Тюркские народы изучал.

– Обалдеть!.. А чего доучиваться не стал? Всего-то один год дотянуть оставалось?

– Э-э… скучно стало, – отмахнулся Ильдар. – А ты, наверное, думал, что чебуреки только на рынке торговать могут, да?

– Слушай, я ведь уже принес свои извинения!

– Парни, кончайте свои пикировки, – вклинился Мешок. – Ты мне, Олег, лучше вот что скажи: ну, драка; ну, допустим, некий националистический окрас присутствует; ну, тяжкие телесные. Только… мы-то здесь с какого боку?

– Я ж тебе говорил: дело – на контроле МВД.

– Ну, таких потасовок по городу, как правило, на день по десятку эпизодов. Устанешь контролировать.

– А «как правило» и не нужно контролировать. Контролируют исключения.

– Хочешь сказать, что не за каждого избитого мальчика «велосипеды дают»?

– Во-во. В самый корень.

– И кто у нас в таком разе потерпевший?

– Племянник депутата городского парламента Свистунова… Так, Андрей, сейчас давай налево и во второй двор, до конца.

Мешок послушно завернул под арку.

– Всё, капец чебурекам, – подводя итог услышанному, мрачно констатировал Джамалов. – Теперь точно политику, экстремизм пришьют. Разжигание розни к социальной группе «родственники членов».

Машина въехала в нужный двор и, потыкавшись туда-сюда, зачалилась на единственном свободном асфальтовом пятнышке.

– Ильдар, ты как, с нами поднимешься? – спросил Мешок.

– Не, я вас лучше тут подожду, шарики погоняю. Вам же только подписать, туда-сюда-обратно?

– А с объектом охраны лично познакомиться не желаешь?

– Сколько лет? – уточнил Джамалов.

– Тридцать девятого года рождения, – объявил следователь.

– Не, не мой контингент. С дамочками а-ля матюр – это к Тарасу.

Мешечко демонстративно развел руками (дескать, «видишь, Олег, с каким борзым коллективом приходится работать?»), и они с Викулом вылезли из машины. А Ильдар, не испытывая ни малейших угрызений совести, устроился поудобнее и запустил на мобильнике новую игру…

* * *

…Звонить пришлось трижды. Наконец, из-за едва ли не картонной, держащейся на честном слове двери послышалось приглушенное старческое: «Кто?» – и Олег, поднеся раскрытое удостоверение к дверному глазку, доложился:

– Александра Яковлевна, это следователь прокуратуры Викул. – После чего уточнил, успокаивая: – Я был у вас на прошлой неделе, помните?.. Откройте, пожалуйста. Нам с коллегой необходимо с вами поговорить.

Замок скрипуче щелкнул, дверь приоткрылась, и показавшаяся на пороге старуха Демичева, смерив подозрительным взглядом Мешка, нехотя пригласила:

– Ну заходите, раз пришли. Только обувь снимайте – полы за вами мыть некому…

Из следов былой роскоши в двухкомнатной квартире Демичевой сохранились разве что высокие потолки. Да и те со временем, казалось, немного просели под тяжестью копоти прожитых и много чего повидавших лет. А то и столетий. Вокруг и во всём царили запустение и обветшалость, свойственные жилищам, в которых доживают свой век одинокие старики с мизерной пенсией. Шаркая ревматическими ногами, старуха провела гостей на кухню, где сиплым свистком вовсю надрывался засаленный чайник. Демичева дежурно предложила присоединиться к чайной церемонии и, когда Викул и Мешечко единогласно отказались, взялась заваривать не первой свежести пакетик для себя.

Олег опасливо присел на покосившуюся табуретку, достал из портфеля казенные бумаги и чуть брезгливо принялся раскладывать их на столе, по-хозяйски перед этим расчистив сантиметры места от нехитрой старухиной снеди. Мешок маячил в дверном проеме, не зная куда себя приткнуть, поскольку табуретов на кухне было всего два, а садиться на погрызенный грибком подоконник было явно небезопасно.

– Александра Яковлевна, – официальным тоном затянул Викул, – мною выписано определение о применении мер безопасности в отношении вас, как свидетеля, проходящего по уголовному делу № 26785 о нанесении тяжких телесных повреждений гражданину Лелюку. В соответствии с этим документом, специальное подразделение при ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области, которое представляет Андрей Иванович… прошу любить и жаловать… должно разработать и обеспечить меры вашей безопасности, предусмотренные Федеральным законом о защите свидетелей, – Викул протянул старухе бумаги. – Вот, внимательно прочитайте и распишитесь. Там, где галочка.

Демичева достала из кармана халата – свидетеля хрущевской оттепели – покоцанные очки, взяла в руки бумагу и попыталась вчитаться. Но уже через пару-тройку секунд недовольно отвела взгляд от текста и сварливо пробурчала:

– А что, чистописанию в нынешних школах больше не учат? Почерк – как кура лапой. Рецепты, и те разборчивей выписывают… Нормальным, человеческим языком можешь сказать, чего тут накарябано?

– Я ведь только что объяснил, – терпеливо пояснил Викул и запустил пластинку сначала: – В целях вашей безопасности…

– Это я поняла, что в целях, – перебила старуха. – Слава богу, еще не совсем из ума выжила. Так это что, охрану ко мне приставят или как?

– Андрей Иванович, будьте любезны, поясните гражданке.

– Нет, – выдохнул Мешок. – Охрану к вам приставлять не будут. Пока – не будут.

– Это почему так?

– Физическая охрана свидетеля предусмотрена лишь в тех случаях, когда органам следствия становится доподлинно известно о подготавливаемом в отношении защищаемого лица противоправном деянии, – скучно-казенным тоном принялся объяснять Мешок. – В вашем случае подобного рода информацией мы не располагаем. Поэтому, в отсутствие реальных угроз, мы пока ограничимся стандартными в таких случаях превентивными мерами. Как то…

– А то, что мне его дружки-чучмеки на рынке теперь прохода не дают, – это по-вашему не угроза?!

Мешок посмотрел на Викула, удивленно вскинув брови. В ответ на лице у следователя прочиталось: «Я ж тебе говорил – вздорная старуха. Ну, держись, щас начнется…»

– …Давеча на рынке, у Алика этого, честь по чести спрашиваю…

– На каком рынке? Кто такой Алик?

– Алекпер Магерранов, – пояснил Олег. – Торгует фруктами на Кузнечном рынке. Тоже участвовал в той драке. В настоящее время – на подписке.

– Безопасность, ты меня слушаешь или как? – напомнила о себе старуха.

– Я буквально весь обратился в слух, – изобразил неподдельный интерес Мешок.

– Вот я, значит, его спрашиваю: «Почём черешня?» А он: «Вали отсюда, бабка. Какая тебе черешня? Да я теперь тебе помидора гнилого не продам. Ты моего брата посадить хочешь, так вот пусть менты паршивые тебя черешней и угощают…» Это, по-вашему, не деяние? Или деяние, это если бы он мне гирькой своей подпиленной в лоб засандалил?

– Ну, на самом деле вы не далеки от истины, – вполголоса пробормотал следователь.

– Хорошо, мы проверим эту информацию, – примирительно сказал Мешок. – В случае подтверждения проведем профилактическую работу.

– Ага, а пока вы будете проверять, меня эти чучмеки прирежут. А что? Им это на раз-два! Вон, телевизор включите – каждый день в Дагестане кого-нить взрывают, насилуют…

– Александра Яковлевна, ну что вы такое говорите?! – взвился, не выдержав, Викул. – Во-первых, мы с вами все-таки не в Дагестане живем. Во-вторых, подозреваемыми по делу проходят азербайджанцы. Причем не какие-нибудь залетные, а официально зарегистрированные в нашем городе…

– Это еще надо проверить, кто их тут официально регистрирует. А то понаехали, понимаешь. Не европейский город, а кишлак какой-то. Впору снова переименовывать – в Путинобад, – продолжала гнуть свою линию Демичева.

Викул демонстративно проигнорировал явную крамолу и попытался продолжить отсчёт:

– И, наконец, в-третьих….

– А ты мне тут пальцы не загибай. Первых-вторых-третьих! Раз по закону положено меня охранять – так охраняйте.

– Ну так мы за этим к вам и пришли!!!

Похоже, следователь был уже близок к тому, чтобы взорваться, и Мешок поспешил перевести огонь на себя:

– Александра Яковлевна, поймите…

– Я уже 70 лет Александра Яковлевна!.. Безопасность! Вы бы лучше на улицах безопасность обеспечили! Тогда бы и охранять никого не пришлось.

– Александра Яковлевна, у вас есть мобильный телефон?

– Сроду не было. У меня, думаешь, что, пенсия сто тысяч? Мне и за обыкновенный-то, городской, такие деньжищи выкладывать приходится… Чтоб их там всех черти к себе прибрали, чубайсов этих!

– Понял, мобильного не имеется. В таком случае мы поступим следующим образом, – Мешок достал из кармана визитку и брелок с КТС. – Вот здесь телефон нашего дежурного. В случае необходимости… Ну, скажем, при возникновении экстренной либо просто какой-то нестандартной, скажем так, ситуации, сразу звоните – в любое время дня и ночи ваш звонок будет принят. А вот это… брелок тревожной сигнализации. С этой минуты всякий раз, когда будете куда-то выходить из дома, обязательно берите его с собой. Достаточно нажать красненькую кнопочку… вот здесь… и мои сотрудники примут сигнал и оперативно прибудут туда, где вы находитесь.

Старуха недоверчиво повертела брелок в руках и замотала головой:

– Не, не возьму.

– Почему?

– А вдруг где оброню-потеряю? Мне ж потом до конца жизни не рассчитаться.

– Александра Яковлевна! Ну что вы в самом деле?! – страдальчески запричитал Мешок. – Потеряете – и черт с ним! Выпишем вам новый, такой же.

– Что, тоже бесплатно?

– Абсолютно.

– Ну-ну, – скептически глянула на него старуха. – У нас вон медицина для блокадников тоже, говорят, бесплатная. А как пойдешь в поликлинику: за то – плати, за сё – обратно плати… Да ладно, ты особо-то брови не гни. Я ж не дура, понимаю каково тебе, молодому, красивому, стоять тут и со вздорной старухой разговоры разговаривать.

– Ну зачем вы так? Напротив, вы мне весьма…

– Не юли. Не люблю… Ладно, давай сюда свою штуковину. Какую, говоришь, тут кнопку нажимать?..

– ….Ай спасибо тебе, Олежек! Вот удружил, так удружил! – саркастически усмехнулся Мешок, выходя вместе со следователем из провонявшего кошками подъезда.

– А что я? Я ж не сам эту хреновину замутил, – виновато пожал плечами Викул. – Во избежание ненужных эксцессов приказали обеспечить, привлечь вас.

– Опять же, дабы задницу свою в случае чего прикрыть…

– Ну и это само собой. Понимаешь, Андрюх, Демичева, она ведь, по сути, единственный свидетель. Все остальные в полный отказ пошли: либо – типа, вообще ничего не видели, либо – что-то такое видели, но, кто конкретно ударил Лелюка, опознать не берутся. Дескать, все горцы на одно лицо, как тут запомнишь. Ясен пень – кому нынче охота заморачиваться?.. В общем, если вдруг и старуха в отказ пойдет – глухо дело. Ибрагимов вполне соскочить может…

Они подошли к машине, и Мешок требовательно побарабанил пальцами по стеклу. Задняя дверь приоткрылась, и из нее высунулась голова Джамалова:

– Чего-то вы долго. Всё? Едем?

– Кто едет, а кто и пешочком, на своих двоих.

– Не понял? Это вы, часом, не на меня намекаете?

– В чем в чем, а в интуиции тебе не откажешь, – усмехнулся Мешок. – Двинешься сейчас на Кузнечный… Да ладно, не криви морду, тут рядом… Пойдешь на фруктовый ряд, отыщешь там Алекпера Магерранова.

– На фига?

– Проведешь профилактическую беседу на предмет нашей героической старушки. Чтоб больше не обижали. А заодно поводи жалом: что там, к чему и как… Всё, Ильдар, давай, сворачивай свои игрушечки. А то уже в глазах шарики бегают…

* * *

Отдельческий банкет по случаю проводов на пенсию начальника «карманного» отдела подполковника Золотова клонился к закату. Была та стадия вечеринки, когда народ неминуемо распадается на кружки по интересам: кто-то продолжает звероподобно напиваться, кто-то ударился в пьяные дискуссии «за державу и профессию обидно». Немногочисленные, в основном пришлые, женщины (канцелярия, секретариат, бухгалтерия) все до единой были мобилизованы под медленный танец. Под грустнейшую балладу Тома Уэйтса именинник танцевал с Ольгой. И за весь вечер то был едва ли не единственный шанс поговорить по душам.

– …Олька, до меня доходят крайне странные сигналы. Вроде как ты рывок совершить задумала, а?

– Что, Ирка нашептала? – недовольно оглянулась Ольга на танцующую в паре с Игорем секретчицу отдела.

– Ты же знаешь – я своих источников не сдаю… И тем не менее: что ты имеешь мне сказать? По вышеозначенному поводу?

– Есть такие мысли, Василь Саныч. Пока лишь в форме протокола о намерениях. Но есть.

– А с кем протокол?

– С самой собой.

– Это хужее. Поделишься?

– Не сегодня. Обстановка – немножечко не та.

– Э-эх, вечно у нас так, – вздохнул Золотов. – За жизнь поговорить – времени нет, обстановка не та. А вот как выпить за нее, окаянную, – это всегда пожалуйста. В любой обстановке. Не считаясь со временем.

Золотов обвёл взглядом гуляющий народ: помимо замполича и Ирины рядышком топтались еще две танцующие пары. У этих, судя по интимной тесноте объятий, сегодня ночью явно намечалось «романтическое продолжение». Не рассчитав свои силы, на диванчике кемарили оперуполномоченные Андреев и Якивчук. Остальная публика продолжала кочегарить: либо шумно и просто так, либо – тоже шумно, но с «философским подтекстом». Среди последних заметно выделялись Степан и новый начальник «карманников» Антон Николаевич Маклаков. В данный момент оба были заметно выпивши. Но если Маклаков вполне себе держался (что даже странно, при его-то субтильности), то вот Степана заметно штормило. Василий Александрович невольно прислушался к их диалогу…

– …Ещё принц Фроли… Флериз… короче, какой-то там «…зель» говорил: беря на себя миссию правосудия, где-нить да нарушишь закон! – рубанул ладонью воздух Степан.

– Вот! Это-то меня в вас… здесь я в общем, так сказать, плане… в вас, в оперативных работниках, и пугает. Никогда не надо брать на себя чужих миссий. Ты опер?

– Я? – чуть оскорбившись уставился на Маклакова Степан. – Я – да!

– Вот и оперируй! И никаких лишних миссий на себя не бери. Тем более миссий чужих. Иначе – недолго и надорваться.

– То есть ты по жизни не надрываешься?

– Руководству, Стёпа, надо говорить «вы», – назидательно произнес новый босс. – Сегодня можно, но если услышу подобное завтра – накажу.

– Премного благодарен за предупреждение. Надо будет перед сном «Кодекс профессиональной этики сотрудника милиции» перелистать. Освежить ключевые моменты…

– Не передергивай! – поморщился Маклаков. – А что касается «миссии правосудия», она, так же как и миссия Тома Круза, в принципе невыполнима. Улавливаешь почему?

– Не-а, – честно признался Степан.

– Вот поэтому ты – простой опер, а я – твой начальник… Диалектика! Это тебе не наркотов с трамваев ссаживать…

– А ты сам-то хоть одного ссадил?

– А я, брат, не для того Академию МВД заканчивал, чтобы на трамваях кататься. Кесарю – кесарево. Такая вот, опять-таки, диалектика!

Степан обновил стакан и недовольно парировал:

– Мы диалектику учили не по Гегелю!

– Глубоко! Но все равно – мелко плаваешь, Стёпа.

– И почему же это мелко?

Маклаков отставил рюмку, с некоторым усилием поднялся и покровительственно-снисходительно потрепал опера по плечу:

– Думай! Тебе же голова дана не только для того, чтобы в свисток свистеть. Я вот сейчас пойду, отолью. А ты – думай. Вернусь – доложишь свои соображения…

Чуть покачиваясь, новая метла вышла из кабинета, а рассерженный Степан рывком маханул стакан и вполголоса выругался…

…Оказалось, что не один только Золотов исподволь наблюдал за этим теологическим спором. Василий Александрович невольно заглянул Ольге в глаза и прочитал в них примерно следующее: «Вот с такими животными мне придется работать дальше. Причем один из них – мой новый начальник. Так какие еще у вас могут быть вопросы относительно моего рывка?»

– Можешь ничего не объяснять, – нахмурился Золотов, – я знаю, о чем ты сейчас думаешь.

– Я думаю о том, что с Антоном Николаевичем мы, похоже, не сработаемся.

– Здесь ты, пожалуй, права. Человек явно страдает воинствующей неадекватностью… Но, знаешь, Олька, как раз именно такие вот люди Системой самые востребованные. Так что он у вас долго не задержится – попрёт наверх. Главное, чтобы после его ухода от отдела не осталось дымящихся руин.

Том Уэйтс распелся не на шутку – его хриплая баллада длилась уже больше пяти минут, так что Ольга и Золотов все еще продолжали танцевать. Боковым зрением Золотов увидел, как Степан, опрокинув еще один стакан, с трудом поднялся и, бубня себе что-то под нос, вышел из кабинета.

– Что-то дядя Стёпа сегодня совсем не в форме. Давненько я его таким не видел, – обеспокоился Василий Александрович.

– Ему ребята задание дали – Маклакова напоить, – пояснила Ольга.

– Зачем?

– Чтоб в подпитии прокачать нового шефа на предмет внутренней вшивости.

– Прокачать и накачать – все ж таки вещи немного разные. Тем более что это еще вопрос – кто кого прокачал… Слушай, Олька, я что хотел тебе сказать: мне тут на днях Мешок звонил.

– Кто звонил?

– Андрей Мешечко. Хороший парень, в прошлой жизни у меня в стажерах ходил. Большая умница, к слову. Его недавно зампоопером в новое подразделение поставили. По защите свидетелей. Так вот он интересовался: нет ли у меня на примете барышни какой толковой? У них там вакансия образовалась… Не хочешь присмотреться? Мне кажется, у тебя могло бы получиться. Опять же – смена обстановки. Да и оклады у них повыше.

– Даже не знаю, – пожала плечами Ольга. – Я, конечно, ныне девушка безмужняя, любой лишней копеечке рада.

– А что, Вовка твой совсем не помогает?

– На сына выделяет. Причем – немало и регулярно. Ну а нам с мамой приходится самим крутиться. Это для меня, скажем так, вопрос принципиальный.

– Тогда тем более подумай, принципиальная ты наша.

– Вообще, я про эту службу лишь краем уха что-то такое слышала. Только всё равно не очень понимаю: как устроен этот зверь и зачем он нужен? До сих пор мне казалось, что у нас защита свидетелей – дело рук самих свидетелей.

– Примерно так и было. Но в последнее время тема сделалась безумно модной. Мы ж всё пыжимся Европам соответствовать. Правда, пока все больше по Чехову получается: «Самолюбие и самомнение у нас европейские, а развитие и поступки – азиатские…»

В этот момент дверь в кабинет распахнулась. В дверном проеме возникла давешняя дежурная прапорщица Татьяна и прогромыхала:

– Господа карманные! Уймите своих охламонов! Пока дело не дошло ни до греха, ни до руководства!

Весь находящийся в кабинете народ недоуменно повернул головы на сей странный призыв.

– Что стряслось?! – вопросил Золотов, выпуская из объятий Ольгу.

– На втором этаже, около мужского туалета дядя Стёпа трясет за грудки вашего нового начальника. Чую, с секунды на секунду начнется кровопролитие.

– Вот, о чем и толкую – азиатские! Скифы, бля!!!!

Всё мужское население кабинета с шумом-грохотом-ругательствами вслед за Золотовым выскочило из кабинета. Один лишь заморский Том Уэйтс, как ни в чем не бывало, продолжал спокойно хрипеть.

– Что и требовалось доказать, – обреченно прошептала Ольга. – Паноптикум негуманоидов!.. Ой, мамочки, и что я тут делаю?!

Она взяла со стола первый подвернувшийся под руку недопитый стакан и залпом выпила содержимое. «Ф-фу, водка с пивом! Га-адость!!!»

Санкт-Петербург,

4 июня 2009 года,

четверг, 10:04

В утренний час пик в салоне трамвая 14-го маршрута было не то чтоб под завязку, но многолюдно. Ольга работала: в данный момент, морщась от перегарного амбре повисшего на ручке-петле слева по борту мужика, она внимательно наблюдала за телодвижениями женщины южной национальности. Та ехала в вагоне с дочкой, которой сердобольная старушка с тяжелой сумкой уступила свое место. Девочка была совсем маленькая, а потому, не дотягиваясь до пола, смешно болтала в воздухе спичками-ножками в полосатых гольфиках. Заботливая «южанка» периодически наклонялась к девочке: то спросит о чем-то, то поправит сползающие гольфики, то проверит плотность застежки на туфельках в пол-Золушкиного размера. Входящие-выходящие пассажиры поглядывали на эту парочку с умилением. Все – кроме Ольги. Ибо «южанка» эта проходила по отдельческим картотекам как знаменитая воровка Эсмеральда. А один из ее фирменных воровских приемов заключался в использовании собственных детей для отвода глаз. Поймать Эсмеральду всегда было делом архисложным, но сегодня у Ольги, похоже, клевало вовсю. Сейчас она отчетливо видела, как с каждым наклоном «южанка» все теснее прижималась к стоящей рядом той самой старушке. («Вот и делай людям после этого добро!») Очередной наклон – и Эсмеральда расстегнула замок сумки. Ольга начала пододвигаться ближе, но в этот момент у нее предательски запиликала мелодия мобильного. «Вот ведь нерпа глупая! Забыла выключить!» – пронеслось в мозгу раздраженно-досадливое. Она попыталась сделать вид, что не слышит звонка, в надежде на то, что неведомый абонент окажется не столь назойливым и догадается включить сброс. Но мобильник, будто специально, звучал всё настойчивее. На Ольгу вовсю косились пассажиры, вот уже обернулась и сама Эсмеральда. Охотница и потенциальная жертва встретились глазами, и – естественно, та обо всем догадалась. «Сорвалось! Загрызла!» – досадливо констатировала Ольга.

Трамвай тем временем остановился, и Эсмеральда, шустро схватив девочку, выскочила из вагона. Ольга ринулась вдогонку, сметая и расталкивая уже входящих в трамвай новых пассажиров, и, получив в лицо и в спину изрядную долю хамства, выкатилась на улицу. Вслед за ней, запоздало прочухавшись, на выход подорвался и перегарный мужик.

Ольга осмотрелась: трамвайные пути тянулись посередине проезжей части, и поток машин, затормозивший перед высадкой-посадкой «безлошадной» публики, нетерпеливо переминаясь с колеса на колесо, готовился стартовать. Рискуя не успеть, Эсмеральда подхватила девочку на руки, но Ольга решительно кинулась к ним и цепко схватила воровку за плечо.

Далее события развивались стремительно и словно в детском калейдоскопе.

Р-раз! Оборот первый: откуда-то из-за спины вдруг возник перегарный мужик и… Ольга, вскрикнув от боли, выпустила Эсмеральду. Та пустилась наутек.

Оборот второй: Ольга удивленно скосила глаза на свою правую кисть и увидела неглубокий порез на рукаве летнего пиджака. Через него по льняной ткани цвета кофе с молоком безжалостно расползалось бурое кровавое пятно. Рядом что-то звякнуло, ударившись об асфальт. Это перегарный мужик отбросил скальпель, с помощью которого секундой раньше он даровал Эсмеральде возможность соскочить.

Оборот третий: разъяренная Ольга, только теперь сообразив, что мужик работал в связке с воровкой, обеспечивая ей «силовое прикрытие», набросилась на злодея. Обида и гнев переполняли её. Обида на то, что не сумела распознать в мужике подельника Эсмеральды, и гнев за испорченный, привезенный из Чухни пиджак.

Оборот четвертый: поток машин, взревел моторами, трогаясь с места.

Оборот пятый: мужик, в которого вцепилась было Ольга, легко и бесцеремонно отшвырнул ее в сторону. Оперуполномоченный Прилепина впечаталась в стоявшую на остановке женщину, и та, не удержавшись, вылетела на проезжую часть.

Оборот шестой: душераздирающий визг тормозов, сопровождаемый дружным выдохом зевак, – это в последнюю долю секунды успел вильнуть в сторону водила «жигулей», в результате чего удар по женщине – слава богу! – пришелся по касательной.

Оборот седьмой: мужик, демонстрируя удивительную для постпохмельного состояния сноровку, перебежал дорогу, петляя между пришедшими в движение машинами…

Всё, аттракцион завершился. С наихудшим для Ольги результатом…

Вокруг пострадавшей женщины вовсю хлопотали сострадательные прохожие и белее белого водитель. Кто-то пытался дозваниваться до «скорой», а мобильник Ольги меж тем продолжал, как ни в чем не бывало, надрываться. Ругнувшись, левой рукой (правая по-прежнему обильно кровоточила) она достала аппарат из сумочки и, всмотревшись в номер абонента, раздраженно ответила:

– Димка, какого черта?! Неужели трудно сообразить, что, если я не ответила сразу, значит, я работаю?! По твоей милости, меня только что загрызла Эсмеральда!

– Ну, извини!

– Слушай, ты часом не в конторе?

– В ней. Я тебе чего звоню-то…

– Димка, будь другом, спустись в дежурку, – не дала договорить коллеге Ольга. – Вызовите «скорую» на Кондратьевский. А то, боюсь, по обычному телефону до них фиг дозвонишься… Пусть срочно выдвигаются к «Конти». Здесь по моей вине женщина под машину попала.

– Какая «скорая»?!! Какая еще женщина?!! – Изумлению Димы не было предела. – Давай, сама бери ноги в руки и срочно приезжай. В конторе объявлен общий сбор – первый за последний «-дцать» лет! Поэтому – бегом! Пока тебя не загрызли снова, но уже не по-детски.

– А что случилось?

– Господин Маклаков явился на Захарьевскую к 9:30 и был несказанно удивлен полным отсутствием личного состава в умытых кровью стенах. И если с утра он жаждал исключительно крови дяди Стёпы, то теперь намерен выпить ее у всех… Звероподобно объявлено, что тех, кто уложится в норматив и прибудет в контору в течение часа, ждет устный выговор. Соответственно, тех, кто опоздает хотя бы на минуту – выговор в приказе.

– Да пошел он! Пусть объявляет. Что я ему, девочка по вызову?

– Ну, как знаешь. А вот я для себя решил, что уж лучше буду мальчиком по вызову, чем мальчиком без квартальной премии. Бедность, конечно, не позор. Но и не большая честь. Меня и так после каждой получки Нинка грозится из дома выставить.

– Поступай как знаешь. Ты мне, главное, «скорую» вызови. Слышишь?

Получив утвердительный ответ, Ольга отключила трубку и обреченно двинулась к народу, продолжавшему хлопотать вокруг безвинно пострадавшей женщины…

* * *

Для экстренного разбора полетов новый начальник «карманного» отдела Антон Николаевич Маклаков арендовал малый актовый зал на пятьдесят посадочных мест. По древней как мир традиции большая часть рядового состава обосновалась на галёрке. В первом ряду вынужденно сидели трое: заместитель по личному составу Игорь, зам по оперативной работе Петр Ильич (по прозвищу, естественно, «Чайковский») и секретчица отдела Ирина. Последняя была единственной из всех, собравшихся в этом зале, кто чувствовал себя сейчас вполне уверенно. Дело в том, что на службу Ирина всегда приходила в одно и то же время, а потому в этот день невольно оказалась единственной «отличившейся». Закинув ногу на ногу, Ирина вела протокол, и ее, притягивающие взор, сверкающие загорелые коленки мешали сосредоточиться в одиночестве восседающему на подиуме Маклакову.

– …Согласно действующих должностных инструкций, – казенно вещал Антон Николаевич, – рабочий день у сотрудников отдела, за исключением дежурной части, должен начинаться в 9:30.

– О как! – негромко прокомментировал из зала голос № 1.

– …Однако сегодня в вышеозначенное время в отделе находилась одна лишь Ирина Борисовна.

– К ордену, однозначно! – предложил голос № 1, и его немедленно поддержал голос № 2:

– Ага, с закруткой на груди.

– Не на груди, а на грудях, – поправил № 1.

– Соответственно, лишь в 10:20 в отделе появился оперуполномоченный Чистов, – продолжил Маклаков, стоически игнорируя реплики с мест.

– Не велите казнить, братцы! Просто за гарнитурой заезжал! – немедленно попытался оправдаться Чистов.

– На орден всё одно не тянет, – рассудил голос № 1.– Максимум – на красные революционные шаровары.

– …наконец, без четверти одиннадцать соизволил появиться Игорь Анатольевич, – сидящий в первом ряду замполич изобразил на лице страдание, – которому я приказал объявить общий сбор личного состава. Так как доводы, которые он попытался привести, показались мне абсолютно несостоятельными. Тем страннее их было слышать от своего заместителя по работе с личным составом.

– Антон Николаевич, позвольте я…

– Игорь Анатольевич, я уже принял к сведению вашу позицию. А теперь хочу услышать объяснения от заместителя по оперативной работе. Петр Ильич, прошу. Только не с места, пожалуйста.

«Чайковский», кряхтя, поднялся, встав вполоборота к новому начальнику и к собравшимся.

– Видите ли, Антон Николаевич, специфика работы нашего подразделения заключается в том, что…

– Я, представьте себе, немного в курсе того, в чем заключается специфика работы НАШЕГО подразделения! – болезненно отреагировала на сей зачин «новая метла».

– Ключевое слово – «немного»! – отметил голос № 2.

– Поэтому давайте обойдемся без этих ваших словесных вывертов. Коротко – и по существу! Время идет. Между прочим, рабочее время.

– Ну, если коротко и по существу, тогда так, – «Чайковский» прокашлялся. – «Карманному оперу» в кабинете делать нечего! И если бы я сам в 10:20 застал оперуполномоченного Чистова в кабинете, а еще и, упаси господь, за компу́тером, я бы задался единственным вопросом: какого хрена?! Мы – коты помойные. А в кабинетах пущай Старовойтову раскрывают. У меня всё. Доклад окончен, – и Петр Ильич уселся на место под аплодисменты галёрки.

– Прекратите балаган! – скривился Маклаков и укоризненно посмотрел на своего зама. – Уж от кого от кого, но от вас, Петр Ильич, я столь дешевого фрондёрства не ожидал. – «Чайковский» как бы виновато пожал плечами. – Итак! Мною подготовлен проект приказа по отделу. Первое: с завтрашнего дня рабочий день в подразделении будет начинаться в 9:30 с обязательной поверки личного состава и проведения инструктажа перед выходом на линии. Неявка на поверку будет означать прогул. Второе…

– Вопросик можно? – поинтересовался голос № 2.

– Можно. Только встаньте и представьтесь как положено.

– Само собой, – ответил голос № 2 и, вытянувшись, материализовался в образе оперуполномоченного Димы Якивчука. – Оперуполномоченный Якивчук. Антон Николаевич, скажите: а вот лично вы сколько минут за троллейбусом удержитесь?

– Я не понял вопроса. Поясните.

– Спасибо. Я понял ответ! – подчеркнуто вежливо произнес Якивчук.

– …Второе! – раздраженно продолжил начальник.

В этот момент дверь тихонечко приоткрылась и в зал проскользнула Ольга. Рукава ее пиджака были закатаны до локтей, что, вкупе с перебинтованной правой рукой, придавало ей лихой, пацанский вид.

– Извините, Антон Николаевич. Можно?

– Проходите. Вы как раз вовремя, – саркастически улыбнулся Маклаков, и Ольга быстренько уселась на свободное место. – Объявляется устный выговор оперуполномоченным Андрееву, Якивчуку, Семененко, Чистову, старшим оперуполномоченным Захарову, Грицалюку, Джанаеву, Сахно – за несоблюдение должностных инструкций, выразившемся в несвоевременном приходе на службу. Оперуполномоченным Штанько, Гербееву, Силину и Прилепиной…

Антон Николаевич подчеркнуто-выразительно посмотрел на Ольгу, но та в ответ изобразила полнейшее равнодушие.

– …и Прилепиной – выговор с занесением в личное дело…

– Трындец! Накрылась премия в квартал! – горько констатировал голос № 1, принадлежащий, как теперь стало понятно, пострадавшему от репрессий оперуполномоченному Гербееву.

– Ирина Борисовна! – обратился Маклаков к коленкам секретчицы. – Прошу вас проследить, чтобы завтра, после инструктажа каждый сотрудник расписался в книге приказов. Я потом лично проверю.

– Хорошо, Антон Николаевич.

– Смотри, Ирка, пойдешь по статье за пособничество оккупационном режиму, – предупредил отделавшийся малой кровью Якивчук.

– Дядя Степа, кажись, тебе амнистия вышла, – искренне удивился Гербеев.

– На этом – пока всё. Идите, работайте, – подвел черту Маклаков, и народ, шумно вставая, двинулся к выходу. – Я попрошу Петра Ильича, Игоря Сергеевича и оперуполномоченного Савкина пройти в мой кабинет.

– Амнистия отменяется! Дядя Степа, какой гроб заказывать будем? С глазетом или с кистями?

– Мне все равно, – мрачно отмахнулся Степан. – Главное, чтоб не цинковый.

– Иоланта Николаевна, задержитесь на минутку, – окликнул Ольгу с высоты подиума начальник. Та недоуменно притормозила и под сочувственные взгляды коллег направилась к Маклакову…

– …Что у вас с рукой? Вчера ведь этого не было? – вкрадчиво поинтересовался новый начальник, дождавшись, когда последний из сотрудников покинет актовый зал.

– Вы очень наблюдательны, Антон Николаевич. Это я сегодня утром порезалась. Неудачно консервы открывала.

– Да? Странно. А вот мне доложили несколько иную интерпретацию.

– Ну, докладчиков у нас здесь хватает.

– Иоланта Николаевна, вам известно, что согласно должностной инструкции сотрудникам подразделения строго запрещается производить задержания в одиночку? – сменил вкрадчивость на металл в голосе начальник.

– Правда? Не может быть! – Оперуполномоченный Прилепина сделала удивленные глаза. – А номерочек не подскажете?

– Какой номерочек? – не понял Маклаков.

– Соответствующей инструкции.

– Вы что, глумитесь?!

– Ни в коем разе. А вам известно, Антон Николаевич, что карманный опер не признает инструкций?

– Это еще что за бред? Почему?

– Да хотя бы потому, что сами инструкции никогда не признают его за своего.

– Вы мне эту софистику, она же словоблудие, бросьте! – поморщился Маклаков. – Мало того что вы грубейшим образом нарушили правила безопасности, предусмотренные соответствующими служебными документами. Мало того что вы упустили опасных преступников и по собственной безалаберности пострадали сами. Так еще и по вашей милости пострадал случайный человек. Ну, что вы молчите? Нечем крыть?

– Это пусть бык кроет, – дерзко парировала Ольга. – А я просто внимательно слушаю. Ваше… словоблудие.

– Через час подробный рапорт мне на стол! – взвился шеф. – Со всеми обстоятельствами утреннего инцидента. И чтоб не врать мне! У прибывших на место происшествия сотрудников ДПС имеются свидетели!

– Хорошо. Будет вам рапорт. Только не через час, а вечером.

– А это еще почему?!

– Мне сейчас работать нужно, – устало вздохнула Ольга и, развернувшись, двинулась на выход. Давая понять, что разговор окончен. У Маклакова глаза на лоб полезли. Когда к нему вернулся дар речи, всё, что он сумел выдавить из себя, – это хриплое и негодующее:

– Сто-ять! А ну немедленно вернитесь! Между прочим, я вас еще не отпускал!

Ольга обернулась:

– А не пошли бы вы, Антон Николаевич… в анальное отверстие.

– ЧТО?!!!!

– Экий вы непонятливый. Я говорю – в жопу идите.

Быстрыми шагами она вышла из опустевшего актового зала. Тем самым лишив себя удовольствия пронаблюдать за тем, как Маклаков, задыхаясь от негодования, безумно вращал своими красными навыкате начальственными глазками…

…Злая, раздраженная Ольга вышла из здания Управления и двинулась в сторону Литейного. Внутри всё клокотало, душа бунтовала и требовала принятия немедленного решения. Пускай даже и абсолютно неверного, но – немедленного! Из разряда – окончательно и бесповоротно. «Ноги моей здесь!.. Ни единого лишнего дня!.. К чёрту! Хоть чучелом, хоть тушкой!.. Куда угодно, с кем угодно!.. Хотя бы даже обратно в школу! А что такого? Уж лучше малолетние, нежели половозрелые дебилы!!!»

Ольга достала мобильник и набрала номер Золотова:

– Василий Александрович! Это Ольга. Не отвлекаю?

– Не отвлекаются любя. Категорически тебя приветствую!

– У меня к вам просьба – огромная-преогромная. Вернее, к вашим многочисленным связям.

– К каким именно: к служебным, дружеским, коррумпированным?

– Ко всем сразу. В частности, по поводу нашего с вами вчерашнего разговора. Я морально готова. Готова встретиться и поговорить с этим вашим Мешком касательно перевода.

– Я так понимаю, что новое помело с места в карьер взялось за дело?

– Вроде того.

– Больно слышать. В общем, так: сегодня вечером Андрюха как раз должен заехать к нам – чутка отметить мой пенсион, и всё такое. Дабы не откладывать в долгий ящик, давай-ка ты тоже подруливай, часикам к семи. Я вас познакомлю, и вы там уже сами всё обсудите. Устраивает такой вариант?

– Вполне. Вот только: ничего, если я с Дениской приеду? Я его последние дни практически не вижу. А у него совсем скоро в лагерь заезд.

– О чем разговор! Конечно, привози. Моя старуха только рада будет.

– Спасибо вам…

Сворачивая на Литейный, Ольга заметила остановившийся на светофоре троллейбус. Засим, свернув разговор и скоренько распрощавшись с Золотовым, она торопливо направилась к остановке – на работу.

* * *

– …По официальной статистике ежегодно до десяти миллионов россиян выступают свидетелями на уголовных процессах, – горячечно вещал Мешок. – Примерно половина из них получает угрозы в свой адрес. От этих десяти миллионов на Питер приходится… ну, допустим, тысяч пятьдесят. Ну, пускай даже сорок. Соответственно, двадцать тысяч теоретически могут стать нашими потенциальными клиентами. И это – только свидетели! Добавьте сюда еще тринадцать категорий слуг государевых. У-у!.. А у нас в отделе по штатному расписанию, помимо начальника, предусмотрено всего двенадцать рыл. Двое из которых – замы. Вот вам и вся арифметика.

На уже знакомой нам кухне Золотовых, за накрытым столом в данный момент сидели трое – сам хозяин, Андрей и Ольга. Беседа, она же застолье, была в полном разгаре. Маленький, установленный на холодильнике телевизор фоном вещал новости. Но к нему давно никто не прислушивался. Настоящие, жизненно важные для этой троицы новости создавались здесь и сейчас. В режиме онлайн.

– Что, неужто и правда двенадцать? – удивился Золотов. – Даже в нашей карманной тяге – штыков в два раза больше.

– Да если бы просто «штыки» – это еще полбеды. А так – не отдел, а сборище каких-то моральных обормотов. Фильм «Грязная дюжина» помните? Вот, и у нас что-то похожее. Когда восемь месяцев назад начали лепить структуру, разослали по всем подразделениям бумагу с требованием отобрать кандидатуры самых достойных. Ну, и что в итоге нам откомандировали – пояснять нужно? Либо – трудных, либо – залётных, либо – никаких. Но и первые, и вторые, и третьи – со… скажем так… нюансами.

– Как говорит мой Денисыч: «Самурай-самурай, кого хочешь выбирай»? – улыбнулась Ольга.

– Во-во. Что ни кадр, так прямо хоть сейчас бери – и харакири себе делай. Один – запойный; другой – малолетний дебил; третий, по причине своей абрековской внешности, постоянно влетает в истории с пэпээсниками; у четвертого – вечно стоит на все, что движется… прошу пардона… Ну и так далее, по списку, – Андрей хрустнул кусочком яблока и, чуть успокоившись, докончил: – Нет, так-то ничего плохого сказать не могу – народ большей частью лихой. Но у каждого второго амбиции, гонор. Не побоюсь этого слова – апломб!.. Короче, «гоблины», они и в Африке гоблины.

– Сдается мне, Олька, что Андрей взялся тебя запугать, – усмехнулся Василий Александрович.

– Запугать? Меня? Это после нашего-то лепрозория? Не дождется!

– То есть я могу расценивать ваши слова как принципиальное согласие? – немедленно уточнил Мешок.

– Можете! – подтвердила Ольга. – Будем считать, что меня подкупила ваша честность. А главное – ваши оклады.

– В таком разе предлагаю немедленно выпить. За согласие. За этот продукт непротивления сторон.

– Решительно поддерживаю, – согласился Золотов, обновляя рюмки.

Чокнулись, выпили, закусили.

– Ма! А я у бабушки Лиды сорок рублей в «пьяницу» выиграл! – ворвался на кухню сияющий от удовольствия Прилепин-младший.

– Денис, сколько раз я тебе говорила, что играть на деньги это… В общем, это плохо.

– Почему? Я ведь не жульничал. Всё по-честному было.

– Золотые слова! – делано умилился Василий Александрович. – Настоящие джентльмены зарабатывают исключительно честным, интеллектуальным трудом.

– Денис, вынь палец изо рта. Тоже мне, джентльмен. До кончиков обгрызанных ногтей.

– Деда Вася, а у тебя есть двадцать рублей? – хитровански поинтересовался малолетний шулер, пропустив замечание мимо ушей.

– В принципе, могу наскрести.

– Пойдем, я с тобой тоже сыграю. Мне как раз двадцати рублей не хватает, чтобы ножик купить. Для лагеря.

– Слушай, как тебе не стыдно? – возмутилась Ольга. – Люди подумают, словно бы тебе мать с бабушкой никогда карманных денег не дают. И вообще – зачем тебе в лагере ножик?

– Ольга, ну что ты в самом деле? – вступился за ребенка Золотов. – В лагерь – и вдруг без ножа?! Нет, это совсем не дело, – он поднялся из-за стола. – Ну, пошли. Только уговор: по-честному так по-честному. Если проиграешь, чур, не реветь. Замётано?

– Замётано! – радостно согласился Денис, и старый и малый заговорщицки удалились в комнату. К ломберному, надо полагать, столику.

– Шантрапа растет! – вздохнула Ольга.

– А, по-моему, славный парень. Общительный, незакомплексованный, – не согласился с ней Мешок.

– Это-то меня и пугает… Андрей, а может, пойдем покурим? Пока все при делах? Чтобы потом лишний раз Саныча не смущать.

– С удовольствием. Кстати, забыл поинтересоваться: как давно он бросил. Это после инфаркта, наверное?

– Нет. Всего лишь нынешним утром. После начала новой жизни.

Начальник и его будущая подчиненная вышли на балкон, плотно прикрыв за собой дверь…

…Ольга и Андрей стояли на балкончике и молча курили. В какой-то момент Мешок, не выдержав, снова, на этот раз куда более внимательно, чем некоторое время назад за столом, всмотрелся в лицо новой знакомой. Что ж – лицо как лицо, вполне миловидное, приятное. Пожалуй что и доброе. Но вот глаза! Вернее, обрамленные маленькими лучистыми морщинками глазища. Уж такую вселенскую усталость и печаль они излучали, что поневоле начинало казаться, будто бы их обладательница напрочь, самой природой лишена способности улыбаться и радоваться жизни.

Затяжной, бесцеремонно-изучающий взгляд Прилепина стоически выдержала. Впрочем, это еще большой вопрос – кто кого в данную минуту изучал? По крайней мере сейчас Ольгу переполняли примерно схожие мысли и эмоции. Итак, Андрей Иванович Мешечко. Он же – Мешок. Чуть за 175. Крепко сбитый, в просторной рубашке навыпуск, которая могла скрывать либо пивной животик, либо отсутствие такового. Возраст в районе от 34 до 38. Определить точнее было сложно. Мешали: в волосах – седина, а в глазах – лукавые чертики. Женат (кольцо). Помимо прочего у Мешечко также наличествовали длинный нос и аккуратные руки – то, что в восприятии Ольги всегда считалось принадлежностью мужчины почти идеального…

Как ни странно, но в игре в «гляделки», первым отведя взгляд, проиграл Мешок:

– Ольга, если не секрет, конечно: почему вы с такой легкостью согласились на перевод? Все-таки без малого пять лет в карманной тяге? В отделе на хорошем счету, Саныч о вас исключительно с придыхательной интонацией рассказывает?

– Много причин. И все вроде как друг дружки стоят… Вот хотя бы эта, – Ольга вытянула руки, демонстрируя Андрею внешние стороны ладоней.

– Не понял? Руки как руки. Вроде бы не дрожат.

– У вас, у мужиков, вечно одна пьянка на уме… Посмотрите на ногти! Это же просто кошмар! Я забыла, когда в этой жизни последний раз делала маникюр!

– Почему?

– Да потому что яркий, красивый маникюр бросается в глаза. Он запоминается, понимаете? Так же как запоминаются стильная кофточка, короткая юбка, прическа из недешевого салона! Когда я работаю – я должна выглядеть серой мышью. А работаю я всегда. Понимаете?.. Но это так, сугубо наши, бабские штучки. Конечно, не в этом дело. Вернее, далеко не только в этом. Вы до перехода в «гоблины» где служили?

– Сначала в РУВД, затем – в уголовном розыске, в «убойном».

– О, белая кость! Но нашу работу в общих чертах представляете?

– Именно что в общих. В основном, по байкам и хохмочкам Саныча.

– Да уж, работенка – обхохочешься. А знаете, что такое карманный опер? Это значит поздно ложиться и поздно вставать. Это больные, стертые в кровь, с отвратительными подушками мозолей ноги. Это прогрессирующая интеллектуальная деградация. Это каждодневный стресс от того, что в любую минуту ты можешь в лучшем случае получить по физиономии кулаком, а в худшем – в печень шилом. Это субкультура а-ля «Русский шансон», только в вывернутом наизнанку, в зазеркальном его отображении… В общем, это такое дерьмовое дело, которым может заниматься только тот, кто любит запах и вкус дерьма.

– Зачем же вы в таком случае пошли в милицию? Мне показалось, что в отсутствии вкуса вам не откажешь.

– Мерси за комплимент, – грустно улыбнулась Ольга. – Вообще-то, я по образованию педагог. Училась на физрука, но, поскольку вакансий не было, пришлось стать биологичкой. И знаете, за исключением шила, в современной школе практически всё то же самое. Поэтому, когда подвернулся шанс стать опером, решила рискнуть и попробовать… Думала, что именно в милиции узнаю и пойму жизнь, как она есть.

– Ну и как, узнали?

– Узнала. И ужаснулась еще больше.

– Я слышал, вас чуть ли не сам Саныч лично в карманные вербанул?

– Да, было дело.

– Расскажете эту леденящую кровь историю?

– Как-нибудь в другой раз. Поздно уже. Пока еще мы к себе, на Юго-Запад доберемся.

– Так давайте я вас отвезу.

– А как же? – Ольга изобразила характерный жест, щелкнув пальцами по горлу. – Гаишников не боитесь?

– Не боюсь. У меня «непроверяйка».

– Шикарно живете!

– Не «живёте», а «живём»! – поправил ее Мешок. – Надеюсь, за пару недель я смогу уладить все формальности, и вы станете полноправным членом нашего героического экипажа.

Скрипнула балконная дверь, и в дверном проеме показалась взлохмаченная голова Дениски. Судя по страдальчески-несчастному выражению лица, ребенок сдерживался из последних сил, чтобы не зарыдать.

– Ма, поехали домой, а?!

– Сейчас едем… А ты чего такой кислый? Опять живот болит?

– У меня деда Вася все деньги, все сорок рублей выиграл! Жу-улик! – трагически поведал Денис.

– Черт старый! Ты зачем ребенка обижаешь? – донесся с кухни возмущенной голос супруги Золотова. – А ну, немедленно верни ему денежки!

– Ничего не знаю! Уговор дороже денег! У нас, пенсионеров, теперь каждый рублик на счету!

Ольга и Андрей переглянулись и…расхохотались в голос. И этим абсолютно непедагогическим поступком окончательно испортили настроение в одночасье ставшему нищим ребенку…

* * *

Машина Андрея остановилась у крайнего подъезда казавшегося бескрайним дома-корабля на улице Маршала Захарова. Денис первым выбрался из машины и тут же заканючил, указывая в сторону детской площадки:

– Ма, можно я немного покачаюсь?

– Денис, поздно уже.

– Ма, я буквально десять качков и всё. Можно?

– Хорошо, если «буквально десять качков», то можно.

Денис радостно ускакал на качели. А Ольга и Андрей вышли из машины и с удовольствием вдохнули бодрящего невского воздуха. Здесь, в юго-западной глухомани, упирающейся непосредственно в Финский залив, ветродуй был, пожалуй, единственной фишкой-достопримечательностью.

Постояли. Помолчали.

– А правда, что вас по паспорту Иолантой зовут? – неожиданно спросил Мешок.

– Правда. Ненавижу это имя. Я из-за него в школе столько натерпелась: и когда сама училась, и когда после уже сама учить стала. Папочка мой был без ума от Чайковского, вот и… сподобил. Хорошо еще так. А то вполне могла быть, к примеру, Ундиной. Или Одеттой.

– А мне нравится. На слух весьма непривычно, но по мне так очень красиво.

– Да ладно вам врать-то… Денис, десять качков уже было. Давай домой… Ну, рада была знакомству, Андрей! – Ольга протянула ладошку. – Спасибо, что подвезли. И вообще: за сегодняшнее предложение, за будущие хлопоты…

Мешок чуть задержал ее руку в своей ладони:

– Ольга, пока могу обещать одно: стильная кофточка, короткая юбка и наманикюренные ногти приказом по подразделению будут утверждены к обязательному ношению в служебное время. Всё остальное – увы, сугубо по обстоятельствам. К сожалению, дерьма в нашей работе тоже хватает.

– Не терзайтесь так, Андрей. Я – девочка взрослая и прекрасно понимаю, что, выбирая из двух зол меньшее, тем не менее, ты всё равно выбираешь зло.

Возвратившийся Денис решительно разбил рукопожатие матери и малознакомого дяденьки и потащил Ольгу к подъезду. Они уже почти дошли до дверей, когда вдруг Мешок, неожиданно вспомнив, окликнул:

– Денис! На секундочку!

Проигравшийся в пух и прах ребенок безо всякого энтузиазма вернулся и с молчаливым недоумением стал наблюдать за тем, как Андрей расстегивает висящую на поясе маленькую кожаную сумочку и извлекает из нее… шикарный складной нож! «О-ох!»

– Держи! – потрепал Дениса по вихрам Мешок и протянул самое сокровищное из всех сокровищ на земле. – Деда Вася был прав: в лагере без ножа никуда!..

Санкт-Петербург,

10 июня 2009 года,

среда, 13:20

В нескольких кварталах от вечно гомонящего выхлопного Невского, в тихом уютном дворике Кузнечного переулка неспешно текла разительно-отличная, почти патриархальная, жизнь. На миниатюрной детской площадке с чахлыми кустиками зелени, раздолбанной песочницей и условно-целой горкой, под присмотром бдительных мамаш, копошилась ребятня. Единственная не сломанная скамейка была плотно оккупирована старушками – сейчас их законное время. Оно продлится вплоть до самых сумерек, с наступлением которых сюда потянутся гопники, алкаши, наркоманы и прочая маргинальная публика. Ибо место это, с одной стороны, глухое, а с другой – находящееся в непосредственной близости от самых обжитых и модных питерских караванных путей.

В данный момент на лавочке разместился сразу целый квартет старушек. Если двигаться слева направо, здесь присутствовали: Александра Яковлевна Демичева, ее соседка по подъезду – Эвелина Иосифовна Штамм плюс – ещё две их почти ровесницы, установочные данные которых история для нас, к сожалению, не сохранила. Для удобства восприятия присвоим этим имярекам порядковые номера и будем называть беззатейливо – «старушка № 1» и «старушка № 2».

– Яковлевна, видала я, как вчера к тебе снова молодой захаживал. Новый, не тот что в прошлый раз, – язвительно подкинула дровишек в костер светской беседы «старушка № 1».

– Во-во! – немедля включилась в интонацию «старушка № 2». – Нам-то всё скрипит-жалится: здесь болит, там печёт. А сама, на старости лет, ухажеров меняет как перчатки.

– Мелите-мелите! Языки как помело! – сердито отозвался объект насмешек. – А если что случится, первые прибежите: Яковлевна, помоги, Яковлевна, выручай. Вон, третьего дня, когда в семнадцатой квартире Витька опять за женой с топором гонялся, участкового вызвали, и что? Так и не явился! А стоило мне только кнопочку нажать – Виталик через десять минут примчался.

– Это который Виталик? Который вчера приходил?

– Да нет. Вчера был Тарас. А Виталик – это который Витьку тогда скрутил и уму-разуму поучил. И поделом!

– И все равно – ох и смелая ты у нас, Шура! – подобострастно протянула старуха Штамм. – Я бы ни за какие коврижки в свидетели не записалась. Очень уж я всех этих бандитов опасаюсь. Жуть!

– Вот потому у нас и преступность такая большая – никто в свидетели идти не хочет, – безапелляционно заявила Демичева. – Опасается она… А чего опасаться, если теперь, по закону, милиция всех свидетелей защищает? Я вон вчера эту самую кнопочку нажала. Безо всякой надобности, просто случайно. Ну, думаю, сейчас будет мне – дуре старой – на орехи. А Тарас приехал, расспросил, выслушал… Ничего страшного, говорит, со всеми случиться может…

– Смотри, Ёосифовна, – прищурилась «старушка № 1», – опять к тебе социальная помощница.

– Где? – встрепенулась Штамм. – Ой, и правда, Людочка моя идет! – Вынырнув из-под арки, к группе старушек через двор направлялась симпатичная молодая девушка с увесистыми пакетами в обеих руках. – Господи, и есть же еще на свете добрые люди! А всё у нас молодежь ругают.

– А хорошенькая какая! Чисто фотомодель! – вынесла свой вердикт Демичева.

Что есть, то есть: Людмила – высокая, стройная, с широко расставленными зелеными глазами и длинными, пышными темными волосами, была самой настоящей красавицей. Такой не пакеты с продуктами – её бы саму на руках носить.

– Здравствуйте! – приветливо поздоровалась девушка. – Эвелина Иосифовна, извините, что без предупреждения. У меня с утра два вызова и как раз в ваших краях. Вот я и решила заодно к вам заскочить-проведать.

– Вот и умница, что заскочила, – разулыбалась старуха Штамм. – Пойдем, я как раз щец из свежего щавеля наварила. Уж я тебя теперь не отпущу, пока не попробуешь.

– Ух ты, здорово! Сто лет щавелевого не ела!

– Вот и хорошо. А то знаю я, как вы, молодые, питаетесь – всё на бегу, всё всухомятку, – старуха Штамм, кряхтя, поднялась со скамейки. – Давай, помогу. Небось за день все руки пообрывала: одному то подай, другому – то принеси?

– Нечего, я девушка сильная. Справлюсь, – улыбнулась Людмила и вслед за подопечной пенсионеркой вошла в знакомый подъезд.

– Э-эх, живут же люди! – проводив их взглядом, завистливо вздохнула «старушка № 2». – Кажную неделю – по полной сумке продуктов приносят. В аптеку, укольчик там – всегда пожалуйста. А ведь я, не в пример этой эвакуированной, всю блокаду в Ленинграде прожила! Но мне почему-то никаких социальных работников не полагается.

– Не завидуй, балаболка! – строго посмотрела на нее Демичева. – У тебя вон и дети, и внуки есть. Заботятся о тебе, живешь как сыр в масле. А мы, с Иосифовной, одни как перст – почитай, всю старость в одиночку, сами свой крест волокём. Не сегодня завтра помрем, так и не заплачет никто. Панихидки, самой плохонькой, не закажет.

– Это да-а! – согласилась «старушка № 1». – Хуже нет – на старости лет одной остаться…

…Одними только щавелевыми щами дело не обошлось. На кухне у запасливой Эвелины Иосифовны отыскались и домашние биточки на второе, и прянички на третье. В данный момент Людмила из последних сил допивала чай, тяжело отдуваясь, словно после непосильной физической работы. Старуха Штамм сидела напротив, смотрела на девушку преданными собачьими глазами и радостно щебетала:

– Ох, Людмилочка, дай бог тебе счастья, здоровья и жениха – богатого-пребогатого! Уж так мне полегчало, так полегчало. Ты бы мне записала на бумажечке, как лекарство называется. А я с пенсии схожу, прикуплю, а то ведь порой так прихватит – просто мочи нет терпеть.

– Этого лекарства в наших аптеках не достать. Будет возможность, я вам сама его куплю, а вы мне потом деньги отдадите, – спохватившись, девушка отставила чашку и вытащила из своей сумочки «казенные» бумаги. – Ой, чуть не забыла! Эвелина Иосифовна, распишитесь, пожалуйста… Это мне для отчета в собесе, за деньги на продукты.

– Да-да, конечно, – засуетилась пенсионерка в поисках очков. – Ох, что-то совсем перед глазами все расплывается… Ты покажи мне, где подписать-то?

– Вот здесь, – показала Людмила. – И здесь… Всё верно. Спасибо.

– Это вам спасибо. Тебе и начальству твоему. Спасибо, что не забываете меня, старую. И покушать-то принесут, и лекарства какие – пожалуйста.

– Только, Эвелина Иосифовна! – Девушка покосилась на лежащие на столе использованные лекарственные ампулы и обертку от одноразового шприца. – Про наш с вами уговор не забыли? О том, что я на дому уколы делаю, – никому ни слова! А то меня в два счета с работы погонят. Нам, социальным работникам, это строго-настрого запрещается. Уколы – только через поликлинику… А вот я так не могу: когда вижу, как люди мучаются, – буквально сердце кровью обливается.

– Что ты, что ты, Людочка, как можно! Я никому, ни-ни! Могила!.. Сами бы, ироды, попробовали в очередях в поликлинику потолкаться, уж я бы тогда на них поглядела… Ты не переживай так, девонька, мы тебя в обиду не дадим. Если тебя кто по работе или еще где обижать станет, ты мне только шепни. У моей подруги, у Шуры из 23-й квартиры, теперь уж такие знакомства завелись!.. Как же это сейчас молодые говорят?.. Крупные? Нет…

– Крутые? – улыбнувшись, подсказала Людмила.

– Во-во! Крутые! Самые главные в милиции люди! Стоит ей теперь только полсловечка сказать, тут же приезжают: что случилось? Кого приструнить?

– Надо же! – печально усмехнулась социальный работник. – А вот у меня, как ни стараюсь, такие волшебные знакомства отчего-то не заводятся. А ведь тоже нередко бывает именно что… «приструнить».

– А это всё потому, что Шурка у нас теперь очень важный свидетель. Ее милиция охраняет, что твоего Путина.

– Свидетель чего? – удивилась Людмила.

– Ой, да ведь ты же ничего про наши дела не знаешь! – всплеснула руками старуха Штамм. – Тут назад недели три… или две… ну, неважно… у нас во дворе такую драку, такой мордобой учудили – прямо как в кино американском… И руками друг дружку, и ногами, и палками… Наши, значит, молодые охламоны с азербайджанцами… с рынка которые… уж не знаю, чего они там не поделили… Тебе еще чайку плеснуть?

– Нет, спасибо, больше не могу. Закормили вы меня совсем, Эвелина Иосифовна, прямо не вздохнуть… Да, и что же драка?..

…А пока в квартире Эвелины Иосифовны завершалось таинство бизнес-ланча, временно превратившийся в трио квартет старушек продолжал вести неспешные разговоры. Сначала они вяло пообсуждали события последних серий «Кармелиты», однако киношные рефлексии представителей цыганской диаспоры были настолько блёклы в сравнении с окружающей действительностью, что разговоры снова переместились в более привычную плоскость «за жизнь»:

– …Я вот думаю, может, и мне тоже походить, справочки пособирать, да и выхлопотать себе социального работника? – вслух задумалась Демичева, на душу которой недавние слова «старушки № 2» о несправедливости этого мира пали благодатным зерном.

– Тут и думать нечего! С твоим-то трудовым стажем! Плюс блокадница. Конечно, займись… А еще лучше дождись, когда деваха от Ёосифовны выйдет, и сама с ней переговори.

– Вот это правильно, – соглашаясь, закивала головой «старушка № 1», – эта Людмила, она, по всему – с понятием девка. Обязательно должна помочь…

Во двор, распугивая вальяжно прогуливающихся жирных голубей, неожиданно зарулила маршрутка и, обогнув полукруг, притормозила у самой лавочки. Старухи с молчаливым интересом проследили за тем, как ушла в сторону тяжелая массивная дверь и из салона выпрыгнул относительно молодой парень с сердитым лицом.

– Что опять стряслось? – безо всяких «здрасте» хмуро обратился он к Демичевой. – Снова требуется соседа побить? Какого именно? Показывайте!

– Ой, Виталик! Здравствуй, мой хороший, – всплеснув руками, радостно запричитала Александра Яковлевна. – А я, сослепу, сразу и не признала.

– Я, кажется, задал вопрос: что у вас на этот раз случилось?

– Ничего не случилось.

– Брелок где?

– В сумке.

– В этой? – уточнил Виталик, указывая на стоящую у ног Демичевой сумку с продуктами.

– Да, – недоуменно подтвердила старуха.

Парень присел на корточки и бесцеремонно принялся рыться в сумке, выкладывая из нее хлеб, помидоры, сметану, пакет молока…

– Александра Яковлевна! Ну ёкарный бабай! Ну зачем вы его на самое дно кладете? – раздраженно спросил Виталик, извлекая искомое.

– А чтоб не потерялся, – пояснила Демичева. – А что?

– Вы на него молоко поставили. Вот под его тяжестью кнопка сама и включилась!

– Ой, Виталичек, ты уж прости меня, дуру старую.

Парень, совершив какую-то манипуляцию с брелком, возвратил его временной владелице со словами:

– Держите. И больше так не делайте. До свидания.

Крайне раздосадованный, он развернулся и пошел к маршрутке, бормоча под нос ругательства.

– Виталик, а может, поднимешься? Чайку попьем? А? – чуя за собой вину, крикнула ему вдогонку Демичева. Но тот лишь отмахнулся…

* * *

– Что, опять ложный вызов?

– Я эту старуху когда-нибудь своими руками придушу!

– Брось, тут уж ничего не поделаешь: старость не радость. Ну, куда теперь? Обратно в контору?

– В контору, – вздохнул Виталий. – Но! Только через гастроном.

– Понял. Сделаем…