Читать книгу Зов Оз-моры - Андрей Константинович Хворостов - Страница 6

В съезжей избе клубился нестерпимый смрад. Воняло дёгтем от юфтевых сапог, перегаром и мочой: пожилой Быков страдал недержанием. К этим запахам примешивался аромат восточного благовонного масла, который исходил от рослой осанистой прислужницы. Она стояла, склонив голову и потупив глаза, но спину держала прямо. «Какая стать! – изумился Денис. – Путила не скупится на её умащение, да и на наряд тоже. Полюбовница, видно».

Ражий и вальяжный голова был в обычном стрелецком зипуне из некрашеного сукна. Сидел он за накрытым столом. Ржаной хлеб… Жареное мясо… Солёные рыжики… Небогато, конечно, но всё равно Денис задумался, с чего это большой начальник решил так любезно его встретить.

Денис поклонился голове до земли. Быков приложил руку к сердцу, жестом пригласил его за стол и велел служанке принести хлебного вина.

Пока Денис садился за стол, девка уже успела возвратиться с кувшином зловонного напитка. Путила Борисович радушно улыбнулся гостю:

– Доброе зелье! Не полугар, двойное! Вчера Тимошка из кабака притащил. По моему заказу варили. А вот что касаемо наград, то бери рубль серебряный, – голова бросил на стол мешочек с монетами. – Но это не всё, Дениска. Есть ещё подарок.

Денис опасливо взял чарку.

– Не пил ещё такое крепкое? – засмеялся Быков. – Не бойся, не отравлю. А если и отравишься, похороню богато.

Денис опрокинул стопку вслед за стрелецким головой.

– Молодчина! Даже закусить не взял, – одобрительно улыбнулся Путила и сразу же взял быка за рога. – Вторую награду позже получишь, а пока вот о чём поговорим. Я человек бесхитростный, всю жизнь провёл в седле. Не робей передо мной, говори всё, как есть. Ты, значит, к Боборыкину решил податься?

– Решил, – честно ответил Денис.

– Чем же тебе здесь немило?

– Поверил я летось пустобрёхам. Променял родной Рясск на козловское адище. За сто вёрст киселя хлебал, а чего ради? Чтоб остаться кузнецом? В Рясске ныне мирно и девок на выданье хоть жопой ешь. Здесь же – одни мужики, шлюхи да вечная война. Не заметишь, как сдохнешь. И если б от татарской сабли! Свои страшнее степняков. Обчистят, выбросят тело в Лесной Воронеж – и никто тебя не отыщет на речном дне, не вытащит, чтобы похоронить… Надысь приехали в нашу слободу семь мужиков из Коломны. Их выгнали из посада, обвинили в насильстве и ушкуйничестве, и сослали в Козлов на вечное обитание. Ну, и как жить среди таких людей?

– Да, Дениска! Всё так. Не ангелов набираем. Не токмо в слободские, но и в служилые люди. Даже я частенько думаю перед сном, доживу ли до послезавтра. Помнится, лет семь назад под Данковом сторожевые казаки сбросили меня с лошади, избили палками и ограбили. Меня, дворянина, стрелецкого начальника!

– Сурово их наказали?

– Нет. Служилые люди нам нужны, а сторожевые казаки более всего. Товарищи взяли их на поруки. Вот так, Дениска!

– Однако ты, Путила Борисович, здесь головой сделался. Я же кем был, тем и остался.

– Нет, не здесь, – поправил его Быков. – Головство мне доверили ещё в Данкове. Воевода Курдюк Ржевский послал меня к Княгинину броду с сотней конных стрельцов. В погоню за татарами, что ясырь увели. Из Лебедяни подмога подошла, Стуколов Григорий да Дьяконов Василий. Оба со товарищи, вестимо. Вместе мы много степняков перебили. Сотни четыре, не меньше. Большой полон отгромили. И сынов боярских домой вернули, и посадских, и крестьян, и всяких прочих людишек… Тогда-то мне и добавили три рубля к жалованию, дали сукна. Доброе сукно, мягкое, яркое! Не то, что эта сермяга, – Путила брезгливо потрепал рукав зипуна. – Ещё пожаловали сапоги из сафьяна и саблю персидскую. А главное, служилые люди меня признали. Уважать стали. Так я и сделался головой. Сюда же меня вместе с подчинёнными прислали. С пятью сотнями данковских стрельцов и сторожевых казаков. Многие, правда, уже пали. Новых набираем…

– Петьку-стрельца надысь поверстали в сыны боярские, – мечтательно сказал Денис. – А ведь все знают, что он беглый крепостной! Теперь же у самого сто четей земли и крестьяне.

– Он семь ногайцев врукопашную зарубил. Боец! Вот Иван Васильевич его и приметил. А то, что Петька бежал от помещика, не доказано в Поместном приказе. Истец даже на суд не приехал. Понял, что дело дохлое – с Биркиным-то судиться, с думным дворянином! Среди наших стрельцов, сам знаешь, половина – беглые крепостные. Ну, и что? Не пойман – не вор. Главное, чтоб воевать умели.

– Не один же Петька выбился в люди…

– Не один… но ты, Дениска, нам полезнее как кузнец. Выправить саблю ведь не проще, чем ей махать.

– Беглых крепостных, значит, покрываете, а вольного не хотите отпустить? Показал же я, что оружие умею держать. Почему не дашь попытать судьбу? Надысь бирюч выкликивал царёв указ на торговой площади. Кричал, Боборыкину нужны ратные люди. Записаться может любой, окромя крепостных и тягловых. Мы же, козловские слобожане, тягло не тянем.

– Тягло ты не тянешь, а совесть твоя где? Слышал и я того бирюча, – насмешливо ответил Путила Борисович. – Как было его не услышать? Аки бирюк завывал на весь Козлов! Вчера, однако… А сейчас он где? Уехал, и следов не осталось. Дождик смыл.

– Дк царёв указ же… – промямлил Денис.

– Царёв указ, – хмыкнул голова. – Да, царёв… Так до Бога высоко, до царя далеко, а до меня – рукой подать. Вот он я! Перед воеводой и горожанами отвечаю за то, чтоб степняки не разорили Козлов. Мне нужны бойцы, а мастера кузнечного дела ещё нужнее. Вас, мастеровых, по пальцам можно перечесть. Как я стану уезд защищать, ежели вы разбежитесь? Вспомни, как мы тебя выручали, когда ты сюда приехал. Помогли дом справить и кузню оборудовать. Ну, и где твоя благодарность, Дениска?

Денис замялся, не зная, что ответить. Быков же положил на стол небольшой свиток и развернул перед Денисом.

– Скоро оружейники в Козлове станут служилыми по прибору, – продолжил он. – Вот, читай царёв указ. Ты же грамотный.

Он ткнул пальцем во фрагмент свитка со словами: «А плотникам и кузнецам, которые будут у городового и у церковного дела, давать подённого корму по шти, и по пяти, и по четыре деньги на день…»

– Прочёл? Акимке твоему четыре деньги в день положим, а тебе шесть. Смекай!

– Шестью московками в день соблазняешь? – усмехнулся Денис.

– Это ж десять рублей в год! Тебе мало? Мои стрельцы втрое меньше получают.

– Стрелец может сделаться пятидесятником, даже сотником. Получить поместный оклад. А кузнец? Никакой будущности! Как живёшь мастеровым, так и помрёшь. Указ меня к Козлову прикрепит, свободы лишит. Да и не верю я в царёв подённый корм. Он ныне есть, а изутра нет. Скажут «казна пуста» – и соси лапу. Отпусти меня!

– Так ли хорошо в этой новой крепости? Недавно Боборыкин заставил всех тонбовцев строить острожек. И ежели б крестьян, казаков и стрельцов! Нет же, он и попов, и сынов боярских впряг возить дубовые брёвна. За ослушание батогами бил. Батогами! Они челобитные в Москву писали, жаловались, а ему хоть бы хны. Он же царю родня. Подумай, Дениска, в каком аду ты окажешься!

– Знаю… – задумчиво сказал Денис. – Токмо не Роман ли Фёдорович дал коней лучшим пешим стрельцам? Не казённых. Своих жеребцов не пожалел! Неужто врут люди?

– Не врут. О державе, видишь ли, Боборыкин радеет. Нет, Дениска! Он просто богатый и молодой. Перед царём выслуживается, будущность себе выстилает.

– Но ведь дал коней…

– Так вот на что ты нацелился? Думаешь, в Тонбове тебе турецкого жеребца и рейтарские доспехи дадут? Может, ещё и поместье? – ухмыльнулся Быков.

– Как повезёт…

– Ежели и получишь поместье, – засмеялся Путила Борисович. – Думаешь, счастливее станешь? Забот прибавится, врагов тоже. Так и будешь озираться, не роют ли тебе волчью яму. И ты её тоже рыть начнёшь. Никуда не денешься, ведь либо ты, либо тебя… Слышал мой разговор с Боборыкиным? Там, у ворот Тонбова? То мы с Иван Васильевичем на него донос пишем, то он на нас…

– Отпусти, Путила Борисович! До гроба благодарен буду.

– Нет уж, оставайся здесь! Возвращайся к своему ремеслу. Я тебя и раньше не обижал, и впредь обижать не стану. А вот если сбежишь… нет, не доедешь ты до Тонбова! Я уж постараюсь, чтоб не прошёл ты Челнавскую засеку. Когда тебя поймают и ко мне приведут, бить буду собственноручно. Долго и больно, чем попадя и по чём попадя, – задушевно произнёс Быков и погрозил Денису шишковатым кулаком, похожим на булаву.

Тот же, побаиваясь собственной смелости, выпалил:

– Будь твоя воля, ты бы всех подряд закрепостил!

Быков понял, на что намекнул Денис. В те времена Русь, вся в ранах от Смуты и непрерывных войн, покрывалась рубцами крепостного права, и одним из таких шрамов было поместье Путилы под Данковом – захваченные им земли с вольными в недавнем прошлом земледельцами. Драл он с них столько шкур, сколько удавалось. Нет, не на роскошную жизнь: к излишествам он не привык, даже супругу держал в чёрном теле. Однако сын Артемий – другое дело. Его удалось пристроить в столицу на житие. Самого царя охранял! У молодого дворянина пока не было поместного оклада, а денег ему платили мало, вот и приходилось его содержать. Но не вечно же кормить и снаряжать жильца! Надо было выстлать ему путь к чинам, а это взятки, взятки, взятки…

Деньги требовались Быкову и на оружие, и на коней, и на доспехи для себя и своих боевых холопов, Тимошки и Егорки. Не к лицу было одевать их в старомодные тегиляи, да и потерять рабов-рыцарей не хотелось. Сколько сил приложил Путила, чтобы обучить их ратному искусству! Вот теперь и тратился на железо для них. А откуда средства брать? Жалованье у него было не такое уж и великое, тридцать рублей в год. Всего-то в три раза больше, чем он пообещал Денису.

– И закрепостил бы! – с вызовом ухмыльнулся Быков. – Как иначе людей на месте удержать? О себе все думают, не о державе. Вот и ты такой же.

Путила затряс густой седеющей бородой и повернулся к стоящей неподалёку прислужнице:

– Варька, принеси-ка ещё хлебного вина!

Та, не поднимая глаз, развернулась и мелкими шажками пошла к двери.

– Разглядел её? – вполголоса спросил Быков. – Складная, видная, статная… а какая кожа! Ни белил, ни румян не нужно. Природная белизна, природный румянец! Этакая снегурка розовощёкая. А как поёт! Заслушаешься. Правда, ни слова не разберёшь.

– Она нерусская?

– Мокшаночка10.

– Я таких снеговых мордовок ни разу не встречал, – с удивлением покачал головой Денис. – Те, что на базар приезжают, смуглее будут.

– Всякие они бывают. Будто не разумеешь, почему. Придут степняки в селение. Одних баб в полон уведут, а других испортят и оставят на развод. Вот и рождаются чёрненькие ногайчата. Эта же девчонка – из лесной деревни. В диких дебрях жила. Туда татарский сапог не ступал… а как ступил, так и не стало там никого. Нашли мы ту деревеньку прошлой осенью. Ехали мы по свежей сакме и наткнулись на пожарище. Одни покойники да уголья! Со мной и конные стрельцы, и казаки были. Долго мы искали, остался ли кто в живых из мордвы. Молодых татары угнали, чтоб туркам продать. Тех, кто постарше, перебили.

– Всех?

– Да. Они же пытались сражаться, дураки. Не знали, что не выстоят. Вот и отправились в свой рай… или как он у них называется. Мы решили похоронить мокшан. По-простому: скудельницу в буераке устроили. Начали мы таскать туда тела… Вдруг девка из лесу выходит. Одна! Сразу к папе с мамой кинулась, плакала над ними. У моих ребят головы закружились, слюнки потекли: дюже уж девица казистая. Ясно, что они хотели с ней сделать, но я не позволил…

– Себе оставил?

– Нет! Нетронутая она, непочатая. Даже не сомневайся. Староват я уже, а тут юная тёлочка, кровь с молоком, глаза с поволокой. Ей крепкий, молодой бычок нужен. Чтоб уж прочистил, так прочистил горячую печку… В общем, вышла она к нам. Спросили, как звать. «Вяжа», отвечает. Привезли мы её сюда, крестили, нарекли Варварой. Теперь прислуживает мне за кров и еду. Ещё недужных стрельцов лечит. Травками и мордовскими заклятьями. Тайком от попа Якова, но строго у меня на глазах, чтоб не случилось чего непотребного. По-нашему уже говорить научилась. Ну, что тебе ещё о ней рассказать?

– Ты её в холопки записал?

– Нет. Замуж хочу выдать. Токмо прикипел к ней душой и за кого попало не отдам… а вот за тебя… Почему бы и нет? Ты мужик молодой, заметный. Не бедствуешь, а живёшь один, с тоски вянешь. Оно и понятно: попробуй, найди невесту в ратном городе, которому нет и двух лет от роду! Но так ведь можно и на собственном уде повеситься. Помнишь, я тебе награду обещал? Вот она, твоя награда! Жениться тебе надо на Варьке. Так решили мы с Иван Васильевичем…

Выслушав тираду Быкова, Денис ошалел: получается, сам Биркин велел женить его на мордовке-сироте! Понятно стало, зачем девчонку нарядили и надушили ароматным маслом: Путила Борисович показывал товар лицом.

Стрелецкий голова, не дожидаясь ответа, произнёс тихим беспрекословным голосом:

– Ну вот, Дениска! В приданое получишь моё и воеводино расположение. В церковь пойдёшь на Малую Пречистую…

Скоро вернулась прислужница с ещё одним кувшином хлебного вина, перебросила на грудь косу цвета льняной соломы и встала рядом со столом. Денис присмотрелся к ней. Носик маленький, чуть вздёрнутый. Личико, как лесной орех – круглое, пухлощёкое, с заострённым подбородком. Не красавица, но миленькая. Черты почти детские, а вот глазищи печальные и умудрённые, как у взрослой женщины. Девица изредка поднимала их и чиркала по гостю коротким взглядом – цепким, сосредоточенным, опасливым. «Приглядывается, – догадался он. – Её, стало быть, во всё уже посвятили».

– Ну, так что? – поинтересовался голова. – Что Биркину говорить? Берёшь в жёны рабу Божию Варвару?

Денис молча кивнул: он хоть и осознавал себя свободным человеком, хоть и собирался уехать в другой город, но страшился перечить козловским начальникам.

– А ты, Варвара, пойдёшь за раба Божия Дионисия? – для порядка спросил Быков.

– Не знаю, как и благодарить! – заученной фразой ответила та и потупила глаза.

– Тогда пойди и скажи Тимошке, чтоб сбегал за попом Яковом. Потолкую с ним за чашей хлебного вина. А ты… – Быков повернулся к Денису. – Выпей-ка на посошок и валяй домой. Готовься к венчанию.

– Всего два дня до Малой Пречистой. Может, хоть до Покрова повременим? – в растерянности попросил Денис.

– Долго ли готовиться к сиротской свадьбе? – рассмеялся Путила. – Позови друзей, приятелей. Их у тебя немного. Подарок Варваре собери. Прянички там всякие, платочки, одежонку… Плёточку не забудь положить. Как же без неё, родимой? Помойся в бане, приоденься. Об остальном стрельцы да их бабы позаботятся. Они супротив моего слова не хрюкнут, поскребут по погребам, какой-никакой снеди наберут. Даже алтын венечной пошлины уплатим. Не введём тебя в разорение. Ну, ступай, ступай!

Денис, едва отошедший от оторопи, побрёл домой. Скоро в съезжую избу вернулась прислужница, и Путила подозвал её:

– Подойди поближе, Варвара краса! Не бойся. Хочу тебе кое-что шепнуть на ушко.

Та пугливо приблизилась, наклонилась над сидящим Быковым.

– За дурня тебя замуж выдаю! – Путила сплюнул на пол. – Слышала, как я c ним кисель по столу размазывал? Иван Васильевич распорядился поговорить! Оружейники у нас наперечёт, вот и пляшем вокруг них… а вокруг этого и подавно. Вбил Дениска себе в голову, что военная служба лучше, чем кузнечное дело. А чем она лучше? Тем, что помрёшь на ней скорей? Даже дворяне устают биться, нетчиков всё больше становится… а этот рвётся сражаться. Мог бы я Дениску сделать и кузнецом, и бойцом сразу. Таскал бы его на всякие вылазки, но зачем? Чтоб оружейника в стычке потерять? Подумай-подумай, как мужа сберечь! Другого такого ты не найдёшь. Кукуй ему ночной кукушкой, чтоб он не ехал ни к какому Боборыкину. Пусть остаётся здесь! Поняла?

– Как же не понять?! – угодливо ответила Варвара…