Читать книгу 9х18 - Андрей Костров - Страница 2

«Главное – правильно расставить приоритеты. Не отвергнуть камень, который должен находиться во главе угла дома, который ты строишь. Об этом нужно думать каждый день, чтобы вдруг не соскочить в эту самую услугу… не сделать этот камень – фундамент, ценность – антуражным украшением своего дворика. Как только ты идею приноровил к условиям теплой и благополучной жизни, знай: ты – обслуживающий персонал. Ты предоставляешь услугу. Услугу, за которую платят тебе деньги. Волейбол – это же не просто игра. Это то, с помощью чего ты утверждаешь главные жизненные смыслы, ценности. Это они там думают, что мы развлекаем и учим развлекать других. И называют теперь все это услугой. Вы, говорит она мне, предоставляете образовательную услугу. Услугу! Понимаешь, я предоставляю услугу. Вот сволочь, загубит все теперь».

Все это он сказал, смотря куда-то в сторону Обводного канала, обращаясь к кому-то третьему, отсутствующему персонажу. То ли этот третий был я и все его ученики, то ли он сам. Балашов Александр Владимирович, руководитель кафедры спортивных игр, поставивший только что в этой аудитории мне пятерку на экзамене по теории спортивных игр. Сегодня у нас проходило основное испытание – главный экзамен после четырех лет учебы в спортивном техникуме. Потом только ГОСы. Но они уже были, во всяком случае, для меня, не такими важными, как этот.

Передо мной сидел наш Арамис. Мы его так ласково называли за глаза. Он был похож на мушкетера из известного фильма. Носил каре чуть выше плеч, короткую выстриженную бороду. В общем, Арамис. Когда он шел по коридору в своем красном спортивном костюме, волосы его в такт шагам развевались, ему не хватало только плаща для полного образа. Ходил он всегда быстро, бесшумно в своих волейбольных тапках. Человека встречают по одежке, а провожают по уму. Мне хватило одного занятия под руководством Арамиса, чтобы больше никогда, даже в самом уважительном тоне, так его не называть. Но кличка среди студентов прижилась из-за точности образа. Моим преподавателем был игрок сборной СССР по волейболу – мастер: зав. кафедрой спортивных игр физкультурного техникума. Достаточно было узнать только факт, что этот человек играл за сборную, принадлежит к самой высшей когорте волейбола, чтобы навсегда забыть о мушкетерском образе и называть своего куратора и преподавателя по имени и отчеству, иногда за глаза по фамилии.

На самом деле вид его был классический, как у настоящего волейболиста (про совсем настоящих волейболистов речь пойдет ниже): рост чуть за два метра, руки как плети: кисти волейболистов имеют особый профессиональный деформированный вид. Вообще у высоких людей часто больные суставы. Но у волейболистов пальцы заметно перетруженные, часто переломанные, похожие на сухие коряги с суставными утолщениями. Безымянный палец на левой руке был особо кривым, видимо, плохо сросшийся перелом. Ходил всегда в серо-красном костюме и в «волейболках» советского типа. Такие кеды, почти «чешки». «Чешки» – это обувь – о Боже, кто знает, тот поймет. Хотя, когда я встретил своего куратора, уже вовсю играли в профессиональных удобных «Ассексах», но Балашов ходил в своих скороходах. По сей день с особым пиететом смотрю на эти аскетические кеды – символ беспощадности к сопернику и к собственной спине, которая разваливалась от прыжков на такой обуви: почти как босиком, без амортизации. Но в таких кедах завоевано столько побед, столько волейбольной славы в них добыто, что невольно относишься к ним с особым уважением. Это была обувь советского волейбола. Моя мечта с детства.

В другом виде я его и не помню. На экзамене наверняка был одет по-парадному, но я, хоть убей, не помню, в чем. Тогда я запомнил только разговор и его глаза – серьезные и немного растерянные. Он помимо того, что был профессиональным волейболистом и тренером, считался еще и теоретиком, классным методистом. Идеологом воспитания в спорте. Он был фанат своего дела, преданный сын своей Родины, видевший себя и свою профессию делом масштаба цивилизации. Заведующий кафедрой спортивных игр в спортивном техникуме – учил нас всех, и волейболистов, и хоккеистов, и футболистов – понимать детей, быть учителями, такими, как он сам. Воспитывать «дурачков» вроде меня. Знать свой предмет. Вести грамотно уроки. Ведь колледж наш, в принципе, готовил физруков, тех, кто понесет идеи спорта и физической культуры в массы. В институте Лесгафта, да – это тренеры. В моем понимании что-то звездное, гламурное, для работы в огромных спортивных комплексах, зимой теплых, а летом светлых и чистых. До сих пор, если вдруг встречаю где-нибудь во Пскове, у себя на родине, например, тренера, который закончил академию Лесгафта, пусть если заочно, – жди разговора со звездой.

А нас готовили для работы в массах – в обычных общеобразовательных школах. Конечно, для многих физкультурный техникум на Обводном канале был только перевалочным пунктом к поступлению в академию для дальнейшей спортивной тренерской карьеры, но как бы там ни было, здесь, в техникуме, готовили и создавали из нас физруков. И хочу заметить, классных физруков.

Класс, традицию, школу создавали легендарные преподаватели, настоящие профессионалы и настоящие люди, наставники – Учителя с большей буквы. Они были носителями культуры советского спорта, идеологами спортивного воспитания, мастерами своего дела. Они вели себя с нами как пророки; они и были пророки, понимающие в жизни что-то такое, что скрыто от сердец простых обывателей, – опыт быть учителем, наставником, который не осуществляет услугу, а живет детьми, школой, спортом; живет ценностями своей национальной культуры, строит средствами спорта судьбы детей, граждан своей страны, сильных и добрых людей. Это была марка «сделано в СССР». И я застал эту марку. Я успел. Если бы я родился хотя бы на год позже, то, может быть, никогда бы не встретил ни нашего мастера, ни другого человека, который изменит мою жизнь, определит мою судьбу, – о котором я расскажу ниже и о котором, по существу, все это повествование. Так вот, если бы я не встретил этих людей, если бы они ушли чуть раньше, то, возможно, я никогда не стал бы тем, кем являюсь сейчас – учителем физической культуры. Самым простым и обычным физруком, это если посмотреть не задумываясь, а если задуматься – человеком, имеющим доступ и ключи к самым богатым сокровищницам этого мира, где хранятся все смыслы человечества, – к детям и их сердцам.

Да, я физрук. Даже являясь сейчас тренером в спортивном клубе, я все равно внутри ощущаю себя физруком. И чем дольше я им являюсь в своей жизни, тем больше убеждаюсь в том, что физруки – это вообще боги. Многое изменилось сейчас. Мы потеряли свой статус. Свели себя до уровня телесной сферы, до уровня создателей хорошего самочувствия и здорового образа жизни. Нет, этого мало. Мы – больше.

Это так кажется, что мы тут работаем с рефлексами, нет – мы создаем целые миры, души детей запускаем к звездам.

Вот он, ребенок, приходит весь какой-то испуганный, неуверенный, но с надеждой на то, что у него все получиться, что он все сможет. И вот он берет в руки мяч, кругленькую такую безделицу, неуклюже с ним обращается, не знает порой, с какой стороны к нему подойти. Ты встаешь рядом с ребенком, даешь ему этот мяч в руки и, обволакивая своим теплом и своей верой в его душу, в его возможности, говоришь ему: «У тебя все получится, поверь мне. Я тебе в этом помогу». И показываешь, как нужно делать, чтобы получился удар. И вот первый неуспех, вторая неудачная попытка. Третья. Но ты смотришь на него и ждешь результата с полной уверенностью в его силах и в его победе. Как будто по-другому и быть не может. И вот чудо! Удар – и мяч перелетает сетку. Победа. Необъяснимая радость. Восторг. Ну, казалось бы, перебил мяч через сетку на другую половину поля, что тут великого. А в этот момент маленького и незначительного действия рождается целая вселенная. Рождается желание жить и побеждать. Помогая совершать эти крошечные победы юному существу, мы вместе с ним создаем новые формы жизни, мы создаем историю человечества, продлеваем жизнь на земле. Ведь уйдя с тренировки или с урока физической культуры победителем в малом, он уходит в мир творцом великого, самого великого в мире – собственной жизни. Мы, учителя физической культуры и тренеры, задаем этот темп – жить во что бы то не стало, верить в победу и добиваться результата. Мы боги, не меньше.

Может быть, это уже профессиональная деформация – так думать и рассуждать, но это так. Дело всей жизни – внести свою малую лепту в сохранение традиции советского, российского воспитания. Сохранить идею нашей великой школы, саму школу и ее лучшие образовательные традиции.

Я обычный, самый посредственный человек в своем роде, но я причастен к этому делу, великому делу – созданию через спорт человеческой культуры, человеческой личности. А значит, я тоже частичка великого. И это меня вдохновляет. Наше дело – вслед за учителями и пророками до капли отдавать все свое существо идее человеческого блага и счастья. Не меньше, поверьте! В нашей культуре и в нашем менталитете только так, только по максимуму, только в масштабах вселенной, иначе нельзя, иначе вырождение. Дружба людей и народов; развитие силы человеческого духа, сердечной теплоты и доброго общения между людьми. Колледж, в котором трудился мастер, был кузницей таких учителей. Он создавал бренд «сделано в СССР».

* * *

Когда мастер ставил мне оценку, то произнес: «Зайди-ка ко мне после экзамена, по поводу поступления, я тебе дам кое-какие контакты». Я у него был любимчиком. И этим очень гордился.

– Хорошо, спасибо, – ответил я, зная уже твердо, что ни в какой Лесгафта я поступать не буду. Решение было принято. Но зайти был должен. Чтобы попрощаться со своим наставником и поблагодарить его за все, что он для меня сделал.

Когда вышел последний студент, выждав паузу, я зашел в аудиторию, из которой мой учитель никак не выходил. Он даже не посмотрел на меня. Его взгляд был направлен в окно. Я никогда его таким не видел. Это сейчас я знаю, что это был его последний экзамен в колледже, который он принимал у своих студентов. Он у меня своим видом вызвал тревогу, предчувствие.

– Александр Владимирович я не пойду в Лесгафта, – сообщил я ему, войдя в аудиторию, нарушив его молчаливую позу. – В общем, я решил уехать домой, в псковскую свою школу. А для этого мне не нужен теперь Лесгафта, хватит и техникума. Я не иду в Лесгафта. Меня там ждут. Есть место.

Зимой я проходил практику в своей родной сельской школе. За месяц работы успел всех школьников от мала до велика заразить волейболом. Пообещал деревенским ребятам и девчонкам, что получу летом диплом, и с осени откроем на базе школы волейбольную секцию. Меня ждали. И я с нетерпением рвался к ним. Эта маленькая родная школа, со спортзалом в размер волейбольной площадки, в котором я делал первые шаги и в котором я в первый раз взял волейбольный мяч. Маленькая школа с маленькими людьми теперь становилось моей маленькой жизнью и моей маленькой судьбой. Все большие надежды о великой судьбе моей были недавно разрушены и потеряны. Я смирился со своим маленьким предназначением. Но это чувство смирения перед своим положением почему-то начинало греть мое сердце, еще безотчетно и бессознательно. В этом смирении перед своей судьбой я снова стал обретать что-то большое, что-то уж совсем безграничное. Но пока я этого не понимал, а понимал только, уже уверенно, что хочу делать и поступать именно так. Теперь надо было сообщить Балашову и выслушать его мнение, для меня необходимое, но уже ничего не способное изменить. Я решил твердо. Я уезжаю в деревню, оставляя все свои перспективы большого города и большой мечты. Домой.

– Ну, если ты так решил твердо, то тебе действительно академия уже, может быть, и не нужна. Только если ты это решил твердо. Если ты чувствуешь, что прав, надо решаться и действовать, – сказал мастер, выслушав спокойно мою прощальную тираду, и даже не посмотрел в мою сторону. Ощущение было такое, что он говорил сам с собой. Как выяснилось позже, так и было. Он, как и я тогда, решился на что-то важное, что изменит и его судьбу навсегда.

Я думал, что этим сообщением его обижу, ведь он все четыре года твердил, что мне нужно обязательно учиться дальше, что у него есть в академии друг-преподаватель, с которым они вместе играли, ездили на сборы, и чего только там у них не было, все это он нам по кругу рассказывал каждый год и не по одному разу; и что он поможет мне с поступлением, и т. д. и т. п. А тут я заявляю, что в Лесгафта не иду. И говоря это, я чувствовал вину. Ведь он говорил, что надо вооружаться знаниями и сражаться за идею с новомодными течениями, которые заносили нам откуда-то со стороны Запада «современные» преподаватели, отказавшиеся от статуса «учить» и принявшие статус «предоставлять услугу». Столько раз я про все это слышал. А тут нате – «не хочу больше учиться, а хочу жениться…»

А он и не обиделся, а, наоборот, даже обрадовался и просветлел, услышав мое сообщение.

– Неважно, где ты будешь жить, – говорил он мне спокойным твердым тоном, – в Питере или в псковской глубинке. Будешь ли ты воспитывать интеллигентов или детдомовцев; больших спортсменов или деревенских пацанов – это неважно. Важно, чтобы ты любил что-то в этой жизни больше, чем себя самого. Нашел бы в жизни ценность и поставил ее выше мечты о мягком и теплом месте и понимал, что ты делаешь нечто большее, чем предоставляешь услугу.

Все, что он мне тогда сказал, я понимал внутренним ухом, но смысл еще не осознавал. Понял и осознал потом, когда уже сам стал учить детей и когда пришлось встать самому на защиту этого статуса – учить и воспитывать, а не оказывать услугу в нашем теперь реформированном или рафинированном, как угодно, на манер новомодных педагогических парадигм образовании.

– Главное, – продолжал мастер, – найти правильную ценность, понимаешь, поверить в нее, осознать, что ты имеешь право утверждать эту ценность в жизни. И, поверив в ее достоинство, добиваться своей цели до конца. Все! Надо отделять главное от второстепенного. Надо понять. И я хотел, чтобы и вы это поняли. Чтобы осознали: любовь, дружба, верность и преданность – это не приправа, которая подсыпается нами по настроению и вкусу. Понимаешь? И это не услуга. Я говорю про любовь, не только к женщине или детей к маме папе. Вообще ко всему! К волейболу тоже, к мячику, с которым ты играл ребенком. Даже к запаху спортивного зала. Все это любовь! Волейбол, думаешь, – это игра? Нет! Это твои руки, твое сердце, твоя сила, с помощью которой ты утверждаешь себя как человека в этом мире. Ценность заботы о другом человеке, заботы о культуре и своей стране – это самое великое, что у нас есть. Конечно, можно и дружбу, и преданность своему делу, и свои принципы пристроить к ценности теплого благополучия, к ценности «моя хата с краю». Можно! Но это делают те, кому это все недоступно в принципе. Кому это недоступно по существу своему, кто никогда не ощущал чувства собственного достоинства, а если и ощущал, то, в конце концов, трусливо все это предал, как Иуда Христа. И вроде все есть у некоторых, как у нашей новой директрисы, вон какая машина у нее, видел? Которая с порога вчера заявила, что мы теперь будем жить и развиваться в новой образовательной парадигме, современной. Мы теперь не учителя и преподаватели – мы теперь не учим, а предоставляем образовательную услугу. Слышал? Услугу. Вряд ли такое можно заявить, будучи счастливым человеком. Нет, так сказать можно только от внутренней пустоты. Это мне вчера наш новый директор сообщила. С лицом, знаешь, таким капризным и всем недовольным – самодовольным зато. – Сказав эти слова, он поморщился. – Вы, говорит, предоставляете образовательную услугу… – Балашов усмехнулся, произнеся эти слова. – А я ей сказал, что нет, дорогая моя, никаких услуг никому я не предоставлял и предоставлять не буду! – Нет, – продолжал Балашов, вдохнув глубоко и уже спокойно, как бы ставя точку в своем символе веры, обозначенном только что в моем присутствии, – любовь – это не антураж, верность, преданность и дружба – это не специи к жизни. Это не услуга! Это основание жизни! Фундамент! Камни, из которых все состоит у человека от первой до последней клетки. Вся жизнь стоит на этом. На этих смыслах. Абсолютно все! Вот, определись с этим. А когда определишься, тогда езжай куда хочешь. Везде ты будешь человеком – нужным и себе, и другим.

После этих слов он вдруг резко замолчал. Во всем виде его была видна усталость. Такое ощущение, будто все, что он сейчас сказал, он говорил самому себе. Словно исповедовал свою веру, свою жизненную позицию в момент важного выбора. Он как бы сам себе доказывал что-то, укреплял себя. Я тогда еще не знал, что теперь ему нет места в этом колледже. После стольких-то лет! Он увольнялся. Точнее, его уволили, освобождая место новым и модным, современным педагогам, оказывающим образовательные услуги. А учителя теперь не в моде. Они стали не нужны. И Балашов это понимал. И принял вызов.

После этой беседы я больше никогда с ним не говорил. Знаю, что он уволился. Я видел его в последний раз, когда направлялся по Старо-Невскому проспекту как раз за получением диплома, он шел по другой стороне: куда-то торопился. Увидел меня, кивнул и быстро стал удаляться в противоположную сторону, оставляя целый пласт своей жизни за спиной, оставляя все, чем жили его душа и сердце. Он уходил, а вместе с ним уходила эпоха великой советской школы. Эпоха уходила гордо, не оглядываясь. Уходила на казнь, к медленной жестокой смерти забвения и нищеты, ненужности этому миру. Сколько таких Балашовых, в один момент оказавшихся новому государству с новыми идеями и парадигмами просто ненужными. Сколько таких замучили в камерах хрущевских квартир: учителей, врачей, артистов, ветеранов всех войн. Забвение – самая страшная пытка. Забвение теми, ради которых ты отдал свою жизнь, – это ужасное явление, невыносимое.

Техникум, изменивший вектор своей жизни, уже не нуждался в старых идеях. Он становился новым, как вся современная жизнь, и модным. Поэтому с такой легкостью отпускал своих «великих». Великих носителей и созидателей идеи жить страной как одной семьей, жить ценностями человеческой дружбы. Жить в обществе, где образование – это не услуга, а необходимая форма человеческого существования; где физическая культура и спорт – не антураж к жизни, категория, обслуживающая сытую жизнь здоровьем и развлечениями, а великая сила, помогающая человеку воплощать и утверждать идею добра, любви, дружбы и созидания в мире. Все это новой стране, в новом колледже и новому директору было без надобности.

Сейчас я уже понимаю слова мастера о приоритетах.

Школа, и в целом наше сознание, расставляют приоритеты жизни. Какое место спорт занимает в нашей жизни и в нашей школе? Сейчас у родителей приходит осознание, что спорт в нашем особенно технологичном мире – что-то очень необходимое и фундаментальное. Внимательный родитель понимает, что спорт в жизни его ребенка – это не «иди-ка, мальчик, поиграй в мячик, займи себя», или «пробегись, засиделся», или «или спорт необходим телу для здоровья ребенка», а нечто большее. И в то же время тому же внимательному родителю становится ясно, что спорт – это не «у тебя высокий рост – будешь баскетболистом – зарабатывать начнешь, там профессионалам хорошо платят». Да, компонент здоровья и компонент профессионального применения спорта никто не отменял. Но спорт сегодня – нечто большее, чем оздоровление, красота и профессиональная самореализация. Спорт в нашем мире – это пища, без которой прожить нельзя. Спорт – это деятельность, отвечающая за все уровни развития человека. Ум, воля, чувство, тело – все формируется спортивной деятельностью. Сегодня физический труд обесценился по причинам технологизации человеческой жизни. Досуговой полноценной жизни – жизни веселой и шумной улицы, где мы раньше закаляли свои души и тела, – в современном мире нет. Дети обездолены сейчас: живут в тесных условиях – в информационной технологической пустоте. И всю функционально-эмпирическую нагрузку несет на себе спорт. Это понимают не все. Этого не понимают многие люди, которые создают сегодня спортивную жизнь общества: тренеры, спортивные чиновники; все, кто строит глобальную спортивную инфраструктуру современного мира; родители, отдающие своих детей в спортивные секции, учителя физической культуры. Этого не понимает современная школа в целом. Она рассуждает так: вот есть математика, химия, физика, английский язык – это важно для созидательной жизни ребенка. Это основа. Это развитие. А спорт – это нечто прикладное, второстепенное. «Получите порцию здоровья и хорошего самочувствия, а потом приходите – будем снова заниматься серьезными делами, развивать ум и мышление». Так рассуждает школа, так рассуждает большинство невнимательных к жизни своих детей родителей, отдавая спорту область телесного, а математике – область ума. А что происходит (должно происходить) на самом деле на уроке физической культуры, на спортивной площадке? Спортивная площадка – пространство, где человек учится воплощать себя в мире. Здесь создаются условия целостного бытия человека. На уроке физической культуры происходит, не больше не меньше, становление целостной личности. Здесь создается основная жизненная способность: идею и мысль, задумку превращать в действие, в жизнь. Собирать в одну точку, в одно силовое поле все свое существо. Как ребенок научится действовать на площадке – так он и будет действовать в жизни. 9х18 для меня – это и есть жизнь. Главное – правильно расставить приоритеты.