Читать книгу Слово в судьбе. Исторические очерки - Андрей Ланиус - Страница 5

Однажды стареющий Чингисхан предложил своему могущественному западному соседу, – правителю Хорезмийской державы Мухаммеду разделить сферы влияния.

Прояви хорезмшах чуть больше дипломатической гибкости, то, быть может, вся история монгольских завоеваний пошла бы совершенно другим путем…

Но всего лишь два слова, истолкованные по- разному каждым из государей, привели к войне с неожиданными последствиями.

Впрочем, все началось не вдруг…

По оценке Василия Яна, автора известного романа «Чингисхан», хорезмшах Мухаммед Ала-ад-Дин П, сын грозного Текеша, был трусоватым и невразумительным правителем.

Так ли это?

Еще в начале 1219 года, то есть, за какой-то год до своей позорной гибели, хорезмшах Мухаммед находился на вершине славы и могущества, наслаждаясь всеми прелестями жизни. Вот уже почти двадцать лет правил он необозримой Хорезмской державой, раскинувшейся от северных берегов Каспия до Персидского залива, от Кавказа до Гиндукуша. Он провел немало удачных походов, мечом раздвинув пределы своих владений, включив в них Афганистан, почти всю территорию Ирана, а также Хорасан, Азербайджан, другие земли. На юго-востоке граница его государства проходила по реке Инд.

После одной из побед его имя стало упоминаться в официальных документах с титулом «Искандари дуюм» (буквально «второй Александр», то есть, Македонский – высшая степень признания полководческих успехов на средневековом Востоке).

Все знали, что хорезмшах лично участвовал в сражениях, проявляя доблесть и отвагу, и что он прекрасно владеет всеми видами холодного оружия.

Заботился Мухаммед и о благе своих подданных. При нем Хорезм процветал. Развивались ремесла и орошаемое земледелие, росли многолюдные, шумные города, защищенные прочными крепостными стенами, внутри которых возводились цитадели. Через Хорезм проходили основные маршруты Великого шелкового пути, обеспечивая стабильные поступления налогов в шахскую казну, которая не пустовала даже при огромных расходах, позволявших содержать армию, насчитывавшую до полумиллиона профессиональных воинов. Не было недостатка и в признанных полководцах, среди которых особенно выделялись Джелал ад-Дин – сын властелина и Тимур-Мелик – военный комендант Ходжента.

Хорезмшах отличался крепким здоровьем и бодростью. Он владел гаремом из 270 жен, отобранных среди наиболее красивых девушек державы. Все желания и прихоти повелителя исполнялись незамедлительно.

Что еще нужно для счастья смертного, пусть даже он является «тенью Аллаха» на земле?

Ничто не предвещало неблагоприятного поворота в его судьбе.

Но тучи над головой уже сгущались.

К моменту описываемых событий Чингисхан был уже не молод. Ему перевалило далеко за шестьдесят, а покоя не предвиделось. Вот уже который год на востоке его владений шла война с чжурчжэнями – племенами тунгусского происхождения. Они оказались умелыми воинами и защищались отчаянно и, вместе с тем, грамотно. Нет-нет, да и норовили восстать вроде бы уже покоренные другие территории. Да и на формальных союзников не было особой надежды. Когда он послал тангутам призыв прислать воинов для похода, те ответили в оскорбительной форме: «Если у тебя не хватает войска – не воюй!»

А на западе от монгольских владений простиралось могучее Хорезмийское государство, казавшееся несокрушимой твердыней.

В том, что с Хорезмом лучше не ссориться, Чингисхан смог убедиться ранней весной 1216 года. Тогда он послал в приграничные с Хорезмом «ничьи» степи, куда сбежали от его гнева племена меркитов, карательную экспедицию.

И надо же было тому случиться, чтобы как раз накануне хорезмшах Мухаммед пришел к мысли, что неплохо бы поддержать свой авторитет какой-нибудь новой громкой победой над «неверными».

Весть о том, что у восточных границ его владений появились незваные гости, подоспела как нельзя кстати.

Монголы и хорезмийцы сошлись лицом к лицу на реке Иргиз.

Надо отдать должное, монголы, первыми успевшие захватить добычу и застигнутые сейчас врасплох, готовы были поделиться с Мухаммедом золотом и рабами. Но хорезмшах посчитал ниже своего достоинства договариваться о чем-либо с «презренными язычниками».

Разгорелось сражение, в котором хорезмийцы рассчитывали на легкую победу.

Но «язычники» оказались умелыми воинами и сами перешли в наступление.

Лишь контратака конницы Джелал ад-Дина предотвратила панику в рядах войска хорезмшаха.

Монголы отошли в свои степи. Вернулись домой и хорезмийцы.

Эта бессмысленная битва в степи не принесла выгоды ни одной из сторон, и была расценена великим каганом, как нелепая случайность.

Он даже наказал командиров корпуса за то, что они не сумели уладить дело миром, хотя такие попытки с их стороны предпринимались.

Чингисхан не был заинтересован в эскалации напряженности на своих западных границах. Именно он стал инициатором поиска компромисса. Вскоре после сражения на Иргизе он, вызвав писцов, принялся диктовать им послание к властелину Хорезма.

Перечислив в уважительной форме все титулы хорезмшаха, и пожелав тому царствовать еще сто двадцать лет, Чингисхан предложил разделить сферы влияния. Пусть хорезмшах владеет всем Западом (в представлении Чингисхана Хорезм, естественно, был западной державой), а он, великий каган, будет править Востоком. Поделив вселенную пополам и не вмешиваясь в государственные дела друг друга, они и их потомки будут властвовать долго и счастливо.

Это было не рядовое послание. Такие письма, если и составляются, то, быть может, раз в жизни.

Великий каган понимал, что и слова тут требуются незатертые, искренние, проистекающие из глубины сердца и при этом достойные высоких царственных особ.

Чингисхан был неграмотен, но умел подбирать образные, точные сравнения.

В их поисках он обратился к самым дорогим для сердца любого монгола понятиям.

Он написал хорезмшаху, что дорожит отношениями с ним так же, как если бы тот был его любимым старшим сыном. Такой оборот в устах Чингисхана, исходившего из монгольских традиций, был не только высшей степенью доверительности, но содержал еще глубокий личный оттенок.

Ибо не было в этот период для великого кагана более важной цели, чем та, чтобы его любовь к старшему сыну стала примером для всех подданных.

Вообще-то общее число мужских потомков Чингисхана достигало примерно ста человек – это пятеро сыновей, порядка сорока взрослых внуков, а еще много дюжин подрастающих правнуков.

Но только первые четыре сына Чингисхана от его старшей жены Борте из племени кунграт стали родоначальниками «золотого рода», оставив заметный след в истории.

Все эти четыре сына – Джучи, Чагатай, Угедей и Тулуй – были умны, отважны, находчивы, решительны и талантливы. Каждый из них пользовался авторитетом и в армии, и среди простых монголов.

Но беда в том, что не было между старшими сыновьями великого кагана ощущения единой Семьи.

В дни молодости Темучина – Чингисхана воины враждебного племени меркитов совершили внезапный налет на его стойбище и увели в плен его молодую жену Борте, которая в ту пору будто бы была беременной. Позднее, когда ее отбили, Борте родила мальчика, которого Темучин признал перед всеми своим сыном и назвал Джучи.

Время шло, однако нездоровые слухи среди монголов о происхождении Джучи не только не прекращались, но даже усиливались.

Досаднее всего, что в нагнетании этих порочащих пересудов участвовали его родные братья, особенно Чагатай.

Это приводило к частым ссорам и размолвкам, принимавшим порой весьма острую форму.

Безобразные сценки разыгрывались даже в присутствии самого Чингисхана.

Как-то раз, на важном совещании, когда каган предоставил первое слово, как положено, старшему сыну Джучи, Чагатай, не удержавшись, вскочил с места и закричал: «Почему мы должны повиноваться этому наследнику меркитского плена!» (Другие источники утверждают, что он выразился гораздо резче, назвав старшего брата «меркитским выродком». )

Можно только догадываться, какие выражения употреблял Чагатай, славившийся своей грубостью, в кругу своих приближенных. Он словно не понимал, что этими подозрениями оскорбляет еще и собственную мать.

Джучи в ответ схватил Чагатая за воротник и, в свою очередь, принялся осыпать его оскорблениями, предлагая немедленно устроить борцовский поединок, если только будет на то воля их родителя и государя.

Слово за слово, разгорячившиеся братья едва не вцепились друг в друга в присутствии всех военачальников.

Чингисхан строго отчитал обоих и запретил им ссориться впредь.

Да только суровый выговор не принес ощутимой пользы.

Вражда, пустившая глубокие корни, по-прежнему раздирала кровные семейные узы, которые для самого великого кагана были священны.

Позднее Чингисхан примет тяжелое, но политически необходимое решение.

На рубеже 1227 года его старший сын Джучи погибнет якобы во время охоты.

Позднее историки сочинят, будто Джучи замышлял отложиться от отца, за что, мол, и поплатился.

Но мало кто в монгольских степях будет сомневаться, что эта смерть не была случайной, и что убийц подослал сам великий каган.

Отец принес сына в жертву ради грядущего единства Семьи!

Вот только ничего хорошего из этого не получилось, ибо семена раздора уже дали ядовитые всходы в Доме великого кагана…

Но в тот момент, когда Чингисхан диктовал свое письмо хорезмшаху, до смерти Джучи оставалось еще почти десять лет, и государь был еще полон надежды изменить ситуацию, доказать всему миру, что его сердце переполнено любовью к старшему сыну, которого он всегда считал своей кровью и плотью…

Неустанно демонстрируя на людях свою любовь к старшему сыну, выделяя его доблесть при каждом удобном случае, поручая ему наиболее почетные миссии, Чингисхан рассчитывал, что темные слухи постепенно улягутся, и он сможет безо всякой опаски завещать империю Джучи, как самому талантливому из своих наследников.

И сейчас, когда слова великого кагана ложились под пером писца на бумагу непонятными закорючками, ему казалось, что послание наполняется тем сокровенным смыслом, который он пытался донести до своего западного соседа, смыслом, не подлежащим разночтению.

Запечатав письмо личной печатью, и отправив его с самыми доверенными гонцами, великий каган рассчитывал получить в скором времени такой же честный, искренний ответ.

Неужели два всесильных государя не смогут поделить вселенную на двоих?

Но события приняли непредсказуемый оборот.

Получив послание от Чингисхана, Мухаммед пришел в неописуемую ярость.

Какой-то дикарь, табунщик и язычник, вообразивший себя ханом, имеет наглость говорить с ним на равных!

Мухаммеда особенно взбесило то обстоятельство, что «этот дикарь» посмел сравнить его, великого шаха, со своим сыном! Ведь согласно среднеазиатскому дипломатическому этикету, какой-либо правитель мог назвать своим сыном только такого другого правителя, который находился по отношению к нему в вассальной зависимости. Никто еще во всей вселенной, исключая, разумеется, родителей, не осмеливался называть его, могущественного властелина, своим сыном!

Уподобление старшему сыну покоробило могущественного государя еще и потому, что у него были нелады с собственным старшим сыном – Джелал ад-Дином, и все приближенные отлично знали об этом.

Нет, в этом обращении степняка-табунщика, несомненно, скрывался тонкий, издевательский намек!

Этого наглеца следует примерно проучить!

Однако Мухаммед ничем не выдал послам обуревавших его чувств. Напротив, выразил готовность открыть границы для купцов и караванов и подписать договор о свободной торговле.

Но план ответного удара у него уже сложился.

Вскоре в Отрар – крупный пограничный город на восточных рубежах Хорезмийского государства, прибыл из Китая через Монголию большой караван из пятисот верблюдов. Купцы (а во главе каравана стояли монголы) привезли невиданный товар – изделия из золота, яшмы и нефрита, посуду из тончайшего китайского фарфора, наряды из переливчатого шелка…

По одной из версий, купцы отдавали эти дорогие вещи за бесценок, между тем, как погонщики вели с местными жителями беседы, не имевшие никакого отношения к торговле – об устройстве крепостных стен, о численности гарнизона…

Впрочем, нельзя исключить, что слухи о купцах-шпионах были пущены властями умышленно.

Скорее, это был повод разграбить под благовидным предлогом богатый караван, заранее имея на это санкцию хорезмшаха.

Так или иначе, комендант города Инальчик Каир-хан велел конфисковать товар, а караванщиков бросить в темницу, где все они были подвергнуты жесточайшим пыткам, а затем казнены.

Лишь один монгол-погонщик сумел избежать облавы и добраться до своих.

Тем временем весь конфискованный товар был отправлен в Бухару и продан там с аукциона. Львиную долю выручки поднесли хорезмшаху. Приняв ее, Мухаммед расписался тем самым в своей ответственности за инцидент.

Это и был его ответ «табунщику» Чингисхану, возомнившему себя хозяином вселенной, точнее, ее половины!

И все же Чингисхан по-прежнему готов был уладить дело миром, но при условии, что ему выдадут Инальчика Каир-хана – формального виновника расправы с караванщиками.

Великий каган всё еще надеялся разделить с хорезмшахом вселенную на двоих.

Во дворец Мухаммеда прибыло представительное монгольское посольство во главе с мусульманином, находившимся на службе у Чингисхана.

По ходу дипломатического приема возникла ссора, и Мухаммед позволил своим приближенным убить прямо перед его троном старшего посла монголов, обвиненного в измене своей вере.

Тут же были зверски избиты спутники посла, которых затем доставили до границы и там отпустили, раздев их догола и подпалив им бороды, что по канонам Великой Ясы, введенной самим же Чингисханом, считалось знаком смертельного оскорбления.

Теперь уже сам Чингисхан стал заложником сложившейся ситуации. Убийство посланника, вообще, гостя, доверившегося хозяину, – одно из самых тяжких преступлений, с точки зрения монголов. Не ответить на этот вызов великий каган не мог, если не хотел лишиться авторитета среди своих подданных. Поэтому, невзирая на продолжавшуюся войну с чжурчжэнями, несмотря на множество проблем, требовавших его присутствия на Востоке, он приказал готовиться в поход на Запад и достал свои военные доспехи.

Штурм Отрара был неудержимым. Взяв город с ходу, монголы сровняли его с землей, не щадя пленных (более этот цветущий некогда город так уже и не возродился в полной мере). Цитадель в центре города держалась дольше, но и она пала. Несчастного Инальчика Каир-хана предали изощренной казни, залив его горло расплавленным серебром.

Отпраздновав первую победу, монголы двинулись дальше.

Почему же хорезмшах так и не направил им навстречу свою полумиллионную армию, да еще зная наверняка, что врагов не более двухсот тысяч?

Дело в том, что Мухаммед опасался не столько монгольского «табунщика» с его «дикой ордой», как заговора среди собственных родственников и полководцев, оттого и не хотел собирать их вместе.

Мнительный до крайности, он относил к числу заговорщиков, впрочем, не без оснований, даже свою мать – царицу Туркан-хатун, за которой стояла кипчакская (половецкая) знать, и своего сына Джелал ад-Дина, чья воинская доблесть вызывала у него лишь раздражение.

Именно по этой причине Мухаммед так и не решился дать генерального сражения, хотя его армия имела подавляющее численное превосходство. Вместо этого он рассредоточил свои войска (а главное – своенравных военачальников!) по разным городам и цитаделям, рассчитывая, что монголы-степняки, «эти варвары», якобы непривычные к осаде крепостей, потолкутся немного под неприступными стенами и по доброй воле уйдут в родные степи.

Но монголы не ушли.

К изумлению хорезмшаха, у «этих дикарей» оказались отличные осадные машины, сооруженные китайскими инженерами.

Но что еще более важно, Чингисхан успел в предвоенный период детально изучить обстановку в Хорезме.

Вообще, великий каган уделял особое внимание внешней разведке. Ясно осознавая, что его соотечественники с их характерной внешностью не годятся на роль агентов-нелегалов в сопредельных странах, Чингисхан сделал ставку на вербовку надежных, преданных ему лично разведчиков из числа чужестранцев. Речь шла прежде всего о купцах, которые водили караваны по маршрутам Великого шелкового пути. Путешествуя из Китая в Переднюю Азию и Европу, а затем возвращаясь обратно, купцы привозили Чингисхану ценные сведения о характере местности и дорогах, о реках и мостах, о крепостях, о размещенных в них гарнизонах и т. д. Наиболее доверенные агенты получали особый знак – пайцзу, тонкую золотую пластинку с гравировкой, служившую своеобразной охранной грамотой. Предъявителю пайцзы власти на местах должны были оказывать всяческое содействие, давать лошадей, проводников и продовольствие.

Именно внешняя разведка, выпестованная лично Чингисханом, внесла существенный вклад в военные победы великого кагана.

Одним из лучших его агентов был богатый хорезмийский купец Махмуд Ялавач, с помощью которого удалось подкупить немало влиятельных вельмож и чиновников.

На их подкуп великий каган не пожалел золота из тех сокровищ, что были захвачены в Китае.

Зато сейчас от «пятой колонны» широким потоком стекалась оперативная информация о состоянии дел в обороняющемся Хорезме.

Это позволяло монголам не распылять силы, но широко маневрировать, направляя к городам, готовым открыть ворота, небольшие отряды, и напротив, туда, где готовились защищаться, подвозить метательные и стенобитные орудия, заранее зная о слабых местах в обороне.

Сам Чингисхан находился среди войск, отказавшись от удобной юрты и ночуя на сложенном войлоке. В этой войне его вело вперед стремление отомстить за нанесенное оскорбление.

Хорезмшах оскорбил его не только тем, что расправился с послами и караванщиками, нет, он нанес великому кагану личную обиду, презрев его доверительную, душевную исповедь о любви к старшему сыну.

И за это он заслуживал смерти!

Чингисхан готовился к трудной, затяжной войне, еще более кровавой, чем с чжурчжэнями. Но, к его удивлению, огромная хорезмийская империя, казавшаяся несокрушимой, пала уже через год после нашествия.

Мухаммед так и не отважился встать во главе сопротивления. Он вообще не располагал никакими сведениями о монголах, долгое время довольствуясь слухами, утверждавшими, что кочевники мало сведущи в военном искусстве.

Назначив начальников гарнизонов, сам он всё дальше уходил на запад своей империи, которая сжималась ему вослед как шагреневая кожа. Какое-то время его сопровождал караван в двадцать верблюдов и сорок лошадей, навьюченных кожаными мешками с золотом, десятилетиями копившимся его династией.

По слухам, это золото он зарыл на севере Ирана, вблизи крепостей Бистам и Адрахан. Но, возможно, это всего лишь ложный след, а в действительности золото спрятано в нескольких тайниках и совсем в другой местности, например, на побережье Аральского моря, которое в ту далекую эпоху имело совершенно иные очертания.

До сих пор судьба сокровищ хорезмшаха остается неизвестной.

А сам «Искандари дуюм», еще недавно всемогущий повелитель миллионов подданных, закончил свою жизнь на одиноком островке в Абескунском (Каспийском) море среди оказавшихся там прокаженных.

Надежного убежища в подлунном мире для него так и не нашлось.

Что ж, Чингисхан в полной мере отомстил за нанесенное оскорбление…

Правда, напоследок Мухаммеду хватило ума и мужества назначить своим преемником самого достойного из наследников – Джелал ад-Дина, так и оставшегося нелюбимым сыном.

Неукротимый Джелал ад-Дин, вошедший в историю как «последний хорезмшах», сражался с монголами еще более десяти лет методами, скорее, партизанской войны и погиб в 1231 году в одной из стычек, пережив старшего сына великого кагана, да и его самого, на четыре года.

Итак, поход на Запад, обещавший множество суровых испытаний, оказался для Чингисхана неожиданно удачным и стремительным.

Отсюда, из Средней Азии, открывались два пути. Один – в сказочно богатую Индию, о сокровищах которой давно уже мечтал великий каган, второй – всё дальше на малоизведанный запад, через Персию и Закавказье. Прежде чем отбыть в орду, Чингисхан направил отряды по обоим этим направлениям, дав их командирам точные указания.

Индийский поход так и не задался. Одетых в овчины моголов отпугнули не столько неприступные стены города Мультан, обороняемые многочисленными защитниками, как невыносимая жара и непривычно влажный климат, отчего тело покрывалось зудящими красными пятнами.

Зато западный путь оказался куда более триумфальным, чем предполагалось вначале. Да и добыча здесь была захвачена богатая.

Еще до конца 1221 года покорители Хорезма завоевали весь северный Иран и Закавказье, а еще через два года разбили русских князей на Калке, после чего дошли до Волжского Булгара, откуда им, правда, пришлось вернуться в родные степи. Но только на время…

Именно после захвата Хорезма великий каган скорректировал свои прежние планы и определил новое направление главного удара.

А всё началось с обиды хорезмшаха на тон письма, полученного от Чингисхана, и на неверно истолкованный смысл слов «старший сын», которые великий каган употребил по отношению к «второму Александру». В результате два всемогущих властелина так и не смогли заключить мирный договор, суливший им взаимную выгоду.

А ведь если бы хорезмшах дал восточному соседу какой-нибудь туманный, обтекаемый ответ, тот прислал бы очередное послание, и эта переписка могла растянуться на те семь лет, что были еще отмерены великому кагану. Наверняка, за это время Чингисхан окончательно увяз бы в своих разборках в Маньчжурии.

Если бы не чрезмерное высокомерие правителя Хорезма, то, кто знает, река мировой истории могла бы круто поменять в этой узловой точке свое русло, подобно тому, как не раз меняла свое русло великая река Амударья, впадая то в Аральское, то в Каспийское море.

Тем более что чжурчжэней Чингисхан так и не смог покорить при своей жизни. Это сделали лишь его сыновья уже после смерти «сотрясателя вселенной».

Успешно закончить войну на Востоке им помогли богатства, захваченные на землях, которые монголы считали Западом…