Читать книгу Квазинд. Когда оживают легенды - Андрей Леонардович Воронов-Оренбургский - Страница 19

Полли приподняла за крученый шнурок кожаные жалюзи и посмотрела в окно.

Нежный вечер опустил на гремящую реку прохладу. Солнце садилось за синий хребет гор, косые лучи окрасили потемневшую воду угасающими цветами. Обрывистые, скалистые берега, казалось, поднимались выше, стволы лесных деревьев и кустарника сливались в сплошную черную стену, хотя верхушки всё еще выделялись неровной линией на фоне алого небосвода.

“Господи, как глупо, что я не дождалась дядюшку в Джэксонвилле.– Она содрогнулась, представив, что ей из-за собственной глупости и неосмотрительности предстоит повторить пройденный путь.– Два месяца жуткой, невыносимой тряски в дилижансе, грубая еда, опасности и грязь…” Полли едва удержалась от слез. О, теперь-то она знала, что такое Запад, не понаслышке. И сегодняшний разговор с дочкой Адамса, признаться по совести, не был лишен лукавства с ее стороны. Да, ей нравился дух свободы, которым был пропитан каждый акр, каждый дюйм ⁸³ этой земли, но жить здесь… “Нет, я больше никогда не приеду сюда… Я съела кусок этого пирога, он не пришелся мне по вкусу, и теперь я твердо могу сказать: здесь для меня нет ничего – и никого!”

Она вдруг вспомнила слова лейтенанта Бартона, вспомнила его славную выправку, волосы цвета выгоревшей соломы, и сердце ее ёкнуло. “А он хорош…” – мысленно призналась она себе, забывая их ссору и свою обиду на него.

Девушка вновь посмотрела в темнеющее окно. В коррале⁸⁴, что располагался за домом Паркеров, пестрые коровы с огромными выгнутыми рогами мирно пережевывали “жвачку”, двое бородатых мужчин, одетых в кожаные с бахромой куртки и леггины, словно те достались им по дедовскому завещанию, натягивали парусиновый навес на ночь, а худая, больше похожая на подростка, в длинной бумазейной юбке женщина нарезала крупными ломтями мясо подстреленного оленя. Над разделанной тушей и над деревянной приземистой кадушкой, куда были вывалены красной квашней потроха, черным перцем роились мухи. “И вот теперь так жить?” – Полли брезгливо опустила жалюзи и запалила шандал.

Что ни говори, а жизнь в этих краях значимо меняла людей. И Полли, день за днем путешествуя по дикой стране, начинала понимать, чту способна делать с человеком нетронутая природа. Пожалуй, впервые девушка сумела четко осознать заметную перемену между мужчиной и женщиной здесь, на Западе. Там, на далеком, понятном с детства Востоке, женщины в семье всегда держались на равной ноге со своими мужьями, а временами даже и брали над ними верх. На Западе она вспомнила дымные бивуаки Миссури, Небраски, Дакоты, слабая половина во всем полагалась на своих мужчин. Здесь они охотились на зверя, добывая пищу, рубили дрова, таскали каноэ на своих плечах, дрались с врагом, любили женщин, и в каждом поступке, движении, помысле их ощущалась какая-то превосходная степень, уверенность, сознание собственных сил и многое другое, чего раньше Полли никогда не замечала за мужчинами. Ей остро припомнились эти люди с холодными глазами, с жесткими складками морщин, одетые в куртки из звериных шкур… В памяти почему-то всплыл тот зверобой, что окликнул ее вопросом на сентлуисском пароме, может быть потому, что в ее путешествии он был первым подобного рода. От него терпко пахло костром, псиной и путом, тем, чем, как теперь понимала Полли, пах истинный Запад. Его леггины и набедренная повязка из толстой полосатой байки на индейский манер оставляли открытыми ягодицы, от крепкого солнца такие же бурые, как и потертая одежда из оленьей кожи. И он не смутился, увидев ее смущение, напротив, участливо улыбнулся, как бы говоря: “Добро пожаловать, мисс, в страну бизонов. Запад покажет вам не только голый зад, но и свой хищный оскал”.

Девушке вдруг отчаянно захотелось прижаться к сильной мужской груди, ощутить покой и заботу, уверенность в своем шаге… и она вновь вспомнила о Джоне. Сердце повторно ущипнул легкий холодок сожаления, что всё так глупо случилось. Краткое пребывание в Монтане, а главное, обратный путь не сулил ничего хорошего. “Господи, я как ребенок, сама себе заморочила голову бегством на Запад…” Усиливая свое беспокойство женскими вопросами, она против воли загнала себя в угол. Перед глазами ясно рисовалась дальнейшая судьба – полная несчастий, подстерегающих одинокую путешественницу.

Полли решила помолиться перед сном и почитать Писание, когда грохот и шум внизу заставил ее вздрогнуть и насторожиться…

Салун сотрясали крики и выстрелы в потолок. Несколько мужчин под прицелом ружей втолкнули в зал закованного в кандалы Черного Орла.

– Смотрите! Это он! – восторженно и злобно крикнули у стойки.

Наступила тишина. До крайности возбужденная толпа, затаив дыхание, уставилась на знаменитого вождя вахпекуто. Кэнби по-медвежьи, вразвалку подошел к пленнику, зло улыбнулся ему в глаза, цыкнул сквозь желтые прокуренные зубы:

– Вот ты и попался, сын пьяницы!

Толпа завороженно выдохнула: начало было многообещающим. Блаженно ощущая нутром немую поддержку сограждан, Кэнби нагнулся и легко подцепил стволом револьвера тяжелую цепь кандалов:

– Хм, да эту птичку кто-то окольцевал до нас! – он повернулся к Адамсу, беспомощно полулежащему на лавке, и отвесил ему низкий, намеренно неуклюжий поклон.—Уж не вы ли, мистер Паркер? Ну и хитрец же вы! Фургон с золотым песком против чечевичной похлебки, вы утерли бы нос и самому хитроумному Янгу! ⁸⁵Взрыв глумливого хохота засвидетельствовал, что остроумие верзилы с Миссури оценено по достоинству. Тот, окончательно преисполнившись сознанием собственного могущества, снисходительно поднял руку, призывая к порядку. В голосе его зазвучали нотки босса:

– Друзья, случается время, когда не до шуток. Нынче оно пробило! Собственно, что я хочу? А вот что! Я предлагаю, джентльмены, судить его как принято у нас – по закону Линча! Ведь все мы в долгу у этой собаки?!

Стены содрогнулись от свиста, улюлюканья, визга, топота.

– Верно, Кэнби! С краснокожими нельзя церемониться!

– Другого эта мразь не заслужила! Так сказал бы и сам Коди! ⁸⁶

Торговец взмахнул руками, как ветряная мельница:

– Тогда, черт возьми, дайте место вздернуть его!

Толпа тупо шарахнулась в сторону, образовав полукруг. Кэнби перебросил через балку лассо, услужливо протянутое каким-то скотоводом. Под покачивающейся немой петлей установили табурет. Двое дюжих погонщиков, надсадно покрякивая, без промедления водрузили на него вождя.

Толпа плотнее сгрудилась вокруг импровизированной арены. Теперь она напоминала единое многоглазое животное, плотоядно напрягшееся в предвкушении острого наслаждения.

В это самое время Джон Бартон возвращался в салун из магазина Фэнтона. В кармане его кителя лежали спички, новая бритва, упаковка табаку и сорок долларов сдачи.

Когда он поравнялся с пороховым складом, его чуть не сбила с ног запыхавшаяся дочка Адамса. Растрепанные волосы и полный смятения взгляд не на шутку встревожили лейтенанта. Он схватил девушку за плечи и встряхнул, как куклу, помогая ей прийти в себя.

– Что случилось, красавица?

– Быстрее! – Дженни задыхалась от волнения и не обратила никакого внимания на допущенную офицером вольность.– Они убьют и отца… и индейца… Они… Там!.. Этот сброд в нашем городе… Просто бич какой-то!..

Лейтенант, не дослушав, рванулся по улице к салуну.

Расправа над Черным Орлом шла полным ходом. Индеец неподвижно стоял на табурете, глядя поверх голов, и вполголоса тянул непонятную монотонную мелодию.

– Что это с ним? Свихнулся? – с детской непосредственностью поинтересовался осанистый джентльмен в неожиданно белой сорочке, но бессовестно лоснящихся бриджах.

– Дурак! Такая сволочь свихнется, жди! Поет похоронную – уж я-то их знаю, разрази меня ад! – не преминул внести ясность Кэнби.– Вот он! Даже не смотрит на нас. Презирает белого человека! Ублюдок!

Толпа возмущенно загудела.

Скверно продолжая ломать комедию, заводила обратился к вождю с традиционным требованием “последнего слова”:

– Эй, краснорожий! Ну скажи хоть “му-у”… Прежде чем ты сдохнешь, как собака!

Пленник по-прежнему смотрел куда-то вдаль и молчал. Именно это больше всего и бесило торговца.

– Ну, ты, дерьмо! Ты что… Гордый, да? Гордый?! А это ты нюхал, сука? – он поднес к лицу обреченного пудовый кулак.

Индеец невозмутимо прикрыл глаза. Доведенный до белого каления, Кэнби схватил его за руку и сдернул вниз с такой силой, что тот упал, ударившись лицом о доски пола. Однако этого расходившемуся громиле было мало. Во всю свою бычью силу он пнул ненавистного вождя острым носком ковбойского сапога по голове. Шпора зазубренной бритвой распорола лицо. В припадке ярости Кэнби зарычал и обрушил на беспомощную жертву еще несколько мощных ударов, после чего, тяжело дыша, отошел к стойке и обессиленно прислонился к ней.

Никто из толпы не заступился за избиваемого, никто не попытался остановить озверевшего великана. Ни в чьих глазах не блеснуло даже намека на жалость. Краснокожий лежал совершенно неподвижно: труп, да и только. Волосы, изодранная рубаха, потертые, заляпанные грязью леггины из оленьей кожи – всё было в алых пятнах крови.

Кэнби шейным платком вытер лоб. На его лице застыло презрение. С губ делово слетело:

– А ну, давай, встряхни его, ребята. Я знаю, как эти твари умеют притворяться.

Двое ковбоев с трудом подняли и снова, придерживая, поставили вождя сиу на табурет, тычками приводя его в чувство. Черный Орел, несмотря на жгучую боль, внешне выглядел спокойным. Его губы были сжаты не более чем обычно, распухшие веки полуприкрыты. Только на виске напруженной лесой билась набрякшая жила.

Затянувшееся “шоу” галопом мчалось к развязке. Кэнби, чиркнув слюной меж зубов, собрался уже выбить из-под ног дакота опору, как вдруг в притихшем по такому случаю зале прогремел револьверный выстрел. Пуля перебила веревку, обрывок которой дохлой змеей упал на грудь пленника. Все резко обернулись к дверям, напряженно вглядываясь в сизую завесу порохового дыма. В чернеющем квадратном проеме, широко расставив ноги, стоял лейтенант Бартон.

– Стоять! – закричал он. Однако когда Сэм Старрет, хозяин бакалейной лавки, шагнул ближе, чтобы получше разглядеть офицера, Бартон повторил, но теперь уже более низким и холодным голосом: – Я сказал стоять! Не двигаться.

– А что вы такой обидчивый, лейтенант, как повар из Вест-Пойнта ⁸⁷, у которого прокис компот? – раздраженно, но не очень уверенно огрызнулся лавочник.

– На Западе,—хрипло ответил Джон,– слово человека, особенно офицера, не подвергают сомнению. Я вижу, вы новичок в этих местах, мистер… так вот уясните! В здешних местах и далее на запад у нас мало закона, так что если вам кто-то дает слово, вы обязаны ему верить.

– Но если… – Старрет с сомнением сунул револьвер в новую кобуру.

– Но если оказывается, что данное слово ненадежно,– Бартон мрачно усмехнулся, не упуская из виду ни малейшего движения в зале,– то этот человек – конченый… Не так ли, Кэнби? Я вижу, и ты здесь со своими шкуродерами, ну-ну… Так вот, уважаемый, как вас там?..

– Сэм Старрет,– уже совсем смутившись, пролепетал бакалейщик, не спуская глаз с кольта армейского образца, на вороненом стволе которого предостерегающе горел отблеск света.

– Очень приятно, мистер Старрет. Поэтому,– лейтенант перевел ствол на ёрзнувшего траппера,– если назовешь в этом крае человека лжецом, помяните мое слово,—без стрельбы не обойдется.

Сказав это, Джон замолчал, но потемневшие глаза его продолжали гореть огнем мрачной решимости. Он шагнул к недоумевающей толпе и сделал знак вождю, чтобы тот подошел к нему. Во взгляде Черного Орла вспыхнуло удивление и недоверие к своему заклятому врагу. Однако в следующее мгновение он стремительно взметнулся со стула и через голову опешившего торговца прыгнул в шарахнувшуюся толпу, ящерицей проскользнул сквозь кольцо своих палачей и плечом к плечу встал рядом с лейтенантом. Бартон бросил на него одобрительный взгляд и вскинул упрямый подбородок.

– А теперь уясните, и получше, граждане Рок-Тауна,—его голос звучал взволнованно, но металлически жест-ко.—Этот чиф ⁸⁸ сиу принадлежит Конгрессу Соединенных Штатов – и только! Вот документ, подтверждающий правоту моих слов.– Свободной рукой он вытащил из-за борта синего кителя пакет с сургучными печатями, тряхнул им над головой и тут же спрятал обратно.

Кэнби и остальные всё еще не могли прийти в себя от удивления и злобы. Откуда свалился на их головы этот парень с лейтенантскими нашивками? Чувствуя себя беспомощными под колючим глазом армейского кольта, они трезвели и лишь кусали губы, сокрушаясь, что их собственные “игрушки” так близко и так недоступно упрятаны по кожаным норам кобур. Пуля лейтенанта успокоила бы каждого, кто дернулся бы спорить с ней.

Вдруг Кэнби, грохоча каблуками, споро вклинился в ставшее зыбким кольцо сограждан:

– Эй, что за ерунда, лейтенант? А вы помолчите, Старрет! Хватит в компании и одного брехуна… – Торговец зло зыркнул на бакалейщика, скрытно пригрозив ножом, и улыбнулся, поворачиваясь к офицеру.– Неужели вы нас считаете, Бартон, такими же ослами, как и вы – солдаты? – хриплый смех вырвался из его груди, такой широкой, что на ней могла бы свободно улечься пума. При этом торговец выразительно покрутил пальцем у виска.

Стены салуна содрогнулись от нового взрыва хохота.

– Мы не верим ни единому вашему слову! – в порыве солидарности здоровяк хлопнул по груди плюгавого тапера, визгливо заливавшегося вместе со всеми. Тот поперхнулся от неожиданности, прикусил язык.– Ну-ка, дайте взглянуть да понюхать вашу бумажку. Может, на ней всего и написано: “Где продается старая добрая выпивка” или “Где проживает солдатская шлюха”! Где это слыхано, чтобы краснокожему дерьму было оказано такое внимание?! – продолжал неистовствовать он.

Толпа зловеще загудела.

– Клянусь честью офицера, всё, что я сказал,– истинная правда! – Бартон в упор смотрел в налившиеся кровью глаза заводилы.– Но давать государственный документ в чужие руки не имею права.

Кэнби задрожал от гнева:

– А мне плевать на вашу честь! У вас дряблые ляжки, лейтенант! – и, тыкнув пальцем в его сторону, торговец с Миссури издевательски рявкнул в толпу.– Вот такие слюнтяи, джентльмены, и распустили дакотскую сволочь. И как только мамаши отпускают таких вонючек служить в армию? Уж лучше бы они были портными, хоть лопни!

Новый взрыв хохота оглушил Джона. Было страшно смотреть на эти гогочущие лица, слушать харкающий смех, вырывающийся из луженых глоток, звучащий дико и по-звериному свирепо.

Лейтенант внутренне поёжился. Соотечественники, чьи интересы он кровью защищал тринадцать долгих лет, были настроены явно не миролюбиво. Их безудержное животное гоготание говорило само за себя.

“Сколько их? Тридцать? Сорок?.. Нужно сосредоточиться. Во что бы то ни стало нужно сосредоточиться… – Джон до боли стиснул зубы.– Неужели конец? Так нелепо. Так бесславно… Нет, я без боя не дамся. Но как индеец? На нем места живого нет…” Бартон понятия не имел, чего можно ожидать от краснокожего. Зато лейтенант хорошо знал, что обязан доставить пленника в Вашингтон, чего бы это ему ни стоило.

Хохот постепенно стих, уступив место холодной, мстительной злобе. С улицы, из дома напротив доносились едва слышные звуки музыки – кто-то наигрывал на гармонике веселый плясовой ритм.

– К черту этих франтов в мундирах! – брызжа слюной, через паузу гневно взвился одноглазый Гарри.

– Что мы с этим напудренным возимся, как квакерша с псалмами! – поддержали из толпы.

– Бей его!

Эти возгласы были фитилем, поднесенным к фургону с динамитом. Пьяных лесорубов и охотников точно с цепи спустили ревущей сворой. Кавалерист Бартон едва успел выстрелить в воздух, как его вместе с вождем сбили с ног. Каждый лез из кожи, чтобы внести свою лепту в дело борьбы с ненавистными краснокожими, каждый рвался в самую гущу и, выпучив глаза, разинув рот, крушил направо и налево, продираясь к жертвам, отбиваясь от пинков и ударов своих же.

Орел среагировал первым: тяжелая цепь его кандалов, описав свистящий круг, размозжила голову какого-то траппера. Второй сокрушительный гремящий удар отбросил рвущихся следом. Лавочник, харкнув выбитыми зубами, рухнул на колени и жалобно заскулил, как койот. Новые нападающие перепрыгнули через него, но в ужасе отпрянули: цепь с яростным свистом вращалась по кругу, грозя переломить хребет каждому, кто осмелился бы ринуться на приступ. Вождь издал пронзительный боевой клич вахпекуто. Блестящие волосы взметнулись, как черная грива. Лейтенант крепкими ругательствами вторил ему, лихо работая кулаками.

Вдруг страшный удар Кэнби опрокинул Бартона. Его шпоры серебристо сверкнули в воздухе и потонули в месиве кулаков и сапог. Неповоротливый с виду, торгаш легко прыгнул влево. Зайдя во фланг вождю, он выждал момент, когда цепь ушла в сторону, молниеносно сорвал со стены веранды железный багор и, держа его обеими руками, нанес краснокожему ужасный удар – в полную силу своей мощи и ярости. Таким ударом он всегда убивал наповал и зверя, и человека. Но багор встретил… пустоту, расщепив заточенным крюком половицу. Скрипуче взвизгнули гвозди, показав свои ржавые шляпки. А через миг стальные звенья цепи до кровавой мглы в глазах стянулись на буйволиной шее. Кэнби, испустив хриплый рев, ухватился пальцами за цепь. Вся его сила, казалось, сосредоточилась в могучих руках, но тщетно…

Жизнь уже покидала отчаянного зверобоя с Миссури, когда на помощь ему подоспел Одноглазый. Тяжелый табурет с треском разлетелся, опустившись на индейца. Голова вождя была в крови, руки бессильно повисли, точно сломанные ветви дуба, колени дрогнули… Словно подкошенный пулей олень, он рухнул на офицера, который, распластавшись, лежал в беспамятстве.

Джон Бартон, лейтенант шестого кавалерийского полка под началом полковника Гринвуда из форта Фэттерман… Думал ли он, что влипнет в такую скверную переделку?..