Читать книгу Однажды в СССР - Андрей Марченко - Страница 2

…Ровно в одиннадцать, когда из радиоточки в машбюро напротив послышались звуки производственной гимнастики, началось совещание. Его вел, как обычно, Старик.

– Безобразие! – орал он так, что в машбюро дрожали стаканы и вздрагивали машинистки, то и дело ошибаясь в наборе. – Безобразно к зиме готовитесь! Через месяц дожди зарядят, а у вас кот не валялся! Лужи в цеху стоять будут.

До сезона дождей было, пожалуй, месяца три-четыре. Случалось, крышу ремонтировали и в октябре. Конечно, подобное являлось ненормальным, но в начале лета ее перекрывать было явно лишним. Во все года чинили одним способом: раскатывали рубероид. За год смола не то испарялась, не то утекала. Только в конце весны крыши чистили от песка, а где-то в августе накатывали новый слой рубероида. Напоминало анекдот про таджика и его три халата. Вспомнив эту шутку, Аркадий улыбнулся. Как оказалось, не к месту.

– Он еще улыбаться будет! – взорвался Старик. – Ты что думаешь, тебя сюда на хиханьки позвали? Почему крыша до сих пор не покрыта?

– Так еще все лето впереди, смола испарится. Да и рубероида нет… – начал Аркадий.

И тут же получил тычок от сидящего справа Владимира Никифоровича, начальника цеха:

– Молчи…

Но было поздно.

– Пиши, – Старик дал распоряжение Саньке Ханину, ведущему протокол. – Зам. начальника цеха Лефтерову обеспечить получение кровельных материалов. Срок тебе… Неделя. Через неделю – доложить о выполнении. Записал?..

Ханин кивнул. Протокол вел он, потому что женщин на совещание старались не приглашать. Без них мужчинам можно было не сдерживаться в выражениях и эмоциях.

– Да где же я его возьму…

Снова тычок:

– Молчи.

– Где желаешь, там и бери. Ты зам начальник цеха! Когда оно есть – всякий сделает. А ты сделай, когда нет. Следующий вопрос…

Парень внутренне махнул рукой. Отец, пока был жив, говорил, чтоб Аркадий с дураками не спорил. Ленин с портрета за спиной Старика смотрел на Аркадия со знаменитой ленинской улыбкой, и как сейчас показалось – со злорадством.

«Да ладно, найду я рубероид, – подумал Аркадий. – Хотя бы квадратов сто-двести достану, отрапортую, что работа начата. А там – вдруг забудется».

Он задумчиво скосил взгляд в протокол предыдущего совещания – листок бумаги, отпечатанный на машинке через копирку. Судя по блеклости букв – копия пятая, а то и шестая. Будто вопросов по его цеху не было, однако же, сидеть предстояло еще час-полтора – столько обычно продолжались совещания у Старика.

Далее корили начальника инструментального цеха: тот опять провалил сроки по изготовлению шаблонов.

Мысли Аркадия вернулись к чужаку, который сидел сейчас в последнем ряду. Появился он сегодня к утреннему селектору, именуемому на заводе «радионяней», и тут же произвел сенсацию. Молоденький паренек – только из института, вихрастый красавчик, словно сошедший с какого-то агитационного плаката, даже в конторе цеха смотрелся чуждо. Машинистки, которым обычно не сиделось на месте в начале смены, тут же определили, что белоснежная рубашка – гедеэровская, туфли итальянские или, по крайней мере, венгерские. Девчата также заметили, что юноша, вероятно, холост, и стали строить ему глазки, на что тот отвечал благосклонной улыбкой.

Аркадий счел пришельца командировочным, и, стало быть, временным, случайным человеком. Однако же одиннадцатичасовое совещание он не стал пережидать в чьем-то кабинете, а пришел в зал заседаний. Отсюда вывод: человек не посторонний. Комитетчик? Проверяющий?.. Нет, те одеваются нарочито скромно, а первые еще и аккуратно. Кто-то еще.

…За стеной проиграло двенадцать часов, и начался концерт «В рабочий полдень». Стук множества печатных машинок, похожий на шум механического водопада сменился едва слышным свистом электрочайников. Стук каблучков по коридору – судя по запаху, из столовой какая-то женщина несла пирожки. В желудке заныло – следовало бы перекусить до совещания и выпить чая. Но Аркадий тогда не стал – есть не сильно хотелось, а чай во время долгого сидения мог попроситься наружу.

Теперь получал разнос энергетик за недостаточное давление воздуха. Старик кричал здорово, энергетик, кстати, бывший не намного младше Старика, сидел словно проштрафившийся школяр. Кого как, а Аркадия крик на совещаниях пугал только первое время. И происходящее казалось какой-то злой пародией на школу, где председательствующий-учитель ведет урок, а остальные – молятся, чтоб их не спросили. Но со временем это все стало более напоминать театр, где все роли розданы, а председательствующий после какой-то особенно яркой тирады оглядит присутствующих, спросит взглядом – разве не хорошо сыграл, разве не замечательная фраза?..

Тайком Аркадий посмотрел на часы – время тянулось убийственно медленно. Взглянул на начальника цеха. Тот в своем блокноте со сосредоточенным и вдумчивым выражением лица, как обычно, рисовал зайчика. В этот раз зайчик получался более похожим на корову.

– Вопросы есть?.. Нет, идите работать, бездельники, – завершил совещание Старик.

Присутствующие загремели стульями. Встал и пошел к двери Старик. На его опустевшее кресло Аркадий взглянул с почтением, легкой завистью и предвкушением. Кресло в зале было одно. Остальные, даже если совещание вело два-три человека, сидели на обыкновенных стульях. И кресло это манило, сесть в него казалось пределом мечтаний. А ведь не так уж и далеко до него – Владимир Никифорович уже на пенсии и уйти грозится каждую неделю. Аркадию при этом он обещал если не свой кабинет, то замолвить словечко… Ну а от начальника цеха до кресла одного из замов – рукой подать. И уже Аркадий будет сам метать громы и молнии на притихших подчиненных.

Он зашел в свой тесный кабинет, который помещался между лестницей и туалетом, поставил чайник и быстро спустился на этаж ниже в столовую. У прилавка стояла очередь – почти все присутствовавшие на совещании переместились сюда. Но кассирша отпускала скоро – мужчины брали пирожки. Те, кто не спешил, заказывали еще компот.

Вернувшись на свой этаж, Аркадий застал начальника цеха, прощающегося с пришельцем. Они долго трясли друг другу руки, но все же расстались.

– Аркаша, зайди ко мне.

Все же пришлось зайти сначала к себе, выключить кипящий чайник, превращающий кабинет в душную саванну.

–

Начальник цеха сидел в своем кабинете, обшитом фанерными лакированными листами. Над креслом начальника висел портрет Ленина, но другого. Этот сжимал кепку в руке и призывно вглядывался куда-то верх и вправо. Вероятно, его интересовало что-то, лежащее на мебельной стенке, стоящей вдоль стены. Аркадий проследил взгляд вождя, но ничего на шкафу не заметил. В застекленном серванте, являющимся частью стенки, блистали монеты, которые начальник цеха коллекционировал.

Аркадий загадал: если что-то дурное – начальник скажет присесть. Если нет – все обойдется. Владимир Никифорович указал рукой на стул.

Затем сказал:

– Аркаша… Рубероид можешь не искать. Не твоя забота это уже, в общем.

Мгновенно промелькнула расслабленность, а потом – паника:

– Как это. Я не понял?

Начальник цеха молчал и глядел с укоризной, дескать, все-то ты понял. И действительно, Аркадий понял.

– Так это что? Это меня?.. А его, выходит, того? Чего это ради?.. Да кто он вообще такой?

– Он сын Самого!.. – Владимир Никифорович с благоговением указал на потолок.

Этажом выше размещался один из кабинетов главного инженера. Но его сына Вадика Аркадий знал. В свое время именно Аркаша, тогда еще мастер, посоветовал отдать мальчишку в стрелковую школу. Сейчас Вадик учился где-то в шестом классе, и речь шла, очевидно, не о нем.

– Чей сын? Брежнева, что ли?.. – предположил Аркадий.

– Если бы. Это сын Легушева. Знаешь такого?

Эту фамилию Аркадий безусловно слышал. Брежнев, при всей своей значимости, был далеко, и потому опасались его меньше. А Легушев являлся первым секретарем Донецкого обкома – местным царем и богом. Он мог решить сотни вопросов – а мог, разумеется, и не решать. Его росчерка пера опасались не то что начальники цехов, но и директора заводов.

– Сын его закончил профильный институт. Есть мнение, что ему следует набраться опыта, поработать по специальности. Молодым везде у нас дорога.

– А я, выходит, уже не молодой?..

– Аркаша, не нагнетай, прошу тебя! Отец его уйдет не сегодня-завтра в Москву на повышение, заберет сына. И я через год на пенсию уйду. Вот будет и тебе дорога. А пока поработаешь сменным мастером. Я тебе персоналку выхлопочу – ты ничего и по деньгам не потеряешь. Никто тебя не выгоняет на улицу. Советская власть еще не кончилась.

– Так что же мне? Написать перевод?.. – спросил Аркадий со слабой надеждой, что это все шутка, и сейчас, конечно, все выяснится, и его отправят опять работать, искать рубероид…

Где там…

– Ну а чего откладывать-то?.. – с облегчением ответил Владимир Никифорович. – Уже завбот тебя ждет…

–

Злоба бурлила как кипяток в чайнике с заваренной крышкой. Хотелось выматериться.

Была мысль подготовленное уже заявление скомкать и бросить в лицо завботу, а самому написать заявление об уходе по собственному желанию. В отпуске он не был два года. Можно было получить отпускные, поваляться летом с Машей на пляже, благо море под боком, и такой отдых обошелся бы весьма дешево.

А после, ближе к осени, можно было начать искать работу, устроиться сменным мастером на какой-то мелкий заводик и начать делать карьеру заново там. Но на новом месте пока устроишься, всех узнаешь, войдешь в круг – не один месяц пройдет. А сюда, на машиностроительный завод он пришел сразу после армии, начинал слесарем, оканчивая заочно институт, поднялся до старшего мастера, а теперь – был заместителем начальника цеха.

Был…

Завбот смотрела на него печальным и понимающим взглядом, но что творилось в ее голове – кто знает. Ведь, поди, слухи разошлись. В курилках, в кабинетах, в мастерских уже судачат, что прежний зам низложен, что новый уже идет. А новая метла, как водится, по-новому метет.

–

В кабинете лежали пирожки, да остывал чайник.

Есть не хотелось. И, закипятив чайник повторно, Аркадий сделал себе злой чифирь кровавого цвета. Делать такой в Монголии его когда-то научил Пашка – механик-водитель танка, которым командовал Аркаша.

Чифирь взбодрил, прогнал сонливость, но не дурное чувство.

Диктор из радиоточки сообщил, что в Петропаловске-Камчатском традиционно полночь. Следовательно, в Москве и здесь, в Приазовье – начало четвертого. А это значило, что в школах Жданова закончились уроки. И Маша, отпустив дежурных, закрыла класс. Наверное, сейчас она сидит в учительской, проверяет тетради…

Телефон стоял рядом – «вэфоский» ветеран, переживший уже трех замов и четырех начальников цеха, несколько раз падавший со стола на пол, и перемотанный по такому случаю изолентой. Аркадий думал его сменить, но вот как – аппарат пережил и его.

Парень набрал «двойку», дождался непрерывного гудка, сигнализировавшего, что городская сеть доступна, после – накрутил на номеронабирателе еще пять цифр городского номера.

Цепь длинных гудков, томительное ожидание. И уже когда Аркадий хотел положить трубку, раздался голос:

– Алло…

Это была она.

– Салют, Маш, это я, – он старался говорить живо, весело.

– Слушаю…

– Я так хотел услышать твой голос…

– У тебя что-то случилось? – ее голос был требователен и строг.

– Да… Нет…

– Говори…

– Я перевожусь назад… На мастера.

– Почему?

– Моя точка понадобилась сыну Легушева. Слышала о таком?

Она, конечно же, слышала.

– Вот так, – продолжал Аркадий. – Партия сказала: «Надо».

Ходили слухи, что на АТС все разговоры, или хотя бы те, которые выходят в город, прослушивают работники органов на предмет сохранности Государственной тайны и наличия инакомыслящих. Но в это Аркадий верил слабо: АТС постоянно барахлила, связывала не тех абонентов. Шумы стояли такие, что, бывало, по голосу человека не узнаешь. Чтоб прослушивать, станцию следовало сперва починить.

– А ты как же?..

– Поработаю мастером. Дальше видно будет… Послушай, я теперь так долго на работе не буду оставаться… Может, увидимся сегодня?

– Я не знаю… С понедельника у нас комиссия из области. Я, наверное, не смогу в ближайшие дни.

– Маша…

– Мы увидимся потом. Ты точно в порядке?..

– Да, – соврал Аркадий. – Просто хотел тебе сказать…

– Аркадий, договорим позже, меня вызывают. Пока!

Хоть в трубке отчетливо было слышно, что никто никого не зовет, Аркадий кивнул. Он успел сказать:

– Я люблю тебя…

Но услышала ли она эти слова – неизвестно.