Читать книгу Вестники времен: Вестники времен. Дороги старушки Европы. Рождение апокрифа - Андрей Мартьянов - Страница 4

Неторопливая ходьба по неприметной извилистой звериной тропке, гулкая лесная тишина, легкий запах прелой листвы подействовали на сэра Мишеля умиротворяюще. Непонятный глухой раскат, едва уловимое движение воздуха и последовавшее вслед за ними необъяснимое ощущение забылись, заместились непосредственными впечатлениями, которые утомленный разум рыцаря охотно принимал. Над головой его шелестели резные дубовые листья, изредка слышался звонкий посвист иволги, мягко шуршали под ногами жесткие кустики вереска, куманики, где-то высоко и чуть позади слышалось низкое жужжание шмеля. Неожиданно сэр Мишель заметил некую странность в этом гудении – оно не удалялось, не прерывалось, не меняло тон, словом, меньше всего походило на звук, издаваемый шмелем, кружащимся над лесными цветами. Норманн остановился и стал вслушиваться. Низкое урчание в вышине приближалось, и вдруг над головой скользнула длинная хвостатая тень, скрывшаяся за деревьями. Невдалеке показался просвет, и рыцарь, сорвавшись с места и раздвигая руками ветки орешника и крушины, кинулся к видневшейся сквозь кусты прогалине, со стороны которой таинственный звук слышался наиболее отчетливо и громко. Наконец он выбрался из зарослей, оказавшись на краю широкого луга, и замер как вкопанный.

Трава на поле стлалась волнами, будто от сильного ветра, а всего в сотне шагов от сэра Мишеля стояло огромное страшное чудище, исторгавшее оглушительный рык.

– Допился!.. – вздохнул сэр Мишель. – Это надо же, драконы мнятся…

И сэр рыцарь, твердо решив досмотреть видение до конца и непременно вблизи – когда еще такое привидится, целеустремленно потопал через луг к ревущему и фыркающему черно-серо-зеленому чудовищу. Сэра Мишеля несколько обнадеживал тот факт, что на боках зверюги красовались христианские символы – черные кресты с белой полосой по краям – может, это священный дракон гнева Божьего спустился с небес покарать нечестивцев за многие их прегрешения? Что ж, примем Божью кару со смирением и радостью! Только уж больно странный дракон какой-то…

Длинное, облезлое, будто пораженное сероватым лишаем, а то и чем похуже, туловище, бывшее некогда зеленым, с единственным огромным глазом наверху, поддерживали два длинных крыла. Ноги почему-то росли прямо из крыльев, а третья – маленькая, кривая ножка – из хвоста, тоже необычного – не такими драконов монахи на картинках рисуют. Да разве видели они когда драконов, а?

«Вдруг они именно так и выглядят? – размышлял сэр Мишель, медленно приближаясь к страхолюдине. – А если это порождение лукавого? Вот дьявол, прости Господи, я ведь и меч проиграл! Ну как, скажите, благородному рыцарю выходить на бой с драконом без меча?»

Чудовище еще немного пофыркало и наконец замолчало, а на его носу вдруг образовались диковинные усы, аж три штуки. Два уса свисали вниз, а один гордо поднимался к небу. И длина усов была не меньше трех локтей каждый. Сэр Мишель еще раньше заметил, что вокруг морды дракона виднелся призрачный круг – надо полагать, дракон бешено вращал усами, наверно от ярости. А сейчас вот успокоился и даже рычать перестал. Может, уснул? А вдруг притворяется, паскудство какое задумав?

И тут сэр Мишель остановился, словно запнувшись, разинул рот, бухнулся на колени и истово перекрестился, тщетно пытаясь вспомнить хоть одну молитву: глаз дракона вдруг треснул, отъехал назад, к хвосту, и из глазницы выбрался человек.

«Пресвятая дева Мария! Никак сам лукавый пожаловал! Или ангел какой?.. Только что ж это ангелы в драконах-то летают? Или я чего не понял?..»

Сэр Мишель начал постепенно убеждаться в нереальности происходящего и понимать, что сие видение суть бесовское наваждение и козни врага рода человеческого. Или же вульгарная Delirium tremens[2], как эту неприятную болезнь именовал отец Колумбан. Ну скажите, разве может существо, с человеком сходное по образу, сидеть внутри драконьего глаза? И почему тогда дракону не больно? Может, он от боли-то и рычал, а потом взял да и умер? Еще бы, эдак глаз сковырнуть…

Неизвестный человек (ангел? бес?) вылез на драконье крыло и остановился, заметив стоявшего на коленях всего в десяти шагах сэра Мишеля. Одна рука его лежала на диковинного вида треугольной коричневой сумочке, висящей на поясе, а другой он заслонил глаза от солнца. Некоторое время оба молча, не двигаясь, изучали друг друга, а затем стоявший на крыле летучей твари человек сплюнул, сказал что-то коротко и отрывисто, будто выругавшись, и шагнул к задней части драконьего глаза, из которой, как разглядел сэр Мишель, торчала длинная, по виду железная, палка, направленная к хвосту зверюги. Странный человек, одетый в темный плотный кафтан, высокие сапоги и облегающую черную шапочку с какими-то прозрачными штуковинами, весьма смахивавшими на дополнительные глаза, уставившиеся в небо, взялся обеими руками за вторую половину глаза дракона, отодвинул так же, как и свою, и, перегнувшись через глазницу, всмотрелся в ее внутренности.

– А, шайзе! – донеслось до сэра Мишеля. – Инглизише швайне!..

– Говорит что-то… – пробормотал сэр Мишель. – Это ангельское наречие, что ли?

Человек на крыле дракона саданул кулаком в перчатке по боку своего зверя, сказал еще несколько невнятных фраз и, наконец, снова повернулся к рыцарю, до сих пор стоявшему на коленях, в позе кающегося грешника и с неприкрытым, по-детски искренним интересом в глазах.

– Ком цу мир! – сказал он сэру Мишелю. – Ду бист французиш?

– Чего? – отозвался сэр рыцарь. – Говори по-людски, если умеешь!

– Шпрехен зи дойч? – снова прогнусавил неизвестный. – Вас гибтс нойес?

Сэр Мишель, на всякий случай не поднимаясь с колен (кто его знает, вдруг в самом деле ангел?), наклонил голову, мучительно соображая, что хотел сказать драконий повелитель. В голову ничего не приходило. Единственно, застряло в памяти слово, хоть малость похожее на нормальное – «Французиш». Стало быть, видение осведомлено о существовании Франции. Или все-таки это не видение? Или не совсем видение? Или совсем не видение… Загадка, право…

– Их бин дойч, – втолковывал человек сэру Мишелю, приложив ладонь к своей груди, потом, ткнув пальцем в своего зверя, добавил: – Люфтваффе!

«А, так, наверное, дракона зовут, – решил рыцарь. – Ну и имечко…» – Люфтваффе, – покорно согласился сэр Мишель. – Большой и страшный Люфтваффе… А что это он у тебя такой облезший? Никак болен чем?

Незнакомец присел на крыле на корточки, вперился недоумевающим взглядом в рыцаря и снова заговорил на непонятном языке, оживленно жестикулируя. Сэр Мишель из его речи не разобрал и единого слова, но один из жестов был понятен и дураку: драконий человек несколько раз покрутил пальцем у виска…

«Может, он хочет сказать, что дракон рассудком повредился? – Сэр Мишель с интересом наблюдал за тем, что еще покажет неизвестный. – Или он сам… того, с ума тронулся и просит за лекарем сбегать?..»

Гунтер, подобно стоящему на коленях придурку, тоже ничего не понимал. Если позабыть о неработающей рации, неизвестно куда провалившихся городах и собственном аэродроме, то все равно окружающая картина получалась насквозь устрашающей: посадка неизвестно где, горючего кот наплакал, Курт сидит на своем месте с двумя пулями «Харрикейна» в голове, и теперь ему уж совершенно все равно, что случилось с командиром, который тщетно пытается понять, где оказался, что, черт возьми, происходит и кто этот ненормальный в ржавой кольчуге? Местный блаженный, просто идиот или английский агент, в чье задание входит сводить с ума пилотов германских ВВС? Ну какой, скажите, нормальный человек станет напяливать ржавую изодранную кольчугу и пороть всякую чушь на черт его знает каком наречии…

– Люфтваффе! – благоговейно выкрикнул окольчуженный, указывая на самолет.

«Слава богу! Хоть одно слово по-немецки знает, – подумал Гунтер. – Если получится добиться от него сколь-нибудь внятного ответа и узнать, где стоит ближайшее подразделение вермахта, буду считать, что повезло. Или меня занесло на территорию Виши? Значит, тоже нечего опасаться. Французы теперь союзники…»

Еще раз внимательно оглядевшись, Гунтер решил, что явной опасности вокруг нет, и спрыгнул с плоскости на траву. Реакция ряженого была для него напрочь неожиданной. Тот шарахнулся назад и чуть в сторону, не пытаясь подняться на ноги, откатился шагов на пять, а затем вновь утвердился на коленях, продолжая разглядывать округлившимися глазами медленно приближающегося к нему Гунтера. Рука светловолосого недоумка шарила на поясе возле болтавшихся пустых ножен от меча. Германец остановился, недоуменно гадая, что могло привести человека в такой ужас, и, посмотрев в серо-голубые глаза незнакомца, протянул руки, показывая пустые ладони.

– Да нету у меня оружия, – спокойно проговорил он. – Я не сделаю тебе ничего плохого. Может, ты все-таки говоришь по-немецки?

Окольчуженный склонил голову, некоторое время размышлял, потом снова посмотрел на Гунтера и неуверенно пожал плечами.

– Ну? – напирал германец. – Скажи хоть что-нибудь? «Война» – знаешь? «Германия» – знаешь? Может, про Вермахт чего слышал?

– Люфтваффе, – четко сказал сэр Мишель, кивая в сторону самолета и, запнувшись, повторил услышанное: – Дойче… лянд.

– Понятно, – вздохнул Гунтер. – Ничегошеньки ты не соображаешь, приятель.

Сэр Мишель заметил, как драконий человек огорчился едва не до слез, и внезапно его осенило – он не умеет говорить по-людски, то есть на родном нормандском наречии! Иноземец. Стараясь выговаривать слова как можно четче, хотя остатки винных паров еще не выветрились из головы и язык чуток заплетался, сэр Мишель сообщил:

– Мое имя Мишель де Фармер. Я – христианский рыцарь, а мой папенька – барон, его замок тут недалеко, полдня пути пешком. Может, теперь ты назовешь мне имя свое? Как зовут дракона, я уже знаю.

«Иисусе! Да он же на норманно-французском, как на родном чешет!.. – наконец сообразил Гунтер, услышав эти достаточно простые фразы. Уроки отца начали вспоминаться. – Неужели в Бретони люди еще помнят старый язык?»

Медленно подбирая слова, пилот германских ВВС наконец достаточно членораздельно проговорил на старофранцузском, помогая себе жестами:

– Какая… это страна?

Сэр Мишель расплылся в счастливой улыбке, услышав родную речь, хотя и премного искаженную незнакомым акцентом, и, широко поведя правой рукой, с гордостью провозгласил:

– Нормандия, Королевство Английское!

– Так… – только и смог выдавить на немецком Гунтер, которого два последних слова привели в состояние исступленного ужаса. – Плен… Проклятые англосаксы. Неужели они успели высадить десант… Но когда?!

И в свою очередь, не сумев совладать с внезапно охватившей его ноги слабостью, опустился на колени перед сэром Мишелем. Рыцарь, ерзая по траве, отполз еще на пару шагов.

– Королевство Английское… Земли короля Ричарда Плантагенета, – осторожно пробормотал он, не пытаясь даже вникнуть в причины, повергшие в коленопреклоненное состояние повелителя дракона. – Это баронство…

– Какого короля? – простонал Гунтер, не дослушав. – Ты мне еще про Утера Пендрагона расскажи!.. Где английские части, ты хоть знаешь?

Едва заслышав имя великого владыки и отца самого короля Артура, сэр Мишель воссиял и радостным голосом продекламировал:

– Правил в Британии король Утер Пендрагон, и был он воистину великим королем! Но я не буду сейчас рассказывать о доблестях и славных подвигах его премногих, ибо растянется рассказ сей до вечерней зари…

Тут сэр Мишель поймал свирепый взгляд иноземца и осекся. Рука Гунтера непроизвольно потянулась к кобуре. Этот ублюдок решил посмеяться? Ну, падла…

– Где англичане, скотина? – процедил он сквозь зубы на старофранцузском.

Сэр Мишель подумал, что слово «скотина» вкралось в речь неизвестного случайно, от незнания языка, и решил не обижаться и не вызывать его на поединок, к тому же безоружного. О том, что и сам он остался без меча, вовсе не вспомнилось.

– Где англичане? – переспросил он. – Все ушли в крестовый поход по призыву Святой нашей Матери-Церкви.

Последовала долгая пауза, во время которой Гунтер тупо смотрел в поле, на колышущиеся под ветерком кустики руты и ромашки, а потом перевел совершенно пустой взгляд на кольчужника и тихо спросил:

– А ты чего не пошел?

Сэр Мишель виновато опустил голову и пробубнил:

– Проспал я… Да и денег не было…

Гунтер еще некоторое время копил в себе нарастающую изнутри волну слепой ярости, тяжело задышал и, наконец, рванув застежку кобуры, выхватил «Вальтер», сбросил предохранитель и, медленно встав на ноги, ткнул дуло в лоб сэру Мишелю.

– Да я тебя, ублюдок!..

Эти, как и дальнейшие, слова он сдавленно выкрикнул на старом добром немецком с южно-саксонским акцентом, ясно проявившимся в минуту ярости. Сколько себя помнил, тáк ему еще не приходилось ругаться. Подобного потока отборнейшей грязной брани, которую услышишь только в штрафных частях вермахта, он сам от себя, офицера люфтваффе, никак не ожидал. Излив свои гневные речи на голову оцепеневшего рыцаря, который, к счастью для Гунтера, не понял ни слова и все время мучительно косил глаза наверх и морщил лоб в попытке разглядеть черный металлический предмет, приставленный к его голове (жезл какой-нибудь освящающий?), немец в сердцах вскинул пистолет и выстрелил в воздух. Просто так, от злости. Усевшаяся на киль «Юнкерса» ворона сердито каркнула и тяжело взлетела, обронив пару перьев.

Из глаз сэра Мишеля точно искры посыпались от резкого, громоподобного звука, каковой доселе ему слышать не приходилось, и несчастный благородный рыцарь припал лбом к траве, закрыв голову руками. – Ладно тебе придуриваться, – немного поостыв и отдышавшись, проворчал Гунтер, тронув сэра Мишеля носком сапога, и добавил на понятном рыцарю старом языке. – Вставай.

Сэр Мишель, уяснив, что гнев Божий вот прямо сейчас на него не обрушился и молния Господня пролетела мимо, не причинив вреда, осторожно приподнял голову и исподлобья посмотрел на пистолет.

«Ангел, как есть ангел! А крылья, небось, под одежду запрятал, эвон она какая… непонятная». И встал, повинуясь сильному рывку ухватившего его за плечи Гунтера. Последнему надоело ждать, и он решил помочь пугливому полоумному человеку понять наконец, что разговор сейчас предстоит серьезный. Тем более в округе, кроме них двоих и вороны, возвратившейся на облюбованное ею местечко, никого не было.

Выглядел сэр Мишель не ахти – ноги будто сеном набиты, руки пытаются сложиться в молитвенный жест у груди, лицо бледное и губы подрагивают, точно он из ледяной воды вылез… А еще похмелье… тошнит… И дракон рядом стоит, не шелохнется.

– Объясни, – медленно начал Гунтер, старательно подбирая слова попроще, – какая это часть страны? Нормандия?

Сэр Мишель утвердительно кивнул и шмыгнул носом.

– Так, хорошо. Значит, мы во Франции?

Рыцарь вздохнул, не понимая, что хочет услышать от него драконий повелитель, но все-таки сказал правду, мало ли тот мысли насквозь читает, проверить хочет?

– В королевстве Английском. Земли короля Ричарда. Плантагенета. Сына Генриха Второго, короля Англии, наследника герцога Вильгельма Нормандского… – и всхлипнул. Ну почему он не понимает таких простых вещей, зачем спрашивает?

Гунтер загнал поглубже готовый вырваться истеричный вопль и, снова встряхнув юношу, срывающимся голосом проговорил:

– В Англии сейчас король Георг. Виндзор. А Плантагенеты твои… поумирали давно.

На глазах сэра Мишеля готовы были показаться слезы – столь надрывно звучали слова иноземца. «Ангел, да еще рассудком повредившийся. Надо его к епископу отвести… Хотя что епископу делать с ангелом? Ну к святому нашему папе, в Рим, отвезет, а дальше? А дракон как же? Он же без хозяина от тоски подохнет, как собака, они такие, драконы… Взять его с собой – коровы в хлеву перепугаются, молоко давать перестанут… Зачем я из дому… ушел…»

Такие вот мысли роились в голове рыцаря, пока Гунтер пристально вглядывался в его лицо, пытаясь найти хоть одну черточку, присущую душевнобольным от рождения. Нет, этот человек выглядел вполне нормально… Но почему же тогда он говорит про королей, сгинувших почти восемь столетий назад, отчего не знает простого французского языка, предпочитая изъясняться на старинном наречии? Гунтеру поначалу пришла в голову мысль, что его разыгрывает студент-недоучка, откопавший на чердаке старофранцузский словарь и стянувший где-то кольчугу, но в подобное верилось с трудом, слишком уж неподдельными были слезы в глазах непонятного нормандца.

– Земли Английской короны. Я не вру, – повторил сэр Мишель, не смея поднять глаз. – И король сейчас Ричард. Ну правда же!.. Он уже несколько месяцев, как король.

– Несколько месяцев? – переспросил, прищурившись, Гунтер. – Несколько… А какой сейчас год, ты хоть знаешь?

(«Дремучий селянин из глухой деревеньки, перепутавший времена, королей и страны?»)

– Знаю. Одна тысяча сто восемьдесят девятый по пришествии Спасителя, – без запинки отчеканил сэр Мишель, а Гунтер, будучи не в состоянии уложить в голове эту неправдоподобную дату, опять тупо спросил:

– А кто у вас спаситель?

Тут уже настало время опешить сэру Мишелю. Он широко раскрыл глаза, серьезно посмотрел на Гунтера, чуть склонив голову набок, и недоуменно произнес:

– Господь наш, Иисус Христос. А… а у вас?

– И у нас он, – послушно кивнул Гунтер, и тут до него начал доходить смысл всего произошедшего в последние часы. Исчезновение английских и французских городов, всех самолетов, неработающая связь… А этот… Он настоящий рыцарь? Или все-таки придуривается?

– Тысяча сто восемьдесят девятый, – как во сне пробормотал Гунтер, глядя прямо перед собой. – Семьсот пятьдесят лет. Бред…

– Так ты христианин? – с надеждой спросил сэр Мишель. Уже лучше, значит, не посланник сатаны. – А ну крестное знамение сотвори!

Гунтер чисто машинально коснулся двумя пальцами лба, исполняя просьбу рыцаря, и, сам того не замечая, прошептал первые слова Pater Noster[3].

– Наш, – облегченно вздохнул сэр Мишель и, немного осмелев, спросил: – А сам-то ты кто? И зверюга твоя откуда взялась?

– Не знаю… – промямлил Гунтер. После этих слов он впервые в жизни упал в обморок.

* * *

Это очень неприятно, когда тебе на лицо изливается поток мутной, теплой воды, попахивающей тиной. А если учесть, что в сей зловонной жиже плавают головастики, так и норовящие попасть в рот, то такое положение становится совсем уж несносным.

Когда грязный водопад иссяк, Гунтер осторожно открыл глаза, вначале протерев их большими пальцами, и приподнял голову.

Ситуация была исключительно интересной: светловолосый нормандец за время, пока неизвестный валялся без чувств, развил бурную деятельность – назвавшийся сэром Мишелем человек стащил с Гунтера теплую летную куртку, китель, рубашку с галстуком, шерстяное белье, оставив голым по пояс, и теперь стоял рядом. Вода, принесенная из ближайшей болотины, подействовала – повелитель дракона, кажется, начал приходить в себя и теперь слегка ошарашенно осматривался в поисках источника, излившего на его голову противный поток. Наконец его взгляд утвердился на сэре Мишеле, стоявшем рядом с сострадательным видом и державшем в руках насквозь мокрый и заляпанный тиной кожаный летный шлем, его, Гунтера собственный, кстати.

– Это… как понимать? – осведомился Гунтер, слегка приподнявшись и опершись на локоть. – Ты чего творишь, а?

Сэр Мишель помедлил с ответом, а потом на лице его появилась робкая улыбка:

– Так… ты же в беспамятстве был… Я думал, помрешь. А от беспамятства ничего лучше нету воды холодной. Вот.

– Ну спасибо тебе, жизнь спас, – усмехнулся Гунтер и попробовал сесть. Голова вроде не кружилась. Глянув на сваленную кучей в двух шагах одежду, он хмыкнул и, снова посмотрев на рыцаря, спросил: – Э, приятель, а раздевать-то зачем было?

Снова последовала долгая пауза, за время которой сэр Мишель покраснел до кончиков ушей, а потом тихонько пробормотал:

– Я думал ты… ангел, крылья вот искал.

– Чего?

– А их нету, крыльев-то… не ангел, стало быть.

Гунтер некоторое время переваривал услышанное, с мыслями: «Помешанный. То у него король – Ричард, то Англию с Францией путает… Теперь вот я – ангел… Впрочем, как помнится, сумасшедших раздражать нельзя. Поэтому надо вести себя спокойно и соглашаться со всей ахинеей, которую он несет… И все-таки что происходит вокруг?»

– Я не ангел, – сдерживая улыбку, сказал Гунтер, – я – человек… Ну вроде тебя. Послушай, а где здесь ближайший город?

– Город… – поморщился сэр Мишель. – Зачем тебе в город? Грязные они все, города. Народу там полно, все воруют…

«Точно, псих: из города сбежал и в лесу живет», – решил Гунтер, а вслух ответил:

– Мне нужно поговорить с… – Он долго искал подходящее слово на старофранцузском и, не найдя ничего похожего, запнулся: – С военными или… «Дас Полицай» – понимаешь?

– Не понимаю, – честно признался сэр Мишель, – может, тебе нужно исповедаться? Тут неподалеку монастырь бенедиктинцев, только мне туда нельзя, не пустят…

– Почему? – заинтересовался Гунтер, пропустив мимо ушей дурацкие слова нормандца об исповеди.

– Я у них, – сэр Мишель побагровел пуще прежнего, совсем поник и тихо-тихо продолжил: – Вина премного с сэром Горациусом из Наварры испив, безобразие учинил. Отец приор, небось, до сих пор примочку на глазу держит. И… и в колодец ихний меня стошнило…

Гунтер вздохнул, сдвинулся на сухое место и, откинувшись на траву, заложил руки за голову. Итак, на данный момент в наличии имелись: сумасшедший нормандец (счастье, что не буйный), почти рехнувшийся от происшедшего немецкий летчик, труп Курта Мюллера в кабине бортстрелка, «Юнкерс», который необходимо если уж не спрятать, то хотя бы прикрыть от посторонних любопытных глаз, и ворона, уже, небось, обгадившая весь киль. Положеньице… А теперь еще и на исповедь топать, к бенедиктинцам, хорошо хоть не к тамплиерам…

Соответственно начнем решать проблемы по степени насущности. – Так. – Гунтер решительно поднялся на ноги, подобрал нижнюю фуфайку, натянул на себя, предварительно осмотрев – не запачкал ли ее «христианский рыцарь», нет ли там скользких головастиков, которые до сих пор барахтались в траве, и мрачно посмотрел на сэра Мишеля. Тот по-прежнему молча стоял рядом, изредка косясь в сторону самолета. – А ну, пойдем, поможешь. – Гунтер указал взглядом на свою боевую машину. – Там мертвец, его надо вытащить.

– Мертвец?! – округлились глаза у сэра Мишеля. – Да где?

– В… в Люфтваффе, внутри! – Германец уже смекнул, что сэр Мишель называет самолет именно так, не разбираясь в конструкциях и моделях.

– Его съел дракон? – снова задал вопрос рыцарь, а руки его чуть задрожали. Значит, людей он все-таки жрет! Может, лучше не отбирать у него добычу?.. Попробуй-ка у собаки отнять, а тут…

– Какой дракон?! – тоскливо воздел глаза Гунтер. – Эта штука называется «са-мо-лет» и он железный!

– Железный дракон?! – поразился сэр Мишель и снова упал на колени. – Господь и все святые, жуть какая!

– Болван! Никого он не ест! Курта убили англичане!.. – Гунтер шлепнул себя по бедру: – Опять на колени плюхнулся… А ну, вставай! И помоги, черт бы тебя задрал!

Сэр Мишель медленно поднялся, непрерывно осеняя себя крестным знамением, бормоча что-то о некуртуазных незнакомцах, которых давно следует поставить на место, и сожалея о пропитом давеча мече. Гунтер, подтянувшись, снова залез на левое крыло и протянул руку сэру Мишелю, боязливо трогавшему пальцем обшивку консоли. Наконец тот поборол страх и взобрался на плоскость, игнорируя протянутую ему руку.

– Где мертвец? – хмуро промолвил рыцарь, стоявший на полусогнутых ногах и готовый кошкой спрыгнуть обратно на землю при малейшем движении дракона. Люфтваффе пока вел себя смирно.

– Иди сюда! – Гунтер указал на раскрытый колпак кабины.

Уцепившись за куртку бортстрелка, уже почти окоченевшего, он потянул его на себя, а подошедший сэр Мишель с лицом серьезным и сосредоточенным перехватил тело Курта за правую руку. Про себя рыцарь читал молитвы. Общими усилиями ставший почти неподъемным труп был перетащен через борт и уложен на обшивке крыла.

– Чем это его так? – Сэр Мишель нахмурился, разглядывая совершенно незнакомые по виду и очень страшные раны. На правой половине лба погибшего зияла круглая дыра размером с монету, а затылок и вовсе был разнесен вдребезги, будто кистенем попали. Еще одна дырка находилась на груди, возле ключицы. Спина же была окровавлена снизу доверху, и, как разглядел рыцарь, внутри драконьего глаза все было вымазано в крови и забрызгано выбитым мозгом.

– Потом объясню, – буркнул Гунтер, не поворачиваясь. Он, перегнувшись в кабину Курта, пытался отыскать английские пули. Нашлись обе. И, глядя на здоровенные, с палец длиной, пулеметные снаряды, Гунтер непроизвольно возблагодарил небеса за то, что меж кабиной пилота и бортстрелка была установлена броневая перегородка. Такими железками, не будь ее, прошило бы обоих…

– Ты могилы копать умеешь? – спросил Гунтер у заинтересованно разглядывающего труп Курта сэра Мишеля.

– Не рыцарское это дело, – мигом отозвался нормандец.

– Потащили его к краю поляны… – отмахнувшись, приказал Гунтер. По его тону сэр Мишель понял, что для пререканий сейчас не время, и со вздохом слез вниз. Рыцарь взял тело за ноги и довольно неаккуратно стащил с плоскости наземь. Тут он наморщил лоб, вспомнив кое-что важное, и поднял глаза на драконьего владыку.

– А этот… – сэр Мишель указал взглядом на Курта, – он христианин?

– Был… – буркнул Гунтер, – Наверное.

– То есть как это – «наверное»? Не сарацин же! – изумился рыцарь. – Коли христианин, то священника звать потребно и на кладбище хоронить, как и заведено! Он перед смертью исповедовался?

– Ага, по рации… – Гунтер наградил нормандца взглядом, каким обычно смотрят на тех, кого собираются убить на месте, не раздумывая. Потом вспомнились последние слова Курта, уже после появления «харрикейнов», и немец едва сдержал усмешку. Хороша была исповедь. – Грехи ему отпустили…

– А ты откуда знаешь? – заинтересовался сэр Мишель. – Что, тайну исповеди нарушил кто? Непотребство экое!

– Хватит! – рявкнул германец. – Хоронить будем здесь! Сейчас выкопаем могилу и зароем его! А там пусть со своими грехами сам разбирается! – Гунтер понимал, что тело следовало бы оставить, а потом передать военной полиции, чтобы отослали домой, но учитывая донельзя странную обстановку вокруг, решил предать тело земле, а место запомнить. Хотя какая, к бесу, военная полиция, спрашивается? С миром что-то случилось; невероятное и не укладывающееся ни в какие представления событие. «А может, я сейчас лежу в палате военного госпиталя, спеленатый по рукам и ногам или без них вовсе, а дюжие молодцы в белых халатах только и ждут момента, когда спятивший больной едва пошевелится, чтобы вколоть какую-нибудь гадость?»

Взглянув на небо, Гунтер увидал легкие пушистые облачка и вступившее в южный квадрант солнце. Часы показывали без четверти десять по времени Парижа. Видимо, сейчас активность авиации снизилась и в дело вступила береговая артиллерия. До побережья пролива не столь уж и далеко, и в любом случае можно либо услышать грохот канонады, либо увидеть хотя бы несколько самолетов. А вокруг – тишина, только птицы в лесочке поют, заливаются, как всегда…

«Никакой это не тысяча сто восемьдесят девятый год, уж точно, – твердо сказал себе Гунтер, – просто наложились друг на друга какие-то немыслимые ошибки, совпадения, и не удивлюсь, если меня отнесло совсем в другую сторону, чем я предполагаю. Ладно, доберемся до ближайшего поселка, там, надеюсь, хоть один-то человек в здравом уме и трезвой памяти отыщется».

Решив, что сейчас не время для размышлений, Гунтер посмотрел на сэра Мишеля, стоявшего возле тела Курта, склонив голову и сложив руки, и бормотавшего себе под нос молитву. Бесцеремонно ткнув его в бок, Гунтер сплюнул и процедил:

– Потащили.

Он грубовато ухватил тело за ноги, а сэр Мишель, подавив желание вызвать «ангела» на поединок, хотя бы и рукопашный, бережно поднял за окровавленные плечи, и они понесли его прочь от самолета. Гунтер высмотрел у границы луга с перелеском небольшой, но приметный из-за странно искривленного ствола куст орешника и молча кивнул на него.

Взглянув еще раз на солнце, а затем на часы, Гунтер определился со сторонами света и, подыскав подходящую палку, положил ее на облюбованном для могилы Курта месте комлем на восток. Оставив полоумного рыцаря возносить молитвы у тела безвременно почившего унтер-офицера германских военно-воздушных сил, Гунтер направился обратно к «Юнкерсу».

За полтора года службы запасливый Гунтер вместе со своим борт-стрелком, наплевав на строжайшие штабные инструкции по технике безопасности, оборудовал по-своему, на чей-нибудь посторонний взгляд весьма извращенному, вкусу ставший родным самолет. Ну какая разница, если взлетный вес будет на несколько килограммов больше, а полезных вещиц на борту прибавится? Тем более, во времена постоянных передислокаций и смен аэродромов. Конечно, на время проведения инспекций, периодически наезжавших из Берлина, лишние на боевом самолете вещи убирали и прятали, но все остальное время за сиденьями пилота и стрелка-радиста, в самых неимоверных закутках, имевшихся в корпусе, лежали исключительно необходимые предметы. Достаточно вспомнить аварийную посадку в прошлом году, когда едва началась польская кампания – приземлились недалеко от Варшавы, предварительно разнеся в клочья железнодорожный узел к югу от города; сухопутные части тогда еще не подошли, и пришлось отбиваться от неожиданно налетевших польских жандармов. Что пришлось бы делать, не будь в загашнике десятка запасных магазинов к автоматам? А так продержались почти три часа, правда, и поляки не были излишне активны – лишь лениво постреливали из-за деревьев…

И вот сейчас настало время отыскать среди припрятанных полезных предметов небольшую складную саперную лопатку, некогда выменянную унтер-офицером Куртом Мюллером у сдавшихся в плен французов на сигареты. Для того, чтобы она послужила ему лишь однажды, и то на прощание.

– Жаль, лопата одна, – послышался позади голос сэра Мишеля. – И маленькая какая-то, никогда таких не видел… А для чего она такая?

Гунтер не заметил, как сэр Мишель тихонько подошел, уже безбоязненно залез на плоскость и теперь с любопытством рассматривает содержимое ящичка, извлеченного из-за кресла пилота. Слегка поразмыслив и придя к выводу, что полоумный нормандец на сей раз прав, Гунтер, немного порывшись где-то в кабине, извлек на свет божий слегка помятую полевую каску c государственным гербом (где Курт ее стянул, так и осталось неизвестным). Выложив на крыло консервы и ржаные галеты, лежавшие в каске вместе с маленькой флягой, доверху наполненной спиртом, он вручил железный шлем сэру Мишелю, который тут же напялил его себе на голову, быстро сообразив, что это такое.

– Ты мне это даришь? – с надеждой в голосе и расплываясь (считай, впервые с момента их встречи) в радостной улыбке спросил сэр Мишель.

– Вроде того. Будешь этим копать вместе со мной.

Рыцарь помрачнел, снял каску и, пряча ее за спину, пробубнил обиженно:

– Я лучше руками, а такой шлем, он еще пригодится, вот только забрало бы к нему…

– Я сказал копать!!! – сорвавшись заорал Гунтер. – Значит, будешь копать!!!

– А потом ты мне его подаришь? – Сэр Мишель огорченно подумал, что такой замечательный, пусть и не полный шлем вовсе и не годится для рытья могил. Заржавеет небось… Хотя что шлемами только не делают… Вон, сэр Горациус…

Его мысли были прерваны довольно грубым тычком кулака в грудь, и нормандец уныло поплелся вслед за Гунтером, решительно зашагавшим к ореховым кустам.

«Это Господь меня карает, – рассуждал про себя рыцарь. – Все за пьянство, за блуд. Мало что дракон, так теперь еще и этот… этот… наверно, человек, раз крыльев нет, осердился. Нет, не обычный он совсем, может блаженный или даже святой, раз такого громадного дракона сумел укротить. Такая встреча запросто не бывает. Наверно, небеса хотят наставить меня на путь истинный, ко спасению души…»

Копали долго. Солнце перевалило за полдень, когда могила стала достаточно глубокой, а сэр Мишель взмок и утомился. Драконий повелитель пару раз предлагал снять кольчугу, но нормандец настолько привык таскать на себе железо, что сама возможность оказаться без любимой, хоть и старой брони привела его в ужас. Ну и само собой, с похмелья было тяжело дышать, мучило сердцебиение, и каждое движение давалось с трудом.

Наконец безобразная, по мнению Гунтера, яма, которую он почему-то упорно называл могилой, достигла требуемой глубины. К этому времени сэр Мишель выбился из сил окончательно и занимался тем, что из наломанных поблизости веток пытался смастерить хоть какое-то подобие креста.

– Освятить крест бы надобно, да и землю тоже. Непотребство это – хоронить христианина в лесу, как собаку, да без отходной молитвы, – бормотал сэр Мишель, глядя, как Гунтер обшаривает покойника, снимает с сапог какие-то блестящие продолговатые штучки в кожаных чехольчиках, отстегивает с пояса такую же треугольную сумочку, как у него самого, ту самую, из которой он достал гремящий жезл.

– Разве можно отнимать у покойника его вещи? А если они ему понадобятся? – укоризненно покачал головой сэр Мишель.

– Чего? – скривился Гунтер. – Когда понадобятся, где?

– Когда труба Архангела возвестит воскрешение, когда же еще?! – возмутился рыцарь, но тут же с любопытством заглянул Гунтеру за плечо – тот как раз снимал ордена с Курта. – Это что? Зачем?

Гунтер вздохнул, пряча в карман серебряный знак «За Францию» и пару медалек за героизм и что-то там еще в том же духе; кажется Курт получил их после гражданской войны в Испании – он воевал тогда в легионе «Кондор».

– Эти штуки нельзя в могилу класть, – строго сказал он. – Они… их надо родственникам оставлять.

– А, понял! – воскликнул сэр Мишель. – Наследство? Они, наверно, очень дорогие, раз такие маленькие?

– Наподобие, – согласился Гунтер, не желая больше втолковывать этому олуху элементарные вещи, известные любому школяру. – Давай-ка положим его туда.

Он спрыгнул в яму, принял из рук сэра Мишеля тело Курта и уложил его на сырую, неровную землю. Подтянувшись, Гунтер вспрыгнул наверх и сказал:

– Вот теперь можешь нудить свои молитвы, я разрешаю.

Сэр Мишель перетянул перекладину креста оторванным от собственной одежды лоскутом, поднял свое творение над головой – крест получился небольшим, длиной едва с руку. Закрыв глаза и слегка откинув назад голову, твердым ровным голосом он начал читать «Pater Noster», «Ave Maria» и «Credo» на латыни, ни разу не сбившись. Эти молитвы Гунтер знал, но после них нормандец принялся декламировать абсолютно неизвестные ему латинские тексты, которые, судя по немногим понятным словам, были явно духовного содержания.

«Точно, у француза сдвиг в мозгах на религиозной почве, – подумал Гунтер. – Вот и объяснение, отчего англичане у него в „крестовый поход“ пошли… И почему мне надо было исповедаться. Ладно, такие психи не опасны. Пусть себе ходит да молится, главное, чтобы вывел меня к людям. Скорее всего, мы сейчас в Кальвадосе или Приморской Сене, и тут недалеко река или, на худой конец, Кан или Алансон».

Погрузившись в расчеты своего возможного местоположения, Гунтер как-то пропустил момент, когда блаженный француз, все еще лопоча что-то на латыни, принялся зарывать могилу. Делал он это не в пример резвее, чем до того выкапывал ее. Гунтер в погребении почти не участвовал, ограничившись традиционными тремя горстями земли. Вскоре возле куста орешника возвышался небольшой свежий земляной бугорок с воткнутым в него кривоватым крестом из двух палочек, связанных обрывками ткани.

– Ну ладно, дело сделано. Пошли.

Сэр Мишель помедлил немного, потом сорвал пучок медуницы и положил на могилу. Гунтер только сплюнул и, сунув руки в карманы, размашисто зашагал к самолету. Рыцарь последовал за ним, охваченный внезапным страхом, будто загадочный человек сейчас оседлает дракона и улетит туда, откуда он явился, возможно, только для того, чтобы предать земле тело своего друга или оруженосца.

– Слушай, прежде чем покинуть меня, скажи хоть свое имя, – сказал он, поравнявшись с Гунтером. Тот вдруг остановился, повернулся к нему и ответил:

– А с чего ты взял, что я собираюсь тебя покинуть?

– Не знаю, – пожал плечами сэр Мишель. – Я подумал, ты идешь к своему Люфтваффе, чтобы улететь.

– Да не могу я улететь, при всем желании! Бензин кончился. – Слово «бензин» ему пришлось сказать по-немецки, за неимением эквивалента на норманно-французском.

– Бьен-зин? – повторил сэр Мишель. – А что это?

«Это уже чересчур! Не знать, что такое бензин?! Из какого захолустья он вылез?»

– Ну вроде вина. М-м, дракон его выпьет и полетит. А без него не может. Ясно?

– Ясно. Отдохнуть ему надо, а я думал, помер он. А яму для дракона у меня нет уже сил копать… Все.

Гунтер тяжело вздохнул и, вспомнив первый вопрос сэра Мишеля, сказал:

– Кстати, зовут меня Гунтер фон Райхерт.

Сэр Мишель произнес имя драконьего владыки несколько раз одними губами, словно пробуя его на вкус, потом поморщился и все-таки попытался сказать это вслух:

– Гун-тьер… вон Рахер… Нет, это никуда не годится. Мне такое никогда не выговорить.

– Ну и что? – удивился Гунтер. – Мне-то какое дело до этого? Неужто ты думаешь, что я буду менять имя только из-за того, что ты язык на нем сломаешь?

– Конечно! – воскликнул сэр Мишель. – А как же? Ну не звать же мне тебя «эй ты, сэр!».

Гунтер в очередной раз не смог сказать ничего умного в ответ, сраженный железной логикой придурочного француза.

– Да, действительно… Ну придумай что-нибудь.

– А второе имя у тебя есть? При крещении обыкновенно дается два имени!

– Есть. Полностью меня зовут Гунтер-Иоганн.

Он развернулся и направился к самолету, а сэр Мишель, поглощенный поиском подходящего имени для своего нового знакомого, поплелся позади.

Гунтер же думал о том, как бы получше спрятать самолет, чтобы с воздуха в глаза не бросался да и не всякий вышедший на поляну человек мог его заметить. «Отогнать его к самому краю поляны, вон в ту лощинку, например, прикрыть ветками сверху. Жаль, сетки камуфляжной нет, да и черт с ней! Все равно прятаться недолго, свои неподалеку должны быть. Вот только бензин… гм, «вино для дракона» раздобыть. Надо этого недоумка предупредить, чтоб не пугался, а то еще под колеса полезет или чего доброго под винт сунется – такой может… В кабину, на Куртово место, его посадить что ли? Там разберемся». – Гунтер забрался в кабину, оценив, насколько непривычно сидеть без куртки или комбинезона. Так, бензина шестьдесят литров, масло – в норме, но тоже маловато… Остальное вроде в порядке – стоит удивиться, что английские пули не причинили машине заметного вреда. Бедный Курт, как ему не повезло! Это ж надо было оказаться на пути пуль сумасшедшего англосакса; ведь тот ублюдок с «Харрикейна» бил наудачу, в воздух палил. Так недолго и фаталистом стать…

Гунтер бросил взгляд на стоящего у крыла сэра Мишеля и увидел, как его хмурое, сосредоточенное лицо осветила лучезарная улыбка, нормандец взмахнул рукой и, точно первую фразу оды, произнес нараспев:

– Говоришь, Иоанн?

– Чего? – наморщил лоб германец, которого сэр Мишель сбил с мысли своим возгласом.

– Твое второе имя – Иоанн?

– И-о-ганн, – четко сказал немец.

– На нашем наречии «Жан»? По-английски значит – Джон?

– Наверно, так. – Гунтер никак не мог понять, к чему клонит рыцарь.

– В Англии сейчас правит принц Джон, – как бы невзначай сообщил сэр Мишель. – Брат короля Ричарда.

«Опять за свое!» – простонал про себя Гунтер, а вслух сказал:

– Может, все-таки король Георг?

«Не разбирается он в наших делах, путается, бедняга. Оно и понятно…» – подумал сэр Мишель и, надсаживаясь, прокричал:

– Ты хочешь, чтобы тебя звали по-нашему?

– Ну?

– Иоанн – Джон! А по-доброму – Джонни!

«Пресвятая дева! – Гунтер устало откинулся на спинку кресла, приложив ладонь к лицу. – Ладно, побуду немножко Джонни, раз ему так хочется, от меня не убудет».

– Валяй, зови «Джонни». Сэр… Мишель, можно просто «сэр». По-доброму?

– А как же! – с готовностью отозвался тот. – Можно «сэр», можно «сэр рыцарь», я не обижусь. Слушай, а ты сам-то дворянин?

– Дворянин… – проворчал под нос Гунтер и подумал: «Папенька из благородных, даже в родстве с герцогом Дармштадтским. А у нас в Райхерте долго ходила легенда, будто прапрабабушка спуталась с самим Генрихом де Валуа и понесла от него прадедушку. Если так, то во мне есть кровь французских королей и германских курфюрстов… Конечно, дворянин».

– Дворянин, дворянин! – скрывая улыбку, прокричал Гунтер. – Даже родственник Валуа, таких не знаешь, случайно?

– Знаю! – просиял сэр Мишель. – У них еще золотые лилии на лазурном поле в гербе! А какой у тебя герб? Тоже с лилиями? Красиво, должно быть!

– Другой, – отрезал Гунтер и подумал: «Этого придурка все-таки надо посадить в кабину. Как есть под винт залезет!» – Эй, сэр, а ну, залезай на крыло!

Сэр Мишель уже почти без опаски, но довольно неуклюже вскарабкался на плоскость и с любопытством заглянул в кабину.

– А что это у тебя тут?

– Всякие… Штуковины! Они нужны, чтобы я мог повелевать Люфтваффе.

– А-а-а… – с понимающим видом протянул сэр Мишель.

– Вроде глаз и ушей, – пояснил германец, изо всех сил пытаясь не расхохотаться. И потом, «сэр рыцарь» выглядел исключительно потешно в грязной, съехавшей на затылок пехотной каске с маленьким имперским орлом на боку.

– А где у него рот? – тут же спросил нормандец, подозрительно оглядывая «Юнкерс».

– Закрыт, потому и не видно, – не вдаваясь в подробности, сказал Гунтер. – И без моего приказа он его не откроет.

Немец, в который раз вздохнув и отчетливо представляя себе всю абсурдность ситуации, вылез из кабины, взял сэра Мишеля за плечо, подвел к месту бортстрелка, затем, выудив откуда-то грязную промасленную тряпку для протирки пулемета, привел немного в порядок сиденье Курта («Бывшее…»– скользнула мысль) и указал на него рукой. – Полезай туда, покатаю.

– Может, не надо? – мигом скис сэр Мишель, озираясь в надежде отыскать пути к бегству. Рыцарь решил, что кровожадный Люфтваффе сделает с ним то же, что и с погребенным человеком. И будут две могилки рядом… Если вообще найдется что хоронить!

– Я сейчас разбужу… дракона, чтобы он перешел на другое место и спрятался. – Гунтер давился со смеху, представляя себя, уговаривающего помешанного, со стороны. – А если ты будешь стоять рядом, Люфтваффе тебя покусает. Может и до смерти.

«Нет, не жить мне на свете! Внутрь залезу – съест. Снаружи останусь – покусает. Бежать бы надо отсюда. Да разве убежишь от дракона?» – думал сэр Мишель, слушая Гунтера.

Тот невозмутимо продолжал:

– Единственное безопасное место – внутри, – гнул свое германец. – Того, кто под защитой этого… – он указал взглядом на откинутый фонарь кабины, – этого прозрачного колпака, дракон не тронет. Понял?

Сэр Мишель, вспомнив наконец, что благородному рыцарю трусить не пристало, решился и обреченно полез через борт в залитую присохшей кровью драконью глазницу. Усевшись в кресло и терпеливо дождавшись, пока Джонни застегнет какие-то ремни, перетягивающие грудь и прижимающие к сиденью, а также щелкнет непонятной штучкой на странного вида длинном железном инструменте, торчащем из глазницы в сторону хвоста дракона (Гунтер ставил оружие на предохранитель, чтобы «благородный сэр» в цыплячьей панике не схватился за пулемет и не принялся палить в белый свет, как в пфенниг), сэр Мишель обдумывал, как покуртуазнее задать следующий вопрос, но так ничего не надумав, брякнул прямо:

– Послушай, а того… погребенного, чем его убило?

– Другой дракон напал, – хмыкнул Гунтер.

«Неужели драконов настолько много, что они запросто встречаются в небесах и устраивают там драки? Но почему тогда я никогда не видел ни одного? Может, они летают очень высоко и их не видно?»

Сэр Мишель некоторое время смотрел на пулемет, теряясь в догадках, что бы это могло быть, и вдруг его осенило.

– Слушай, Джонни, а вот те штуки, которыми убило твоего… оруженосца, это зубы другого дракона?

– Ну? – Гунтеру даже интересно стало: что новый знакомый еще придумает.

– А эта палка, – рыцарь покосился на пулемет и продолжил восхищенным шепотом, сам удивляясь своей догадке, – она мечет зубы дракона?..

После этой фразы сэр Мишель затих, зачарованно глядя на оружие, которое казалось ему божественным чудом, дарованным небесами христианам. У сарацинов такого точно нет! Мозг, избавившись от тяжкого груза похмелья, усиленно заработал: «Так, Джонни сказал, что не собирается меня покидать. А что если мне удастся уговорить его пойти со мной в Святую Землю? Там мы вдвоем, точнее втроем, с Люфтваффе, присоединимся к воинству Христову и поможем христианским королям очистить Святую Землю от проклятых сарацинов! Вот это да!» Он зажмурился, погрузившись в мечты.

Гунтер, перестав обращать внимания на бредни нормандца, убедился, что его новый приятель привязан накрепко и ведет себя тихо, закрыл фонарь задней кабины, а потом забрался на свое место.

То, что произошло потом, сэр Мишель не любил вспоминать, так как перетрусил самым непотребным образом. Люфтваффе несколько раз чихнул, просыпаясь, потом мелко задрожал, и в уши рыцаря ворвался драконий громоподобный рык.

«Неужели меня возьмут живым на небо? – пронеслась шальная мысль в гудевшей голове сэра Мишеля. – Ой, а вдруг архангел Михаил меня в рай не пустит, ибо грешник я великий?.. Как же я тогда на землю вернусь, если Джонни с Люфтваффе не согласятся отвезти меня обратно?»

Однако сэр Мишель видел, что лететь дракон пока не собирается, а просто медленно ползет по полю в направлении перелеска, явно намереваясь спрятаться там. Небольшой участок поля, с трех сторон окруженный деревьями, по мнению Гунтера, был идеальным укрытием. Конечно, загнать «Юнкерс» в эдакую лощинку так, чтобы ветви деревьев не попали под винт и стволы не задели плоскости, было почти ювелирной работой, но, как ни странно, Гунтер справился с этим без особого труда, остановив машину почти в полуметре от густых зарослей крушины. Ветви низко пригнулись к земле под воздушным вихрем, созданным вращающимся винтом, поднялся маленький смерч сухих листьев, травинок, каких-то лепестков. Наконец лопасти остановились, двигатель заглох, точно задохнулся, и машина замерла.

– Напугался? – улыбнувшись, спросил Гунтер сэра Мишеля, когда помогал ему выбраться на крыло. У бедняги не гнулись ноги от пережитого ужаса, а лицо было мертвенно-бледным.

– Вовсе и нет, – зябко лязгая зубами, ответил нормандец. Какой же рыцарь признается, что ему было страшно? – А я мыслил, полетит дракон…

– Он передумал. Решил не мозолить глаза лишний раз. – Лицо Гунтера снова омрачилось. Две проблемы решены: самолет худо-бедно спрятан, и Курт обрел вечное упокоение. Теперь оставалось отыскать людей («сэр рыцарь» – не в счет). А на часах уже два пополудни. Будет удачей, если к вечеру получится связаться с французскими (ну или германскими) властями, а лучше – со штабом дивизии. Там наверняка зачислили 77-ю машину в пропавшие без вести или в погибшие. Вот интересно: сколько англичане успели сбить наших самолетов за прошедшее утро?

Вопрос не менее насущный – что следует взять с собой? Безусловно, оружие, консервов немножко. Хотя зачем брать консервы? Всяко неподалеку есть поселок или на худой конец чей-нибудь дом. В северной Франции сохранилось великое множество старых дворянских гнезд. Правда неизвестно, как их обитатели отнесутся к офицеру германской армии; остается надеяться, что посадка все-таки состоялась на оккупированной территории и французы примут «завоевателя» не в распростертые объятия, конечно, но выгнать не посмеют и позволят поесть, отдохнуть да связаться со своими. Больше-то от них ничего и не требуется.

«Какая, к дьяволу, „оккупированная территория?“» – настойчиво всплыла из самых дальних глубин сознания насильно отогнанная мысль. – Ты же четко видел, что вокруг нет никаких городов, дорог, да и, пролетая над Ла-Маншем, не заметил ни единого корабля. И теперь ты надеешься отыскать телефон? А вдруг действительно ближайший телефон в семистах пятидесяти годах отсюда и не этот рыцарь сошел с ума, а ты сам? В общем, будь что будет…»

Пока Гунтер размышлял, очухавшийся сэр Мишель с глуповатым видом, полураскрыв рот, разглядывал самолет, обходя его со всех сторон. Рыцарь дергал за лопасти винта, похлопывал ладонью по обтекателям шасси и приговаривал себе под нос:

– Хороший, Люфтваффе, умный. Спрятался – и не шелохнется.

Потом сэр Мишель залез под брюхо «Юнкерса», некоторое время ползал там, и вдруг оттуда послышалось удивленное присвистывание.

Гунтер, встрепенувшись, нагнулся и увидел, что сэр Мишель, скорчившись, разглядывает штангу бомбосбрасывателя, удерживавшую так и не использованную бомбу SC-500. Заговорщицки посмотрев на германца, рыцарь подмигнул и поманил его к себе пальцем. Гунтер обреченно полез под самолет, поняв, что сейчас предстоят очередные объяснения, и подумал: «Господи, вот счастливый человек – не знает, что такое бомба!»

– Джонни, а я понял, что это такое! – с хитрой улыбочкой сказал сэр Мишель, кивая в сторону черного вытянутого снаряда. – Я правильно подумал, а?

Гунтер некоторое время соображал, на лице его попеременно отразились недоумение, потом изумление, и наконец он, хлопнув себя ладонями по коленям, опустился на траву, затрясшись от хохота. Сэр рыцарь тихонько фыркал под нос.

– Да, ты совершенно прав… – выдавил наконец из себя германец, когда приступ смеха понемногу прошел. – И ты не сумасшедший – у помешанных нет чувства юмора… Ну хорошо, вылезай отсюда, сэр, пойдем поищем какую-нибудь деревню или город.

– А чего искать-то? – Сэр Мишель выбрался из-под самолета, огляделся и протянул руку к югу. – Вон там дорога, она ведет от Руана к Анжу…

«Ну наконец-то! Появились знакомые названия, – возликовал Гунтер. – Все же мы приземлились недалеко от своих!»

Сэр Мишель тем временем продолжал:

– Тут рядом деревня Сен-Рикье, а неподалеку замок сэра Бреаля, нашего вассала. А если хочешь, можем пойти к моему папеньке, в Фармер, завтра к утру доберемся.

– Пошли сначала в деревню, – рассудил Гунтер. Достав из кабины автомат и несколько полных магазинов, он направился к своей одежде, валявшейся комком в том месте, где ее бросил рыцарь. Несмотря на очевидный идиотизм ситуации, германцу стало интересно узнать, что же этот человек называет «замком» и кого считает бароном. Не исключено, что новоявленный Дон Кихот притащит его к какому-нибудь хлеву, вытащит оттуда самого толстого борова, поцелует ему копытце или ухо и представит – вот мой папенька. А если выведет свиноматку, то не будет удивительным, если она окажется Дульцинеей Тобосской. Все это, конечно, детские забавы, но в конце концов, вдосталь насмотревшись на самую настоящую войну, хочется иногда забыться. Хоть так… Пусть парень напридумывал кучу несуразностей, не относящихся к реальности, начитавшись Вальтера Скотта или Стивенсона, но почему бы и не подыграть ему? Разве он сам до войны не зачитывался в отцовской библиотеке рыцарскими романами, не сражался с приятелями на деревянных мечах и, надев самодельные жестяные шлемы, изображал то Зигфрида, то Беовульфа? Эх, жаль, отец не разрешал играть с теми умопомрачительными доспехами, что стояли в парадном зале Райхерта…

Одеваясь, Гунтер с неудовольствием отметил, что сэр Мишель, стаскивая с бессознательного «ангела» рубашку, не удосужился расстегнуть пуговицы, а просто стянул ее через голову – и вот результат: на форменной белой рубашке недосчитывается нескольких пуговиц. Счастье, что китель в порядке.

Погода была теплая, и брать с собой тяжелую летную куртку не хотелось. Гунтер, еще раз решив прибегнуть к помощи нормандца, отдал ему куртку, сказав бросить в кабину, то есть в глаз дракона (ему будет не больно, и кроме того, Люфтваффе спит). Рыцарь посмотрел удивленно – с какой это, мол, стати мне, благородному сэру, бегать по поручениям ровно оруженосцу, – но ничего не ответил, решив лишний раз посмотреть на дракона вблизи.

На Алансонскую дорогу из лесу вышли двое. Один, ростом пониже, со светлыми вьющимися волосами до плеч, облаченный в видавшую виды кольчугу, из-под которой торчала грязной бахромой изношенная одежда, в потертые заплатанные кожаные штаны, заправленных в мягкие замшевые сапоги; на широком поясе красовались пустые простенькие ножны от короткого меча и привязанная за ремешок полевая пехотная каска. Второй – повыше, рыжий, коротко стриженный, в серо-сизой летной форме офицера германских ВВС, с автоматом, висящим спереди; руки его, полусогнутые в локтях, покоились на оружии. Позолоченные часы на левом запястье поблескивали в солнечных лучах.

Стрелки показывали три с четвертью по меридиану Парижа. Тринадцатый день августа тысяча сто восемьдесят девятого года от Воплощения Христова клонился к закату.