Читать книгу Скептик - Андрей Никитин - Страница 4

14 июня, суббота.

Город всегда хранит тайны, но ничто не остаётся тайным вечно. Как песок сквозь руку, просачиваются крупинки слов, складывающихся в предложения. Их подхватывают, возносят на руках к небу, и вот уже словесный ветер оповещает о новых событиях соседям. Об этом узнаёт продавщица в магазине и говорит любовнику, который под видом входа в интернет на тридцать минут в день ходит удовлетворить свою похоть. Маленький город выдаёт информацию как болтливая старушка в подъезде на скамейке, которая недовольна цветом листьев. Вы узнаете все негативные стороны без лести и приукрашенной комплиментами лжи. Проблема в том, что преимущества обычно не долетают до ушей обывателя. Город заражается информацией как организм, больной гриппом. Всё, что происходит, перекручивается, переваривается и подаётся на стол в мерзком виде. Но человек принимает всё как есть и, отшлифовав информацию, пускает её дальше, следующему, как теннисный мячик. Так пополняются ряды людей с довольными, улыбающимися лицами, которые знают секрет и с радостью раскрывают его.

Смерть в городе не останется скрытой, если это произошло не у вас в тёмном подвале, служащем могилой для тайн. Часто родители, приставив указательный палец ко рту, предостерегают детей от болтовни и те молчат, особенно если секрет ребёнка был связан с отцом посредством инцеста. Но иногда по секрету говорят лучшему другу и тайна оживает, как увядший цветок, который пересадили в новый горшок, стали поливать и удобрять.

Муж, задушивший со злости жену, ночью может закопать тело в лесу и рассчитывать, что одна из тайн останется тайной надолго. Таких молчаливых тайн в городе много, но они тоже не вечны.

Вечером 14 июня, Иван Николаевич Капелюх возвращался домой. Он ехал с поля, глаза устали за день. Было начало десятого. В свете фар бежала дорога, как старая лента конвейера, залатанная множество раз. Встречных машин не было. Виднелись привычные ямы. Деревья по обе стороны дороги мелькали, как спицы велосипедного колеса.

КамАЗ качало в разные стороны. Глаза закрывались, но вот уже знакомый знак «Зорецк». Он ощутил себя, будто ложится в тёплую ванну, когда въехал в город. Теперь каких-то десять минут и он дома. Он даже не думал сбрасывать скорость, продолжая гнать под восемьдесят.

Справа появлялись молодые деревья, торчащие из земли как свечки из пирога. Столбы кусками освещали дорогу, быстро сменяя друг друга. На обочине метрах в ста он заметил полного мальчика. Тот неуклюже стоял, колени почти касались друг друга. Позиция ног мальчика стянула на несколько секунд внимание водителя. В шортах и полосатой майке парню должно быть прохладно. Да и что он делал тут один возле дороги в такое время? Голова ребёнка склонилась, будто он спал, подвешенный на крюк, как Буратино в чулане. Мальчик стоял, не шевелясь. Когда до него осталось метров десять, Иван посмотрел в его лицо. Оно ухмылялось. Странное выражение лица и зловещая неподвижность вызвали необычную ассоциацию у водителя. Как стрела в голову вонзилась мысль о шалости, которую дети способны учудить. Мальчишка мог натянуть верёвку впереди или бросить что-то под колёса. За это серьёзно накажут, но детские глупости, это лестница к зрелости. Эти мысли, казалось, переливались через край, собираясь истекать из ушей. Они пронеслись в считанные секунды. Вид мальчика взбодрил Ивана, он принялся оживлённо моргать, со страхом подметив, что чуть не заснул. Через несколько секунд, когда грузовик был возле мальчишки, тот, будто по сигналу, прыгнул под правое колесо грузовика. Иван Николаевич, шокированный таким поступком, попытался вырулить влево. Он не успел нажать на педаль, хотя считал, что реакция у него хорошая. Через секунду кузов подскочил, наехав на что-то твёрдое. Кепка Ивана упала на пол, он ударился головой о крышу кабины, выругался и, нажав на тормоз, ощутил, как грузовик со скрипом остановился, оставляя на дороге следы шин, таща задними колёсами тело.

– Боже! – только смог сказать он.

Почему я?

Ноги словно онемели. Правая продолжала с силой давить педаль, руки, лежащие на руле, дрожали, будто через баранку пропускали слабый ток. Весь организм напрягся и стал твёрдым, словно Иван слился воедино с кабиной. Он отпустил ногу, но она казалось, так и не разогнулась, лишь горела, словно её опустили в кипящее масло. Иван заглушил мотор, медленно открыл дверь, надеясь услышать стон или хмыканье. Кроме скрипа двери, шума ветра и собственного стука сердца, отдающего в височную часть, он ничего не услышал. В голове, казалось, стучат барабаны. Шея и лицо были влажными. Он осторожно поставил ногу на ступень, затем, держась за сидение, слез на дорогу. Отдышался и почувствовал, что если перестанет держаться за борт грузовика, упадёт. Он обошёл грузовик сзади, и остановился. В свете луны виднелись две полосы, идущие от заднего колеса, цвета раздавленной вишни. Они сливались в бесформенное пятно, вытекающее из-под кузова. Пятно превращалось в куски чего-то плотного. Между задними правыми колёсами под неестественным углом торчала измазанная во что-то чёрное рука. В воздухе появился солоноватый неприятный запах. Иван продолжил обходить пятно, перед задним колесом лежало подобие кожаного мешка, в который засунули внутренности человека, вперемешку с тканью. Ноги Ивана подкосились. Перед тем как он упал на четвереньки, его вырвало на дорогу.

– Виталий, – прошептал голос.

Татьяна Труха замерла, услышав имя. По телу прошла дрожь. Никого в комнате не было, но она отчётливо услышала произнесённое мужское имя. Она побежала на кухню.

– Ты ощутил это? – спросила Татьяна, войдя и глянув на мужа. Безразличный взгляд оценил её просевшую фигуру, истощённую домашней работой, и вернулся к телевизору. В руке муж держал бутылку пива.

– Ничего не слышал, – ответил муж, недовольный, что его отвлекают.

– Меня будто кто-то позвал, а потом я ощутила вибрацию, словно что-то стукнулось в здание.

– Ты что, больная? – спросил Николай, глядя на жену, – наверное, лошади копытами стучат в конюшне. Пойди, посмотри, заодно принеси ещё бутылочку.

– Я уверена, что это не лошади, Коля. Я думаю, что-то случилось. Я ощутила, как по телу словно… словно…

Татьяна не находила слов, не понимая, как связаны её ощущения со смертью Виталия Божкова, сбитого в этот момент на дороге.

– На, возьми, – сказал Николай и допил остатки пива. Он протянул бутылку супруге. Когда она уходила, шлёпнул её по попке, затем уселся удобней и смотрел футбол.

Татьяна ещё не знала, что события, произошедшие сорок два года назад, в день её рождения, когда над роддомом блеснула молния, начали воплощаться в реальность. Её скрытые силы вырвались из заточения. Бабушка постоянно твердила, что она особенная, и женщина вскоре сможет в этом убедиться.

Борьба с Ужасом началась.

Константин Гусько осматривал место происшествия. Патрульная машина освещала местность, бросая синие краски на деревья. В ней сидел Иван Капелюх с побелевшим лицом. Рядом невозмутимо сидело несколько человек, среди которых был майор Дмитрий Суриков. Скорая увезла тело, о случившемся напоминала только лужа крови на дороге и стоящий посреди улицы КамАЗ. Костя обследовал место, где за несколько часов до этого стоял Виталик Божков. В метрах пятидесяти от дороги расположился старый жилой дом. Очертания его были видны в синем свете огней патрульной машины, антенна на крыше дома блестела при свете луны. Слышался лай собаки. Свет в доме не горел. Костя не знал, что живёт там Пётр Алексеевич Степанов, чей внук станет следующей жертвой.

Костя осмотрелся. Ветки деревьев упирались в ночное небо. Кусты шевелились от ветра.

Возле дороги стояла бригада оперативников, тщательно исследовавшая место происшествия. В задачу Кости не входило помогать им. Он лишь задержал виновника, но Иван Капелюх и не собирался скрываться. Он сам вызвал наряд полиции и скорую, чтоб зафиксировать происшествие.

– Костя, поехали, – крикнул парню Суриков, махнув рукой. Костя осветил фонариком местность, но ничего не увидел. Да и что там могло быть? Тонущая во мраке трава, пышные деревья, обросшие зеленью и усталый лунный свет, блещущий в дребезжащей листве. Мимо, словно привидение, на несгибаемых ногах прошёл Иван и направился к грузовику, следом за ним в грузовик сел полицейский. Они уехали. Больше у Ивана не было ощущения лёгкости, которое обычно сопровождает его при въезде в город. Сегодня он не сможет спать спокойно и ветки, смотрящие в окно, будут казаться измазанной чем-то тёмным сломанной рукой мальчика, торчащей из-под колеса.

Костя поглядел вслед удаляющемуся автомобилю и подошёл к майору.

– Веришь ему? – спросил Суриков, когда Костя плюхнулся на сиденье.

– Не думаю, что мальчик прыгнул сам. Его, скорее всего, толкнули. Надо выяснить его личность и что он тут делал в такое время.

– Действительно, komischerweise[2], – сказал майор.

– Что, простите? – переспросил Костя.

– Я говорю, это странно. Водитель утверждает, что мальчик сам прыгнул под колёса. Я сомневаюсь в этом.

Костя молчал. Суриков завёл машину. В свете фар тёмное пятно приобрело резкий гранатовый оттенок. Костя сглотнул слюну. Майор тронулся с места, не включив сигнал поворота.

15 июня, воскресенье.

– Вы знаете, у него были симптомы отравления, – говорил Роман Злобин, лечащий врач, принявший мать Евгения Майкова. Она не знала радоваться или переживать, когда дежурная сестра попросила её перед визитом к сыну навестить врача. Было двойственное чувство неизвестности, дающее надежду, но не ограждающее от беспокойства.

– Высокая температура, – продолжил врач, – рвота, красный зёв, очень напоминает симптомы дифтерии. Однако мы не обнаружили у него характерного слизистого налёта. Это очень странно.

Роман помолчал. Лицо стало обеспокоенным.

– Это первый подобный случай в моей практике, – протяжно сказал он, подводя итог. Почему-то, от этих слов у Натальи по спине пробежал холодок, будто ей провели холодным хирургическим инструментом вдоль позвонков. Было что-то неизбежное в словах Романа.

– Сегодня утром, что ещё более удивительно, все симптомы прошли, словно ничего и не было, – сказал врач и щёлкнул пальцами, – хлоп, и он здоров, словно можно отключить болезнь, как воду в кране.

Материнское сердце забилось сильнее, при словах «здоров», лицо засияло, но она не стала перебивать врача, боясь, что ещё есть печальные новости. Однако опасения оказались напрасными.

– Мы отпустим его, – сказал врач, откинувшись в кресле, надевая очки для чтения, – но до вечера пусть полежит у нас. Вы за ним наблюдайте, и если что-то малейшее вас обеспокоит, – Роман наклонился и прикоснулся к руке женщины, – сразу звоните мне. Обязательно.

Он протянул визитную карточку и встал, намереваясь выйти из кабинета. Женщина последовала за ним. В коридоре они разошлись и по дороге в палату к сыну, Наталья размышляла об услышанном.

Доктор был напуган. Его напугала болезнь моего Жени.

– Мама! Мне уже легче, – радостно сказал Женя, когда мать в накинутом халате вошла в палату, – горло прошло, кашля нет. Я абсолютно здоров.

Наталья села рядом и удивилась преображению сына. Бледность прошла, лицо стало обычного оттенка, хрипов не было, температура нормальная. Она обняла сына и несколько слезинок упали на голубую блузку. Ей стало тепло и приятно, когда она ощутила объятья сына, грубого в обычное время. Сейчас она была счастлива.

Глеб закончил осмотр тела Виталия Божкова и накрыл простынёй. Он снял марлевую повязку. Перчатки выкинул в урну. Глеб был в голубой шапочке и больничном халате. Он сел в угол помещения, за свой стол. Закурил. Настольная лампа освещала свидетельство о смерти и другие бумаги, которые необходимо было заполнить. Он записал причину смерти и краткое описание травм, в основном многочисленные переломы и повреждения тканей.

Глеб Завитухин работал в морге второй год. Он не из тех парней, которые струсят и убегут, услышав скрип двери. Теперь уже нет. Но высокая зарплата и спокойная должность даром не достаются. Глеб часто видел по ночам клиентов, в самых причудливых снах. Бывали дни, когда он вскакивал с диким криком. Из-за этого его бросили за год уже две девушки.

Глеб встал и подошёл к телу покойного Виталия, ступни которого торчали из-под белой простыни. На одной из них болталась верёвочка с биркой. Глеб смотрел на ступню, ему казалось, что она шевелится. Он зажмурился, открыл глаза и присмотрелся. Ничего необычного, просто холодный труп сбитого грузовиком парня. В такие моменты, когда галлюцинации становятся навязчивыми, Глеб старался отвлекаться. Он взялся за ручки каталки и толкал тело в холодильную камеру.

– Поехали, дружок. Ты не против покататься?

Глебу было легче, когда во время работы он шутил. Подобное самовнушение будто разгоняло туман трагичности, наполнявший помещение. Он насвистывал мелодию, пока катил труп, стараясь не смотреть на очертания покрытого тканью тела, но невольно поглядывал, боясь, что тело изменило первоначальное положение. Каждый раз, как он смотрел на тело, ему казалось, что оно шевелится. Глеб перевидал много трупов и старался не думать о них, как о покойниках. Это были предметы работы. Товар, который нужно обработать, чтоб получить деньги. Думать так было лучше, чем воспринимать всё реально.

Через минуту Глеб оставил тело в морозилке и вышел из помещения через прозрачные жалюзи, вздохнув с облегчением.

Он сел за стол, с недовольным лицом отложил ручку и захлопнул папку.

– Он всегда был послушным! – всхлипывала Тамара Божкова, мать погибшего Виталика. Она не смогла поверить, что сына больше нет. Платок был мокрый от слёз. Вытирая их, Тамара размазывала лицо. Майор Суриков и лейтенант Гусько беседовали с ней уже час. Женщина не знала, как реагировать. Больше всего её поразило предположение, что мальчик мог сам прыгнуть под грузовик. Это было немыслимо. Говорить подобное было дико и глупо. Они не знали её сына, и все материнские слёзы не в состоянии описать ощущение пустоты, которое возникло под накинутым ей на голову самой смертью плащом.

– Он никогда не делал ничего запретного, ни разу не ослушался. Я не знаю что произошло, но сам он никогда бы…

– Успокойтесь, пожалуйста, – сказал Суриков, понимая, что поток уже не остановить, – следствие установило, что ваш сын в момент столкновения был посреди дороги. Нам надо выяснить, что он там делал. Почему он не был дома?

– Я не знаю. В это время он обычно спит. Я помню, как он поужинал и ушёл к себе. Наверное, его приятели решили поиздеваться над ним. Они всегда так делают! Это они виноваты! Все они.

Женщина блестящими глазами взглянула на Сурикова.

– Вы понимаете, что я говорю? Это они виноваты! Они его подточили на это! Это всё их шуточки. Над ним постоянно издеваются.

– Вы можете назвать имена нескольких ребят, с которыми он общался?

Сама не зная, зачем и что ей это даст, Наталья сделала всё, как ей велели. Она могла обмануть всех ради сына, будь то следователь или судья, но себя обмануть не могла. Она хотела думать, что его сбили. Она добивалась этого, ею руководило не чувство мести, а справедливость. Отсюда и сотрудничество. Если её мальчика убили, пусть даже случайно, преступника необходимо наказать. То, что он мог прыгнуть под колёса сам, её сознание не воспринимало.

– Валик Рогов, Арсен Туган, Евгений Майков, – говорила женщина. Костя записал имена и фамилии, – этот Майков, всегда издевался над моим Виталиком, – осуждающе продолжала Тамара, – он пользовался доверчивостью Виталика, дразнил его и обижал. А теперь им всё сойдёт с рук, потому, что вы поверили, будто Виталик сам прыгнул под колёса. Где вы видели такое? Вы задумывались над этим?

Женщина хотела найти выход эмоциям, напряжение нарастало, заполняя помещение, как запах пригорелого мяса.

– Мы вас поняли, – категорично сказал майор и встал, показав нежелание продолжать беседу, – с ребятами мы поговорим, и уверяю вас, если кто-то из них причастен к смерти вашего сына, мы это узнаем.

После этого Суриков вместе с лейтенантом Гусько вышли из дому, и, пройдя через двор, вышли на улицу к машине. Бросалось в глаза убранство огорода и сада. Аккуратные лунки и подстриженный виноград, окутавший дворовую арку.

Их взору предстал сгоревший дом, остатки которого уныло стояли через дорогу. Уже два года он служил потехой для детворы. Тот самый дом, в котором прошло детство Григория Скрипача.

– А знаете, майор, дети поговаривают о призраке повешенного в этом доме, – сказал Костя, кивнув в сторону обгоревших полуразрушенных стен.

– И ты веришь? – спросил Суриков, открывая машину. Он бегло глянул в сторону развалин. Два окна с обгоревшими рамами, выходящие на улицу, походили на слишком замазанные тушью глаза, шифер, покрытый когда-то ровным слоем, теперь блистал щелями и дырами, через которые в дом попадает дождь и снег. Стоящее рядом с домом дерево частично обгорело, как забытый на сковороде окорок, и было лишено растительности со стороны, прилежащей к дому.

– Не знаю, майор, – сказал с сомнением Костя, когда они сидели в машине, – я лишь сказал, о чём говорят.

– Говорить могут что угодно, – сказал Суриков. Он завёл мотор, машина поехала. В зеркало заднего вида майор наблюдал за домом. Окна, словно глаза, старый дверной проём напоминал рот. Потресканные листы шифера, будто непричёсанная голова. Казалось, что дом наблюдал за ним, провожал взглядом и запрещал возвращаться. Дмитрий Суриков усмехнулся такой мысли и перевёл взгляд на дорогу. Он не знал и не поверил бы, что Ужас, долгое время находившийся в этом доме, начал творить зло. Виталий Божков был лишь первой жертвой.

По склону горы со стороны Румынии, мимо карпатского заповедника двигался автомобиль. Его кидало по ухабам, ехал он медленно. В багажнике новенькой мицубиси зелёного цвета лежало несколько канистр бензина, запасное колесо и дробовик, смотанный в одеяло, замаскированный под весло.

– Мы так не доедем и за неделю, – огрызнулся сидящий на пассажирском сидении худощавый мужчина, звали его Егор Джемов. Он выделялся худым, бледным лицом, резкими манерами и постоянной, непрерывной речью, льющейся из него, подобно свету лампы.

– Успокойся, Егор, – сказал водитель, здоровяк, едва умещавшийся на сидении, звали его Тимур Бараженов. Он глянул на пассажира, затем вновь на дорогу, – я сказал, что мы едем на несколько дней. Через неделю будем свободны. Момент ясен? Ты знаешь способ лучше переправить автомобиль? Тогда расскажи.

– Послушай, – огрызнулся Егор, набравшись смелости, – я не намерен рисковать, но и ты должен понять, что гробишь транспорт и тратишь время. А если нас снова засекут, что тогда?

Тимур не ответил, изучающе посмотрев на пассажира. В глазах мелькнула решительность и вражда ко всему на свете. Егор замолчал, понимая, что гиганта лучше не расстраивать. Машина вновь плавно проехала яму и выехала на бугор. Перед ними открылось огромное плато, напоминавшее горбатые песчаные дюны. Зелёные холмы, скрашенные солнцем, отливали синевой утреннего тумана. Впереди был лес, конца которому не было видно.

– Не все знают об этих дорогах, – сказал Тимур, – тут легко заблудиться и застрять, поэтому и не стоит ожидать преследования. Момент ясен?

– Как же не понять? Ты мозговитый парень. Я тебя должен слушать, иначе не получу денег.

Тимур резко остановил машину. Они ехали медленно, но Егора бросило вперёд. Он выругался, стукнувшись локтем.

– Послушай меня, сосунок, – гневно сказал Тимур и его глаза едва не вываливались со своих мест. Он не собирался терпеть подобную наглость, – если бы не твой отец, что попросил меня пристроить отпрыска, я давно свернул бы тебе шею и закопал по дороге, понял? От тебя толку, как от собачьего дерьма. Ты только болтать умеешь. Если хочешь приносить пользу, лучше запоминай дорогу и учись говорить с людьми так, как я. Момент ясен?

– Ясен, – с обидой сказал Егор и отвернулся. Тимур схватил его за подбородок и повернул лицом к себе так резко, что в челюсти худощавого мужчины что-то хрустнуло.

– Не смей отворачиваться, когда с тобой разговаривают. Ты не дома, тут разбираться не станут. Если делаешь дело, думай постоянно. Отвернулся, значит считаешь собеседника хреном собачим и он так же будет относиться к тебе. Момент ясен?

– Да, – сказал Егор и взялся за челюсть. Тимур положил руки на руль, глянул на дорогу, улыбнулся и завёл двигатель.

– И запомни: важнее всего доброта и приветливость. Момент ясен?

Тимур дружелюбно улыбнулся, его крупное лицо стало мягче. Оно засветилось добротой, но внутри горел огонь гнева и жестокости, что делало лицо страшным для того, кто знал внутрь этой наброшенной маски. Егор со страхом глядел на приятеля, который был старше на десять лет. В подобные моменты он не хотел ничего говорить. Челюсть до сих пор болела. Машина двинула по безлюдным тропам, где едва заметны были следы дороги.

Мужчины направлялись в Зорецк.

Гул мотора оглушил двор. Худая женщина с взволнованными глазами выглянула из окна, отодвинув занавеску тонкой рукой. На пальце блестело обручальное кольцо. Сколько лет она выглядывала во двор вечерами, боясь увидеть машину с включёнными мигалками, боясь, что в ворота войдёт не супруг, а его коллега, прибывший доложить трагическую новость. До сих пор она не привыкла к этому страху. Фары осветили на секунду её овальное лицо, глаза блеснули в темноте.

Его машина! Всё в порядке!

Женщина не двигалась, пока машина не остановилась и последний звук двигателя не замер в тишине ночного двора. Дмитрий Суриков вышел из машины. Слабый свет фонарей осветил лицо, и супруга задышала спокойней. Собака, виляя хвостом, подбежала к хозяину. Суриков прикоснулся к шерсти рукой, погладил пса. Закрыл ворота, затем направился к дому.

Как же долго он идёт! – думала женщина, но задёрнула занавески, чтоб супруг знал, что она не переживает, что она сильная и способна принять его работу за верный выбор.

Стук входной двери, звон оставленных на полочке ключей. Два удара, это Дмитрий сбросил на пол обувь. Теперь его шаги не будут слышны и он резко ворвётся в комнату, как запах разлитого одеколона. Надя сидела, глядя на дверь. Она поднялась со стула, услышав возню у дверей и ожидала, когда супруг войдёт, чтоб обвить руки вокруг его шеи и поцеловать нежно, но довольно крепко.

Дверь отворилась, в темноте появились очертания лица. Серое пятно на щеке и торчащий нос виднелись в слабом уличном свете. Дмитрий включил лампу. Перед ним стояла супруга.

– Как прошёл день? – спросила она, протягивая жаждущие губы. Она хотела ощутить прикосновение мужа, хотела лично проверить, что он здоров, что это не обман.

– Так себе. Много работы.

Суриков не хотел говорить супруге о том, как ощущает себя мать погибшего Виталия Божкова, как она плачет и не находит места, крича всем об убийстве её сына, а в глазах и лице можно прочесть бесконечную тоску, обрызганную горем, которое нельзя смягчить ни одним в мире кремом. Дмитрий поцеловал жену, провёл рукой по её волосам и долго глядел в усталые глаза.

– Будешь ужинать? – спросила она, ожидая радостного ответа. Надя ощущала себя нужной, от этого становилось не так одиноко и тоскливо, а коловшее ощущение беспокойства исчезало как шарик, наполненный гелием и пущенный в небо. Суриков сел в кресло, голова болела. Через десять минут его позвала Надя. Он невольно поднялся и прошёл в кухню.

– Где мальчики? – спросил он, когда супруга села рядом и смотрела на него. Дмитрий улыбнулся этому вниманию. Он любил её и знал, что это взаимно.

– С твоим папой. Они смотрят какой-то фильм.

Дмитрий кивнул и продолжил есть.

– Хочешь поехать отдохнуть? – спросил Дмитрий, подняв на секунду взгляд. Надя любила его и была откровенна, но некоторые вещи не говорят вслух, особенно, когда любовь опустилась на людей, как тонкая шелковая вуаль, закрывшая их от посторонних глаз. Дмитрий знал, что Надя никогда не скажет, что ей плохо, и не попросит помощи. Ей было достаточно того, что супруг рядом. Это было лекарством, но подобной политики он не понимал.

– Куда и когда? – спросила Надя, – ты ведь постоянно работаешь.

– Я возьму отпуск на несколько недель. Что тебе говорил врач, помнишь? Побольше отдыхать. А ты практически не отдыхаешь.

– Мы не можем себе позволить отдых, Дима.

– Знаю, но иногда можно что-то придумать. Вдвоём неделю в санатории мы свободно можем провести.

– А дети?

– Останутся с папой.

– Ты ему говорил?

– Пока нет, – сказал Дмитрий и начал усиленно жевать, уходя от ответа. Он знал, что отец откажется сидеть с детьми. Он не захочет портить нервы. Всю жизнь он провёл с учениками, которые сделали его седым и нервным. Теперь на старости он жаждал отдыха.

– Как твоё самочувствие? – спросил Дмитрий, поглядев на супругу.

– Нормально.

– Давай повременим немного. Я хочу разобраться с этим самоубийством, а после посмотрим. Думаю, что спокойно могу неделю провести без работы. Меня есть кому заменить.

– Ты имеешь в виду этого молодого перспективного парня?

– Да. Антон Ангелов. Я всегда ставлю его в пример. Работает несколько лет, а сделал уже довольно много для города. Не пьёт, не курит, сообразителен, решителен. В общем, ему можно будет присмотреть место поближе ко мне.

– Собираешься его повысить?

– Для начала могу сделать его своим временным замом.

Дмитрий намекал на поездку и недельный отдых.

Как же я тебя люблю! – думал он, глядя в гаснущие глаза супруги. Её что-то грызло, подрывая радость и весёлость. Надя улыбалась, но не могла скрыть тревогу. Это было заметно, как волнение воды в аквариуме во время землетрясения. Суриков понимал, что ей нельзя нервничать. При эпилепсии любое потрясение чревато, но и успокаивать супругу касательно работы он не хотел. Это было бесполезно. Надя всегда за него переживала.