Читать книгу Перекличка Камен. Филологические этюды - Андрей Ранчин - Страница 14

Смеркалось; на столе блистая,

Шипел вечерний самовар,

Китайский чайник нагревая;

Под ним клубился легкий пар.

По чашкам темною струею

Уже душистый чай блистал.

Помещик, выпроставши руку

Из складок теплого халата,

Зевая, почесал живот.

Его вниманье отвлекали

Несносной мухи экзерсисы

На глади желтеньких обоев.

«Филатка, живо пистолет!» –

Воскликнул он. Проворный мальчик

Подал лепажевской работы

Изделье легкое Европы.

Ударил выстрел. Пуля точно

Вдавила тварь глубоко в стену.

В сенях раздался колокольчик.

Mr. Gillot, француз убогой,

Вошел с докладом: дескать, некто

Желает нанести визит.

Пришелец был ни толст, ни тонок.

«Помещик Павел я, Иваныч, –

Представился сей незнакомец, –

Прозванья ж моего не нужно

Вам знать и вовсе.

Мне обратиться к вам совет

Помещик двадцати трех лет,

Зовомый Лидин, ваш сосед,

Гвоздин, хозяин превосходный,

Владелец нищих мужиков;

Скотинины, чета седая,

С детьми всех возрастов, считая

От тридцати до двух годов;

Уездный франтик Петушков,

Мой брат двоюродный, Буянов,

В пуху, в картузе с козырьком

(Как вам, конечно, он знаком),

И отставной советник Флянов,

Тяжелый сплетник, старый плут,

Обжора, взяточник и шут,

Давали…»

Хозяин, изумлен проворством

И деликатностью пришельца,

Глазел с минуту в изумленьи,

Разиня рот и дым пуская.

(Он обожал курить табак.)

«Какая привела нужда вас

В деревню, где скучаю я?» –

Спросил он ласково и томно.

Гость осмотрелся. В кабинете

Не чисто было и не грязно.

Портреты греческих героев

Обсели стены. Корпулентны

Герои были. Между ними

Худой висел Багратион.

Два стула прямиком из Вены

(Один с отломанною спинкой).

Альбом раскрытый на столе.

Кувшин с брусничною водою,

Другой с рассолом. В клетке кенарь.

Пяток журналов на шкафу:

«Наш современник», «Новый мир»,

«Октябрь», «Знамя» и «Москва»[133] –

Подбор, неложно говорящий

О широте хозяйских вкусов.

Графин, настоянный на мухах,

Избегших злой и меткой пули.

Да кучки пепла на коврах.

«Имею надобность большую

Купить крестьян, поболе мертвых», –

Без предисловий, сей же час

Раскрыл свой замысел приезжий.

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой,

Как названная гостем плата

И как хозяйская цена

Несхожи были поначалу.

Хозяину все было ново:

Он согласительное слово

В устах старался удержать

И думал: глупо мне мешать

Чужой фантазией разжиться.

Но наконец торг был окончен,

И гость спросил: «Кто б мог заверить

Доку́мент на сию покупку?»

(Хозяин, сибарит роскошный,

Поехать в город отказался.)

Хозяин же ответом медлил.

Пришелец вновь спросил: «А нет ли

У вас приятеля младого,

Что б мог заверить договор?»

Тут продавец немного ожил.

В глазах его, как сахар сладких,

Блеснули слезы, а из носа

Уж капля жирная скользнула,

И, как огнем обожжена,

Упала на скамью она.

Он говорил темно и вяло,

Помещик в стеганом халате.

«Был друг, и звался он Евгений

Онегин, добрый мой приятель.

Да жаль его. Сражен свинцом.

Приют его угрюм и тесен,

И на устах его печать».

Несчастный Павл Иваныч молча

Смотрел в окно в раздумьи тяжком,

И на челе его высоком

Не отразилось ничего.

Он увлечен был живо дракой

Козла с дворовою собакой.

Стояла осень на дворе.

Зимы, зимы ждала природа

(Снег выпал только лишь в июле,

На третье в ночь.)

«Уж не дурак ли полный он?» –

Так про себя они спросили, –

Но молвить не решились слово

Поносное о друге друг.

Рассказчик не спеша продолжил,

Хотя речистым он и не был:

«Любил и я в младые годы.

Итак, она звалася Ольгой.

Она была моей невестой.

Евгений же моим был другом.

Он пригласил ее на танец.

Она – о Боже! – согласилась[134].

Не в силах был я снесть удара.

Вот пистолеты уж блеснули,

Гремит о шомпол молоток.

В граненый ствол уходят пули.

И щелкнул в первый раз курок.

Свой пистолет тогда Евгений,

Не преставая наступать,

Стал первый тихо подымать.

Вот пять шагов еще ступили…

Пустое сердце билось ровно.

В руке не дрогнул пистолет.

Я первый выстрелил… Пробили

Часы урочные: поэт

Роняет, молча, пистолет.

Убит, к чему теперь рыданья!

И он убит, и взят могилой,

Воспетый мною с чудной силой…»

«Простите, кто, какой поэт!?» –

Гость вопросил в недоуменьи.

«Как, кто – поэт? Как, кто – поэт?

Я, я, я, я, – Владимир Ленский –

Поклонник Канта и поэт,

С душою просто геттингенской.

Всегда восторженная речь

И кудри черные до плеч.

Он пал, моей стрелой пронзенный.

Я написал о том роман

В стихах, гремучий лирный звон

В веках поднимет он конечно:

Вознесся выше я главою

Александрийского столпа…

Роман свободный… Не читали-с?»

«Не доводилось», – гость сказал,

И стихотворец замолчал.

Потом пришлец в недоуменьи

Промолвил: «То была дуэль

На пистолетах? Так откуда

Взялась стрела? Ужель из лука

Вы поразили наглеца?»

Поэт несчастный задрожал.

Владимир вздрогнул. Прояснились

В нем страшно мысли. Он вскричал,

Как обуянный силой черной:

«Добро, стяжатель низкопробный!

N.N., прекрасный человек!

Ты… средь детей ничтожных мира…

Быть может… всех ничтожней ты…

Ты не читал моих стихов,

Ты знал одной лишь думы власть,

Одну, но пламенную страсть!

Она, как червь, в тебе жила,

Изгрызла душу и сожгла.

Стяжатель, плут, фигляр презренный!

Я стеганый ношу халат…

Я мог быть счастлив и рогат!

Ты осквернил мою святыню!

Похитил Ольгу ты обманом,

С Ноздревым сговорясь, с уланом,

Ты – ужас мира, стыд природы!

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу!

Ты – порожденье натуральной

Презренной школы! Пестрый сор,

Ты – гоголь, делибаш и вор!

Филатка, живо пистолет!»

……………………………

……………………………

Но следствия нежданной встречи

Сегодня, милые друзья,

Пересказать не в силах я;

Мне должно после долгой речи

И погулять, и отдохнуть:

Докончу после как-нибудь.