Читать книгу Девять - Андрей Сенников - Страница 6

рассказ

1

Дикой называл это – «Операция «Пы».

«Почему „Пы“?» – спросил Лёха, когда его взяли на это волнующее мероприятие.

«Потому что «Пы-ы-здец-всей-вашей-самогонке!» – ответил Дикой и громко заржал, обнажая кривой частокол прокуренных зубов. Худой и мосластый, но необычайно жилистый и сильный, Дикой напоминал пустынное дерево, саксаул: весь перевитый, перекрученный, бугристый. Грубые ладони, что штыковые лопаты, хоть брёвна ошкуривай. Патлатая шевелюра неопределенного цвета, низкий лоб, маленькие, близко посаженные глазки, челюсти питекантропа, рост под два метра и повадки нахрапистого жизнелюба. Наружность Вениамина Дикого по прозвищу «Беня-Крик» вполне подходила к фамилии.

На операциях «Пы» он был просто неотразим.

Когда набралось почти две литровых банки, солнце повисло в зените, готовясь нанести «оперативникам» пару-тройку сокрушительных ударов. Лёхе совсем не хотелось участвовать в этом спарринге и он, сбивая дыхание, принялся канючить в том смысле, что уже хватит, ну, сколько еще можно, нет больше ни у кого, назад еще пёхом… На каждый довод Дикой молча кивал, шевелил губами, что-то прикидывая, и сказал, наконец:

– Мало…

Леха и сам знал, что мало. В их археологической партии было еще пять рыл разнорабочих и сам Доцент. Самый настоящий, не по прозвищу. Этот, вообще, лакал «по-черному», добирая, видно, за научное звание, «полевые» и несговорчивых в этом сезоне студенток.

«Операция» продолжалась.

Дикой вышагивал впереди на своих «ходулинах», бухая разбитыми кирзачами. «Энцефалитка» болталась на нем, как на вешалке. Штангу магнитометра он держал наперевес, как винтовку, и был похож на завоевателя, взявшего «на шпагу» упорно сопротивлявшийся город, только вместо ключей на подушке, побежденные жители подносили ему самогон.

Пятидесятилетний Лёха, по прозвищу «Гнус», тщедушный, низкорослый мужичонка, плёлся за ведущим, сгибаясь под тяжестью жигулевского аккумулятора. Он изнемогал…

Желтые пыльные колеи деревенской улицы, выбитые до каменной твердости, раскачивались у него перед глазами. Ноги путались в чахлой траве у покосившихся заборов. Штанины грубых рабочих штанов взметали пыль, которая лезла в нос и свербела там чихоточным зудом. Леха отдувался и пыхтел, роняя в пыль тяжелые капли едкого пота. Спотыкаясь, он тихонько матерился сквозь зубы, кляня и Дикого, и самогон, и деревню, (как ее там, бишь?!) и чертов аккумулятор, норовивший наставить синяков на бедрах, а заодно и двинуть по яйцам…

На его счастье, в деревне оказалась только одна улица, а тактический замысел предводителя требовал быстроты, что, в общем и целом, было понятно: места здесь глухие, подходящие деревеньки почти заброшены, а, вымирающие вместе с ними, аборигены злы и недоверчивы. Попадались и староверы. У этих не то что самогона… Могли и обухом с порога перекрестить.

Подстегнутый невеселыми мыслями, Лёха наддал и тут же врезался в спину Дикого. Как в телеграфный столб…

Дикой разглядывал глухой забор с массивными воротами из лиственницы, почерневшей и крепкой, как камень. За калиткой с ржавым железным кольцом хрипло лаял и гремел цепью пес. Леха поёжился, но с наслаждением опустил в траву аккумулятор. Спину ломило. Не мальчик ведь уже…

– Так, – сказал Дикой и качнул штангой магнитометра, словно проверяя ее весомость как аргумента в этой точке земного шара, – Так…

Он прикоснулся к прибору на груди. Длинные корявые пальцы, заросшие рыжим волосом, пробежали по ручкам настройки, коснулись клавиш переключения диапазонов, погладили окошечко приборной шкалы. Лицо у Дикого было отрешенное, только ноздри раздувались. Он соображал, прикидывал, кумекал-мерекал…

«Ну, сейчас пойдет», – подумал Леха, враз сомлевший от мандража, и быстро глянул в оба конца улицы. Пусто… и как-то нехорошо… вроде, как затаились все…

– Может не надо?

– Не ссы, не ссы, – сказал Дикой и толкнул калитку. Кольцо брякнуло, а Леха со стоном подхватил аккумулятор.

Двор оказался по-здешнему обыкновенный: широкий и вытоптанный до земли. Справа и слева от ворот – постройки: стайки-курятники, углярки-дровники, какие-то навесы. Рубленная, массивная изба с высоким крыльцом в глубине двора. Кажущиеся маленькими, окна с наличниками и ставнями, на которых краска облупилась и полиняла так, что определить ее первоначальный цвет мог бы, пожалуй, только Доцент со сворой своих аспирантов: со всеми их метелками, щеточками и интуицией гробокопателей.

Все это Лёха ухватил мимоходом, а старушенцию на крыльце и вовсе не заметил. Его куда больше занимала собака. Сиплый лай издавала низкорослая собачонка, затейливая деревенская помесь непонятно кого с кем, но злобная и клыкастая, что твой ротвейлер. Дикой небрежно отпихнул беснующегося пса штангой, не сбивая шаг, но Лёха на всякий случай выставил аккумулятор перед собой и, бочком-бочком, проскользнул за напарником.

– Здорово, бабка, – сказал Дикой, начальственно топая сапогами по ступеням, – Отдел контроля администрации. Районная служба борьбы с незаконным оборотом спиртного…

Из нагрудного кармана «энцефалитки» Дикой выхватил пару замусоленных бумажек. Измятый бланк наряда на земляные работы был грязно-желтого цвета, но с лиловой, казенного вида печатью, слегка побледневшей от стыда. Наряд заполняли неразборчивые каракули Доцента с его же закорючкой подписи, напоминающей отпечаток куриной лапы. Копия разрешения администрации на проведение раскопок выглядела посолидней. Усеянная печатями согласований, гербами и флагами, размашистыми подписями чиновников всех мастей, в том числе милицейских, эта бумага в глазах многих местных была пострашнее непонятного прибора с длинной палкой. Она являлась свидетельством власти – безликой, бездушной, жестокой и неумолимой силы.

– Ох, милай, ох, – сказала старушка, подслеповато и опасливо косясь на казенные бумаги, – Чего ж, к мене-то, а?

Уголок платка прикрыл сморщенный ротик. Быстрая стариковская слеза выкатилась на щеку и пропала в глубоких руслах морщин. Бабуся была маленькая, усохшая, сморщенная, как кусок столетней кожи. Остренькое личико терялось в складках грубого платка. От вязаного жакета, потерявшего цвет, форму и большую часть шерсти, вероятно, ещё при Ленине, остались невнятные ремки, подвязанные тут и там бечёвками. Юбка – под стать жакету, а растоптанные калоши истончились на носах до тканевой основы. Стоя на средней ступеньке высокого крыльца, Дикой нависал над бабкой как портовый кран.

– Сигнал на вас поступил, – сказал он, убирая весь наличествующий официоз в карман, и сделал ручкой, – Пройдемте…

Бабуся отшатнулась к низким дверям. Дикой пер как танк.

– Какое ж спиртное? Нету у меня ничего! Кому пить-то? Старый почитай уж как шашнадцать лет помер… Тише ты ирод! Сомнешь…

Она оправилась, первый испуг прошел. Она, конечно, отступала, – попробуй тут не отступи, – но огрызалась все злее. Скоро соображать начнет, а там…

– Проверим, гражданка, проверим. Все так спервоначала говорят, а у нас во! – техника! – Дикой дернул кабель, ведущий от корпуса магнитометра к аккумулятору, на котором болтался Лёха. – Все построено на объективных закономерностях процедур локации процессов верхового брожения… Не подкачает! Тут и суперпозиции полей, и поверхностные напряжения, и тонкий магнетизм…

Лёха запнулся о высокий порог и едва не выронил аккумулятор. В прохладных сенях темно. Пахло мышами, квашеной капустой и березовыми вениками. В дальнем углу угадывались большие кадки и еще какая-то утварь. У дверей в дом, на стене развешено тряпье: ватники, кацавейки. Заячий треух, уныло обвиснув «ушами», поник на отдельном гвозде…

– Сапоги отруси, лиходей! Прешь в чистое…

Дикой оттеснил бабку в дом.

– Тихо! – сказал он и обернулся, подергал кабель, – Товарищ инспектор, не отставайте…

Бабка осеклась, и «товарищ инспектор» как цуцик на поводке смело шагнул за порог, притопнув ботинками так, что только пыль в стороны.

– Ну, ишшите, ишшите…

Хозяйка затянула узел платка потуже и сложила ящеричьи ладошки на животе, под единственной на ее немыслимом жакете пуговицей.

Бревенчатые стены внутри были аккуратно обтесаны. Некогда скобленые добела, теперь они приобрели цвет старой кости. Широченные плахи пола застелены плетеными дорожками, круглыми половичками. Беленая русская печь посреди избы, образа в красном углу, массивный стол и лавки. В простенках, между окнами, бледные фотографии, штук по пять в одной рамке.

Старушка стояла посреди всего этого, как «половецкая баба», но, постреливающие на штангу магнитометра, глазки выдавали сомнения и беспокойство. Похоже, из всей электронной техники ей было знакомо лишь радио.

– Ну, приступим, – сказал Дикой.

До этого он старательно морщил лоб и делал вид, что внимательно осматривает помещение. Чего уж, тут осматривать…

– Товарищ инспектор, дайте питание…

Лёха с готовностью ткнул пальцем в аккумулятор, а Дикой щелкнул тумблером на приборе, заслонил ладонью окошечко, посмотрел, хмыкнул. Затем пощелкал переключателями диапазонов, покрутил верньеры настройки и калибровки шкалы и начал водить штангой над полом, постепенно продвигаясь к печи. «Товарищ инспектор» с умным, но настороженным видом, производил подстраховку и «обеспечивал питание» прибора.

Расчет имелся простой. Самогон в деревне был, есть и будет. Он и товар, и платежное средство, и бальзам от душевных ран, и лекарство от всех телесных хворей. Самогонку гнать – брагу надо ставить. А бутыль с брагой куда суют? Правильно – туда, где темно и тепло! Пусть побулькает… А где в деревенской избе темно, да еще, что характерно, тепло? Понятно – за печью! Даже летом – нет-нет, да и подтопишь! А как же! Магнитометр, конечно, к изысканию браги, а уж тем более самогона совершенно непригоден, зато вполне закономерно реагирует на всякое печное железо. Это уж непременно, будьте уверены! И пусть бутыли с брагой за печью не окажется. Самогон все равно должен быть! Есть он, есть, не может не есть!

Леха – человек от техники далекий, – в прошлой жизни своей был художником оформителем. Зачем нужен магнитометр, и каков его принцип действия он не знал, да и не хотел знать. К чему? Есть ушлый Беня Крик, к своим тридцати пяти годам изрядно поколесивший по тайге. Он и с геологическими партиями ходил, и лес валил, промышлял зверя, кедровые орехи и золото, а может и еще чего. Всяких уловок, когда из ничего делают весьма даже что-то, Беня знал много, а уж пользоваться ими в разных комбинациях умел артистично…

2

Запищал магнитометр. Старушка вздрогнула. Руки ее задвигались, словно им стало неудобно в прежнем положении.

– Ага, – сказал Дикой, – Что-то есть. Ну-ка, ну-ка… Понятно. Есть следы… объем… от литра до пятнадцати… За печью, вроде. А?!

Хозяйка молчала, подавленная мощью современных технологий. Это было уже хорошо. Рыльце, значит, в пушку. Нужно дожимать…

– Ну, что? – Дикой выключил прибор и приставил штангу к ноге. – Сами выдадите, добровольно, или?..

Он буравил бабку прокурорским взглядом. Она продолжала молчать, но маленький подбородок, похожий на абрикосовую косточку, предательски дрогнул.

– Ах, в молчанку играть будем! Ежегодно в стране от некачественной водки погибают тысячи людей, а она молчит тут! Несознательно и аполитично, гражданка, выступаете вы в нашем правовом поле… Налоги опять же… Товарищ инспектор…

Леха встрепенулся.

– Оформляйте протокол изъятия! Будем применять с а н к ц и и…

«Инспектор» по-хозяйски шагнул к лавке. Вынул из кармана листок бумаги и огрызок карандаша. Взмахнул локтями, как курица, выпрастывая костлявые запястья из рукавов, что, по его мнению, было необычайно официальным жестом. Воззрился на бабку и сказал:

– Фамилия, имя, отчество?

Глаза у старухи заблестели.

– Нету у меня водки. Вон бражка…

– Где? – спросил Дикой.

– А то не знашь?! Тама! За печью… – ответила она и забормотала под нос. Что-то про приборы, бога, инспекторов, черта и диавола.

Дикой прислонил штангу к стене, снял с шеи прибор и нырнул за печь. Он пошебуршил там немного и выкатил на середину горницы пластиковую сорокалитровую флягу. Леха, привстав, вытянул шею, а Дикой откинул крышку. Воздух мгновенно наполнился пронзительным ароматом знатно перебродившего варенья. Брага уже доходила…

– Так. Полуфабрикат… Значит, есть и продукт переработки. Где? – спросил Дикой с плохо скрываемой надеждой. Оно и понятно: бидон с собой не попрешь. Продукт, хотя и употребимый, и даже очень-очень употребимый, но тащить его – это нет, дудки! А потом, кто ее знает, чего она еще туда насыпала?..

– Нету у меня самогонки, – стояла на своем бабка.

– «Нету». А аппарат где?

– Да нету вам говорят, халдеи бесстыжие, Михеич…

– Ага! Тут и Михеич еще! Кто такой? Где живет?

Дикой прибодрился, но старуха замолчала намертво. Она стянула впалый рот в куриную гузку, перестала елозить руками и отвернулась к окну. Леха чуть не крякнул с досады, такой у бабки был партизанский вид. Ей сейчас хоть кол на голове…

Дикой думал иначе. Напугали они старушку достаточно. В «прибор» она поверила безоговорочно. В запале сболтнула за Михеича, будь он неладен! Значит, что? А то и значит, что нет у неё не хрена! Не врет, старая…

– Тогда так! – сказал он, – Тогда, ввиду вашего активного противодействия… Товарищ инспектор! Уничтожить полуфабрикат…

Кряхтя, Леха подхватил флягу и поволок на крыльцо. Собака принялась остервенело лаять и рваться с цепи. Порыскав по двору глазами, «инспектор» попросту спихнул духовитую емкость вниз. Фляга опрокинулась в полете набок и при приземлении остатки содержимого мощной струёй выбросило метров на пять. Собака взвизгнула, а куры в стайке переполошились.

– Последний раз спрашиваю, кто еще в деревне гонит самогон?

Дикой вышел на крыльцо, прибор висел на жилистой шее. Штангу Беня нес в одной руке, а другой придерживал на боку аккумулятор. Бабка шла за ним с неприступным видом.