Читать книгу Красавчик. Две столицы - Андрей Шопперт - Страница 18

Событие семнадцатое

Из последующего действа Брехту одно запомнилось. Событий-то много, но когда стали зачитывать Манифест, то стоящий рядом с Александром принц Евгений Вюртембергский, кузен Александра, громко эдак, но вроде бы про себя, поинтересовался: что же, раздачи крепостных не будет? И услышал от переставшего улыбаться Александра следующее: «Большая часть крестьян в России – рабы. Считаю лишним распространяться об уничижении человечества и о несчастии подобного состояния. Я дал обет не увеличивать числа их и потому взял за правило не раздавать крестьян в собственность».

Брехту понравилось, как рожа тринадцатилетнего пацана вытянулась и на глазах слезы появились. Ох уж эти нищие немецкие принцы и принцессы. Евгений этот, если Брехту память не изменяет, был племянником Марии Федоровны и ни разу, кажется, до этого не побывав в России, дослужился до генерал-майора и шефа Драгунского генерал-майора барона фон дер Остен-Сакена третьего полка. Даже вон знак кавалера ордена Святого Иоанна Иерусалимского висит на петушиной грудке. Сейчас же приехал за деревеньками, а тут облом. А вообще, Брехт где-то читал, что во время наполеоновских войн станет одним из лучших генералов русской армии. И храбростью возьмет, и талантом тактическим. Только не перестанет быть попрошайкой, и потому рассорится, после войны, с Александром и вернется к родителям в Силезию.

Петр Христианович часам к пяти еле на ногах уже держался. Поэтому заметив, что все начинают расходиться на гуляния, поспешил с черкесами убраться домой. Тоже оказалось непростым мероприятием. Везде страшная давка, а там, где они оставили своих коней, целое столпотворение. Три десятка аргамаков и шайр были просто облеплены людьми. Кони кавказцев волновались, вставали на дыбы, шарахаясь от этой тянущей к ним руки толпы, еле сдерживали их уздечки и двое молодых воинов. А вот Слон охотно позволял себя гладить и милостиво принимал булочки и яблоки. В Кремль абы кого не пускали, только по билетам, имеющимся у самых богатых и известных дворян, и Брехт перестал себя корить за то, что приехал на шайре. Вон та девочка, что пихает огромному коню сейчас яблоко, пристанет потом к родителям, и те выпишут из Великобритании себе такую конягу. Или вон тот господин, в шитом золоте мундире, явно не бедный человек, захочет молодую жену поразить. И тоже купит. Надо надеяться. И как-то еще бы простимулировать.

Пробивались по городу домой чуть не с боем. Прямо вся Москва запружена праздношатающейся публикой. И везде иллюминация: в плошках горят тысячи свечей, да даже миллионы, наверное. Интересно организаторы придумали. Сбили щиты, поставили их вертикально, понаделали полок на них и утыкали плошками с горящими свечами. Словно квадрат весь горит. И такими щитами облеплены все дома и даже высокие колокольни церквей. Прямо удивительно, как не спалили всю Москву. Через одиннадцать лет вон как знатно заполыхает. А тут Бог, не иначе, приглядывал, чтобы праздник в массовую трагедию не превратился.

Добрались до дома, уже когда смеркаться начало. А там картина маслом. Возле дома полно ротозеев и полицейских, и даже сам обер-полицмейстер Москвы Каверин ходит и на народ покрикивает.

– Павел Никитич! Что тут творится? – Спешился Брехт возле заметившего его и стоящего руки в боки главного полицейского Москвы.

– Да уж случилось. Много чего случилось. Что это вы устроили, Петр Христианович? Что делать-то мне теперь с вами? – И ведь не рисуется, на самом деле зол презело.

Князь Дербентский Петер вознес очи горе и потом покорно склонил голову.

– Понять и простить, ваше превосходительство.

– Ну, прощения у попов проси. Ах да, ты же басурманин. А вот понять не могу, почему ты мне не доложил о всех своих гостях?!

– Вона чё?! Еще кто-то пожаловал? – Блин блинский, да не царица ли Мариам пожаловала?

– Поражаешь ты меня, Петр Христианович. Тут такое творится, а ты невинную овечку из себя изображаешь.

– Павел Никитич, если что и сотворил противоправное, то только о благе государя и Отечества думая. Ладно, каюсь. А теперь расскажите, что случилось-то, а то даже не догадываюсь, с чего каяться начинать.

– Ты, многоженец проклятый, дурака-то не строй из себя! – Нет, не успокоился обер-полицмейстер.

– Многоженец? И почему толпа? Пришли посмотреть на многоженца? – Яснее ситуация не стала.

– А ты у первой жены спроси, – и кулаком погрозил на ворота крашеные.

– Всё! Павел Никитич, рассказывайте давайте по порядку! А то половину Москвы тут соберем. – А чего, он хан целый, может на простого полицейского прикрикнуть. Тем более, за ним стоят тридцать черкесских князей и знатных дворян, тоже уставших и злых.

– По порядку… Где тут порядок? Ладно. Днем… Нет, не так, вчера днем мы часть ваших гостей и абреков этих разместили у графа Шереметева во дворце. Среди них три женщины были восточные, в чадры укутанные. Ну их отдельно поселили с дворней. А там холоп один полез к одной под подол, получил, и завопили эти фурии, на крики вся дворня собралась, а тут абреки ваши прибежали и, недолго думая, руку холопу саблей отрубили. Дворня в крик, из окон ломиться стали, пятеро покалечились. Меня вызвали, а я-то на коронации. Побежал полицейский урядник Тихомиров Иван Ильич с десятком унтер-офицеров. Разбираться попробовали, но там гвалт, и этот бегает, выпучив глаза, с отрубленной кистью. В дом вломились, а там сорок абреков ваших с кинжалами и саблями. Сбежали, храбрецы, мать их. Потом полковник – товарищ мой – Зотов поехал порядок наводить. А там уже семеновцы, около роты. Еле утихомирил всех. А эти и говорят, толмач там нашелся, что они жены хана Дербента Петера. Коронация к этому-то времени закончилась, нашли меня и туда позвали. Арестовывать ваших горцев я не стал, кровушка бы полилась, да и конец бы пришел дворцу графа. Решил к вам девушек, жен этих ваших, сюда доставить от беды. Но не тут-то было. Не пускает меня жена ваша, говорит, что одна у вас, князь, жена, правда из-за ее плеча еще одна девица выглядывает. Так и не пустила, да еще чуть родимчик меня не хватил. Заглянул в щель забора, а там вы стоите, Петр Христианович, а она вас полотенцем хлещет и кричит, чтобы ворота не открывал. Слава богу, что тут вы подъехали, а то кругом у меня голова пошла. Что теперь скажете, Петр Христианович?