Читать книгу Век-волкодав - Андрей Валентинов - Страница 7

Наталья Четвертак плакала. Горько, безнадежно, почти беззвучно, только плечи еле заметно дрожали. Лица не видать: села за стол, уткнулась носом в сжатые кулачки…

– Тетя Оля! Тетя Оля!..

Ольга Зотова повесила шапку на крючок, расстегнула полушубок, хотела с плеч стащить, но все-таки не выдержала, к столу подошла.

– Ты чего, горе мое луковое?

Почему-то вспомнились «тройки» по русскому, помянутые наглым «меньшевиком». Может, до «двойки» дело дошло? По всем остальным предметам – высший бал, а Наташка – девка с норовом. Нет, ерунда, из-за такого она слезу не пустит.

Полушубок кавалерист-девица все-таки сняла, на спинку стула бросив. Последние сутки вымотали до желтых пятен перед глазами. Как отпустили со службы, домой помчалась, червонец на лихача не пожалев. Думала, отдохнет, чаю с вареньем выпьет, с Наташей в шашки сыграет…

Если не школа, то что? Мальчишки обидели? Это вряд ли, с самыми наглыми одноклассниками девочка разобралась сразу без всякой посторонней помощи, а с остальными прекрасно ладила. И с учителями не ссорилась, даже директор ее хвалил.

После шашек, немного отдохнув, Зотова хотела обсудить с Натальей один и вправду серьезный вопрос. «Меньшевик», когда они уже к Главной Крепости подъезжали, посоветовал не шутить с социальной службой. У дочки генерала Деникина отец имеется, а вот гражданка Четвертак – круглая сирота. Значит, заберут – и в детский дом отправят, причем строго по закону.

Ольга даже огрызаться не стала. Так оно и есть. То, что до сих пор девочку не забрали, уже чудо. И удочерить Наташку нельзя, тот же закон не позволяет. «Меньшевик», блеснув стеклышками, снисходительно посоветовал перечитать Семейный Кодекс РСФСР 1918 года. Есть там раздел о патронате…

В общем, поговорить было о чем, но теперь все планы требовалось менять. Ольга пододвинула стул, присела рядом:

– А кто мне говорил, что плакать не надо, а? Ну-ка, перестань!

Наталья, всхлипнув, оторвала от рук зареванную пунцовую мордашку:

– Это вам не надо, тетя Оля. Вы большая и сильная, у вас пистолет есть. А я только плакать могу.

Искривила рот, взглянула безнадежно сквозь слезы.

– Они Владимира Ивановича убивают. Убивают его, понимаете?

Ольга, решив, то ослышалась, хотела переспросить, но внезапно поняла. Владимир Иванович… Владимир Иванович Берг, бывший хозяин Сеньгаозера.

– Так… Я сейчас разденусь, а ты водопровод свой закрути и рассказывать приготовься.

Кавалерист-девица пристроила полушубок на вешалке и принялась стягивать тяжелые австрийские ботинки. Менее всего ей хотелось беседовать о Берге. В то, что «убивают» она сразу не поверила. Убивали бы – уже убили, дело простое и нехитрое. А с остальным пусть разбирается сам. Небось, влип во что-то, а девка по доброте и малолетству жалеть этого Франкенштейна принялась. Убивают? А нечего детей уродовать!

– Ну, рассказывай, чего стряслось?

Наташка уже успела умыться и теперь терла кулачками покрасневшие глаза. Всхлипнула, промокнула нос платком.

– Арестовали его, тетя Оля. В ЧК он сейчас на этой… Лубянке. Бьют там его каждый день. И пить не дают…

Бывший замкомэск еле удержалась, чтобы не хмыкнуть. Ужасы «вэ-чэ-ка», как же, слыхивали!

– И какая добрая душа тебе сообщила? Ерунда все это. Я сама целый месяц во Внутренней тюрьме проскучала. Ничего там хорошего нет, но без приговора никого не убивают. А бьют… Знаешь, я бы этому Бергу лично половину зубов выбила. Он же тебя резать хотел, забыла?

Девочка мотнула головой:

– Владимир Иванович меня спас. И других спас, мы бы без него все давно мертвые были. И никто мне про него не рассказывал, я с ним сама говорила.

– Ага, – Зотова напряглась. – По телефону? В нашей квартире телефона нет, значит, в соседнюю звонили? Или прямо в школу? Стой, так у вас же занятий в эти дни не было!..

– Не было занятий, – подтвердила Наташа. – Отменили по случаю смерти вождя Красной армии товарища Троцкого. И по телефону мне никто не звонил. Мы с Владимиром Иванович так разговаривали. Он позвал, я услышала, ответила…

– Он позвал, ты ответила, – ровным голосом констатировала бывший замкомэск. – Поняла, так точно.

Присела к столу, уперлась локтями в скатерть, в темное окно поглядела.

– Тетя Оль! Тетя Оля! – девочка пододвинулась поближе. – Вам плохо?

Кавалерист-девица вздохнула:

– Устала немного. Кстати, я мыло купила, очень хорошее, с березовой чагой. Помнишь, какие у вас там, в Сеньгаозере, березы? Квадрифолические! Сегодня попозже воду нагреем и будем тебе шею мылить…

– Вы не верите мне?

– Почему? Очень даже верю, – Зотова грустно улыбнулась. – Детекторный радиоприемник с шеей немытой и с тройкой по русскому языку. Но это еще ничего, была бы ты, к примеру, с прицелом артиллерийским вместо левого глаза…

Допела, откинулась на спинку стула, глаза прикрыла.

– Ладно, Наташка, давай по порядку. Только подробно, чтобы я понять могла.

Подробно не получилась. Наташа знала лишь то, что рассказывал им Берг, но многое успела позабыть. К тому же Владимир Иванович, как ни старался, был вынужден говорить очень длинными и трудными словами. Он их, конечно, объяснял, но все равно выходило слишком сложно.

Все началось весной 1920-го, когда несколько воспитанников Сеньгаозера внезапно заболели. Врачи разводили руками, но ничем помочь не могли. Болезнь была странной: приступы головной боли перемежались с временной глухотой, сильно и неровно бился пульс, мускулы сводила судорога. Потом наступало облегчение, на день-два, редко на неделю, гл затем все повторялось по новой, только в еще более тяжелой форме. Так воспитанники Берга познакомились с одной из «солнечных болезней».

Впервые с подобными хворями столкнулись в далекой Индии. Доктор Нен-Сагор, придумавший «солнечное воспитание», описал случаи внезапного заболевания, возникавшего у его питомцев без всяких видимых причин. Первых больных спасти не удалось, но затем доктор сумел найти лечение. Солнечные лучи, питавшие его пациентов, пропускались через особый цветной фильтр. Приступы становились реже, а потом и вовсе исчезали. Обычно болезнь проходила бесследно, но в некоторых, очень редких случаях выздоровевшие приобретали новые свойства. Какие именно, индийский врач не уточнял. К счастью, к статье прилагалось подробное описание фильтра. Владимир Иванович съездил в Столицу, привез стекло и мастеров, и вскоре больным стало заметно лучше. А еще через полгода заболела Наташа. Фильтр она хорошо запомнила, цветов было несколько, но все холодные – голубой, зеленый, и еще какие-то, вроде как они же, но перемешанные друг с другом.

Слышать на расстоянии девочка научилась не сразу. Вначале различала отдельные слова, обрывки чужих фраз, а чаще – просто шум, словно от работающего мотора. Испугавшись, она побежала к Владимиру Ивановичу. Тот не удивился, ее случай был уже не первый. Берг прописал лечение, тоже солнечное, но уже без фильтра, зато с особым графиком «питания». Чужие голоса стихли, Наташа успокоилась, и тогда доктор предложил девочке научиться разговаривать с теми, кто находится далеко, без всякого телефона. Это оказалось не слишком сложно, но долго. К чужому голосу следовало привыкнуть, а потом искать его в долетающем из неведомой дали шуме.

– Мы с Владимиром Ивановичем даже песни вместе пели, – вздохнула Наташа. – Чтобы голос хорошо запомнить и сразу узнавать. Еще я какие то слова с бумажки читала, не наши, не русские. И Владимир Иванович читал… Я бы и вас, тетя Оля, научила, если бы умела. Владимир Иванович обещал, что объяснит, но не успел, уехал… А вчера я его услыхала. Он не меня звал, а всех, кто его слышать умеет. Я отозвалась…

– Где живешь, сказала? – резко перебила Зотова.

Девочка взглянула укоризненно.

– Тетя Оля, я маленькая, а не глупая. Да он и не спрашивал, он про себя рассказывал, помощи просил. Какой-то начальник у вас есть, ему надо письмо написать…

– Ага, прямо сейчас – и сразу, – бывший замкомэск недобро усмехнулась. – Это, Наташка, «тюрпочта» называется. Враги трудового народа связь с волей ищут. А на бумажке пишут или по радио вашему, это без разницы. Забудь! Если хочешь, я заявление напишу, чтобы к нему прокурорскую проверку прислали. Пусть он им и жалуется. Ко мне дважды приходили, про баню спрашивали и про крыс. Если бьют, пусть сам заявление пишет, не маленький. Хорош твой Берг! Ребенка в свои дела впутывает. Сам нагрешил, пусть сам и отвечает.

Наташа задумалась, наморщила нос:

– Дубль… Дубль-дирекция, да правильно. Его, тетя Оля, потому бьют, чтобы он над этой дирекцией работал. Это что-то плохое, очень плохое. Владимир Иванович не хочет. Мы – солнечные, мы не такие, как все, нам и кузнечиками стать можно. А его хотят заставить обычным людям чего-то пришивать.

– Кузнечиками! – Ольга хмыкнула. – Добрая же ты стала! Ладно, попытаюсь что-нибудь узнать. А ты с Бергом больше не разговаривай, считай, что не слышишь ничего… Ох, Наташка, Наташка!.. А чего ты еще умеешь? Говори сразу, а то с твоими сюрпризами кондрашка хватить может.

Девочка встала, отставила стул и медленно поднялась над полом. Зотова поглядела вверх, кивнула.

– Уже знаю. Хотя, конечно, молодец, не спорю. А еще?

Наташа улыбнулась.

Исчезла.

– Эй! Ты где? – бывший замкомэск, вскочив, быстро оглядела комнату. – Наташка, это не смешно, ты куда делась?

Ответа не было. Зотова присела на стул, безнадежно махнула рукой.

– Я здесь, тетя Оля.

Наташа сидела за столом. Кавалерист-девица потянулась вперед, осторожно погладила девочку по голове.

– В следующий раз все-таки предупреждай, чего задумала. Невидимой становишься, да? Мне бы такое на фронте, враз бы «Боевое Красное Знамя» получила!

– Невидимой? – Наталья Четвертак задумалась. – Это значит, вы смотрите, а меня не замечаете? Нет, тетя Оля, не так. Меня в комнате не было, я вроде как в сторонку отошла. Там темно и воздуха мало, но немножко переждать можно.

Переспрашивать Ольга не решилась.