Читать книгу Соларфри - Андрей Валерьевич Васютин - Страница 3
Глава 3. Улыбнись, ты в аду
ОглавлениеПосле душа Ольгу отпустило.
Как-то разом. Вмиг.
Словно вода смыла всю муть последних дней: страх, стыд, злость, панику. И вместе с грязью этой унесло её причины.
Ольга обернулась полотенцем. Долго смотрела на себя в отпотевшее зеркало.
А потом подмигнула себе.
Дважды.
И улыбнулась.
– Цирк с конями, – сказала она.
Она решительно накрасилась той самой доисторической помадой, врубила музыку и, подтанцовывая, принялась сооружать ужин: впервые за многие годы, за десятилетия, быть может, она чувствовала кураж и приятное волнение, как перед давно планируемой поездкой; ей хотелось смеяться и напевать что-нибудь бессмысленное, привязчивое.
Ольга резала картошку, неожиданно для самой себя виляя попой в такт той музыке, которую никогда раньше она не слушала: что-то из современного, с жёстким и рваным битом. Тыкала пальцами в воображаемую камеру. Делала сложное лицо.
Всё это смешило её.
Размашисто крутанула фуэте; потеряла равновесие, ухватилась за стол, уронила нож с вилкой: они звонко заскакали по полу. «Значит, придут двое», – подумала она.
И расхохоталась.
Она снова стала чувствовать себя собой; странное это и неописуемое ощущение будоражило, по-хорошему лихорадило, пьянило: мир, казалось ей, обернулся снова мягкой, пористой своей, пушистой стороной, и в нём стало тепло, уютно, безопасно.
Всё как-то разом упростилось и встало на свои места.
А лишнее – осыпалось.
Работа? Да пошла она. Давно уже надо было что-то менять, ведь невозможно, в самом деле, всю жизнь ходить в школу как… как повинность исполнять… выслушивать бессмысленные одинаковые реплики в учительской… выбивать расписание, листать тетради с тупыми ошибками. Заполнять нескончаемые отчёты.
Отчёты… До часа ночи… Фамилии уже слипаются одна в другую, буквы цепляются друг за друга.
Родители… Всё им не так. Вкладываешься, подстраиваешься под этих… слов нет… а в ответ что? Вечно всем недовольны. Жалобы, претензии. Докладные… и потом ходишь пишешь объяснительные. Не так посмотрела. Не в том тоне общалась. Недостаточно стремительно ответила в вацапе. Вышла в магазин в легкомысленном свитере. Выложила неподобающую фотку. А есть мамаши… Орут в лицо. Оскорбляют. Сынулю их не так учишь, потому что. Не с подобающим рвением и самоотдачей.
Крепостная она, что ли?
Увольнение…
Может, и к лучшему… Да точно… Точно к лучшему. Освобождение это. Хоть и неожиданное.
Муж?
Ну не идиот ведь он… Должен понять. Хотя бы должен попытаться.
А если идиот – то что ж…
Можно к маме уехать. Уехать, и всё. Она только рада будет. Давно уже подпольную войну ведёт… Сравнивает этого… с Андреем.
Так что… Для неё это праздник будет.
А вообще…
Можно ведь совсем всё поменять. На самом деле! Да. В Питер. В Питер! Давно хотела ведь. Что, там не найдётся подходящая для неё школа? Всё можно обустроить. Если заняться.
Питер…
Фонтанка… Кафе… Утро… Шаверма… Обязательно и всенепременно – шаверма… Крыши… Дожди… Мосты.
Мосты. В новую жизнь. Через всё это.
Репутация? Ха. Вот не надо… Какая там ещё репутация. Кому она нужна, Ольга, со своей воображаемой репутацией?
Всем всё равно. Всем наплевать.
Люди устроены просто. Скандал, картинка, а завтра – следующий сюжет. И так день за днём.
Всё закончится. Обязательно закончится…
Можно, кстати, пластику сделать. А что? Не радикально. Просто… Чуть подкорректировать.
Подменить лицо.
Обновить немного.
Тогда точно никто не узнает.
А пока… Пока вот что нужно сделать.
Пару недель нужно посидеть дома.
И всё.
Не вылезать. Доставки заказывать. А там и рассосётся. Растает, как с белых яблонь дым. Две недели-то вполне можно? А? К Диане ездить. Предаваться. Просто ни о чём не думать.
Как же…
Как же здорово, что Ди вернулась!
Ольга, снова прокрутив несовершенное фуэте – и засмеявшись оттого, что ей всё равно, каким оно вышло – распахнула холодильник, и тут в дверь позвонили.
Звонок!
Она замерла. Сердце её сжалось – чуть-чуть, немного… просто запнулось и пропустило один удар.
Ольга выключила орущую музыку и подумала, что весь дом, наверное, её слышал, ближайшие соседи уж точно… не нужно было делать так громко…
Она осторожно прикрыла холодильник. Тихо. Беззвучно.
На полупальцах покралась к двери.
Нет, показалось… показалось.
И тут звонок ударил снова.
Дёрнул, как током. Саданул под дых.
Раз – коротко. Зло.
Потом дважды подряд – длинно, как дрелью.
Пауза.
И опять.
Опять.
С плеча её соскользнуло полотенце.
– Кончится это когда-нибудь? – прошептала она.
Она знала ответ.
Знала.
И от этого хотелось затравленно и сумрачно выть.
Через глазок Ольга увидела, что с той стороны стоят двое: молодой человек и девушка. Девушка обводила их лестничную площадку телефоном: снимала. Парень в нетерпении переминался, приплясывал; в руке у него Ольга видела большой, с набалдашником, микрофон.
Она тихо, на цыпочках, отошла в спальню и села на кровать.
Ей было слышно, как шипит и стреляет на сковороде картошка, но она не могла заставить себя встать.
Потому что те, за дверью, знали её имя.
Знали её адрес, её лицо…
И это значило, что ничего не кончилось.
Всё только начинается.
И дальше будет только хуже.
Хуже.
***
Гости потренькали минуты три – от каждого звонка Ольга вздрагивала – а потом всё затихло.
Дышала Ольга часто, будто только что пробежала несколько лестничных пролётов. Сердце комком обосновалось в горле и суматошно возилось там. Ладони стали мокрыми.
– Не могут же они… – прошептала она.
С кровати её подняла внезапная мысль. Она подкралась к окну, осторожно отодвинула край шторы. Выглянула.
На улице перед подъездом было оживлённо.
Человек, наверное, двадцать стояли внизу, перегородив проход, разговаривали, смотрели на её окна. Двое курьеров с огромными жёлтыми коробами пробовали протиснуться через толпу; перед ними неохотно расступались.
– Так… – пробормотала Ольга. – Так.
Всё её легкомысленное настроение разом обернулось растерянностью. Расплылось. Истаяло.
Она сдвинула сковороду – картошка на ней превратилась уже в чёрный уголь, задымив комнаты, и пошла, пошла по квартире.
Кухня – коридор – гостиная – спальня.
Ещё раз.
Ещё.
Ей казалось, что если она движется, то, значит, уже что-то делает. Что-то предпринимает. «Нужно уезжать», – неожиданно для самой себя решила она; эта фраза словно всплыла из каких-то марианских пучин, собралась по каплям, по чуточкам, притянулась, слиплась и обратилась в лёгкое облако. Облако, которое можно вышептать из себя.
Нужно. Уезжать.
Уезжать.
Она вытащила из прихожей старую, с заедающим замком, сумку – ещё не зная, куда, зачем; без плана, на одних лишь ощущениях, бросила туда книгу, пуант, свитер, немного трусов и носков, положила лифчик… Села на кровать.
Села, уронила лицо в ладони и замерла.
Может быть, если сидеть так достаточно долго, всё как-то разрешится само собой?
А?
Эти разойдутся. Всё забудется.
Может, так и нужно поступить?
Не гнать, не форсировать события?
Она чувствовала, как жгут в горле задавливаемые всхлипывания. Всё это было… Было неправильно. Несправедливо. Почему, почему это так? Почему это с ней?
В дверь снова позвонили.
Снова. Снова…
Ольга не стала идти и смотреть, кто это.
Она нашла телефон, включила его, вытянув подальше. Так, словно он был опасен, словно это была граната. Телефон тут же ожил: звонили с незнакомого номера.
Она отбила. Через секунду пришёл ещё один звонок.
На дребезжание вибрации накладывался трезвон от двери.
– Вот что, – громко сказала Ольга. – Значит, вот что… Вы достали! Достали уже! Достали! Понятно?
Она стала искать номер Дианы, смахивая экраны со входящими вызовами. Пошли гудки. Диана взяла трубку через минуту, и это была одна из самых длинных минут в жизни Ольги.
– Да, любовь моя, – услышала Ольга. – Ну что? Как ты?
– Тут… – прерывающимся голосом сказала она. – Ди… У меня тут под окном толпа…
– Они тебя видели?
– Нет. Нет, кажется… И в дверь звонят.
– Ясно, – сказала Диана. – Дай подумать.
– Вытаскивай меня. Они тут… Я реально уже…
– Да подожди! – сказала Диана. – Щас. Приеду сейчас. Подожди.
– Они тебя не пустят. Их много.
– Так. Вот что. Я сейчас… в общем, сделаем так. Слушай. Слушаешь?
– Да.
– Слушай, – громко и увесисто сказала Диана. – И делай, как я скажу. Поняла? Поняла меня?
– Не ори! Не ори на меня! – крикнула Ольга, а потом с силой зажмурилась, постучала кулаком себе по голове. – Я… Извини… Я что-то…
– Проехали. Так. Сумку собрала? Паспорт? Деньги?
– Да, – сказала Ольга. – Нет! Паспорт забыла!
– Иди и положи. Прямо сейчас. И слушай.
– Да слушаю! Слушаю я!
– Сейчас позвоню в полицию. Напомни, какой там у тебя адрес? Номер дома, всё это?
– Зачем?
– Я им скажу, что у вас несанкционированный митинг. Понятно? Они приедут, начнут разбираться. А ты выходи. Оденься как-нибудь… Бабушкин платок, пальто старое… Маску надень. Медицинскую. Будто болеешь. Незаметно выходи. Отойдёшь… Подальше от дома только… Закажешь такси. Адрес я тебе свой сейчас сброшу. Приезжай!
– Да, – сказала Ольга. – Ладно… Так… Ладно…
Она снова подошла к окну и, прячась за шторой, приоткрыла зачем-то форточку; в комнату вплыл гул: улица словно бы говорила, смеялась, вкрадчиво шептала её имя.
– Незаметно только! – сказала Диана. – Незаметно! Потихоньку вышла, подальше ушла, взяла такси, приехала! Оденься во что-нибудь такое…
– Хорошо… – сдавленно сказала Ольга, с ужасом представляя, как крадётся мимо этих, отворачивается, вжимает голову, а они заглядывают в лицо, смеются, тычут пальцами, на телефоны снимают, трогают. – Я… Сейчас.
– Ну… Действуй! Давай ко мне. Ты мне свой адрес, а я тебе… Я тебе свой… Сейчас… Так… Вот… Ушло… Да! Паспорт! Паспорт не забудь!
– Диана, – сказала Ольга.
– Да?
– Диана…
– Ну?
– Спасибо тебе. Спасибо.
– Сочтёмся, – легко сказала Диана. – Давай, любовь моя. Собирайся и гони. Паспорт только возьми.
***
В коридоре Ольга остановилась. Сумка её была собрана, сердце её сумасшедше колотилось, отдавая в виски.
За окном, как она только что увидела, омоновцы разговаривали с толпой.
Нужно было выходить.
Срочно. Прямо сейчас.
Ольга длинно, через вытянутые губы, втянула в себя воздух, а выдохнула носом. Так, ей казалось, получается тише.
Она посмотрела в глазок: никого.
Прикрыла глаза, как перед выходом на сцену. Досчитала – почему-то – до тринадцати. Поправила капюшон. Натянула на нос медицинскую маску. И бесшумно приоткрыла дверь.
Лестничная площадка была пуста.
Здесь странно пахло, будто автозаправщик обрызгал себя освежителем с запахом ладана.
Ольга прикрыла дверь, в два стремительных движения провернула в замке ключ. Бросила его в сумочку. Вдавила кнопку лифта.
Пульсы бились у неё в висках; она боялась оглохнуть от этого стука.
– Блудница!
Ольгу как ударило током, по спине будто хлестнули крапивой; она вздрогнула.
Сверху по лестнице спустились люди: мужчина и две женщины.
Все они были в чёрном.
В чёрных одеждах, чёрных колпаках. С чёрными чётками.
Мужчина был непропорционально высоким, с вытянутой какой-то головой и походил оттого на циркового отощавшего медведя, поднятого дрессировщиком на задние лапы. Грудь его покрывала накидка, исчерченная белыми – как мел на школьной доске – символами и словами, в основном, восьмиконечными крестами со скошенной перекладиной. Рядом с рисунками виднелись пометки, вспомогательные какие-то тонкие, чуть ли не пунктирные, линии; всё это напомнило Ольге геометрические задачи девятого класса.
Рядом стояла женщина с лисьим шкодливым лицом, с тонким носом, подвижными глазами; в руках она, помимо чёток, держала заламинированный плакатик с надписью: «Добродетель или смерть».
Ещё одна женщина пряталась за спинами. Её высокий колпак наползал на плоское и безжизненное лицо с мешковатыми и чуть выпученными глазами. Как у камбалы.
– Что? – сказала Ольга.
Цепкий жар пришёл со спины и сдавил виски, голова закружилась.
– Грешница, – сказала лисица, глядя ей в глаза. Она шагнула вперёд, ловко сорвала с Ольги маску и торжественно подняла её вверх. – Твоя похоть видна всему миру. Похотливая сладострастница!
Ольга отшатнулась. Ударилась спиной в стену.
– Грешница! – повторила лисица. – Губы-то! Губищи! Размалевала! Притчи, шестнадцать, тридцать!
Ольга растерянно посмотрела на них. Что-то склизкое подступило ей к горлу и тошнотворно зашевелилось.
– Вы… – сказала она. – Верните назад. Это моё.
– Очистись от скверны, – пробасил медведь. – От лжи. От похоти. Очистись!
– Больные, что ли? – сказала Ольга.
– Искупишь свои грехи, – лисица ткнула пальцем в лицо Ольге.
Двери лифта приглашающе раскрылись.
– Дайте пройти, – сказала Ольга. – Вы не имеете права…
– Ты кто такая, чтобы нам о правах говорить? – выплюнула из-за спин сиплым голосом камбала; в руках у неё оказалась огромная, переплетённая в истёртую чёрную кожу, Библия. Держала она её так, словно это было оружие. – Ты опозорила себя, свой дом и свой род. Мы здесь по воле Господа. Спасём тебя! Хочешь ты этого или нет. Слушай, блудница! Слушай! Иезекииль, шестнадцать, тридцать пять!
Она говорила, неверно интонируя, и губы её не попадали в звук; этот рассинхрон делал речь её страшной, жуткой: так мог бы, наверное, говорить едва обученный речи робот. С каждым её словом Ольгу накрывал отвратительный запах плесени и протухшей рыбы.
– Вы ничего… – сказала Ольга. – Не знаете ничего… Дайте пройти!
Она попробовала протиснуться между чёрными одеждами, но её схватили за руку.
– Поедешь с нами, – сказал медведь надменно и насмешливо. – Для твоего же спасения. Ты должна очистить свою душу от гнили и скверны. Очиститься! Но перед спасением…
– Да ничего я… – сказала Ольга. – Не должна вам… Пустите! Пустите меня!
Лифт закрылся.
– Берите её, – сказал медведь.
Он звякнул чем-то; Ольга увидела в руках его бутылку, по виду старую, с выпуклыми буквами у горла. Внутри там плескалась мутная жидкость, а вместо пробки устроена была тряпка.
– Я полицию вызову! – закричала Ольга. – Помогите! Кто-нибудь! Полиция!
– Покаяние, – увесисто сказала лисица, – это единственный путь к спасению. Бог дал покаяние даже таким, как ты! Деяния, одиннадцать, восемнадцать. Блудница – это глубокая яма. Притчи, двадцать три, двадцать семь.
– Возьми ключ у неё, – деловито сказал медведь.
– Зачем это? – сказала Ольга.
Камбала сдёрнула с её плеча сумочку. Достала ключи.
– Эй! – крикнула Ольга.
Камбала вскрыла дверь.
Медведь поставил бутылку на пол, выудил из какого-то неочевидного кармана в своей рясе зажигалку, и щёлкнул ей.
Щёлкнул зажигалкой.
Страшно запахло бензином.
– Жги, Господь, – сказала лисица.
– Что? – выдохнула Ольга. – Да вы… Тут же люди! В доме люди… Люди тут! Живут… Вы что тут хотите? Здесь люди!
– Есть ли в доме этом хотя бы пятьдесят праведников? – спросил медведь.
Он глядел прямо в глаза Ольге. Она с трудом выдерживала его горячечный взгляд; взгляд давил её, расплющивал.
– Что? – спросила она.
– Бытие, восемнадцать, двадцать четыре, – с тихим каким-то восторгом сказала лисица.
– Есть ли в доме этом хотя бы пятьдесят праведников? – повторил медведь.
Ольга рванулась из захвата, но камбала пнула её в колено. Ольга упала. Задёргалась на полу. Боль пульсировала по ноге и отдавалась в поясницу.
– Одержима, – раскатисто протянул медведь с интонацией исследователя, констатирующего очевидное. – Запрещаю кликушествовать. Затворяю бесов! Будьте осторожны, сестры. Будьте осторожны.
Женщины принялись вязать Ольгу верёвкой, громко и неразборчиво бормоча молитвы.
Огонь в зажигалке медведя погас. Он неслышно выругался, тяжко вздохнул и принялся щёлкать колёсиком.
– Психи, – выдохнула Ольга, но её никто не услышал. – Больные… Вы что… Хватит! Не дави так!
– Дух же ясно говорит, что в последние времена отступят некоторые от веры, внимая духам-обольстителям и учениям бесовским, – зычно огласил пространство медведь, продолжая щёлкать зажигалкой. – Первое к Тимофею Святого апостола Павла, Первоверховного, Апостола язычников, Наименьшего из всех. Глава четыре, стих один.
Лисица вдруг неожиданно сильным голосом затянула песню: нечто среднее между молитвой и боевым маршем; медведь с камбалой сразу включились в мелодию, подхватили.
Ольга дёрнулась. Пнула кого-то.
В ответ рука больно обхватила вдруг её лицо, и Ольга почувствовала, как отвратительно пахнущий лоскут материи врезается в щёки, давит ухо.
Она замычала. Бросила вверх пальцы, чтобы оцарапать лицо камбале; та увернулась.
Тогда Ольга попробовала укусить вяжущую её руку через повязку. Мотнула головой.
– Да тише! – прохрипела она.
– Лифт!
– Уехал, отче.
– Ничего, сестры. Будем ждать у бродов в пустыне. Вторая Царств, пятнадцать, двадцать восемь.
Огонь у медведя, наконец, снова загорелся.
Он торжествующе посмотрел на Ольгу. Выпрямился. Поднял голову. Развёл руки: с зажигалкой, с бутылкой.
Ольга хотела было заплакать, но вместо этого вспомнила пустоглазую Марианну из пятого «К», вспомнила юродствующего Стародубова и Урумбаева с мокрым от слёз ярости лицом… «Если они собираются сорвать урок, —подумалось ей, – то нужно к директору… к директору… к Петру Валерьевичу их всех, пусть объясняются… приставить социальных работников… родителей вызвать».
Она оттолкнула держащую её лисицу, рывком вытянула руку из-под верёвки, и сорвала тряпку, перетягивающую рот.
На секунду все чёрные замерли. Оторопели.
– Вон из класса! – истошно заорала в их лица Ольга. Они пошатнулись. – Вон!
Она схватила сумку, раскрутила её и попала прямо в голову камбале. Та качнулась; на лице её было восторженное изумление.
– Началось! – грозно сказал медведь. – Началось! Марк, пять, четыре!
Ольга завизжала.
Прыгнула на него, чтобы ударить ногтями в щёку, в ключицу… куда-нибудь.
Но рука ударила пустоту.
Медведь увернулся.
Бутылка выскользнула из его пальцев. Сочно ухнула о ступени.
Острый запах бензина накрыл весь подъезд.
– Потаскуха!
– Ах ты…
– Шлюха Вавилонская!
– Беспутница!
Ольга рванулась к лестнице, и тут её снова схватили. Повалили на пол. В ухо ей упёрлась чья-то нога; Ольга чувствовала уличную грязь на своей щеке.
– Вяжи блудницу.
– Крепче! Крепче!
– На три узла! Затягивай!
Двери лифта со скрипом открылись.
Руки её прижали к полу. Она чувствовала, как верёвки обвивают, сдавливают её плечи, живот, колени.
Она зарычала. Дёрнулась. Ярость от невозможности что-то изменить переполнила её.
– Так. Вы чего тут?
Новый голос показался Ольге знакомым, но она не могла вспомнить его.
– Изыди!
– Эй?
– Изыди!
– Сам пошёл…
– Бес! Бес!
– Ну-ка руки… Руки убрал!
– Изыди, бес!
– Мать моя тихая… Да вы…
Над Ольгой случилась кратковременная кутерьма, её дёрнули, толкнули, кто-то вскрикнул и протяжно, с подвыванием, застонал.
В пол ударило что-то звонкое, со стуком покатилось по ступенькам.
Верёвки обмякли.
Она повернула голову.
На полу рядом с ней возилась чёрная камбала, спазматически, как заевший автомат, пиная промокшую в бензине Библию. Медведь сидел, привалившись к стене. Больше никого на площадке видно не было.
Медведь посмотрел на Ольгу. Улыбнулся. С достоинством, высокомерно.
– Не думай, – с одышкой сказал он, – что смогла… Не получится. Нет! Нет тебе здесь жизни… Поняла? Поняла?
– Пошёл нахуй, – сказала Ольга.
За спиной её кто-то изумлённо хмыкнул.
– Мы тебя везде достанем. Шлюха Вавилонская!
Медведь прокрутил колёсико зажигалки.
Посмотрел на колеблющееся пламя.
И бросил её на покрытые бензиновыми разводами ступени. Та медленно, торжественно ударилась в пол. С протяжным выдохом, как от долгой монотонной работы, занялся огонь. Краска на стене тут же пошла пузырями.
Камбала засмеялась. Пламя призрачно огладило подол её чёрного платья.
– Оулка! Давай! Давай руку! Скорее!
Она развернулась, заставляя себя не узнавать этот голос, не узнавать…
Да…
Да…
Этого не могло быть…
Просто не могло.
– Привет, Андрей, – вышептала она.
***
– Я ещё утром увидел, – сказал Андрей, выруливая с их двора; Ольга сползла вниз и полулежала на переднем сиденье: так, чтобы её не было видно с улицы. – Всё это… Новости. Всякое… В общем, стал звонить. Не отвечаешь.
Он замолчал.
Ольга облизнула пересохшие губы. Вытерла щёку.
Полезла в карман, нащупала одноразовую маску и зацепила петли на уши; пальцы её мелко тряслись.
Запах бензина, пропитавший одежду, путал мысли.
– И? – глухо сказала она.
– Полицию бы вызвать. Это же… Пожарных… Хорошо, что в подъезде, но всё равно… Нельзя оставлять так… Нельзя. Что тут у тебя вообще… Как ты?
Она промолчала. Перед глазами у неё всё ещё стояло лицо чёрной камбалы, безумные, расширенные её глаза, твёрдые скулы.
По радио дикторша жизнерадостно рекламировала туры в Голубую Лагуну, особенно напирая как на целебные свойства её грязей, так и на простоту получения визы – если, конечно, подавать документы через них.
Ольге хотелось плакать, но делать этого при нём она, конечно, не стала бы.
– Что за история? – спросил он. – Все эти… видео? Что это вообще? Люди… Кто они такие?
– А не без разницы? – сказала Ольга. – У тебя есть адрес. Вот и дуй туда.
– Спасибо не хочешь сказать?
– Хочу – не хочу… Тебя, кажется, никогда это не интересовало. Вот если бы тебе хотелось… Что тебе хочется… Тебе! Вот это ты чётко понимаешь. Зачем себе любимому в чём-то отказывать? А я – так… по остаточному принципу. На закуску.
– Понятно, – сказал Андрей. – Я уж и забыл. Слава Богу, забыл про твои закидоны. Ладно, лучше помолчу. Куда едем-то?
Она видела, что он косится на её браслет – на его браслет, подаренный тогда в качестве обручального кольца – посматривает, и лицо его меняется. Сбрасывает словно бы двадцатку. Андрей… Андрей… Зачем же ты так… Зачем ты так тогда… Ведь всё могло бы… Всё могло бы получиться…
– Ты вроде молчать собрался.
– Да.
– Ну вот и молчи.
– О тебе беспокоюсь. Приедем опять к каким-нибудь блаженным. Или того хуже.
– К Диане, – сказала Ольга.
Андрей резко вильнул в сторону и выругался. Рядом заполошно засигналили.
– Она вернулась? – спросил он после длинной паузы.
– А ты откуда знаешь?
– Что знаю?
– Что она уезжала.
Андрей не ответил. Они выехали на Дорогомиловский мост: Ольга, щурясь от отражений, взглянула на стеклянные сталагмиты Сити. Андрей начал постепенно перестраиваться вправо.
Ольга исподтишка посмотрела на него. Он отрастил бороду. Наконец отрастил. Сочетание это – борода и голубые глаза – отчего-то всегда волновало её, заставляло бессмысленно улыбаться, воображать разные нелепицы.
Но не сейчас.
Не сейчас.
Он не постарел. Наоборот, стал спокойнее, кажется. Увереннее. Если бы не…
– Знаешь, – сказал Андрей, вклиниваясь в просвет между двух больших джипов. – Я… В общем…
Он вздохнул.
– Ну?
– Ты бы с ней поосторожнее…
– С кем?
– Да… С Дианой.
– С Дианой?
– Мне кажется, что-то у неё такое… как бы сказать…
– С Дианой?
– В общем, проблемы с ней могут быть.
– Ты о чём вообще? Ты ж её толком не знаешь.
Андрей перестроился перед огромным неповоротливым автобусом. Коротко ткнул в аварийку, чтобы извиниться.
– Она звонила мне, – сказал он. – Вчера. Предлагала встретиться.
– Что?
Ольга упёрлась руками в сиденье и приподнялась. Подстроила кресло. Андрей внимательно смотрел на дорогу.
– Подожди. Тебе? Ещё раз… Тебе звонила Диана?
– Да, – глухо сказал Андрей.
– Предлагала встретиться?
– Да.
– Что за нахрен? Вы… Почему?
– Да я и не знал, где она, что она… Всё это время… А тут… В общем, вчера позвонила. Ни с того, ни с сего. Я поэтому и говорю. Осторожнее с ней. Она… Короче… Не знаю… Чувствую, но… Не знаю, как точнее сказать.
– Она тебе звонила? Диана? Хотела встречаться?
Андрей промолчал.
Они уже подъезжали: офис Дианы был где-то здесь. В одной из высоток.
– Я тебя тут выброшу? – сказал Андрей. – Сможешь быстро выйти? Тут нельзя…
– Опять? – спросила Ольга, не сумев сдержаться.
– Что?
– Опять выбросишь? Как тогда? Через месяц после «люблю навсегда»?
– Оулка, давай…
– Это ты давай! – крикнула Ольга, распаляя себя, словно вдохнула отравленное послевкусие давней обиды: полной грудью, с осознанием своей обречённости и терпкой радостью от этого. – Ты! Ты давай! А не я! Какого ты? Зачем приехал? Чего надо? Бередить только! Если бы ты… Если бы… Если бы не ты… Ведь всё было… Ну? Всё было! А ты…
– Я же уже…
– Что ты сопли жуёшь? «Я! Я!». Сам прорифмуешь. К этому твоему «я».
– Я…
– Ладно, – устало сказала Ольга. – Вот и поговорили. Давай. Останавливай.
– Сейчас, – сказал Андрей. – Вот там.
Он пристроился за такси. Ольга молчала. Она мысленно ругала себя за эту вспышку, не нужно ей было изображать из себя обиженку, вообще не следовало об этом вспоминать и говорить. Но, даже через все эти годы резкие, обжигающие ощущения несправедливости, шока, боли бередили её воспоминания: кем это нужно быть, кем? Последним мудаком нужно быть, чтобы изменить ей через месяц после свадьбы. Изменить и попасться. Попасться с помадой и трусами… Нет ничего тошнотворнее и подлее банальности.
Андрей притормозил.
Ольга открыла дверь, высунула ногу.
– Я… – сказал Андрей, глядя на приборную доску. – Ты, в общем, это…
– Ну?
– Не знал, как тебе сказать… Я…
– Что ещё? – сказала Ольга, чувствуя, как холодеют её ладони, холодеют и становятся мокрыми. – Что там у тебя?
– Понимаешь… Тогда всё развалилось… В общем…
– Да говори уже!
– В общем… Это была Диана.
– Что? – спросила Ольга.
– Извини.
– Подожди… Ты…
– Это она. Она сама меня затащила. Она. Не знаю, как это вышло. Просто… Да что теперь.
– Бред какой-то… – сказала Ольга. – Бред.
– Прости. Я не хотел.
– Козлина, – беззвучно пошевелила губами Ольга. – Козлина. Мудак.
– Оль…
– Козлина.
– Знаю, накосячил. Накосячил. Понятно… Нужно было мне… Не знаю… Она… Она вела себя как будто… Ну, ты понимаешь.
– Нет. Не понимаю.
– Я не знал, как остановить… Я идиот… Идиот. Как во сне каком-то всё…
– Через месяц, блять, после свадьбы, – отрезала Ольга; ярость и исступление рвали её изнутри, будто не прошло этих двух десятков лет. – Мудак! Да что ты за человек… гадина!
Маска её сорвалась, повисла на ухе.
– Оулка…
– Хватит так меня называть! – крикнула Ольга.
– Оль… Я могу объяснить…
Она вышла, сморщившись от боли в колене, вытянула на себя сумку и ахнула что было сил дверью.
***
Мир вокруг был размытым, нечётким, словно перед Ольгой выставили никогда не мытое стекло. Тяжёлый воздух давил грудь.
Она с трудом переставляла ватные ноги. Голова её вдруг заныла, запульсировала.
Андрей, значит, с…
С Дианой. Вот как они. За спиной у неё. За спиной. А потом – улыбаются.
Столько времени прошло, но всё равно думать эти стеклянные слова было больно. Каждое слово, каждое имя, отвердевая, кололи её, перекатывались, натыкались на нежные розовые внутренности, рвали там всё. Ей представилось вдруг, что вся она – полая, пустая, и внутри неё из ран вязко вытекает и плещется чёрная кровь.
Можно, наверное, вернуться к мужу…
Но он сказал ей сумрачные, свинцовые слова.
Можно, наверное, прийти домой…
Но там дежурят чёрные психи и люди с камерами.
Работы у неё нет, семьи нет, дома нет.
Лица нет. Они – эти – украли её лицо, приделали его шлюхам…
У неё нет лица.
У неё.
Нет.
Лица.
Нет лица!
Нет – и одновременно её лицо всем известно. Это ещё хуже.
Они украли его, присвоили, измазали, изваляли в грязи.
Словно со щёк её, со лба содрали кожу, и воздух – раньше мягкий и тёплый – теперь принялся бить в голые нервы. Дёргать их.
Что у неё осталось?
Деньги?
Только деньги…
Ольга надела маску, а потом подняла голову, чтобы найти банкомат: узнать баланс и снять наличные, как представилось ей, было самым важным сейчас, тем, что нужно сделать в первую очередь.
Всюду в Сити была жизнь.
Мимо неё протрусила группа людей в ярких спортивных костюмах. Они смеялись, выдыхая февральский пар. Снимали друг друга на телефоны.
Без шапок, без курток – несмотря на непогодь.
– Мы! – крикнул один. – Присоединяйтесь, ставьте лайки! Подписывайтесь! И выходите вместе с нами на ежедневную пробежку под небоскрёбами! Растём! Тянемся вверх! Вверх! Ставим амбициозные цели!
– Женщина, – позвали её из толпы. – Бег – это жизнь! Побежали! Давайте к нам! Бежим! Шевелимся! Меняем жизнь к лучшему! Оставляем все проблемы за спиной!
Ольга почти решилась спросить, где нужная ей башня, и даже пересеклась взглядом с одним из бегунов. Но в последнюю секунду отвернулась.
Она отчего-то почувствовала себя аквариумной рыбкой, беззвучно пускающей пузыри, пучеглазо взирающей через стеклянные стенки на огромнолицего хозяина, и знающей, что никогда ей не выбраться в мир, не вдохнуть полной грудью, не засмеяться.
Всё это – там, за стеклом.
Где-то.
Не у неё.
– Уже вкатили эмвипи, – Ольга не заметила, как её проглотила толпа, валящая из метро в офисы. – Ждём пресид. Дальше только туземун! Только! Хватит ржать! Чё как олень! Посмотрим, как будешь потом… Проситься ведь будешь. И ещё не факт, что возьмём. В Макдак пойдёшь.
– Я без андеррайтинга не подпишу. Нет, сказал! Делайте! Не знаю и знать не хочу! Как угодно! Не мои проблемы.
– Может, это и не жизнь… Так, лента только… Сон в сон. Я вот даже не знаю… Может, нам кажется это? Может, в людей вселилось и смотрит через них на мир? Познаёт. Помнишь, как у Гегеля?
– Ща реально газ надо чекать. Не налажать. У нас этот, новенький, прикинь… Вчера только за минт восемьсот баксов отдал! Не проверил! Ну так а я о чём?
– Мы, короч, с Прошей условились, что секс – это просто нейропластика. Только так. Не глубже пяти сантиметров.
– Леджер всё. Теперь только холодный кошелёк, и под матрас.
– Не, ну это винтаж, конечно… Винтаж… Но ты видела, как пошито? Там же швы как из Бангладеша. А лейблы лепят итальянские!
– Ты дроп на арбитруме заюзал уже? А вот зря. Не поленись, потрать десять минут… Да там три акка завести и пошериться в соцсеточках. Я со всех своих зарядил. У них фундаментал… Они партнёриться хотят с фондом.
– На комплайенсе сдулись. Вынесло. Придётся заново всё.
– А я ему говорю: не умеешь продавать себя – так никто тебя и не купит.
Толпа схлынула, унося свои разговоры за тяжеленные двери офисного центра.
Ольга осталась на месте. Выпала из этого потока. Голова её словно бы жила отдельно от тела; что-то в ней мелко вибрировало, как будто просилось на волю.
То ли растерянность.
То ли, наоборот, решимость.
На обочине, игнорируя знак запрета остановки, притормозил тяжёлый автомобиль: благородный и массивный, как мраморный носорог; оттуда, подтягивая полы струящейся шубы, вышел человек. В руке его была трость. Он оценивающе посмотрел на высотки, иронично улыбнулся и сказал что-то водителю. Машина тронулась, а он, не спеша, направился ко входу в здание.
Ольга зачем-то пошла за ним по скользкой брусчатке. Голова её была наполнена белым шумом.
У стеклянных дверей с надписью «Lambic. Brasserie» стояло многоголосое сборище, топча расстеленную красную дорожку. В руках у всех были бокалы.
Мужчина движением плеч сбросил с себя накинутую шубу – и её ловко поймал вовремя подскочивший человек – приветственно поднял трость; тут же в небо полетели пробки шампанского, люди засмеялись, загалдели, принялись снимать его на телефоны. Мужчина с достоинством подошёл, принял бокал, символически прикоснулся к нему губами, а потом яростно и хлёстко швырнул вниз; брызги сочно выстрелили во все стороны. Люди закричали.
Ольга, ошеломлённая суматохой и шумом, в оторопи стояла неподалёку. Ей казалось, что она заглядывает в другую, альтернативную вселенную, видит её, но внутрь пройти не может, не может прикоснуться или вдохнуть даже часть воздуха из неё. Всё это было так близко, и одновременно где-то в невозможных, недосягаемых измерениях. Словно здесь, в паре шагов – плоскость прозрачной тугой мембраны, и если она пойдёт к этому невозможному в своей праздности миру, то неизбежно ударится и упадёт.
– Смотри! – услышала она. – Да она! Точно тебе говорю! Родинка!
Люди снимали теперь её. Десятки телефонов были направлены на её лицо.
– Заходите! – крикнул кто-то ей. – Заходите к нам! Давайте!
Ольга опустила голову и пошла, сгорбившись, вдоль стены. От них. В сторону. «А вот Диана, – зачем-то подумала она, – зашла бы. Не постеснялась бы. Как это она… Как говорила? А… Монетизировала бы скандальную известность».
Позади неё кричали и смеялись. Кто-то свистнул.
Ольга сжималась от каждого крика, а потом остановилась.
Встала.
Развернулась.
Посмотрела в камеры телефонов.
Тошнота липкой горячей судорогой поднялась у неё из живота. Подступила к горлу.
Ольга стянула с головы шапку. Отбросила волосы.
Подцепила у уха пальцем петлю маски.
Медленно сняла её.
– Ну? – громко сказала она. – Давайте! Снимайте!
Люди притихли. Стояли с телефонами – как со свечами в церкви.
– Мудаки вы все, – сказала Ольга. – Снимай! Чё жмёшься? Крупным планом давай.
– В вирал сто проц зайдёт, – услышала она. – Подмонтируем, титры, и музыку наложить. Точно органика попрёт.
***
Офис Дианы был не обжит: коробки, полусобранная мебель, наспех распихнутые по углам столы. Всюду извивались провода.
– Садись, – Диана улыбалась. – Сюда. Да, вот сюда. Давай. Ты как? Нормально? Вырвалась? Что это от тебя так бензином пахнет?
– Да… – сказала Ольга. – Психи… С огнём и верёвками. Полная цирковая программа…
– Очередные? – Диана прищурилась. – Боже… Да на тебе лица нет. Какая же ты всё-таки у меня умничка… Приехала! Сейчас мы с тобой… Сейчас… Кофе? Винцо? Накатим! Накатим, обязательно!
Она засмеялась и распахнула руки.
– Когда ты собиралась рассказать? – спросила Ольга.
Диана остановилась. Чуть прикрыла глаза. Отстранилась. Села напротив.
– Ты о том?
Диана смотрела сморщившись, словно ей было больно, и боль эта заполнила её всю, захватила.
– Да.
– И кто? Хотя… Какая теперь разница.
– Как, Ди? Как? Как ты так? Зачем?
– Я…
– Хоть бы сказала, что ли… Это было бы… Честно. Честно было бы… А так… Как не знаю… Просто…
– Я хотела, – сказала Диана. – Правда. Хотела рассказать. Но… Как?
– Просто сказать. Взять, и сказать. Словами. Вот, так и так… Объяснить… Или не объяснять… Но сказать!
– Это бы всё разрушило, – сказала Диана.
– А так нет, что ли? Не разрушило? То есть ты выбрала молчать? И жить рядом, да? Улыбаться? Будто ничего этого… Так?
– Я не улыбалась, Оль. Я вообще-то уехала. Я реально уехала. Не хотела портить тебе жизнь.
Ольга усмехнулась.
– Охрененно героический поступок, – сказала она. – Уехала, чтобы не портить мне жизнь. А перед этим её испортила. Разрушила. Ту помаду… ты подкинула? И трусы?
– Я… Оль, я не оправдываюсь… Я понимаю, что… Что оправданий нет… Но… Я правда старалась правильно поступить. Он… Андрей…
– Не надо! – резко сказала Ольга. – Вот только не начинай сейчас про него! Я не о нём с тобой говорю. Не о нём! А о тебе! Ты… Ты ведь понимала, что он значит для меня. И всё равно… Всё равно! А теперь… Теперь говоришь… Правильно поступить, говоришь?
– Жаль вообще, что всё это вылезло сейчас, – сказала Диана и подняла руку, чтобы продолжить, чтобы сказать, чтобы Ольга не перебила её. – Жаль. Но раз уж… Я тебе не говорила… И уехала сразу… Он же всё время… всегда пялился, ты не видела? Не видела?
– Ты…
– Зажимал меня, где только мог. Я и уехала-то… Чтобы не испортить вам всё. Не сломать. Понимаешь? Я жизнь свою из-за вас изменила! Понимаешь? Понимаешь? Мне пришлось всё бросить! Бросить, и с нуля! В незнакомой, блять, стране. В никуда! Думаешь, как? Ты вот вообще сама… Как бы? А? Как?
– Умеешь ты такие вещи говорить, когда нужно, – сказала Ольга. – Это я помню. Отлично умеешь.
– Да я же видела, как ты… Понимала. Как не видишь ничего. На него смотришь, и ничего не видишь. Смеёшься шуткам этим идиотским, а он… Он, блять, подкатывает! И если бы я… Я бы могла, конечно… Кто спорит. Могла! Но… Ты ведь лучшая моя подруга. Ты – любовь моя… Мы столько с тобой… Если бы я осталась…
Ольга со скрипом двинула к себе стул, села, и тут же встала снова. Прошлась рядом с коробками. Взяла со стола степлер, повертела в руках. Положила обратно.
– Подготовилась, да? Придумала отмазки?
– Да какие отмазки, Оль, – устало сказала Диана. – Какие отмазки. Я… Извини, что не была на твоей свадьбе, подруга. Извини. Поверь, я бы хотела. Хотела! Клянусь! Но… Просто… Просто пришлось уехать. А потом вернулась. Надо было. В спешке собиралась, в истерике… Не взяла… Не подумала. За парой вещей. Заехала к тебе.
– Отличная версия.
– Дура… Дура последняя…
– И нафига? Зачем ты ко мне-то поехала?
– Вот же дура… Дура! Поздравить. А ещё куртка… Тёплая та. В которой мы… Ну, на даче. Помнишь? Я ведь тогда у тебя её оставила… Ну, и… Соскучилась. Соскучилась!
Ольга почувствовала, как слёзы начинают щипать её горло, затекают к уголкам глаз.
Она отвернулась.
– До сих пор не понимаю, – сказала она. – Кто кого тогда предал. Всё… Всё перемешалось как-то. Я… Как чужая жизнь это… Смотрела со стороны… Да и сейчас…
– Он… – прерывисто дыша, сказала Диана. – Он не дал мне… извини… можешь мне воду? Пожалуйста… Он… Мудак ёбаный… Он… сказал… наговорил мне… про чувства, про то, что с тобой из-за того, что так ближе ко мне… Что ты как зеркало… Что меня любит, но в тебе… Бред какой-то… В общем… больно это… больно, глупо… как нарыв… опухоль… вот здесь у меня. Здесь.
Диана постучала ладонью себе по сердцу.
Ольга подошла к окну. Там, за стеклом, в окнах башни напротив, она видела людей: говорящих по телефону, расхаживающих по комнатам, сидящих за компьютерами, пьющих что-то из картонных стаканчиков.
– Скажи честно, – выдохнула она. – Ты… Ты ведь рада? Да? Что вот так всё?
– Ты серьёзно?
– Ну… Ты как бы победила. Что, нет? Утешаешь теперь вот меня.
– Оль… Пиздец… Ты что говоришь-то? Вообще… Я… Да я неделю проревела после этого… Сидела в ледяном чулане… Два на два метра… И рыдала. Орала в голосину. В чужом городе. В чужой стране. Мне даже поговорить об этом не с кем было! Я…
Ольга повернулась.
Диана присела на стол. Закрыла себе лицо руками. Плечи её тряслись.
Ольга – словно кто-то толкнул её: без мыслей, без какого-либо решения – шагнула к Диане.
Протянула руку.
Она чувствовала, как под ладонью её вибрирует и дрожит горячая спина Дианы.
– Не знаю… – сказала она. – Не знаю… Но если ты врёшь…
– Я не вру, Оль.
– Он сам?
Диана подняла голову и посмотрела на неё. Размазала по щеке слезу.
– Да, – сказала она.
Ольга обняла её.
Обняла крепко. Обхватила трясущуюся её спину руками.
Она слышала, как бьётся сердце Дианы, толкая её грудь коротко и яростно, будто пыталось пробиться через рёбра.
– Ты… – сказала Диана. – Ты простишь меня?
Ольга стиснула её, прижала к себе. Прижала так, чтобы теперь уже навсегда. Насовсем.
– Держись за меня, – шепнула Ольга, почувствовав, как Диана дёрнулась: будто бы всхлипнула, а может, горько усмехнулась. – Держись крепче. Для чего ещё нужны подруги.
– Ну… – глухо сказала Диана. – Снова ты меня спасаешь… Как тогда… У инженера…
– Это ты меня, – сказала Ольга.
Диана отодвинулась, но оставила руки на плечах Ольги, словно боялась её отпустить. Она улыбалась через слёзы: грустно и с любовью.
– Тогда… – прошептала Диана. – Получается, мы обе спасены…
– Да, – выдохнула со слабой улыбкой Ольга.
– Так может… – сказала Диана. – Если спасены…
– То что?
– Винишка тогда, может?
– Винишка?
– За спасение.
– Лучше за перемирие.
– За новое начало.
Диана поднялась, размашисто вытерла лицо ладонью, шмыгнула, сочно поцеловала Ольгу в лоб, и достала из выдвижного ящика стола бутылку.
***
В тот день они поссорились, потому что Ди хотела быть принцессой, и точка, но кем тогда пришлось бы быть Оле? Дурацким рыцарем в железках? Она забежала в соседний двор, за гаражи, в подвал даже заглянула – одним глазком, потому что ясно ведь: Ди ни за что не полезет туда – а потом увидела Серого, и он сказал, что видел Ди с инженером. У Оли мурашки побежали по затылку; «Дура», – прошептала она, и понеслась к третьему подъезду.
В окно получалось заглянуть только с ведра; дно у него коварно гуляло под сандалиями, и Оля боялась провалиться.
Внутри было сумрачно. Оля прислонила лоб к заляпанному, никогда не мытому стеклу, но разглядеть сквозь разводы смогла только то, что квартира была завалена пёстрым хламом: коробки, тряпьё, штабели металлически бликующих листов с опасными заусеницами по кромкам… под потолком тускло пульсировала красная лампочка, и Оле показалось, что она приглашающе ей подмигивает.
– Ди! – осторожно позвала она. – Ты тут?
Нужно было лезть в форточку.
Если Ди там, и если её схватил этот инженер…
Нужно было лезть. Срочно. Прямо сейчас. Вот в эту секунду.
– Ди! – снова сказала она.
Сколько раз она говорила: даже если будет предлагать что-то, нельзя! Нельзя идти с ним в его квартиру! Ди слушала, хлопала глазами, но, похоже, не слышала.
Или наоборот. Слышала, и…
И сделала всё по-своему. Назло.
Наверное, нужно было сказать взрослым… Наверное. Но тогда Ди вообще не будут выпускать на улицу, родители у неё ещё те… Чуть что – ор и вопли. Поэтому…
Поэтому оставался только один вариант.
Один.
Оля спрыгнула с ведра, рванула во двор… ничего подходящего здесь не было. Ничего достаточно высокого. Такого, с чего можно достать до форточки. «Ну… – пробормотала Оля, чувствуя, как глаза её начинают застилать слёзы. – Давай, соберись… Ищи… Ищи! Там ведь Ди! Бери что-нибудь, и беги к ней! Быстрее!». Она представила, как Ди рвётся из липких кровавых рук, а инженер раззявливает чёрную свою пасть, утробно смеётся, грисмасничает. Кривляется. И сейчас… сейчас начнётся что-то совсем страшное… то, о чём недоговаривали взрослые, то, из-за чего лица родителей застывали маской. Он, наверное, убьёт её… спицами какими-нибудь проткнёт… иглами… или сварит… или на опыты свои пустит… сделает из неё робота, вещь… заберёт её руки и ноги, заберёт лицо. Оля не сдержалась и заплакала. Пнула ветхую оградку палисадника. Та грустно качнулась и упала.
Ещё не понимая, что она делает, Оля рванула на себя этот заборчик и потащила его к окну. «Сейчас, – шептала она сама себе. – Держись, Ди. Я не дам ему иглами! Не дам! Вытащу!».
Перекладины оградки жалобно скрипели, но Оле было всё равно. Она живо вскарабкалась наверх, зацепилась за форточку, и, не давая себе даже секундной паузы, чтобы подумать, что она делает, подпрыгнула, а потом втянула себя внутрь.
Подоконник внизу был завален разобранными механизмами. Оля нашла местечко, соскользнула и упала на россыпь огромных гаек. Расцарапала руку. Что-то упало на пол. Зазвенело.
У Оли остановилось сердце.
Ладонь была в крови. Оля тихо промычала, задавливая позыв заплакать.
В дальнем углу комнаты, за хаотично выставленными друг на друга стеллажами, ей почудилось движение; она тихо, тихо и осторожно сползла вниз.
«Попалась, – подумала она. – Что, если Ди не здесь, что если просто убежала за гаражи, или услали её в магазин, или ещё куда-нибудь… что, если Серый сказал неправду про Ди и инженера… и этот… этот теперь схватит меня… и никто никогда не узнает, не догадается, как я оказалась в его квартире… он будет втыкать иглы… втыкать и смеяться… или… или подменит меня… подменит кем-то другим, и выпустит… даже мама не заметит, не поймёт никогда… так и продолжит варить супчик, спрашивать про оценки, а внутри – внутри-то уже другой… подменённый…».
От таких мыслей спина её стыла ознобом.
Комната наполнена оказалась сложными запахами. Оля не понимала, что это, узнавала лишь застоявшийся сигаретный дым, но воздух здесь пропитан был дешёвым баночным кофе, перебродившей сивухой, горячим машинным маслом, потом, флюсом для пайки.
Оля, стараясь глядеть одновременно и под ноги, и вперёд, шагнула к стеллажам. Определённо, кто-то там был. «Только бы не иглы», – подумала она.
Тихо здесь не было. Пол поскрипывал под шагами Оли, но звуки эти забивались разноголосицей нервных щелчков реле, откуда-то – из коридора? из кухни? – тревожно и невнятно бормотал динамик, вразнобой тикали часы, глухо звонил телефон. Что-то ритмично поскрипывало.
Оля заглянула за стеллаж и отшатнулась.
– Фу, – тихо выдохнула она. – Гадость какая!
На полу разбросаны были мозги.
Мозги!
Они вытекли из головы и жирными красными кляксами лежали на рваной газете.
В голове – в лысой, безволосой голове странного, протухшего какого-то цвета – торчала огромная игла с отломанной рукоятью.
Оля отпрянула, прижалась спиной к стеллажу, закрыла глаза и принялась часто дышать. Ей казалось, что её сейчас вырвет. Нужно было бежать отсюда, бежать, не оглядываясь… немедленно…
Бежать.
Она сделала шаг обратно, туда, на место преступления, шагнула, чтобы схватить эту иглу и ударить инженера, и тут увидела Ди… увидела их обоих.
Ди стояла, зажав себе рот ладонями. Под мышкой у неё мелко трясся сложенный зонт. Такой же, как тот, с выступления… зачем он ей?
Внизу, свалившись к её ногам, обняв их, прильнув к босоножкам ухом, лежал инженер.
Он спал.
Редкие длинные волосы его клочками падали на ноги Ди, щёки под щетиной болезненно блестели, губы сползли вниз, словно лицо у него вылеплено было из поплывшего от тепла пластилина.
Рядом, на полу, валялся взломанный арбуз – Оля разглядела, что вскрыт он был грязной отвёрткой – и сочные красные куски его пропитали подложенную газету.
Оля ещё раз посмотрела на инженера.
Выглядел он не то чтобы страшно… Скорее жалко. Был он жалким, неприкаянным каким-то, словно заснувший под дождём оголодавший пёс; Оля по-пацански шмыгнула, размашисто вытерла нос и подошла ближе.
Телефон так и продолжал звонить: видимо, с инженером – или не с ним? – хотел поговорить кто-то очень упорный.
Оля присела перед инженером, потрогала его руку.
Ничего.
Он не пошевелился.
Она коснулась чёрных его, обрезанных под корень, ногтей. Инженер дёрнул бурым пальцем.
Оля замерла.
Подышала.
Потом взялась за прокуренный палец, чуть отогнула. За второй. И ещё за один.
Инженер выдохнул, завозился, поменял руки, и обхватил Ди чуть по-другому. Приложился к её сандалиям щекой. Потёрся. Чему-то улыбнулся.
От неожиданности Оля отпрянула и упала на пол. Встретилась глазами с Ди. Та покивала головой: «Давай ещё! Давай!».
Оля попробовала ещё раз отжать его пальцы, но инженер сердито засопел и перехватился, сильно сжав ноги Ди; та сморщилась от боли.
– Теперь-то что? – шепнула Оля.
– Помоги… – выдохнула Ди. – Тащи… Вытаскивай давай!
Оля решительно поднесла руку к его пальцам, но потом остановилась. Ди смотрела на неё умоляющими глазами.
– Сейчас, – прошептала Оля. – Стой… Тихо только! Дай сюда.
Она вытянула у Ди зонт и потыкала им в рёбра инженера; он вздрогнул, повёл плечом. Дёрнул вниз локоть. Губы его расплылись в вялую улыбку.
Ди принялась вытягивать ногу вверх.
Инженер замахал в воздухе рукой и прихватил ступню. Опустил её обратно. Прижался щекой.
– Выше, – шепнула Оля.
– Больно! Не могу!
– Вот тебе говорила Нина Максимовна… Растяжку надо!
Оля ударила зонтом по руке, потом ещё раз, и ещё. Инженер сделал недовольное лицо, подсобрался, повернулся.
– Эттто… – заговорил он, шмякая губами; глаз он не открывал. – Нужно оптимизировать под обнаружение артефактов… Напрямую не получится запросить… Нет… Почему, почему… Потому что. Мозги включи. Они используют многоуровневое шифрование… Ясно? Семьсот восемьдесят миллиардов вариантов… Да. Семьсот восемьдесят… Квинтиллионов. Октиллионов. Бутфорсить… Или нет. Не знаю. Нет информации… Нет информации, говорю же! Это не мой телефон звонит…
– Тыкай! – прошептала Ди.
Оля ещё раз хлестнула зонтом, бросила его на пол, и решительно рванула Ди на себя. Они упали, но тут же вскочили.
Инженер сидел на полу. Он глядел на них с осуждением и недовольством. С губы его на мятую рубашку тянулась эластичная слюна. Пальцы у него шевелились, словно наигрывали неслышимую мелодию; это ужасало Олю и гипнотизировало одновременно.
– Давай! – крикнула она, чтобы стряхнуть с себя морок.
Ди упёрлась. Показала на зонт.
– Моё! Он мне! Это мне!
– Дура! – рявкнула Оля и потащила её в прихожую.
Они ткнулись в дверь и с ужасом увидели, что замков здесь несколько, и все они сложные, непонятные. Скобы какие-то, задвижки… Переключатели. Вертушки. Подмигивающие светодиоды. Кнопки. Оля потянула вбок засов. Он не сдвинулся ни на миллиметр.
– Быстрее! – пискнула Ди.
Из комнаты донёсся грохот: что-то упало. Через пару секунд инженер был уже рядом с ними. Он пошатывался.
– Вот! – сказал инженер.
Он протянул к ним руку.
Ди завизжала и прижалась к Оле.
На ладони инженера обнаружились затисканные, помятые ириски.
– Я просто… – сказал он и покачнулся. – Хотя бы…
Оля подхватила Ди под руку и утащила в тесную, заставленную непонятными приборами кухню.
Инженер по стенке, запинаясь, нелепо размахивая руками, добрёл до дверного проёма и встал, преграждая им выход. От него сильно пахло.
– Пустите! – громко завопила Оля. – Вы права не имеете к детям!
Инженер пьяно улыбнулся и изобразил что-то у своего лица руками.
– Я! – крикнула Оля, посмотрела по сторонам, схватила толкушку для картошки, покрытую противными желеобразными наростами, и ткнула в сторону инженера. – Вот! Вот! Не подходи! Иди отсюда! Иди! Кыш!
Она заслонила собой Ди, встала перед ней. Спиной она чувствовала, как та дрожит и трясётся.
– Кис-кис-кис, – проговорил инженер, протягивая ириски. – Кис!
В словах его не было должного призывного присвистывания, он просто механически и безэмоционально проговаривал каждую букву, словно озвучивал технический текст.
– Уходи!
– Кис!
– Ладно, – сказала Оля и сделала шаг вперёд.
– Нет! – потащила её обратно Ди. – Нет, не иди к нему! Ты что! Олечка! Олечка…
Оля обернулась.
Дважды подмигнула: это было их знаком, их договорённостью. Их паролем.
Ди замерла.
Оля подошла к инженеру. Он осклабился. Вытянул руку с ирисками. За спиной его заливался звонок телефона.
– Я ж ничего такого, – сказал он. – Просто детей… люблю. Зонт вот. Я его в Осаке… Или в Макао… не помню… Такого ведь нет ни у кого… Дарю. Бери! Хочешь? Хочешь зонт? Он с рисунком! Ты… Ты это… Не думай такого. Не думай!
Оля собрала в себе все силы.
И толкнула его.
Инженер оступился, ударился головой о косяк, потерял равновесие, махнул растопыренной своей клешнёй. Некрасиво сполз на пол.
Обиженно завыл.
– Беги! – закричала Оля и бросилась в коридор. – Давай! За мной!
– Не откроете, – хрипло заухал им вслед инженер; Оля слышала, как он скребётся и стонет. – У меня… Вандалоустойчивое… Для айкью… Двести айкью… Двести. Или сто. Соточка. Два по сто. Двааа!
Он вдруг тонко и жалостливо завыл, словно призывал служащих ему духов. Завыл и закашлялся, подавился.
Оля толкнула неподатливую дверь, обернулась: Ди сидела рядом, закрыв голову руками.
– Пожалуйста… – умоляюще хныкала Ди. – Не надо! Не надо! Я домой хочу! Домой!
– Держись за меня! – крикнула Оля и схватила её за руку. – Крепче!
Она потянула Ди вверх, подняла, и они снова вбежали в комнату.
Ди уцепилась за валявшийся на полу зонт, но Оля вырвала его у неё из рук и швырнула куда-то в угол; там загремело, задребезжало и какое-то зубчатое колесо медленно, торжественно выкатилось в центр комнаты.
– Никогда! – ловя ртом воздух, сказала Оля, и рванула вбок шпингалет на окне; с подоконника посыпались железяки. – Никогда! Поняла? Он заманивает! Подменит тебя! Поняла?
Она изо всех сил приложилась к верхнему шпингалету: тот не поддавался.
– Кис! – сказали из комнаты.
Оля вздрогнула, но не стала оборачиваться.
Она справилась наконец, и распахнула жалобно застонавшее окно, одним движением крутанула шпингалет на втором, потом ещё один… в лица им ударил июньский жаркий воздух; затылок у Оли отчего-то запульсировал, заныл.
– Может, он правда хотел… – сказала, плача, Ди. – Подарить… Страшно, Оль…
– Не бери! – сказала Оля, и потянула её на подоконник. – Нельзя! Подманивает! Лезь туда!
– Кис! – снова сказали из комнаты; сказали безрадостно и уныло. – Я же просто… Ничего ведь такого…
Ди завыла: тихо, со всхлипываниями; Оля толкнула её наружу. Та упала на бок, но тут же вскочила. Призывно замахала Оле руками.
Оля обернулась.
В комнате стоял инженер. В руке он держал мятые ириски в промокших фантиках. Лицо его было несчастным.
Он, конечно, легко мог бы схватить Олю, он мог протянуть руку и схватить Олю, но вместо этого он стоял и протягивал ириски.
Оля посмотрела вниз.
Ди в безопасности.
Ди спаслась.
Глаза инженера – просящие, жалкие, затравленные – поблёскивали словно два тлеющих и готовых погаснуть огонька…
Оля подошла к нему.
Взяла одну ириску.
Развернулась.
По огромной и беззащитной спине её покатились мурашки, вылезли на шею, побежали по рукам. Воздух вдруг стал мятным, едким. Ядовитым будто бы.
Она вскарабкалась на подоконник.
– Спасибо, Олечка, – услышала она хриплый голос.
Она прыгнула вниз.
Ди ждала её. Сразу обняла, прижавшись всем телом. Оля видела, что Ди всё равно украдкой смотрит туда, в распахнутое ещё окно; «Зонтик», – поняла она.
– Он нас не поймает? – спросила Ди.
– Нет, – сказала Оля. – Нет. Я тебя не дам. Никому. Никому!
Она раскрыла кулак.
Посмотрела на липкий фантик.
Посмотрела как на кубок, как на трофей, взятый у побеждённого чудовища, охранявшего принцессу.
И выбросила всё это в траву.
***
– В Исландии? – спросила Ольга.
– Да, – Диана переминалась на месте и бросала взгляды на настенные часы. – Что ты так на меня смотришь?
– Почему в Исландии?
– Слушай, – Диана подошла, взяла Ольгу за руку. – Вечер воспоминаний переносится. Ладно, любовь моя? Потом допьём. У меня край просто… Надо нестись. Отбежать нужно. На пятнадцать минут. Знаешь, как мы сейчас сделаем…
Она быстро набрала номер, послушала, сделала Ольге бровями. Показала ладонь: «Сейчас всё будет».
Видимо, никто ей не ответил. Диана высунулась в шумное пространство за коробки и принялась кричать.
– Виталий! Живо дуй сюда! Виталий!
– Почему Исландия? – снова спросила Ольга. – Причём тут…
– Сервера у них в Исландии, – сказала Диана, нетерпеливо поглядывая по сторонам. – Да где он… Задрота видела? Нет? Он тут вообще? Или опять? Позови, как увидишь! Не. Не берёт. Давай, сходи к нему… да, вниз. Гони его сюда.
– Какие сервера?
– В общем, так, – повернулась к Ольге Диана. – Дипфейки… Фотки эти… их хуячат на серверах, а сервера в Исландии. Утка в зайце, заяц с яйцами. Или как там. Контора какая-то… Ферма, что ли… Виталий тебе скажет. Он это всё и накопал. Я попросила.
– Исландия… – задумчиво сказала Ольга. – Я почему-то в последнее…
– Ну, блять, наконец, – перебила её Диана. – Я вас оставлю, мне бежать нужно. Прям вот бежать-бежать. А ты… Это Виталий. Не задавай ему метафизических вопросов, и всё будет нормально.
Ольга увидела несуразного и тощего, как будто лет с тринадцати он перешёл на праноедение, парня с огромной головой на ломкой шее; запринтованная непонятными словами «You hack me at sudo» футболка болталась, как тряпка на швабре; в руках он держал потрошёную компьютерную мышь. Провод от неё печально тянулся чем-то физиологическим, только кровь не капала.
– Добрый день, – сказала Ольга.
Виталий изобразил нечто вроде книксена.
– Теоретически, да, – выдавил он из себя.
– Расскажи ей, – кивнула на Ольгу Диана. – Я всё. Через час буду. Через полтора часа. Максимум – два. Только без этих своих! Нормально расскажи! По-человечески!
Она ободряюще улыбнулась и убежала за ящики; Ольга услышала, как она рявкнула на кого-то, а потом раздался грохот, словно разбилась ваза.
Ольга села в офисное крутящееся кресло – рядом лежала вскрытая коробка из-под него – и посмотрела на Виталия. Он ненатурально, как-то преувеличенно улыбнулся и уставился в угол.
– Так ты всё знаешь? – спросила она.
– Не вполне, – ответил он. – Пока недостаточно информации об адаптивных возможностях системы. Нет, понятно, что она адаптивна, но глубина и взаимосвязи…
– Стоп, – остановила его Ольга. – Так… Дай-ка собраться с мыслями.
Виталий поднял на неё свои бесцветные глаза, сделал движение, словно хотел что-то спросить, но остановил себя. Снова отвернулся в угол.
– Ты… – сказала Ольга. – Что там про сервера?
– Это ферма, – сказал он, делая неестественные паузы между словами. – В Исландии. Комплекс дата-центров. Я их с января вижу. Первая генерация у них так себе была. Низкий фэпээс, синхронизация губ никакая, да и вообще по звуку неудовлетворительно. Сейчас у них шестая итерация. Вас тренировали по четвёртой архитектуре.
– Что?
– По четвёртой архитектуре, – ответил Виталий.
– Ты можешь… Эээм… Давай с начала. Что за ферма?
– Смешно, правда? – Виталий резко хохотнул. – Они так её назвали. Будто у них там не люди. Ферма! Климатическая зона подходит. Холодно. Хорошо для охлаждения. Не нужно тратиться. И есть геотермальная энергия. Дёшево. Стабильно. Можно загружать сервера по максимуму.
– Сервера? – спросила Ольга. – Там, где моё фото?
– Вас в дата-сет подмешали. Взяли где-то. Думаю, слили биометрию через опенсорс. Если у вас есть фотографии в открытом доступе, то это несложно. Берёшь как своё. Категория у вас идеальная. Славянка. Шаблонная внешность…
– Как? – спросила Ольга.
– Вы не выделяетесь, – сказал Виталий. – Всё как у всех. Можно штамповать как угодно. Универсальная морфология. Такая хорошо ложится на параметры средней женской текстуры. Это… Это оптимально для синтетической генерации. Ну и ещё вы не селебрити… Образ поэтому менее защищённый.
– Понятно, – сказала Ольга. – Давай дальше.
Она встала, дошла до кулера, попила. Скомкала стаканчик.
– Вас используют как скин, – сказал Виталий. – Лицо ваше. Картинка натягивается на любое тело. В любом ролике. Какая угодно поза. Какие хотите движения…
– Не хочу, – перебила его Ольга.
– Что?
– Проехали… Что там ещё?
– Какие хотите движения… Генерация постоянная. Семьсот восемьдесят тысяч новых роликов в сутки. И она самообучается. Каждое новое видео более достоверное и естественное, чем…
– Стой! – сказала Ольга. – Что ты сказал?
– Какие хотите движения, – не удивившись, стал повторять Виталий. – Генерация постоянная. Семьсот восемьдесят тысяч новых роликов в сутки. И она…
– Семьсот восемьдесят… Чего?
– Семьсот восемьдесят тысяч.
– В сутки? Семьсот восемьдесят тысяч новых роликов в сутки? В сутки? Ты… Каждый день?
Виталий заглотил воздух, собираясь что-то сказать, но остановился. Словно дал самому себе мысленную команду и завершил процесс. Он посмотрел на Ольгу, а потом зажмурился и прижал ладони к глазам. Шнур от мышки принялся болтаться, как маятник.
– Ты сейчас… – Ольга подошла, затрясла его за плечо; он скукожился, сжался. – Ты… Семьсот восемьдесят тысяч? Стой… Так не может быть… Это серьёзно? На полном серьёзе сейчас? Не шутишь?
Она, не видя ничего, подошла к стене из коробок и саданула что было сил; коробка смялась и улетела в сторону. В образовавшуюся амбразуру на неё смотрели какие-то удивлённые люди. Ей было всё равно.
– Я не шучу, – глухо, из-под ладоней, сказал Виталий.
– Так… – Ольга прошлась по комнатке. – Так… И что теперь? Это… Жалобу можно на них подать какую-то? Они же… Там моё лицо ведь!
– Можно, – Виталий опустил руки и принялся накручивать провод мыши себе на ладонь. – Не оптимально… но можно. Вы если зарепортите один сайт, они другой поднимут. А если в хостинг обратиться, то они скажут… Нет обязанности защищать визуальную идентичность. Так что…
– Так что я – это не я.
– Логично, – ожил Виталий. – Вы – это не вы. Вы – это симулированный скин. Модель. А это уже допустимая трансформация. Творчество, можно сказать. Это не запрещено. У вас… У вас оптимальное для трансформации лицо. Пригодное.
– Семьсот восемьдесят… – прошептала Ольга. – Это… Это сколько… В секунду?
– Девять, – ответил Виталий почти сразу же.
Затылок у Ольги потяжелел. Будто голову её принялись сдавливать тугим и неподатливым обручем.
– Так и что теперь?
– Можно… – он на мгновение задумался. – Попробовать вмешаться в обучающую выборку. Вкинуть чужеродные шаблоны. Шуи им подсунуть. Хотя… Сетка у них адаптивная… Я ж говорю… Она будет самоисправляться… Если действительно попробовать достать исходники… Вообще всё выкачать оттуда… Ну, в теории может сработать.
– Тогда не будет видео? – спросила Ольга.
– Не, – снова пугающе улыбнулся Виталий. – Видео останутся. Те, которые были. Просто новые уже не с вашими лицами тогда. С оригинальными.
Ольга вернулась к кулеру. Пустила холодную воду. И принялась плескать её себе в лицо. Стало немного легче.
– Как убрать те, которые есть? – спросила она.
– Никак, – ответил Виталий и посмотрел, ожидая следующего вопроса. Будто на экзамене.
– И что мне делать? – спросила Ольга.
– Хотите, я список ссылок вам дам? – сказал Виталий.
– Какой?
– Я отследил частоту появления вашей модели на разных сайтах. У меня таблица есть. С хэштегами. Там, где вы в топе. Хотите?
– Нет, Виталий, – сказала Ольга, поражаясь тому, что может говорить спокойно. – Нет. И без таблицы…
Что-то внутри неё всё-таки прорвалось, голос сорвался, и её скрючило от жалости к себе; слёзы обожгли щёки.
Виталий подошёл к ней с ноутбуком.
– Вот, – ткнул он в карту. – Генерация преимущественно здесь. И вот здесь. Координаты я могу скинуть.
– То есть? – она посмотрела ему в лицо, и он тут же опустил взгляд. – То есть туда нужно ехать? В Исландию?
– Не рационально, – сказал он. – Но логично.
– Что?
– Рационально – дождаться судебного решения. Если подать в суд. Но логично поехать и разобраться на месте. Хотите, я визуализирую алгоритм с ветвлениями? Так можно видеть путь к исходным видео. Но я бы всё-таки рекомендовал таблицу. Таблица – лучше всего.
– Я и без таблицы знаю, кто я теперь.
– Кто? – спросил Виталий.
– Никто, – ответила она. – И при этом все знают меня в лицо.
Виталий поднял свою мышку, оставив её разобранный корпус на уровне своего лица. Покачал ей.
– Статистически… Я бы сказал… Всё не так плохо. Пока что ваше лицо – это порядка ноль ноль ноль четыре процента от общего трафика. Это меньше, чем у милф всей Северной Америки.
– Спасибо, – Ольга посмотрела на него. – Приятно слышать. Лучше мне не стало, но хорошо, что пробуешь как-то успокоить.
– Пожалуйста, – серьёзно сказал Виталий.
Ольга прошлась, трогая шершавые бока установленных друг на друга коробок. Заглянула в пробитую ей дыру. Люди там сидели за компьютерами. Смотрели в экраны. В телефоны говорили что-то…
– А если… – сказала она. – Если взорвать там всё? Вот просто… Взять и взорвать?
Виталий наклонил голову – как заинтересованный зверёк.
– Имеете в виду, физически? – спросил он. – Сервера?
– Да. Чтобы вся эта ферма… Ну…
– Это решение, – подумав, сказал Виталий. – Радикальное, но эффективное. Если уничтожить носители, первичные обучающие массивы и резервные копии, то генерация остановится. Это надёжнее, чем суд. Быстрее.
Ольга слышала, как кто-то за ящиками журчит, набирая из кулера воду. Ей вдруг показалось, что нелепый этот разговор: про уничтожение серверов, про ферму в Исландии, про дипфейки… дикий и непредставимый ей прежде разговор – на самом деле логичный и вполне естественный. Будто всю свою жизнь она в ежедневном режиме обсуждала со странно разговаривающим ботаном детали подрыва дата-центров, расположенных за тысячи километров от неё.
– Самое удивительное, – задумчиво сказала она, – что я не удивляюсь сама себе. А, наверное, должна бы.
– Я бы хотел быть полезным, – сказал Виталий.
– Хочешь взорвать сервера?
– Нет, – ответил он. – Мне не нравится идея взрывать сервера. Потому что это увеличивает энтропию.
– И уменьшает несправедливость.
– Я не знаю, как это можно оценить… Количественно. Но в теории я понимаю… Вы хотите отомстить. Я понимаю.
Ольга вспомнила почему-то Урумбаева, с трудом сдерживающего слёзы.
– Месть, – сказала она, – это не выход. Но, может, других выходов нет вообще.
– «Безрезультативная ветка», – сказал Виталий. – Так это называется в программировании.
– И что делают в таком случае?
– Запускают другую. Или переписывают условия задачи. Или…
– Что? – спросила Ольга.
– Или просто прекращают её выполнять.
***
Диана вернулась, когда все уже начали потихоньку расползаться из офиса.
Ольга делала фуэте на стуле: голова её тошнотворно плыла, и она тихо надеялась закружить себя до полностью невменяемого состояния.
– Держи, – Диана протянула ей стопку «Царицы». – Ну? Как ты?
Ольга затормозила ногой и остановилась.
– Всё. Всё тут у меня. До свидания.
Она отпила половину, поперхнулась, задышала, а потом приложилась снова.
– Да ты не драматизируй так… – начала Диана.
– До свиданья! – перебила её Ольга. – Закончилось тут всё у меня. Что мне теперь? Что теперь, Ди?
Недавняя её жизнь: унылая, тусклая, наполненная лишь рутинными, механическими действиями и движениями – всё это показалось ей вдруг недостижимым уже идеалом. Тем, за что можно и нужно цепляться. За что следует бороться. И даже Стародубов, нагло цедящий ей в глаза возмутительные фразы, представился нормальным. С ним тоже можно было ужиться.
Если бы это было возможно.
Уехать… Сбежать в Питер, потеряться, снова пойти в школу. Трудовая у неё в порядке… Можно ведь не только лицо, можно и фамилию изменить.
Да.
Ничего в этом такого. Это в Москву сложно из провинции. А обратно – легко. Элементарно. Там, за МКАДом, всё проще и естественнее. Там люди. Настоящие люди. Без вот этих московских закидонов. Там… Там – словно под вуалью, скрывающей от неприятностей: не найдут, не достанут.
– Может… – задумчиво протянула Диана.
– Может, уехать? – сказала Ольга.
– Куда?
– Ннну… В Питер. Почему нет? Я всегда хотела.
– И что изменится? Везде есть интернет.
Ольга протянула пустую стопку Диане, та налила ещё.
– А если… Если лицо сделать? Так, чтобы не узнали?
– Можно, – без энтузиазма ответила Диана. – Только это тоже не гарантия. Узнают. Всё равно. А ты уже с чужим лицом. Навсегда.
– Этот твой… – Ольга показала стопкой за ящики; водка намочила ей пальцы. – Этот сказал, что у меня типичная внешность. Как же он там выразился…
– Оль…
– Шаблонное, говорит, у тебя лицо. Ничего в нём нет… Как у всех, говорит… Текстура, говорит, обычная.
– Оль…
– Хренура! – крикнула Ольга и выпила остатки. – Понятно?
– Да он задрот, – сказала Диана. – Так-то гений, конечно, но полный имбецил. Нашла кого слушать.
– Можно вообще ничего не делать… – сказала Ольга. – Забить…
– Оставайся у меня? – сказала Диана. – А? В офисе места полно. У меня с жильём пока…
Ольга вспомнила про людей в чёрном. Про толпы под окном. Про Виктора и про то, что он вполне реально сможет не пустить теперь в её – а теперь уже его – квартиру. Подумала о том, что устроиться ей теперь будет непросто. Несмотря на хорошую трудовую. Все ведь знают. Все видели. Кто её сейчас возьмёт? Только магазины эти… В которых вибраторы. Туда, может, пойти? И каждый день видеть скалящиеся на неё рожи. Продавать фетиши извращенцам в плащах.
– Нормальная жизнь, – сказала она, – отменена. Всё. Уведомление пришло. Дзынь! Подписка на нормальную жизнь закончилась. Нет её! Нет!
– Ну, – сказала Диана, – может, тогда в техподдержку написать?
– Ты про Исландию?
– А что? Прийти к ним. Показать лицо. Сказать, что засудишь. У них там знаешь как? Чуть что – миллион за душевные переживания. Можно раскрутить по полной. Я серьёзно.
– Кто со мной разговаривать будет… Я там чужая. Не знаю никого.
– Я тоже была чужая, когда уехала, – сказала Диана. – Выкарабкалась же.
– Это да. Ты молодец, Ди. Не ожидала от тебя, если честно.
– Почему?
– Ну, ты… Ты так-то тихоней ведь была. А тут… Другая страна… Всё другое. Ты, кстати, так и не сказала мне, где жила. Ничего про себя не рассказала.
Диана улыбнулась. Подсела на соседний стул поближе к Ольге, взяла её ладони в свои.
– Да какая разница, – сказала она. – Потом обо всём… Сейчас не до этого. Давай пока с тобой разберёмся. А что страшно… Знаешь… Если уж даже я смогла, то ты тем более сможешь. Я… Смотри… Мы как можем сделать… Визу, допустим, да? Билеты купим. У меня турфирма, или как? Там у Виталия есть знакомый. С которым они по сети играют. Встретит тебя. Что думаешь?
– Большая жизнь… – сказала Ольга.
– Принадлежит… – Диана сжала её руки.
– Тому, кто нихуя не боится, – выдохнули они хором.
Выдохнули и засмеялись.
– Страшно, мне, Ди, – сказала Ольга. – Страшно. Понимаешь… Жила… Всё ведь как у всех… Одинаково. А тут… Раз – и всё. Всё, понимаешь?
– Там лагуна у них, – положила ей голову на колени Диана. – Голубая.
– Ага, – ответила Ольга. – Намажусь, помолодею, и никто не узнает.
Диана рассмеялась.
Ольга принялась перебирать волосы Дианы, разглаживать их, причёсывать пальцами.
– Я ж тебя знаю, – сказала Диана. – У тебя шило в одном месте. Поедешь ведь всё равно. Даже если отговаривать буду.
– А ты будешь?
– Ну, – сказала Диана. – Я, знаешь, что думаю…
– Что? – спросила Ольга.
– Может, тебе лучше сосредоточиться на новой карьере?
– Какой?
– В порно.
Ольга прыснула и склонилась к хохочущей у неё на коленях Диане.
– А что, – сказала она. – Если… Если я теперь в порно… Так пусть хотя бы сюжет будет. А не только вот это всё как там у них. Не только когда тебя тупо трахают.
– Сцена первая, – сказала Диана. – Олюсик в ярости. И приходит сантехник.
– У меня уже готов для него огромный разводной ключ, – сказала Ольга. – Пусть приходит.
Жалюзи в офисе были отдёрнуты наверх, и Ольга видела огни в высотке напротив: там кто-то ещё сидел за компьютером, говорил по телефону. «Интересно, – подумала она. – Как у них? Как у них, в Исландии? Снег, наверное… Много снега… Много нового. И никаких знакомых. Никого, кто заржёт за спиной. Или схватит за руку. Кто придёт к тебе в квартиру и попытается завалить… сжечь… Там всё по-другому. Люди здороваются… Смеются. Поддерживают… Кто знает, может, там можно найти себя: настоящую, с подлинным лицом, а не тем, которое украли… Люди, снег… а на небе… На небе там у них – северное сияние. Во всё небо. Во всё, мать его, небо».
Ольга прижалась к Диане. Закрыла глаза.
Она чувствовала, как Диана дышит – спокойно, мерно. Как сопящий после длинного летнего дня ребёнок.
Ей захотелось притвориться перед собой, что то, о чём она старается не думать – что это просто поездка.
Да.
Туристическая поездка.
Другая страна. Снег. Величественные и роскошные города. Магазины. Высотки. Витрины. Незнакомый говор.
И на секунду – всего на одну секунду! – она поверила, что всё у неё получится.
А потом вспомнила про девять роликов за эту самую секунду.
И пожалела, что поверила.
