Читать книгу Соларфри - Андрей Валерьевич Васютин - Страница 4

Пересадка в Копенгагене прошла как в анабиозе. Как в коме или во сне без сновидений.

Кажется, к ней подходили и о чём-то спрашивали. Кажется, что-то говорила она. Показывала бумажки, получала бумажки, следовала указателям. Ела. Шла. Смотрела, не фокусируясь ни на чем.

Единственное, что заставляло Ольгу изредка вынырнуть в реальность – так это то, что люди говорили на английском. В самых обычных, не созданных искусственно – как на уроке – ситуациях. И не на том школьном чайлдиш английском, к которому она привыкла и который, как с удивлением поняла, считала единственно возможным, а на настоящем – с недомолвками, проглатыванием звуков, с хаотичным порядком слов. Без мучительных, как потуги заики, раздумий над тем, презент ли это континиус или паст симпл.

Поначалу она автоматически поднимала руку, чтобы остановить, поправить, оценить, а потом просто отдалась этому потоку несовершенства, приняла его. Разрешила себе. Позволила течь.

Её пугали собственные, сказанные ей же, слова – по поводу повседневных, обыденных ситуаций: спросить гейт, купить треугольный сэндвич в пластике – странно было использовать мёртвые знания в живом и трепещущем настоящем. Всё равно как зная только душ, окунуться вдруг в молочные воды горячего озера.

Второй перелёт вообще не попал в её восприятие. Так случалось с ней, когда она автоматически добиралась до работы: казалось, вот только что стоит под струями, чистит зубы, а потом – раз, и она уже перед галдящим классом.

Где она была – была ли? – в это время?

В каких облаках витала?

Единственное, что ей запомнилось, так это то, что сосед её смотрел весь полёт старый фильм про драконов и синих великанов – кажется, «Аватар»; главный герой там начитывал видеодневник исследований, а в перерывах дружил с хорошими людьми и стрелял из лука в плохих.

Их выпустили в длинный рукав, все стены которого закрашены были принтами водки «Tsaritsa» с той высокомерной дамой в мехах, так похожей на Ольгу. Она прошла мимо двадцати намёков на себя, стараясь не встречаться с ними взглядом.

Полный человек с обширной лысиной и в круглых, немного комичных на таком широком лице, очочках цепко посмотрел на Ольгу. Спросил о цели приезда.

Её пронзило ясное осознание той авантюры, в которую она ввязалась: что, если её не встретят?

Она не знала здесь никого. Ни имён. Ни адресов. Даже название компании, укравшей её лицо, она спросила у Виталия, а потом благополучно забыла.

Подразумевалось, что с этим поможет его знакомый. Свартур. И он, возможно, поддержит её первое время.

Или не поддержит.

Сможет ли она, если у неё ничего не получится, вернуться в Москву? На те триста семьдесят восемь евро, которые у неё остались?

Она вдруг запаниковала и с огромным трудом задавила в себе желание развернуться, бросить тут паспорт и бежать, бежать, прятаться под скамейками, забиваться в тёмные углы. Сидеть не двигаясь. Будто не существуя.

– Цель приезда? Вы говорите по-английски?

Ольга потёрла лоб, чтобы прийти в себя.

– Нет… – сказала она, а потом спохватилась. – Простите. Да. Говорю. Туризм.

Офицер долго держал штамп над паспортом, глядя то в него, то на Ольгу, а потом всё-таки влажно шлёпнул в страницу.

Ольга вдруг закашлялась, ощутив озноб и дрожь, потому что осознала: всё.

Маршрута обратно в Москву, в прошлую жизнь, нет: протоптанный путь свернулся, уничтожив то, что было раньше.

Теперь… Теперь она оказалась здесь. На краю света.

И ей придётся драться за своё лицо.

Доказывать им, что они не правы.

Требовать справедливости.

– Проходите, – кивнул офицер.

Он открыл кнопкой низкие декоративные воротца.

Воротца в Исландию.

И Ольга шагнула.

***

В новый мир.

Это оказалась свежая, необычная реальность, собранная по законам, о которых она даже не подозревала.

Неужели так было можно?

Здесь почти не было охраны, а те двое полицейских, которые ходили в зале, смотрели приветливо, открыто. Улыбались. Смеялись даже чему-то. Показывали приезжим дорогу.

Невероятно.

Здание аэропорта было небольшим и уютным, здесь не шатались тысячи туристов с тележками и чемоданами. Дизайнерские скамеечки с гнутым деревом вместо металла, дизайнерская подсветка, дизайнерские перекрытия на потолке – всё это выглядело невозможным, как в глянцевом журнале, иллюстрирующем придуманную жизнь.

Вместо длинной, в несколько сотен метров, зоны магазинов – с десяток уютных лавочек, не пытающихся надрывно перехватить внимание и что-то продать.

Крошечное по московским меркам табло. Скромный зал. Непритязательные вывески.

Всё здесь было по-домашнему.

Не чтобы удивлять.

А чтобы жить.

Для удобной, без особых претензий, но чарующей своей простотой жизни.

Светлые улыбчивые лица, смех, детский топот; люди рядом с ней обнимались, доброжелательно хлопали друг друга. Кто-то пришёл в костюме единорога и ненатурально ржал басом, но ржал тихо, тактично, а не залихвастски и разгульно. С уважением к окружающим.

«Хюгге, – подумала Ольга. – Хюгге. Так вот ты какое. Вот что это значит. Как же здесь… Как же классно здесь. Словно в доброй и немного наивной сказке, в рождественской сказке с рыхлым снегом, красивой музыкой, карикатурными злодеями и с обязательно хорошим финалом. В таком месте хочется жить. Жить и радоваться».

Она прошла мимо неподвижно застывшего мужчины с плюшевым лопоухим зайцем, а потом остановилась, и люди нечувствительно стали обтекать её по обе стороны, продолжая негромко смеяться; никто не толкнул её, не высказал претензии. «Может быть, – подумала она, – не торопиться уезжать? Остаться здесь? Внырнуть в эту неторопливую и спокойную жизнь? Слиться с ними? Пожить как они. Как простые эти люди: ходить в магазины, оплачивать счета, здороваться по утрам с улыбчивыми соседями». Она вдруг почувствовала себя в правильном месте – в том, которое даёт силы и надежду.

Прежняя московская фантасмагория представилась вдруг ей видением, обманкой.

Здесь, в этом милом и симпатичном мире она могла бы быть счастливой. Могла бы оставить все проблемы позади. За спиной.

Вот он – тот мир, которого она ждала все эти годы, ждала, и даже не знала, что ждёт.

Дождалась.

– Олга!

Она подняла голову.

К ней, ловко увёртываясь от встречного потока, пробивался молодой викинг: светлые вьющиеся волосы, ухоженная борода, кремовые брови и ресницы, блестящие голубые глаза.

Он был выше её на полголовы.

И он улыбался.

В руке у него был телефон; Ольга подумала, что куда правильнее ему было бы держать хищный топорик, исчерченный рунами.

– Привьет! – он встал напротив и свободно взял её за руку; по спине Ольги электричеством прошуршала дрожь. – У тебя нет багажа? Не нужно получать? Ох! Извини! Я Свартур. Ну? Пойдём?

– Куда? – зачем-то спросила она.

– Сначала ко мне. Ты не против? Придёшь немного в себя после перелёта. А потом я помогу добраться куда нужно. Диммюборгир, правильно? Хотя давай дела потом. Тебе, наверное, нужно что-то купить? У тебя так мало вещей.

– Я… – сказала Ольга. – Да. Мало.

Он чуть присел, чтобы ещё раз заглянуть в её лицо.

– Невероятно, – сказал он. – Ну? Едем?

На улице здесь было утро: сумрачное, тусклое; лучи, казалось, приходили сюда с чужих мёртвых звёзд, а не от Солнца. Ольга вдохнула в себя пропитанный галактическими вибрациями воздух и стала частью этого города, этого острова, этих людей.

Она могла бы – почему нет? – отшутиться, сказать, что он ошибся и самостоятельно нырнуть в эту светлую простую жизнь: без провожатых, без знакомых… Так, чтобы никто и никогда её не узнал. Быть одной в толпе…

Поехать же с ним… со Свартуром…

Поехать с ним – означало принять свою миссию и погрузиться туда, где от неё будут чего-то хотеть, её будут игнорировать, оскорблять, быть может…

Она ещё раз посмотрела на его бороду. На блестящие его голубые глаза.

– Хорошо, – сказала она. – Давай к тебе.

В обычной своей жизни ни при каких обстоятельствах она не поехала бы с незнакомым мужчиной к нему домой.

Но обычная жизнь осталась у неё за спиной.

Как отторгнутая кожа, из которой она выбралась.

И теперь уже не сможет укрыться в ней снова.

***

– Впервые везу знаменитость в своей машине, – сказал Свартур, выезжая на поскрипывающем внедорожнике с территории аэропорта: плоского, одноэтажного, ненастоящего словно бы, и домики снаружи тоже были низенькими, аккуратными, с двускатными крышами. – Не буду теперь её мыть. Или нет. Буду за деньги разрешать посидеть на том месте, где сидишь ты. А может, не только посидеть.

Ольга взглянула из-под капюшона: он улыбался в свою роскошную бороду.

– Я не знаменитость, – на всякий случай сказала она; словно сделала дисклеймер.

Свартур, стараясь не отвлекаться от пустой дороги, достал из кармана куртки телефон, небрежно поводил по экрану большими своими пальцами и показал Ольге.

– А это фотошоп тогда? – с улыбкой спросил он.

Сначала она не поняла, что именно он ей показывает: картинка никак не вязалась с окружающим игрушечным миром, а потом что-то щёлкнуло у неё в голове, как при узнавании скрытого прежде предмета на оптических иллюзиях.

Это была её страница во «ВКонтакте». Старая, не обновляемая уже лет пятнадцать, наверное.

– Что? – спросила она. – Как это?

Нет, не может быть.

Не может быть.

Страница точно была её: аватарка, обложка – всё, как она помнила.

За единственным исключением.

– Одиннадцать миллионов подписчиков, – сказал Свартур. – Это в тридцать раз больше населения нашей страны. Ты не знала?

– Но… – начала она, и поняла, что не может подобрать слов.

Она отвернулась и стала смотреть в окно. Мыслей не было.

Город был низким, провинциальным, уютным, с узенькими улочками, с припаркованными на обочинах скромными машинами, с серыми домиками эконом-класса. На заметённой позёмкой брусчатке перед въездами в многоквартирные дома стояли контейнеры для мусора – по семь или восемь разных цветов. Аккуратненькие выбеленные заборчики ограждали символические участки у стен. Кое-где с мансардных этажей тянулся вверх прозрачный дым. Изредка в жилые постройки врезались какие-то общественные здания, неизменно серые, неизменно с шершавыми стенами и нелепыми – словно размещал их в стельку пьяный слепец – окнами: разных размеров, форм, расположенные в неожиданных местах. Город пропитан был скромной, чистой и полной достоинства бедностью. После Москвы: имперской, роскошной, избыточной, размашистой, смотрелось это вычурно. Будто известный и богатый галерист ехидно напялил на себя поношенный, оставшийся от бабушки, свитер, и уселся в первые ряды Большого театра на премьере.

Ольга подумала, что ей здесь понравится.

Они вывернули к какому-то административному зданию: пандусы, фонари, куцый козырёк над невзрачной дверью, проехали мимо больницы, а может быть, школы; глазу её непривычно было видеть отсутствие шпилей, высоток, сложных развязок, входов метро, золотокупольных торжественных и вместе с тем уютных церквей, парков, инсталляций, дизайнерских фасадов или, наоборот, старинных, надменно шепчущих о двухсотлетней своей истории, особняков.

В серой хмари она увидела вдруг нечто вроде тянущейся вверх готической ракеты с готовыми разойтись в стороны крыльями; низ её был контрастно подсвечен, в башне выделялись круглые часы, а может, просто элемент дизайна, в сумраке было не различить. На фоне смутно темнеющих позади гор смотрелось это инопланетно. Что-то было в этом сооружении от монумента «Покорителям космоса» на ВВЦ: оно так же тянулось в небо, словно вставало на цыпочки.

Перед зданием стоял памятник устремлённому вперёд человеку с развевающимся плащом, и Ольге отчего-то подумалось, что так мог бы выглядеть выросший, прошедший через предательства, ложь в глаза, потери близких, через убийства врагов своими руками, но всё равно не повзрослевший Маленький принц.

– Хатгримскиркя, – сказал Свартур. – Самый большой собор в Исландии.

Ольга промолчала.

Ей вдруг стало страшно: не от чего-то конкретного, а по совокупности, если можно так сказать, обстоятельств. Всё это случилось слишком быстро. Слишком сразу. Слишком чересчур.

Слишком слишком.

– Сколько нам ехать? – спросила она.

– Десять минут. Тебе что-то нужно? Можем заглянуть в магазин.

– Давай чаю выпьем, – сказала она.

Ей хотелось продлить фазу транзита: передвижение означает, что будущее ещё не определено, на дороге могут быть развилки и развороты; если же прибыть куда-то, пусть даже в промежуточную точку, приехать, сесть на стул, бросить дорожную сумку на пол, то всё – выбор её будет сделан.

Сделан.

И это необратимо.

Ольга мучительно и долго зевнула – запаниковавший вдруг организм потребовал воздуха.

– Чаю? Хорошо.

Он плавно перестроился, развернулся и нырнул в улочку, уставленную двухэтажными домами. С одной стороны здесь громоздилось здание с муляжами классических колонн, с портиками, с красными высокими воротами, с другой – бар, и тут же, впритык, стена к стене, прилеплен оказался утлый киосочек с кактусами на витринах.

Внутри бара обнаружились квадратные маленькие столики, много дерева, не вписывающиеся в интерьер люстры, словно вынесенные из старенькой панельки где-нибудь в Бирюлёво, и безыскусные картины со сценками местного быта: мачты, бочки, резиновые сапоги, курительные трубки, вода, вода, вода, глянец рыбьих боков, красные обветренные кисти рук.

Свартур усадил её за столик в углу, а сам подошёл к стойке и перекинулся парой слов с официантом или барменом – а может, и с хозяином: таким же высоким и рыжебородым – тот едва заметно кивнул и развернулся к тёмным полкам.

– Я попросил его найти гранёный стакан, – весело сказал от стойки Свартур. – С подстаканником. Русские ведь из таких пьют? Но лимона у него нет. Поешь что-нибудь?

Ольга покачала головой. Вполне могло быть, что она хотела есть – она ведь хотела? должна была хотеть – но все чувства её были перепутаны, сплетены так, что она ни в чём не была уверена. Доброжелательность Свартура всё никак не могла пробить брешь в эмоциях, ставших до неразличимости плотными.

Она провела пальцем по столу две параллельные линии, невидимо подрисовала за ними кружок, потом ещё один, и ещё, и после сбилась – сколько их должно было быть, этих ноликов, чтобы составиться в миллионы? В одиннадцать миллионов? Дышать ей отчего-то было тяжело, словно на грудь присел бесцеремонный медведь.

– Здесь вкусные бургеры, – сказал Свартур.

– Хорошо, – выдавила через силу цепляющиеся друг за друга слова Ольга. – Давай. Я буду бургер.

Она откинула капюшон и нечаянно встретилась взглядом с человеком за стойкой. У него были масляно поблёскивающие – и оттого неприятные – мешки под глазами. Выглядел он уставшим, выжатым, безразличным.

Он равнодушно отвернулся, а потом, будто увидев что-то важное, цепляющее, пристально вгляделся в её лицо. Взял рукой в латексной чёрной перчатке пульт и перещёлкнул на другой канал.