Читать книгу Химио-терра - Андрей Верин - Страница 8

Под утро Гремин вскинулся в постели, его разбудили крики медсестер, грохот каталок, бьющихся о косяки. Он торопливо встал, но, выглянув за дверь, уперся взглядом санитару в грудь.

– Чего не спишь? – рявкнул детина. – В койку марш! – И танком двинулся на Гремина.

Тот, ошарашенный самоуправством, отошел в темень палаты. Заснуть уже не мог и принялся, ворочаясь на влажных простынях, прислушиваться к звукам по ту сторону двери. Скоро все стихло. Изведясь от неизвестности, Гремин опять поднялся, вышел в коридор – тот пустовал.

У нескольких палат двери были отворены, и Толя заглянул в одну: там вместо четырех больных – ни одного. Кровати голы, тумбочки пусты, распахнуты, журнал лежит распотрошен. Стоят, осиротевши, стойки капельниц, пакеты из-под препаратов сдуты, трубки катетеров висят безвольно.

Рассвет Гремин встретил осунувшимся, с синими подглазьями, как если б ночью его бил Морфей за несговорчивость. Считал минуты до обхода, чтобы, улучив момент, поговорить с Чуденским. Но ждал напрасно. Обход прошелся по палатам с опозданием, немногословно, быстро, без заведующего, словно команда корабля, зная о бреши ниже ватерлинии, еще учтиво улыбалась пассажирам верхней палубы, меж тем как по другому борту опускались шлюпки на воду, в которые заведомо не поместиться всем.

К обеду Гремин знал о происшедшем все.

Ночью восемь пациентов, получавших экспериментальный курс метрономной терапии иринотеканом, оказались в реанимации из-за развившихся внезапно токсических осложнений. Заведующий за полночь был вызван на ковер к директору, также прибывшему в НИИ. Известие о происшедшем просочилось в утренние СМИ. По факту причинения вреда здоровью было начато расследование. Как говорили очевидцы, Вячеслав Андреевич был бледен, но собран, не снисходил до оправданий, отвечал на все вопросы коротко, по существу. Ему не привыкать было отстаивать свою позицию на кафедре меж оппонентов. Однако ни высокое заступничество, ни ораторство на сей раз не спасли б его, когда б не информированное согласие всех восьмерых о рисках, вплоть до вероятности летального исхода.

Гремин хватался за голову. То был крах. Провал эксперимента, запрет на дальнейшие клинические испытания, а может быть, и заморозка метода как потенциально опасного. Но главное, то была катастрофа для Чуденского – прекращение работы над диссертацией, крушение карьеры. Что было делать? Вновь бежать к директору? Только еще вопрос, на чьей тот стороне. И кто поверит доходяге-пациенту?

В дверном проеме греминской палаты, по случаю жары стоявшем нараспашку, прошаркал девяностолетний Германович, человек-реликвия, знавший когда-то самого Петрова. Германовича здесь называли «доктором последней надежды» – а дальше нее, как известно, лишь «последнее смирение», достигнув какового, умирают в течение суток. К старику-профессору Толю всегда тянуло любопытство, как если б тот хранил секрет бессмертия. Но Гремин и побаивался, никогда прежде не подходил, не заговаривал. Теперь же, не раздумывая, бросился вслед за профессором.

– Иммануил Лазаревич! Против Чуденского заговор. Я знаю…

Германович лишь поморщился и замахал суставчатой рукой:

– Оставьте, юноша, не до того. – И далее побрел, низко свесивши голову.

Тогда Гремин решил нейтрализовывать страх действием, как щелочь кислотой. Стал рассуждать логически. Как отравили пациентов? Бог весть… Капали всем восьмерым иринотекан через инфузоматы – пластиковые помпы для дозированного введения. Эдакие маленькие бомбочки замедленного действия с персонально подобранным ядом. У Гремина, чья терапия в основном была таблеточной, тоже имелся свой инфузомат, хоть и пустой: его оставил Бондаренко, отбывая из НИИ с устойчивой ремиссией, сказал – на счастье. Гремин всегда возил помпу с собой. Теперь достал ее из тумбочки, повесил на шнурке на шею и, расположившись в рекреации, принялся размышлять, рассматривать.

Вот она – смерть Кощеева в яйце, соображал, вертя инфузомат в руках.

В мире медицины, где обыватель усмотрел бы лирику разве что в диагнозе «эритропоэтическая протопорфирия», Гремин старался видеть красоту, где только мог, включал воображение, иначе бы сошел с ума. И виделся ему тогда Иринотекан майянским кровожадным богом, словосочетание «dose-dense» казалось модным стилем танца, звучали музыкой названия различных линий терапии: «FOLFOX», «FOLFIRI», «De Gramont».

Инфузомат был одноразовым, и вскрыть баллон, не повредив его, не удалось бы. Вколоть что-либо в трубку, по которой в вену шел раствор, тем более. В крышке отверстие имелось, но едва ли можно было снять защитный колпачок, не разбудив владельца помпы. Впрочем… – спохватился Гремин. – Не для того ли в отделении минувшим вечером так крепко спали? Все, кроме него, а он, кстати сказать, не был на ужине. Куда уже проще: сыпануть снотворного в кастрюлю с гречкой, а потом иди доказывай, что это не Чуденский с дозировками ошибся.