Читать книгу В Портофино, и там… - Андрей Виноградов - Страница 39

ПАСТУХ

Пивная банка жила на столешнице своей жизнью, осваивая новые маршруты, практически без остановок. Будь она рейсовым автобусом, её бы возненавидели. Время от времени, когда лодка особенно резко заваливалась на бок, банка врезалась в невысокий бортик, придуманный как раз для таких ситуаций, кренилась… Вот-вот полетит на палубу, превратив напиток на час-полтора в начинку огнетушителя, если переживет падение. Недолгая жизнь, зато яркая – с пеной, брызгами, пузырями! И бесполезная.

«Одна из нас. Живи пока», – определил судьбу банки Марк, сунув ее назад в холодильник. Ясно – за что пожалел, непонятно – зачем доставал.

Телефон занудствовал как женщина за окошком администратора «Я- всо-тый-раз-о-бъя-сня-ю-что-вна-шу-го-сти-ни-цу-толь-ко-по-бро-ни…» В отличие от неприхотливой бесхарактерной банки, он пытался бороться с качкой, настырно подползал к Марку, семафорил экраном, вызванил, вибрировал… Умел бы подпрыгивать и пускать дым – делал бы и то и другое; одновременно.

«Вызывает Пастух», сообщал экран.

«Овца на приеме», – ухмыльнулся Марк.

– Ян, – ответил он.

Утвердительно. Какие могли быть сомнения. Звонки англичанина, присматривавшего за лодкой, единственные, пожалуй, не раздражали Марка во время морских путешествий. Они не возвращали его на сушу с ее постылыми сухопутными проблемами, покольку Ян был необъемлимой частью столь любимой Марком портовой жизни. И симпатягой, редким симпатягой.

– Марк, ты впорядке? Не занят?

– Занят собой: второй завтрак, первый пропустил. Закругляюсь уже. Стою у берега, примерно в часе хода от Сан-Ремо. Как на качелях… У тебя что? Только, прошу, «хорошо» или «плохо», никаких подробностей. Умоляю…

Марк ладонью прикрыл микрофон от ветра, который то и дело пытался влезть в разговор, неуемный, и представил себе ухмылку приятеля.

– Не молчи. «Хорошо» или «плохо»?

– Да.

Они были старыми приятелями, особенно на вкус тинейджеров. Ян недавно отметил пятьдесят восемь и был старше Марка на бесконечные девять лет, но три четверти жизни, проведенные на соленых ветрах Северной Англии, оставили на его лице не меньше следов, чем рыбацкие сети, крючки, ножи и острые плавники – отметин на руках. Морщины на лице Яна становились заметны во всем нескончаемом множестве только когда тот улыбался, а вот руки никогда не менялись. Ни одна гадалка не взялась бы распутывать хитросплетения природных и тудовых следов и отметин, тем самым судьба Яна была навсегда скрыта от посторонних глаз, но только не от него самого.

«Рыбак свою судьбу с детства знает», – как-то заметил он, когда нынешние друзья еще только сближались.

«Настоящий рыбак», – уточнил Марк, наверное хотел сделать приятное собеседнику.

«Ненастоящий – говно, – сказал тот. – Тоже судьба, но другая».

Каждый раз, здороваясь с Яном, Марк представлял себе, как сотни изломаных линий и шрамов впечатываются в его собственную ладонь, передавая бесценную информацию, находящуюся так далеко за пределами слов, что можно всю жизнь подбирать ключ к ее расшифровке, но истинный смысл так и останется понят не до конца.

Сам Ян своих рук стеснялся, без нужды на показ не выставлял и любил приговаривать, что такие ладонями можно палубы драить не хуже, чем акульей шкурой; лучше, чище и не останется запаха рыбы. С этим образом все легко соглашались, сравнение с наждачной бумагой было бы приземленным, очень прозаическим, руки Яна этого не заслуживали. Соглашались и хитро улыбались в предвкушении следующих минут. Сам же объект внимания принимал обреченный вид: ну что ж, принимайтесь острить, бездельники…

Была у Яна привычка: разговаривая, он часто проводил обеими руками по непокорным остаткам рыжей шевелюры, будто листья невидимые смахивал с облетающего куста. Ни у кого не возникало сомнений, что именно этот жест, а гены и возраст, згубил некогда буйные кудри, если верить семейной фотохронике. Иногда в компании, за выпивкой, когда Ян, оглаживая макушку, в очередной раз задевал Марка локтем, тот говорил ему: «Оставь уже свою палубу в покое, приятель, там чисто», кто-нибудь непременно добавлял, что «под палубой тоже». Вот такая «двухтактная» шутка – заезженная, но ненадоевшая. У неё был и свой обязательный финал, как титры в конце фильма – неизменный тычок большим пальцем в живот ближайшему соседу из своих. Обычно ближе других к Яну оказывался Марк. Он охал, сгибался, якобы, морщился; публика ахала, радовалась, и выставляла пострадавшему выпивку, будто не знала все наперед. Марк уважал отношение англичан к традициям, но думал о них исключительно как о «заморочках». Обо всех традициях, включая чай, дамские шляпки, разговоры о погоде, монархию и отношение к монаршьей семье. Верность традициям забавляла его куда больше, чем они сами.

Если уж речь зашла о забавах, то лидерство среди них, по мнению Марка, бесспорно принадлежало «эпидемии» всеобщего похудения и борьбе за отказ от привычного, то есть нормального образа жизни в пользу здорового, то есть неведомого. Кстати, с точки зрения незыблимости традиций, установки на смену образа жизни выглядели, мягко говоря, не вполне логичным. Пессимисты, однако, осторожно предполагали, что их поколению не повезло – зарождается новая… Их не били только потому, что это ни на чтот не влияло; скучная прагматичная Европа.

Кишечной палочкой всходы новой традиции проникали в жизнь порта, унося каждый день очередного товарища, иногда – двух.

От всего есть сегодня прививки – от Гепатита, лихорадки, птичьего кашля, свиного насмотрка, сглаза… Но попробуйте отыскать вакцину против жены, которая разглядела единственную возможность гарантированного выживания своей второй половины в самой диете, скомбинированной с витаминами и в принципе непереносимой абстиненцией. Есть, разумеется, пара рецептов, но они все подсудны. С другой стороны, обычными средствами невозможно остановить женщину, сорвавшуюся в пике беззаветного служения мужниному здоровью.

ДИЕТА ВАЛЬКИРИЙ

Жена Яна вдруг вспонила клятву, данную у алтаря, и решила всю себя, без остатка, посвятить здоровью мужа. Среди мотивов ее необычной целеустремленности могли также быть: телесериал, неожиданные перемены в редакционной политике единственного журнала, чтение которого было унаследовано ею по материнской линии, завистливая подруга, задумавшая разрушить брак, по причине того, что ее саму торопливо покинул муж, и она точно знала причину… Вряд ли наплевательское отношение самого Яна к ширине своей талии и весу сыграло хоть какую-то роль; Марк в это не верил.

Все знакомые Яна отнеслись к новости с пониманием, как к личной трагедии. Чутьё загнанных в угол подсказывало, что следующим будет кто- то их них. Несчастного успокаивали, кто чем мог, большинство – ромом, все прочие – вином и пивом. Бывают моменты, когда мужчинам слова ни к чему.

Будучи женщиной собранной и несомневающейся в своей правоте – черты характера достойные судейской мантии, – Майра не стала задаваться вопросом «Болен муж или нет?», отнеся его к заведомо праздным. За неделю, после самонаведения на новую цель жизни, она изучила путем телефонного опроса все недуги многочисленной родни Яна, и вынесла вполне предсказуемый вердикт: «Абсолютно болен совершенно всем».

– Это диагноз! – сказал ей Марк.

– Да. Это диагноз, – легко согласилась Майра.

Они часто говорили друг с другом, но почти никогда – об одном и том же. Никакой новизны этот раз не внес.

С того дня мобильный телефон специально запрограмированным фрагментом «Полета Валькирий» регулярно оповещал Яна о необходимости принять очередную таблетку или витаминчик. Или порошочек. Или микстурку. Через минуту раздавался обычный звонок и бдительная супруга проверяла, услышал ли больной Вагнера и понял ли, о чем речь?

«Что было у этой женщины на уме, когда она выбирала такой «рингтон»?» Мелодия сильно озадачила Марка. «Видела себя девой-воительницей, уносящей с поля боя в небесное царство павшего воина? Хорошо, что на психфак не пошел. – Мучился бы сейчас бессонницей в переживаниях за жену друга, а так – сплю себе аки младенец».

Всё-таки он пристал с Вагнером к Майре и получил, что заслуживал: «Лучше не мешай».

Со следующего дня Валькирии были списаны в утиль, а телефон Яна взялся мурлыкать что-то такое пошло-гламурное, что и вторая половина семьи обратилась к Марку с аналогичной просьбой: «Лучше не лезь».

Случись Майре знать, что где-то рядом с ее кормильцем находится Марк, она строгим голосом напоминала Яну, что ни одна таблетка, ни даже ее половинка, четвертушка, крошка микроскопическая… категорически не совместимы с алкоголем. Глубину этого заблуждения трудно себе представить, Марианский жёлоб [3]– обычный омут по сравнению с ним.

Марк лично проверял спорную гипотезу.

Блестящие коричневые шарики, как оказалось, отлично шли под светлое пиво – темные сорта он не любил, не стал даже пробовать. Желтый порошок без следа исчезал в бокале опять же светлого, но уже нефильтрованного – там и без него было мутно. Ром убивал горечь крупных белых таблеток с иероглифом посредине, а второй глоток – «контрольный» – окончательно смывал аптечное послевкусие…

– Пойми, чудак, во всех этих идиотских запретах, ограничениях, самоистязаниях мы теряем в себе че-ло-ве-ка! Убиваем его, горемыку, превращаясь в жилистую оболочку для засушенных зерновых и всякого пророщенного говна! – внушал приятелю Марк в заключительной фазе эксперимента. – Если бы за меня, к примеру, боролись хотя бы вполовину, как б¹орются… против курения… Где бы я сейчас был? Во-от!

Долго Яна убеждать не пришлось. По странному стечению обстоятельств, он самого начала интуитивно был на стороне Марка. А тут еще и серьезная доказательная база подоспела.

Спустя месяц позционных боев с мужем и высказанным в категоричной форме нежеланием видеть его друга – «популяризатора распутства и пьянства» (распутство было придано пьянству исключительно для массовости), Майра посетила сеанс сприритизма и, пообщавшись, похоже, с кем то из покинувшей этот мир родни Яна, выяснила, что на самом деле все не так плохо. Зная ее упорство, Марк допускал, что духи были грубы, хамоваты и бескомпромиссны: «Стоп! Завязывай!» – по-видимому, услышала женщина окрик «оттуда». За те деньги, которые получил медиум, другого он и не ожидал.

От Яна отстали, взяв напоследок клятвенное обещание похудеть. «Это сколько угодно!» – бодро пообещал он и бодрым шагом перешёл в лагерь сострадающих.

Сомнение в необходимости Яну худеть, ошибочно высказанное непосредственно Майре, Марк оплатил смиренным выслушиванием нотации о губительности пренебрежительного отношения к собственному здоровью и недопустимости такого же отношения к здоровью чужому.

«И вообще, ты еще слишком молод, чтобы понять нас – стариков», – выговорила она Марку, будучи старше его максимум на год, а по паспорту – на семь моложе. Что может быть интернациональнее женских привычек? Разве что мужские…

Главное было в другом: Майра с Марком опять разговаривала.

ПАСТЕЛЬНЫЙ ТИП

На свой возраст Марк выглядел весьма и весьма неплохо. Худой, высокий, круглый год загорелый. Не сказать, что атлет, но сложен вполне «пляжно» – любимое словечко его последней пассии. Лицо приятное, особенно когда улыбается, но если что-то не по душе, взгляд становится жестким, пристальным, уголки губ едва заметно съезжают вниз, роняя складки к жесткому, рельефно очерченному подбородку, нос с небольшой горбинкой кажется чуть острее, а лоб – выше… Будто пересобрали: детали те же, а рисунок другой, узнаваемый, но другой. И даже когда происходит возвращение на «исходные», еще некоторое время, как бы по инерции, высокомерие не успокаивается и продолжает соперничать за линию рта с более слабой и поэтому миролюбивой надменностью. Марк о себе многое знает, поэтому он улыбчив. Светлые и густые выгоревшие волосы неплохо прячут обильную седину, но она находит отдушину в трехдневной щетине, обустроившей себе на хозяйском лице натуральный «английский газон» задолго до появления модных трэндов, еще тогда, когда на границе требовалось неукоснительно соответствовать своей фотографии в загранпаспорте, а вклеивать в документ небритые лица считалось преосудительным. Глаза серо-голубые, обычно немного прищурены из-за жизни на солнечном Юге, кажется что озорно…

«Палевый, серо-голубой, кофе с молоком… Очень даже пастельный тип», говаривала все та же девица.

Зная про два вида пастели – твердую и мягкую, Марк все же решил не уточнять – комплимент это или претензия? Подозревать в подруге эксперта по живописи не стоило, а просвящать в детали было долго и лень.

По-немецки с Марком не заговаривали только те, кто либо еще не овладел немецким, либо уже разок накололся.

– Достали. Выучу, – как-то пообещал он Яну.

– Испанский выучи… – посоветовал Ян таким тоном, будто сам был способен без разговорника заказать себе пиво.

3

Марианский жёлоб – самый глубокий из известных на Земле. Его глубина составляет 10 971 метр. Находится на западе Тихого Океана. (Прим. автора)