Читать книгу Последняя подмосковная (Покровское-Стрешнево: неизвестные страницы) - Андрей Владимирович Потапенко - Страница 4

История усадьбы во времена Елизаветы Петровны изучена достаточно хорошо, и достаточно обстоятельно изложена в нашей первой книге. Но, к сожалению, до сих пор остаются неопубликованными хранящиеся в фонде Шаховских-Глебовых-Стрешневых в Государственном Историческом музее интереснейшие доклады К.В.Сивкова на семинарии для экскурсоводов в Управлении музеями-усадьбами Наркомпроса – как о вотчинных архивах вообще и архиве Покровского-Стрешнева в частности, зачитанный 28 апреля 1926 г., так и особенно об усадебном укладе Покровского-Стрешнева, сделанный 12 мая того же года. Приводимые в них данные обогащают общую картину положения дел в усадьбе и дают возможность сделать дополнения к некоторым уже упоминавшимся реалиям.

Что касается усадебного уклада, то Сивков опирался в своём докладе на три плана усадьбы. Первый, с инициалами Ф. И. Г. (Фёдор Иванович Глебов) он относил к 1770-1780-м годам, отмечая, что в его экспликации не описывается ряд указанных на чертеже построек. На другом плане, 1805 года, сад тот же, но дом уже другой. Наконец, третий, времён Шаховской, с Елизаветином и Иваньковом (всё владение), который он относит «к концу XIX или даже началу XX века».

Также им использовались рисунки: это известный ныне чертёж дома 1766 г. (как раз и обнаруженный в усадебном архиве), два фасада нового дома (по замечанию докладчика, принадлежащие архитектору или архитектурному ученику) – тоже очень известные чертежи (все три были представлены в брошюре Сивкова 1927 года), два малых рисунка отдельно стоящих флигелей, а также карандашный рисунок неизвестного автора (по предположению Сивкова – ученический, может быть даже одной из внучек), где флигеля соединяются с домом оградой из зелени.

Один из рисунков, использованных К.В.Сивковым.

Редкое изображение дома с флигелями

Известную трудность уже тогда составляла недостаточность документов: например, существует план первого этажа, описи же имущества относятся ко второму, парадному этажу. Вообще, указывает исследователь, «тот архив, который имеется в Покровском-Стрешневе, дошёл до нас очень неполным, в нём есть несомненные пробелы». В условиях недостатка литературного материала, оговаривается он, ему очень помогли изыскания первого директора стрешневского музея (в 1919—1924 гг.) О. Петровой.

Из новых данных, обнародованных К.В.Сивковым, которые ещё не были использованы в наших исследованиях, можно привести следующие:

Ещё в 1782 году Елизавета Петровна просила Московскую Палату Гражданского суда о выдаче ей копии с отказной книги о закреплении за ней имения отца. Помимо Покровского, владения включали ещё 7 сёл, включая Давыдково Ярославской губернии (о котором у нас дальше ещё пойдёт речь). Три года спустя, по осмотру 1785 г. исправником нижнего Земского суда, в усадьбе находился господский деревянный дом со службами, регулярный сад с 6 оранжереями с разными плодовыми деревьями, а также пруд с рыбой; в Иванькове находились 2 мельницы (крупчатка и мушная), и также пруд с рыбой. При усадьбе в то время числилось дворовых – 3 мужчин, 6 женщин и 7 детей. В Покровском числилось 9 крестьянских дворов и 38 человек крестьян, в Иванькове 11 дворов и 62 человека.

В первоначальном, 1766 года, доме, находились спальня, кабинет, сени, наугольная комната, столовая, казначейская, комната перед спальней Петра Ивановича, зал, две комнаты перед спальней Елизаветы Петровны, её спальня, уборная, наугольная его превосходительства (Петра Ивановича), прихожая, девичья, передние сени и верхние покои с небольшим складом мебели. Из убранства – «картин разных 106, портретов 25, зеркал 17. Часы стенные 1, шандалов 13». Мебель вполне обыкновенная, без указания на художественную ценность.

Вообще, замечает Сивков, «Покровское, конечно, не принадлежит к числу таких усадеб, которые могут поразить посетителей роскошью или художественным убранством/…/. Если кажется, что всё-таки стоит и нужно его изучать, нужно сохранять его как музей, то потому, что было бы слишком ложным представление о подмосковных усадьбах, как о музеях, наполненных первоклассными произведениями искусства/…/. Таких усадеб, как Кусково, Останкино и Архангельское было немного. Громадное большинство всё-таки приближается по своему типу больше к Покровскому» (курсив наш). Иными словами, Покровское представляло собой «типовое» имение своего времени, и именно в этом была его характерность.

В 1805—1812 гг., продолжает Сивков, в усадьбе шли новые перестройки: в архивах сохранились указания на расширение оранжерей, на то, что именно надо перестроить и перекрыть. Сохранился также чертёж каменных флигелей с пометками, что переделать. Очевидно, это результаты активной хозяйственной деятельности Елизаветы Петровны, обосновавшейся в Стрешневе после смерти мужа и занявшейся перестройкой усадьбы; как раз в это время и появился ныне существующий дом.

Новый дом состоял из 15 комнат парадного этажа, впоследствии перепланированных. На третьем этаже числилось 6 комнат, включая биллиардную.

Планировка первого этажа дома

Очень значительно увеличилось в новом доме число портретов. Появился один портрет хозяйки усадьбы Елизаветы Петровны в серебряной резной раме. Отмечено большое количество портретов в золочёных и чернёных рамах царской фамилии, 4 архиерейских, 1 монаха, 4 дамских, 3 картины философов, известный портрет Шереметевой в военном уборе. Всего 76 портретов, картин ещё больше, правда, очень невысокого достоинства. Много печатных картин со стеклами, рисованных карандашом в простых резных рамах, больше всего стенных печатных картин, несколько десюдепортных (дверных). Называются такие работы, как «Описание расслабленного, или Благоговение», «Рыбка», «Лапти» (масляные), «Зверь печатный». Существовала также французская коллекция за стёклами из 60 картин, 67 стенных печатных картин, которые были наклеены на стенах в Елизаветине (впоследствии перенесены в Покровское). Всего в доме отмечается 328 картин.

В доме были представлены и генеалогические материалы, которыми так гордилась Елизавета Петровна: ландкарты, гербы Стрешневых и Глебовых на бумаге в раме, восковой герб Стрешневых.

Очень необычными для имений были известные сейчас по публикациям других авторов митроскур (микроскоп) красного дерева, камершкур, 3 оконных термометра, барометр (разбитый), аглицкий митроскур, электрическая машина, модель сваебитная и телескоп.

В доме было много новой мебели красного дерева, и вообще, много предметов обычного уровня; бронзы и подобных «излишеств» не водилось. Части старой бытовой обстановки соединялись с новой, большей частью всё это было сделано уже в новом вкусе. Отметим от себя, что именно это обстоятельство и стало одним из оснований для построения музейной экспозиции как показа упадка художественных вкусов дворянства на протяжении XIX и начала ХХ веков.

В 1807 году в Покровском числилось 6 дворов (57 человек), в Иванькове 8 (62 человека).

Сивков отмечает и такой любопытный факт, что в 1812 году, с нашествием Наполеона, Елизавета Петровна долгое время не хотела верить в опасность и уезжать. И только когда крестьяне сами уложили вещи на подводы, Елизавета Петровна согласилась ехать в принадлежавшее им село Давыдково Ярославской губернии.

Вообще, в усадьбе было много дворовых: управляющий, дворецкий, конюхи, «столяр. мастер. уч-ка», одного «в архитекторах», «коновал» ученик, 3 ткача с жёнами, 2 шпалерных мастера, 6 садовников, 6 столяров и арап Помпей Афанасьев (тот самый известный по другим исследованиям «негр Помпео»).

При этом Елизавета Петровна с домочадцами вели замкнутый образ жизни, отмечалось однообразное времяпрепровождение внучек, обычным было присутствие на регулярных церковных службах.

На воспитание детей и внуков обычно прижимистая Елизавета Петровна, однако, денег не жалела, стремясь дать им достойное образование. Среди учителей упомянуты в 1812 г. мамзель Шомер, в 22—24 годах – фортепьянный и рисовальный учителя, учителя Михаил Андреевич и Монгофер, математический учитель Иван Семёнович. Кроме того, внук Фёдор Петрович упражнялся в езде в манеже, фехтованию на рапирах. При этом щедрость на образование внуков не распространялась на бытовой уклад: Елизавета Петровна любила наряжаться сама, но внучки оставались в спартанских условиях. Давно известный факт подтверждается тут конкретными подробностями: обычными были платье за 100 р., башмаки на 4,5 руб., ботинки на 7 руб. При этом в 1824 г. она прикупила себе шаль за 550 р. В среднем на внучек тратилось на более 40 руб в месяц, в то время как любимцу-калмыку Ивану Павловичу она могла сделать подарок на 100 р. А когда императрица Мария Фёдоровна спросила, что бы она могла сделать для уважаемой родственницы, Елизавета Петровна попросила дать калмыку офицерский чин. Ситуация была не совсем корректной, но всё-таки младший офицерский чин любимцу старухи был присвоен.

За Елизаветой Петровной числилось по Москве несколько домов: 2 в Тверской части (на Никитской и Дмитровке), 1 в Мясницкой, 1 в Лефортовской, каменный дом в Ярославле; всего в 20 уездах 10.500 душ крестьян. Значительная часть владений по Волоколамскому уезду (где вообще было много стрешневских владений – А.П.) при этом заложена в Опекунском совете. По завещанию Елизаветы Петровны все дома и 7 тысяч душ отходили внуку Фёдору Петровичу, остальные души – его сёстрам Прасковье и Наталье.

Всё изложенное тем более важно, что опубликованная в виде путеводителя в 1927 году работа Сивкова до обиды кратка, в неё не вошло слишком многое из собранного к тому времени исследователями.

Доклад Сивкова давно нуждается в публикации.

******

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

«ВОТ УГОЛОК, ЧТО МНЕ ВСЕГО МИЛЕЙ…»

Самая дальняя часть лесопарка Покровское-Стрешнево. Елизаветинская горка над оврагом реки Химки. Внизу, чуть в стороне – место «паломничества» москвичей к знаменитым родникам, включая заглавный – Царевна-лебедь, увы, утративший знаменитую мозаичную стелу. А здесь, на краю ещё одного оврага – простая поляна.

Простая, да не совсем. Внимательный глаз различит сразу несколько характерных деталей, которые позволяют определить, что здесь раньше стояла какая-то постройка.

Во-первых, к ней подводит не просто лесная тропа, а грунтовая дорога с липовой обсадкой по обеим сторонам. Делая изгибы и вырываясь, наконец, на простор, она выводит на бугор посередине поляны, переваливая прямо через него. А под ногами начинают встречаться в изобилии битые кирпичи. Сквозь осыпающийся грунт просматриваются следы кирпичной кладки. Правее же, в лесополосе даже более: чётко просматриваются линии кирпичной кладки фундаментов, и деревья растут прямо из них.

Это – остатки ванного домика «Елизаветино», который ещё послереволюционные путеводители называли «жемчужиной Подмосковья».

В своё время это была непосредственная составная часть усадебного комплекса Покровское-Стрешнево, к которому через весь парк была проложена дорога. Скоро – 250-летие этого события.

Впрочем, обо всём по порядку.

Владельцы Покровского – Фёдор Иванович Глебов и Елизавета Петровна Стрешнева – вместе создали удивительный психологический тандем двух типов XVIII века. Она вполне подходила под типаж «грибоедовских старух», властных, своенравных аристократок. А он – во многом сентиментальный мечтатель, из тех, которые на лоне природы строили с поэтическими названиями типа Отрада, Миловидово и т. п. Но Фёдор Иванович сумел найти ключик к сердцу своенравной барышни. Как бы, наверное, написали в то время, под внешними чертами кротости в нём билось влюблённое сердце.

Фамильная легенда гласит, что однажды Елизавета Петровна пожаловалась на неудобство того, что в соседнем Иванькове, тоже принадлежавшем им, нет барского дома, где можно было бы остановиться. Фёдор Иванович тут же взял желание обожаемой супруги на карандаш и распорядился втайне от супруги (в связи со службой Фёдора Ивановича они приезжали в Покровское раз в три года, во время предоставляемых ему отпусков) выстроить над обрывом Химки, напротив Иванькова, дом.

Далее, по легенде, приехав в очередной раз в Покровское, Елизавета Петровна вдруг обнаружила, что все её близкие знакомые едут мимо её имения куда-то в сторону. Она спросила у Фёдора Ивановича о причинах такого странного поведения. Фёдор Иванович-то, разумеется, знал причину. Но, храня тайну, сделал вид, что он тоже не понимает, что происходит и предложил самим поехать и посмотреть.

Всю дорогу Елизавета Петровна почём зря честила своего благоверного: «Вот вечно вы ничего не знаете! Всё с мужиками возитесь!» (а Фёдор Иванович в самом деле ценил таланты крепостных, по его инициативе и поддержке строился дворец в его имении Знаменское-Раёк, а затем, как считается, уже после его смерти, в самом начале 1800-х годов, появилась и старая часть современного дома в Покровском, тоже выполненная руками крепостных). Фёдор Иванович всю дорогу молчал.

Наконец, карета преодолела последний изгиб дороги и оказалась на лужайке, где стоял ранее невиданный дом, настоящая барская усадьба в миниатюре. Центральный двухэтажный дом с бельведером соединялся колоннадами с двумя флигелями по бокам, образуя подковообразный двор.

Все светские знакомые Елизаветы Петровны стояли там и приветствовали подъехавшую хозяйку. А перед домом стояла статуя ликующего Амура со стрелой во вскинутой от радости руке – знак того, что стрелы любви достигла цели. И тогда растроганная такими знаками внимания Елизавета Петровна бросилась на шею Фёдору Ивановичу со словами: «Я тебя не стою!».

Примерно тогда же, а именно в 1775-м году, в Москву на празднование победы над турками приезжала Екатерина II. Состоялось знаменитое театрализованное торжество на Ходынском поле, перед специально построенным М.Ф.Казаковым Петровским подъездным дворцом. Побывала императрица и в Покровском, став крёстной матерью сына Фёдора Ивановича и Елизаветы Петровны Петра Фёдоровича. Памятная табличка о посещении императрицей Елизаветина сохранялась ещё в начале XX века. Впоследствии она была передана в Исторический музей и совсем недавно удалось получить её изображение.

Всё это достаточно хорошо известно. Но тем не менее, получило неожиданное продолжение.

В годы Великой Отечественной войны Елизаветино, увы, сгорело. От него остались только уже упомянутые фундаменты, да цоколь водокачки под обрывом, возведённой в послереволюционные времена, когда Елизаветино стало домом отдыха, на месте колодца ещё времён Стрешневых. Об облике утраченного шедевра (специалисты предположительно атрибутируют его Н.А.Львову, который проектировал Знаменское-Раёк и вообще был в хорошем знакомстве с Глебовыми) мы можем судить по сохранившимся фотографиям. В целом они хорошо известны.

Надпись на фронтоне Елизаветина (обработка М. Фёдорова)

Но уже в наши дни местный активист Михаил Фёдоров решил расшифровать надпись на латыни, которая располагалась по фасаду Елизаветина. Фотографии, где она просматривается, были среднего качества, но всё-таки, усилив надпись на фотографии, он смог не просто расшифровать саму надпись, но и дать её историко-культурное обоснование.

В итоге в краеведческой группе, которую он ведёт в соцсетях, он сделал такую запись:

«MIHI PRAETER OMNES ANGULUS RIDET». Покровское-Стрешнево, Елизаветино. Фото «Парадный вход в Ванный домик» (~1930), автор фото – С. А. Торопов. Фото интересно не только общим видом павильона, но и надписью на антаблементе: учитывая архитектурное решение, ПоСт затрудняется сказать точнее, где именно она расположена – на архитраве или на фризе5 (архитекторы, вам слово!), зато эту надпись удалось абсолютно однозначно распознать. Итак: «MIHI PRAETER OMNES ANGULUS RIDET». Как оказалось, это фрагмент фразы «Ille terrarum mihi praeter omnes angulus ridet» (в переводе с лат. «Сия земля благоволит мне более чем любая иная», или, например, в смысловом литпереводе «Вот уголок, что мне всего милей») из «Од» Горация (Carmina II, 6, 13). Популярная фраза широко употреблялась для романтического определения уединённых мест вдали от суеты, где можно обрести счастье, нередко появлялась на геральдических щитах (т.е. выражала отношение к дому, родным местам) и даже взята за основу гимна Дании. В надписи на Ванном домике первые два слова, как уже отмечалось, отсутствуют, но в этом нет ничего особенно необычного: в отношении объектов и символов нередко предполагалось, что началом фразы является собственно её «носитель».

Тем самым, на наш взгляд, было сделано важное научное открытие, позволяющее добавить важный и исторический и смысловой штрих в биографию усадьбы, тем более что эта надпись подчёркивает и психологический тип самого Фёдора Ивановича Глебова в его отношении к супруге Елизавете Петровне, обозначая при этом характерную чёрточку русского усадебного сентиментализма…

******

Елизавета Петровна пережила мужа практически на сорок лет. После кончины мужа в 1799 году она окончательно переселилась в Покровское, забрав многое из имущества; здесь, в Покровском, она и умерла в преклонных годах 4 декабря 1837 года. Оба ее сына к тому времени были похоронены на кладбище Донского монастыря рядом с отцом, а последней с ними же упокоилась мать, пережившая всех родных.

Фамильный склеп Глебовых-Стрешневых сохранился до сих пор во вполне удовлетворительном состоянии, благо совсем недавно, в конце 2018 года, он был отреставрирован. Если войти на территорию монастыря через Святые врата и, пройдя по центральной аллее до Большого собора, свернуть направо, то, миновав по левую руку Малый собор, справа, у самой дорожки, вырастет последнее земное пристанище Глебовых-Стрешневых – четыре одинаковых гранитных камня за оградой под общей сенью. Оформлены все они однотипно: на лицевой стороне текст о покоящемся «под камнем сим», на правой боковой стороне – на темном фоне гербы Глебовых (на надгробиях супругов) и Глебовых-Стрешневых (на надгробиях их сыновей), а на левой – на белом фоне характерный для заупокойной символики рисунок – могильный крест, поддерживаемый копьем и булавой, на вершне символической Голгофы, а у её подножия – «адамова голова» со скрещенными костьми. Правда, в своё время были утрачены три из четырех декоративных чаш-урн, завершавших надгробия. Единственная сохранившаяся, по иронии судьбы венчала собой могильный камень фактической главы семейства – самой Елизаветы Петровны. После реставрации утраченные на других надгробиях урны были восстановлены, но сохранившаяся отличается по более жёлтой и «оплывшей» фактуре мрамора.

По всей видимости, внешний вид захоронения сложился еще в XIX веке, вероятно, хлопотами Евгении Фёдоровны (тем более что захоронения её родителей и мужа в Висбадене также оформлены однотипными могильными плитами). Занятно, что на «своём» надгробии Фёдор Иванович назван Глебовым-Стрешневым, хотя вторую часть фамилии (Стрешнев) он никогда не носил, более того – сама двойная фамилия появилась только через четыре года после его смерти, в 1803 году. Вероятно, то была воля того, кто распорядился оформить фамильное захоронение в его окончательном виде – «записать» всех четырех представителей семьи одинаково равными перед Всевышним.

На могильном памятнике Елизаветы Петровны установлена такая эпитафия: «На сем месте погребено тело супруги покойного генерал-аншефа и кавалера Фёдора Ивановича Глебова-Стрешнева статс- и кавалерной дамы Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой, скончавшейся 1837 года декабря 4 дня. Жития ее было 86 лет 9 месяцев и 13 дней».

Семейное захоронение Глебовых-Стрешневых на кладбище Донского монастыря. Фото автора

На надгробии же Фёдора Ивановича надпись более распространенная и чувствительная, в стиле господствовавшего в его время сентиментализма, которому он и сам отдал дань (вспомним хотя бы его отношение к жене и историю появления «Ванного домика», подробно рассказанную нами в первой книге):

«Здесь погребено тело Фёдора Ивановича Глебова-Стрешнева, родился 31 декабря 1734 и с самого юного возраста вступя в службу, продолжал её с лишком 50 лет, как в армии, так и в штатской службе, быв сенатором, всегда с честию имени своему, везде в пользу Отечества; оставил оную генерал-аншефом, кавалером орденов св. Александра Невского, св. Анны, Белого Орла и св. Станислава. Преставился 29 ноября 1799 в 6 ч 30 м пополудни, не дожив до исполнения 65 лет одного месяца двух дней. Жизнь его была образец лучшей нравственности. Он кротостью правил своих показал себя во всяком отношении к ближним истинно честным и благородным человеком. Оплакивающие навек столь чувствительную и поразительную для себя потерю супруга его и дети, сыновней любви исполненные, воздвигли сей памятник над гробом его в достойное прославленье изящных свойств его и засвидетельствования горячности к нему».

В архиве Шаховских-Глебовых-Стрешневых в ОПИ ГИМ сохранилась более развёрнутая «Эпитафия на смерть Ф.И.Глебова»:

«Здесь лежит тело в бозе почившего христианина Фёдора Ивановича Глебова, который родился 1734-го года декабря 31-го дня и с самого юного возраста вступя в службу, продолжал её с лишком 50 лет, как в армии, так и в штатской службе, быв сенатором, всегда с честию имени своему, везде в пользу Отечества; оставил оную генерал-аншефом, кавалером орденов св. Александра Невского, св. Анны, Белого Орла и св. Станислава; скончался 1799-го года ноября 29-го дня в 6 часов и 30 минут пополудни, не дожив до исполнения 65 лет одного месяца и дву дней. Жизнь его была образец лучшей нравственности. Он кротостью правил своих показал себя во всяком отношении к ближним истинно честным и благородным человеком. Оплакивающие навек столь чувствительную и поразительную для себя потерю супруга его и дети, сыновней любви исполненные, воздвигли сей памятник над гробом его в достойное прославленье изящных свойств его и засвидетельствования горячности к нему. Бог же призирая с небес на род смертных и уповая отходящих к нему, да сотворит вечную память усопшему и плачущих о нём помилует. О сем и ты прохожий помолись всевышнему»6.

С семьёй Глебовых-Стрешневых был хорошо знаком известный поэт конца XVIII – начала XIX веков И.М.Долгоруков. В книге «КАПИЩЕ СЕРДЦА МОЕГО, или Словарь всех тех лиц, с коими я был в разных отношениях в течение моей жизни» он так отзывается о Фёдоре Ивановиче:

«ГЛЕБОВ

Федор Иванович. Старый и почтенный генерал Екатеринина войска. Он исстари бывал знаком с нашим домом, и я, проживая в Петербурге, по службе, часто у него бывал; жена его, дочь и он сам обходились со мной очень хорошо, и я всегда ласково бывал у них принят. Дядя мой родной, барон Строганов, был с ним очень дружен; ему рассудилось сватать меня на его дочери; она была недурна собой, хорошо воспитана и с состоянием, но мне не нравилась; я что-то находил злое в чертах её, и удалился от сего выгодного для меня союза, но сим не прекратилось наше знакомство. Я доныне посещаю вдову, генеральшу Глебову. По смерти мужа её, и достойного нашего полководца, я сочинил стишки на его кончину, кои напечатаны вместе с надгробными стихами, написанными мной по убеждению Елисаветы Петровны: они и высечены на памятнике его в Донском; рядом с отцом схоронен и сын их, дослужившийся генеральского чина. Мать опять просила у меня стихов на гроб его; я их сложил. Они напечатаны в моих книгах и вырезаны на камне. Сколько случаев, приводящих мне на память сие почтенное семейство»7.

Когда «добрый приятель» скончался, поэт откликнулся на горестное событие надгробными стихами:

А когда следом ушёл из жизни и его сын Пётр Фёдорович, последовала новая эпитафия для памятника (к сожалению, обе эпитафии не сохранились):

«Оставя мать, жену, детей,

На небо Глебов преселился.

К создателю природы всей

Он наших глаз навек сокрылся;

Здесь видим мы в могильном сне

Твоей лишь плоти измененье;

Там – дух твой в сладкой тишине

Вместил уж Бога лицезренье.

Кто честь и нравы сохранил,

Свершил тот вмале долги лета;

А ты Отечество любил

Превыше всех сокровищ света,

И Бог потомство здесь твое

Соблюл родивший тя в отраду;

Она ему отец, мать, всё;

Ей рай готов за то в награду»9.

Впоследствии в вестибюле дворца был установлен гипсовый бюст Елизаветы Петровны, хозяйки-хранительницы дома, упоминавшийся А.Н.Гречем в «Подмосковных музеях». Совсем недавно удалось найти его изображение…

Бюст удивительно перекликается с акварелью К. Гампельна.

«Уже на главной лестнице, – писал об этом бюсте Греч, – видна та, которая в течение более чем полстолетия была единственной неограниченной и деспотичной властительницей усадьбы и всей с нею связанных угодий. Подкрашенный под бронзу гипсовый бюст изображает женщину в старческом возрасте, с заострёнными. резкими чертами лица, в гофрированном чепце и таком же воротнике, почти скрывающем тонкое и худое лицо Елисаветы Глебовой-Стрешневой".

Бюст Е. П. Глебовой-Стрешневой. 1830-е гг.

Поскольку Елизавета Петровна пережила обоих сыновей, то усадьбу наследовали её внуки – Фёдор Петрович и Наталья Петровна Глебовы-Стрешневы. Много о них мы рассказали в первой книге. Добавим ещё несколько фактов.

За время работы над книгой удалось обнаружить ещё два портрета Фёдора Петровича и Натальи Петровны. Совершенно очевидно, что на мужском портрете кисти П.Н.Орлова из фонда Санкт-Петербургского Государственного мемориального музея А.В.Суворова Санкт-Петербургского Государственного мемориального музея А. В. Суворова то же самое лицо, что и на известной работе В.А.Тропинина: вытянутое лицо, большая залысина, глаза навыкате и длинные, хоть и другого фасона, усы.

Портрет Ф. П. Глебова-Стрешнева, полковника Серпуховского уланского полка. Работа П. Н. Орлова, 1845.

Бюст Н. П.Глебовой-Стрешневой. Работа И. П. Витали.

При этом на хранящейся в ГИМ работе неизвестного художника середины XIX века «Гостиная в усадьбе Глебовых-Стрешневых Покровское-Стрешнево», женщина по центру, к которой прильнули две маленькие девочки, напоминает Наталью Петровну, а сидящий справа спиной к камину длинноусый мужчина в мундире с характерной внешностью – совершенно определённо Фёдор Петрович.

Гостиная в усадьбе Глебовых-Стрешневых Покровское-Стрешнево. Неизвестный художник. Середина XIX в.

Две «девочки из семейства Стрешневых» представлены на дагерротипе 1840-х годов из фондов Государственного Исторического музея. В то время в семействе Стрешневых были две девочки – старшая Евгения (р. 1841) и младшая Варвара Бреверн. Та, что справа, более старшая, заметно напоминает выражением лица другие, ставшие известными в последние годы изображения Евгении Бреверн в молодые годы, соответственно другая – и есть её младшая сестра Варвара.

Портрет девочек из семейства Стрешневых. Дагерротип 1840-х гг.

Кстати, о наследниках Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой. Обычно владельцем усадьбы между 1837 и 1864 годами почему-то называют имя некоего Евграфа Петровича, по легенде – её четвёртого внука.

Между тем неясно, из каких источников взято это имя. В свидетельствах и мемуарах очевидцев середины XIX века (это и С.А.Толстая10, и Н.В.Гоголь) приводится имя совершенно конкретного Фёдора Петровича Глебова-Стрешнева.

Впрочем, в случае с Гоголем допускается новая ошибка с именем. Не везёт Фёдору Петровичу!!!

В 1847 году, 2 августа по новому стилю, Н.В.Гоголь из Остенде пишет А.П.Толстому, у которого в доме на Никитском бульваре в Москве потом и прожил последние годы жизни: «Покуда в Остенде немного русских. Из знакомых вам, кажется, один только Глебов, да ваша родственница Сен-При Долгорукая, которую я видел всего один раз и не далее как вчера»11.

Фамилия Глебов, конечно, еще ни о чем не говорит. Мало ли носителей этой фамилии в весьма разветвленном русском роде! Но вот 12 дней спустя, 14 августа, классик из того же Остенде обращается к другой своей знакомой – Луизе Карловне Вьельгорской: «Здесь из ваших знакомых покуда только Муханов и Глебов-Стрешнев, очень добрый человек, который отчасти вам и родственник»12. Комментатор письма в Академическом 14-томном собрании, А.Н.Михайлова, полагает, что это, «вероятно, Николай Петрович (???!!! – А.П.), отставной конно-пионер, разбитый параличом»13. Никакого Николая Петровича в роду Глебовых-Стрешневых, как известно, не было. Ошибка была вызвана, по всей видимости, недостоверными сведениями в мемуарном материале, на который ссылалась исследовательница: публикации в «Русской старине» М.И.Семевского за январь 1890 г. «Записок генерал-лейтенанта Владимира Ивановича Дена». Вот что пишет Ден во фрагменте за 1848 год:

«Из русских были в Гастейне семейство гр. Фёдора Петровича ПАЛЕНА; он был очень приятный старик, в те времена ещё очень весёлый и большой любитель анекдотов; брат его Николай Петрович, несчастный ГЛЕБОВ-СТРЕШНЕВ, отставной конно-пионер, – я говорю „несчастный“ потому, что он после припадка паралича не владел ногами и его возили в колясочке. Сестра его, г-жа БРЕВЕРН, с мужем и малолетними дочерьми, из которых одна теперь замужем за ШАХОВСКИМ, которому высочайше дозволено именоваться князь ШАХОВСКОЙ-ГЛЕБОВ-СТРЕШНЕВ-БРЕВЕРН, а другая недавно вышла замуж за молодого князя ГЕДРОЙЦ»14.

Оставляя на совести автора упоминание некоего графа Фёдора Петровича Палена (??? – А.П.), братом которого по каким-то причинам оказался некий «отставной конно-офицер» Николай Петрович Глебов-Стрешнев, отметим только, что «разбитый параличом», при том «очень добрый человек», что подтверждается свидетельством Софьи Андреевны Толстой в книге «Моя жизнь» – это, конечно же, внук Елизаветы Петровны Глебовой-Стрешневой Фёдор Петрович.

Но самое досадное, что эта ошибка перетекла и в современные издания сочинений Гоголя, подготовленные В.А.Воропаевым и И.А.Виноградовым, и в составленную последним многотомную «Летопись жизни и творчества Н.В.Гоголя»15. Уже не один, а целых два фантомных Глебовых-Стрешневых, новых поручика Киже!

Уже начиная со второй половины XIX века имение упоминается как «бывш. Глебова-Стрешнева», в единственном числе. Фёдор Петрович – лицо безусловно историческое, запечатлённое на нескольких портретах (начиная с тропининского) и даже скульптурах, чьи характерные черты внешности легко узнаваемы. Стало быть, речь именно о нём. Откуда же взялся Евграф Петрович?

Более того. На известном дагерротипе 1845 года «Н.В.Гоголь среди русских художников в Риме» из-за плеча классика выглядывает всё то же длинноусое лицо! Ещё В. В.Стасов в работе «Гоголь и русские художники в Риме» 1879 года однозначно свидетельствовал: «На нашей фотографии (снятой в обратную сторону против дагерротипа) присутствуют следующие личности. В центре картины сидит Гоголь, во фраке и бархатном жилете, с тросточкою в руках. /…/ Наконец, позади всех, между Гоголем и Бейне, показывается голова Глебова: это был уже ничуть не художник, а только отставной кавалергардский полковник, но зато „друг художников“, как все тогда его называли, любитель художества и хороший человек».16 При обилии других изображений несомненного Фёдора Петровича, Стасову веришь охотнее, чем Дену.

Н.В.Гоголь среди русских художников в Риме. Фото (дагерротип). 1845

Фрагмент фотографии (дагерротипа). За спиной Н.В.Гоголя – «друг художников» Ф.П.Глебов-Стрешнев.

Точно так же странно выглядит утверждение, что к 1864 году, когда вновь встал вопрос о наследовании усадьбы, Евграф Петрович не оставил мужского потомства, а Фёдор Петрович был вообще бездетен. Как мы убедились, Евграф Петрович – фигура фантомная. Бездетность же реально существовавшего Фёдора Петровича сомнений как будто не вызывает, что и стало резонной причиной произошедшей передачи усадьбы по косвенной линии зятю его сестры Натальи Петровны Бреверн Михаилу Валентиновичу Шаховскому.

Ещё в 1840 г. Фёдор Петрович по болезни был уволен в отставку.

Объявитель сего служивший командиром Борисоглебского уланского полка полковник Фёдор Логинов сын Бреверн 2-й, Высочайшим приказом состоявшимся в 19-й день генваря сего 1840-го года согласно прошения его уволен от службы за болезнью Генерал-майором с мундиром и пенсионом двух третей оклада. Определённого Уставом 6-го Декабря 1827-го года. – Вероисповедования он лютеранского; казённого взыскания на нём г. генерал-майоре Бреверне никакого не имеется, – почему и на выдачу указа об отставке его нет препятствий. – Воуверение17 чего и дан сей за подписом18 с приложением казённой печати, впредь до высылки указа об отставке его. – Дивизионная квартира в г Чугуеве. Июня 10-го дня 1840-го года.

Его Императорского Величества,

Всемилостивейшего Государя моего,

Кавалерии генерал-лейтенант,

Начальник 1-й уланской дивизии.

И разных орденов кавалер

Старший адъютант Штабс-Ротмистр».

В архиве сохранилось также «врачебное удостоверение, данное имперским врачём курорта Гастейн полковнику Фёдору Петровичу Глебову-Стрешневу в том, что он страдает тяжёлым заболеванием спинного мозга с поражением нижних конечностей, вследствие чего нуждается в длительном лечении на водах и пребывании в более мягком климате. Подпись врача и подтверждение секретаря русского посольства в Вене, 8/20 августа 1848 г.».

Софья Андреевна Берс, будущая супруга Льва Толстого, чьё детство прошло на съёмной даче в усадебном парке, с большим теплом отзывалась о Фёдоре Петровиче. «Этот милый, добрый, последний из своего рода… был разбитый параличом, бледный и больной человек, чрезвычайно любивший нашу семью»19.

Удалось также выяснить, что остатки вала позади усадебной территории, о которых мы писали в прежней книге, появились не при последней владелице, княгине Шаховской, а ранее, ещё в середине XIX века, при обустройстве усадебных владений Фёдором Петровичем, когда в парке были построены дачи на съём, в одной из которых, ближней к усадьбе, и родилась в 1844 г. Соня Берс. Территория же, примыкающая к усадьбе, была обособлена рвом с водой и земляным валом. Эта естественная ограда имела почти прямоугольную форму и в нескольких местах через неё были перекинуты мостки.

О передаче усадьбы и фамилии гласит также выписка из «Санкт-Петербургских Сенатских ведомостей» от 6 ноября 1864 года, сохранившаяся в том же архиве:

«ВЫСОЧАЙШЕЕ ПОВЕЛЕНИЕ

О дозволении отставному полковнику Фёдору Глебову-Стрешневу передать свою фамилию и герб мужу племянницы его, Ротмистру кавалергардского Ея Величества полка, князю Михаилу Шаховскому.

Правительствующий Сенат, по Департаменту Герольдии, по выслушании дела по вышеобозначенному предмету и соображении онаго с Высочайше утверждённым, 4-го ноября 1863 года, мнением Государственного Совета о порядке передачи дворянами фамилии, гербов и титулов, находя, что к удовлетворению настоящей просьбы полковника Фёдора Глебова-Стрешнева, как последнего в роде его, не представляется законных препятствий, заключил: на присоединение к фамилии Ротмистра Князя Михаила Шаховского древней дворянской фамилии и герба Глебовых-Стрешневых испросить Высочайшее соизволение, чрез посредство Министра Юстиции, с тем, чтобы, во 1-х, чтобы по сим IX и Х ст. вышеприведённого Мнения Государственного Совета, дозволено было Князю Шаховскому и из нисходящего его потомства всегда одному только старшему в роде именоваться передаваемою ему фамилией и употреблять сопряжённый с нею герб не прежде как по смерти передавателя, и то тогда лишь, когда после него не будет законного потомства мужескаго пола, и во 2-х, чтобы таковое присвоение Князю Шаховскому фамилии не изменяло порядка в наследовании родовым имуществом.

Государственный Совет, в Департаменте Гражданских и духовных дел, по рассмотрении определения Правительствующего Сената, Департамента Герольдии, о дозволении отставному Полковнику Фёдору Глебову-Стрешневу передать свою фамилию и герб мужу племянницы его, Ротмистру Кавалергардского Ея Величества полка, с тем, чтобы он именовался Князем Шаховским-Глебовым-Стрешневым, мнением положил:»20.

Другой же документ представляет официальный, окончательный текст решения Государственного Совета:

«Высочайше утверждённым, 12 октября 1864 года, мнением Государственного Совета ротмистру Кавалергардского полка князю Михаилу Валентиновичу Шаховскому, женатому на племяннице отставного полковника Фёдора Петровича Глебова-Стрешнева, Евгении Фёдоровне (рожд Бреверн) дозволено приисоединить к своей фамилии и гербу – фамилию и герб Глебовых-Стрешневых и именоваться впредь Князем Шаховским Глебовым Стрешневым, с тем, чтобы соединённая фамилия эта переходила только к старшему в роде его потомков».

С этого времени начинается новая страница истории усадьбы.