Читать книгу Последняя подмосковная (Покровское-Стрешнево: неизвестные страницы) - Андрей Владимирович Потапенко - Страница 5

Формально после смерти Фёдора Петровича в 1864 г. Покровское переходит князю Михаилу Валентиновичу Шаховскому-Глебову-Стрешневу. Однако, учитывая характер самой Евгении, тот факт, что даже при Михаиле Валентиновиче на документах ставился гриф «Княгиня утверждает», а её имя часто выносится впереди имени мужа, даже там, где этого не требует характер документа, а также то, что, овдовев в 1892 году, княгиня ещё четверть века держала в руках усадьбу, продолжая радикально её преобразовывать, становится совершенно понятным, что личность Михаила Валентиновича была тут достаточно номинальной.

Первое, на что хотелось бы обратить внимание – это сохранившаяся в фамильном архиве целая серия семейных договоров по наследованию имущества, доставшегося после смерти Фёдора Петровича его племянницам – Евгении и Варваре.

Самый ранний написан рукой княгини. К тому времени её сестра Варвара ещё не была замужем.

«Семейный договор

1864 года сентября 4 дня мы нижеподписавшиеся родные сёстры Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская и Варвара Фёдоровна Бреверн с общего нашего добровольного и непринуждённого согласия и по совету наших родителей, и моего Княгини Шаховской мужа – заключили сей договор в нижеследующем:

1. После покойного нашего Дяди оставшееся после него наследство мы разделили как прописано в домашнем акте, составленном и подписанном нами 20 Августа сего года, из коего Акта видно, что я Княгиня Шаховская принимаю на себя долги дяди, простирающиеся до сумм сорока шести тысяч пятисот восьмидесяти пяти рублей.

2. Хотя нет никаких основания предполагать, что на покойном дяде могут оказаться ещё какие-либо долги, но на всякий случай если таковые впоследствии времен окажутся, то я Княгиня Шаховская сим обязываюсь принять их на себя и их уплатить не мало не отягощая ими мою сестру Варвару Бреверн, которая имеет полное право всякое лицо предъявившее какой-либо на покойного Дядю долг, обращать ко мне Княгине Шаховской, коей и иметь с тем лицом дело. Но если долги эти суммою своею превзойдут шестидесяти тысяч рублей (не считая в том числе помянутых в 1 пункте 46.685 руб.), то всё, что будет свыше 60 т. рублей, мы сим обязываемся делить на три части, из коих две части должны быть уплочены мною Княгиней Шаховской и одна часть мною Варварой Бреверн.

3. В том случае, если мною Княгиней Шаховской будет уплочено Дядиных долгов сто шесть тысяч шестьсот восемьдесят пять рублей, считая в этом числе помянутые в 1 пункте 46.685 рублей, то мне Княгине Шаховской предоставляется право продать Московский дом и вырученные о продажи его деньги употребить по моему усмотрению.

К сему семейному договору

руку приложили:21 Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская, Варвара Фёдоровна Бреверн, Наталья Петровна Бреверн, Генерал маиор Фёдор Логгинович Бреверн, Князь Михаил Валентинович Шаховской.

Копию с сего семейного договора получили, в удостоверение чего руку приложила

Варвара Фёдоровна Бреверн».

Затем, уже в 1880 г., княжеская чета устраивает дела престарелых родителей Евгении Фёдоровны. Их берёт на себя Михаил Валентинович:

«Семейное условие

1880 года, Мая 10 дня в Варшаве мы Наталья Петровна и Фёдор Логгинович Бреверн заключили сие условие с Княгиней Евгенией Фёдоровной и Князем Михаилом Валентиновичем Шаховскими Глебовыми Стрешневыми в том:

1. Я Фёдор Логгинович предоставляю в полное распоряжение Княгине Евгении Фёдоровне то помещение, которое поныне занималось в Никитском, что в Москве, доме.

2. Я, Княгиня Евгения Фёдоровна вследствие вышеизложенного сим обязываюсь ежегодно доставлять две тысячи шестьсот рублей Фёдору Логгиновичу.

3. Так как это условие служит дополнением к условиям, заключённым нами в 1868 году в Мерансе 25 апреля и в 1877 году в Москве 4 октября то Князь Михаил Валентинович, продолжающий заниматься нашими делами обязывается как было до сего доставлять каждое первое число месяца по тысяче рублей, сверх того каждое 1 мая ещё одну тысячу рублей за Покровский дом, и каждое 1 сентября и 1 января по тысяче триста рублей, итого две тысячи шестьсот рублей за Никитский дом, а всего вообще ежегодно пятнадцать тысяч шестьсот рублей.

Условие сие обязуемся хранить свято и ненарушимо в чём и подписуемся, сделано оно в двух экземплярах из коих один у Фёдора Логгиновича и другой у Князя Михаила Валентиновича. Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская Глебова Стрешнева, Князь Михаил Валентинович Шаховской Глебов Стрешнев, Генерал Майор Фёдор Логгинович Бреверн».

А после смерти родителей, последовавших одна за другой (Наталья Петровна умерла на 78-м году, 31 мая 1881 года, а Фёдор Логгинович пережил её на несколько месяцев и скончался 25 февраля 1882 года, за полгода до своего 80-летия) сёстры, войдя в наследование оставшегося от родителей обширного имущества, включая целый ряд имений в самых разных губерниях России, подписывают

«Условие на раздел имения

1883 года Апреля 23 дня мы нижеподписавшиеся жена генерал-лейтенанта княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева и жена камергера Двора Его Величества Княгиня Варвара Фёдоровна Гедройц заключили между собой сие предварительное условие о разделе имения, оставшегося после смерти отца нашего Генерал-Майора Фёдора Логгиновича Бревена и матери нашей жены Генерал-Майора Натальи Петровны Бреверн на нижеследующих основаниях:

1) Умершая мать наша Наталья Петровна Бреверн по духовному завещанию, утверждённому Моск. Окруж. Судом, завещала отцу нашему Фёдору Логгиновичу Бреверну в пожизненное владение недвижимое имение состоящее Моск. губ. Волок. Уезда при селе Раменье с деревнями Урусовой, Фроловской, Бабинками, Натальиной; Владим. Губ. Юрьевского уезда при селе Палазине; Орловской губ. Орловского уезда при сельцах Никольском и Преображенском Глебово тож; Симбирской губ. Каргун. Уезда при селе Николаевском Кошелевка тож. – Кроме сего она предоставила ему в полную собственность благоприобретённое имение, состоящее Симбирской губ. Кирс. Уезда при селе Николаевке и при деревне Фёдоровке. Независимо – сего умершему отцу нашему принадлежало Моск. губ. Подол. Уезда село Жохово и деревня Столбова; Астрах. Губ. Царевск. Уезда сельцо Фёдоровское; а покойной матери нашей принадлежало имение Моск. губ. Колом. Уезда село Никульское.

2) За смертью наших родителей все вышеозначенные имения должны поступить по праву наследства в общую нашу собственность; но чтобы устранить по возможности дробление этих имений, мы, по взаимному соглашению, определяем, чтобы все вышеозначенные имения поступили в полную собственность из нас Княгине Евгении Фёдоровне Шаховской-Глебовой-Стрешневой, а я Княгиня Варвара Фёдоровна Гедройц получаю от сестры моей за следуемую мне часть сто двадцать тысяч рублей.

3) Раздельный акт на приведённых основаниях должен быть совершён немедленно так как мы уже утверждены в правах наследства.

4) Раздел же должен считаться со дня кончины нашего отца и не входя в другие расходы Княгиня Гедройц должна получить от Княгини Шаховской-Стрешневой законные проценты 6% за вычислением полученных мною по сей статье двух тысяч рублей по дате выдачи капитала.

Княгиня Варвара Фёдоровна Гедройц

Княгиня Евгения Фёдоровна Шаховская-Глебова-Стрешнева».

Как видим, Евгения Шаховская фактически получила в свои руки все владения родителей, откупившись от сестры денежной суммой.

Отец князя, Валентин Михайлович, известный друг декабристов, в молодости, состоя адьютантом при одесском наместнике, генерале М.С.Воронцове, был знакомым Пушкина по южной ссылке, в 1826 переведён в Москву к генерал-губернатору Д.В.Голицыну. После выхода в отставку, вместе с женой, сестрой декабриста П.А.Муханова, был волоколамским предводителем дворянства, а также владельцем усадьбы Белая Колпь в Волоколамском уезде Московской губернии, всего в каких-нибудь двенадцати километрах от имения Глебовых-Стрешневых Раменье. В 1840-е годы был директором Государственного коммерческого банка, умер во время лечения в Германии в 1850 году, 48-ми лет. Был владельцем целого ряда деревень в Старицком уезде Тверской губернии, а также, как мы видим, и в Волоколамском Московской губернии. Мир тесен…

Родители Михаила Валентиновича Шаховского —

Валентин Михайлович (1801—1850)…

…и мать Елизавета Александровна (1803—1836), урождённая Муханова.

По счастливому совпадению, Белая Колпь, как и Покровское-Стрешнево, с середины XVII века, более 250 лет, вплоть до октября 1917 года было родовым имением, в данном случае Шаховских, перейдя к ним в 1658 году от… боярина Василия Ивановича Стрешнева. Он приходился четвероюродным братом отцу царицы – Лукьяну Степановичу, принадлежа к еще одной ветви рода. И спустя два века оба рода-«соседа» породнились. Причем Василий Иванович Стрешнев продал тогда имение секунд-майору А.А.Шаховскому. После Валентина Михайловича, представлявшего пятое поколение владельцев имения, Белая Колпь перешла по наследству другому его сыну – Александру Валентиновичу, тайному советнику, а последним владельцем имения перед революцией стал его сын Валентин Александрович. Таким образом, имение Белая Колпь служило также семи, как и Покровское-Стрешнево Стрешневым, поколениям Шаховских. Но в отличие от Стрешневых прямая мужская линия здесь ни разу не была нарушена.

Кстати, колпью зовется белая цапля, так что название усадьбе и селению, вероятно, было дано по здешним гнездилищам этих птиц, тем более, как мы видим, и на самом гербе Шаховского района именно эта птица и присутствует.

Герб Шаховского района с символической белой колпью.

Усадебный комплекс сложился здесь в XVIII веке, о чём можно сделать вывод, глядя на сохранившиеся планы, на которых отразились большой масштаб самой усадьбы, её осевое построение и регулярную планировку над речкой Колпенкой.

Храм во имя Андрея Первозваного был возведен в 1807 году. Как водится, имя автора осталось неизвестным, но в его стилистике чувствуется рука мастера.

Главный дом был разобран в 1919 году. В 1941-м закрыли и церковь. И тут же эти края попали под нацистскую оккупацию. Церковь восстановлена в 1990-е годы. Развалины других усадебных построек сохранились до нашего времени.

Храм во имя Андрея Первозваного в Белой Колпи

Обстановка дома в Белой Колпи.

(Вообще, западная окраина Московской губернии – одна из самых «стрешневских». В «Памятной книжке Московской губернии на 1899 год» в разделе «Расположенные в пределах Волоколамского уезда владения частных лиц, казенные, монастырские и проч.» указано, что в Яропольской волости Шаховской-Глебовой-Стрешневой Евгении Фёдоровне, княгине, принадлежало в целом 876 десятин земли). Можно ещё сказать, что Белая Колпь расположена всего в каких-нибудь 13 км к северо-востоку от станции Шаховская, а чисто «стрешневское» Раменье – в 15 км к северу от неё же, на дороге, связывающей с другим райцентром – Лотошино, а если свернуть на полпути, в Михалёве, влево, то вскоре попадаешь вообще в Стрешневы Горы….

Сам же Михаил Валентинович сделал блестящую карьеру: в 1853 году, семнадцати лет, поступил в школу гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров, где когда-то служил Лермонтов. После окончания её два года спустя произведен в корнеты и назначен в Кавалергардский Его Императорского Величества полк. Окончив в 1859 году Николаевскую Академию Генерального штаба по первому разряду, Михаил Валентинович более 10-ти лет служил по Генеральному штабу, а в 1869 году, уже в чине полковника, назначен начальником штаба Рижского военного округа, но уже через год, уйдя с военной службы, он становится эстляндским (откуда родом был его свёкор Фридрих фон Бреверн) губернатором и вскоре произведён в генерал-майоры. На этой должности он дважды получал монаршее благоволение, был удостоен орденов св. Станислава и св. Анны 1-й степени, а также участвовал в разбирательстве по поводу волнений на Кренгольмской мануфактуре близ города Нарвы.

******

ИСТОРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ. МРАЧНЫЕ ТРАДИЦИИ «ВОРОНЬЕГО ОСТРОВА» КРЕНГОЛЬМ

Известная стачка на Кренгольмской мануфактуре в августе-сентябре 1872 года, высоко оценивалась советскими историками как одна из первых стачек в Российской империи. Впрочем, именно так же оценивало волнения и Третье отделение («этот пример стачки по роду требований, заявляемых рабочими, и по настойчивости последних есть первое явление в своем роде в России и представляет большое сходство со стачками фабричных рабочих в Западной Европе»). Но право первородства принадлежало априори большевистским деятелям, так что все внимание историков сводилось к формулировке «крайне незначительных» её результатов.

Между тем, уже из книги «История рабочего движения в России», выпущенной ещё в сталинские времена, в 1950 году, где были опубликована обширная, в 100 страниц, подборка материалов по стачке22, видно, что рассмотрев это дело, губернатор прямо признал причиной стачки произвол управляющего, который постепенно ужимал права рабочих и создал в конце концов своим подопечным по-настоящему невыносимые условия работы. В результате разбирательства управляющий был отстранён, а репрессиям подверглись именно организаторы волнений. Но обо всём по порядку.

Итак, Кренгольмская мануфактура располагалась близ эстонского города Нарвы на одноименной реке. Чуть выше города река Нарва разделяется на два рукава, образуя остров, название которого – Кренгольм, т. е. Вороний остров, и дало название мануфактуре, заложенной в 1856 году. Её мрачные корпуса из потемневшего кирпича до сих пор стоят между двумя рукавами реки Нарвы, стремящейся из Чудского озера вниз, к Балтийскому морю. Сейчас по ней проходит государственная граница России и Эстонии. Любопытно, что так же как на старинном рубеже по обоим берегам реки Нарвы издавна стояли напротив друг друга два города-крепости: по российскую – Иван-город, а по эстонскую – Нарва, так и практически напротив друг друга были выстроены две мануфактуры – Кренгольмская и Штиглица, которые и смотрят до сих пор друг на друга с противоположных сторон государственной границы. Да и порядки на них были заведены первоначально однотипные, что потом и послужило важным аргументом для устранения причин волнений.

Кренгольмская мануфактура. Фото 1886 г.

Иллюстрация из альбома «Кренгольмская мануфактура. Историческое описание, составленное по случаю пятидесяти лет своего существования», Санкт-Петербург, 1907.Стоят: Кольбе Эрнст Фёдорович, Хлудов Алексей Иванович, Хлудов Герасим Иванович. Сидят: Солдатёнков Козьма Терентьевич, барон Кноп Лев Герасимович, Барлов Ричард Васильевич

Памятник 100-летию стачки на Кренгольмской мануфактуре. Установлен в 1972 г.

Развитие капитализма в России в пореформенные годы породило столь же быстрое развитие и Кренгольмской мануфактуры, превратившейся за пятнадцать лет своего существования в одно из значительнейших предприятий (на момент волнений, 1 октября 1872 года, число рабочих на фабрике доходило до 4.644 человек). Мало известно, кстати, что директором фабрики был известный купец и меценат Козьма Терентьевич Солдатёнков. На фабрике существовало два направления работы – ткацкое и прядильное, а кроме того, рядом были каменоломни, ставшие очагом волнений.

Стачка началась 9 июля, когда напуганные начавшейся эпидемией холеры артельщики – каменотесы (с 23 июня по 10 августа холерой заболели 112 человек и из них умерло 35) попросили временного отстранения от работы, пока эпидемия не закончится. Но сама эпидемия холеры стала только спусковым крючком для начала волнений, причины которых копились все пятнадцать лет существования мануфактуры. Начальник петербургского губернского жандармского управления Н.С.Бирин докладывал начальнику 3-го Управления П. А.Шувалову, что «нашедший панический страх от болезни холеры на артель каменоломов, которых большая часть разошлась, послужил поводом к беспорядкам. Требования ткачей не вынуждали нисколько дать какие-либо новые льготы, а они просили то, что прежде за их память существовало на фабрике»23.

Уже цитировавшийся нами документ 3-го Отделения («этот пример стачки по роду требований, заявляемых рабочими, и по настойчивости последних есть первое явление в своем роде в России и представляет большое сходство со стачками фабричных рабочих в Западной Европе») заканчивается выводом: «признано необходимым тщательно исследовать обстоятельства, вызвавшие это явление»24.

На место волнений выехала комиссия во главе с эстляндским губернатором «свиты его величества генерал-майором», как он именовался в официальной переписке, Михаилом Валентиновичем Шаховским-Глебовым-Стрешневым и приступила к разбору жалоб и претензий ткачей. Причем, судя по документам, представленным в книге, разбирательство происходило вдумчиво, внимательно, по пунктам, и уж, во всяком случае, далеко от привычного по писаниям советских историков усмирения исключительно силой с помощью жандармов, казаков с нагайками и прочих страхов. Многие претензии рабочих были признаны обоснованными.

Михаил Валентинович Шаховской-Глебов-Стрешнев в записке управляющему Министерства внутренних дел писал о том же, что и жандармский начальник Бирин: «рабочие, как усмотрено самими владельцами, не требовали нововведений, но лишь возвращения того, чем они пользовались прежде и что у них в течение времени постепенно было отнимаемо фабричным начальством»25. В целом делегация от восставших заявило руководству фабрики о необходимости устранить самые вопиющие утеснения. Причём в итоге само руководство со многими требованиями согласилось и пошло на уступки.

Как мы уже говорили, проведенное следствие главной причиной сложившегося положения назвало произвол управляющего. Вообще, должность управляющего часто оказывалась настоящей синекурой для нечистых на руку проходимцев, использовавших хлебное «место» для разного рода мошенничеств и набивания собственных карманов за счет ущемления прав и условий работы настоящих работяг. Сейчас мы бы назвали эту категорию – не непосредственно производящих тот или иной продукт, а организующих производство – управляющим персоналом, топ-менеджерской прослойкой, которым в результате идёт бо’льшая часть заработка, нежели простым работягам. Вот и тут управляющий Кольбе воспользовался пробелами в законодательстве, в частности, полицейским уставом 1857 г., по которому частному учреждению была присвоена судебно-полицейская власть, принадлежащая исключительно правительственным местам и лицам, и установил на фабрике фактически собственную диктатуру.

Как выяснило следствие, «Управляющий мануфактурой, постоянно живя на фабрике, держал, так сказать, бразды правления в своих руках». Вот что писал о нем исполняющий должность эстляндского губернского прокурора В. Желеховский в Министерство юстиции:

«Г. Кольбе управлял фабрикою с момента ее возникновения, т.е. с 1856 года, и управлял ею без всякого, можно сказать, контроля со стороны каких бы то ни было властей… Будучи представителем столь громадного торгового предприятия, Кольбе приходил в соприкосновение со многими лицами, в том числе и с высокопоставленными, и при своем уме и своей ловкости успевал располагать к себе всех, кого хотел… Пользуясь этим расположением, рассчитывая на поддержку, Кольбе не только самовластно расправлялся с рабочими, но даже и с лицами, ему вовсе не подчинёнными, нисколько не стеснялся, если они не подчинялись ему»26. Он установил неподсудность местному судье, которому сам предписал не принимать к разбирательству дел Кренгольмской мануфактуры, поссорился с Нарвским магистратом и «даже считал возможным требовать от духовенства, чтобы оно считалось с его видами», был «на ножах» с назначенным жандармским офицером Андреяновым, сочиняя на него доносы. «Таким образом, находясь вне всякого контроля, пользуясь своей властью, а также беспомощным состоянием рабочих и рассчитывая на свои связи и знакомства, г. Кольбе управлял своею фабрикою в течение многих лет совершенно самовластно; он был и судьею в своих собственных делах с рабочими и исполнителем своих решений. Неограниченный произвол г. Кольбе ложился тяжелым бременем на рабочее население; злоба и ненависть к Кольбе накипала в нём, но не проявлялась, удерживаемая страхом, который Кольбе внушал рабочим»27.

Сам эстляндский губернатор Шаховской писал управляющему министерства внутренних дел по результатам расследования: «настроение умов, при котором проявились на мануфактуре помянутые беспорядки, были неизбежным последствием совершенной бесправности рабочих перед фабричным начальством и накопившегося годами раздражения, вызванного отсутствием возможности приносить справедливые свои жалобы на произвольное и самоуправное с ними обращение»28.

Кроме того, буйным цветом развилась система штрафов, налагаемых произвольно. Комиссия докладывала тому же министру внутренних дел Тимашёву, что хотя в правилах наложения штрафов было «объяснено, что собираемые штрафные деньги будут употреблены на вознаграждение тех лиц, которые исполняют свои обязанности к удовольствию мануфактуры и отличаются хорошей работой и поведением, а также на поддержание домашних церквей и школы, учрежденной мануфактурою, между тем штрафы и вычеты налагались фабричными мастерами и техниками, и большая часть сих денег выдавалась тем же мастерам, а также и прочим служащим лицам, которые налагали штрафы как добавочное содержание в виде награды… Этим способом учредители, обеспечивая за собой присутствие на фабрике хороших мастеров, давали им возможность при неопределенной системе штрафов руководствоваться одним произволом при наложении штрафов на рабочих, уменьшая тем самым размер задельной и поденной платы, и извлекать материальные выгоды для себя и для владельцев мануфактуры»29. И далее: «Товарищество Кренгольмской мануфактуры, преследуя одни коммерческие цели, не признавало возможным в продолжение своего 15-летнего существования принять на себя расходы по содержанию больных… Между тем блестящее положение торговых дел… и громадный дивиденд… по-видимому, давали полную возможность отделить несколько из прибылей для благотворительных целей; но товарищество, вследствие пробела в нашем законодательстве по сему предмету, считало себя свободным от подобных нравственных обязанностей, которые не были обозначены в законе»30. Крайне интересен вывод, сделанный комиссией: «Обеспечение гражданских прав рабочих и точное определение круга действий фабричного управления в пределах закона могут служить единственным ручательством в том, что положение рабочих на Кренгольме не будет зависеть от личностей, стоящих во главе фабричной администрации. Равным образом оказывается необходимым установить отношения между трудом и капиталом, т.е. между рабочими и фабричным управлением, которое извлекая огромные выводы от труда, пользуется одним правом эксплуатации, без всяких обязанностей в пользу рабочих»31.

В целях «экономии» была допущена также настоящая антисанитария, ставшая непосредственной причиной холерной эпидемии. Еще в августе 3-е Отделение докладывало императору: «С 23 июня по 10 августа холерою заболели 112 человек и из них умерло 35; болезнь преимущественно проявлялась между живущими в частных домах, что можно отнести к неопрятности эстов и боязни отправлять зараженных в больницы; так, в одном помещении найдено: один мертвый, двое больных холерою в корчах и маленькая девочка умиравшая, кроме того помойные и выгребные ямы не были засыпаны известью»32.

Специально созданная Комиссия докладывала о том же:

«На соседней с мануфактурою земле господина Крамера и занятых исключительно рабочими мануфактуры, грязь и неимоверное переполнение этих домов рабочими происходило до начала беспорядков всякое описание, и потому свирепствовавшая в этом году холера находила здесь для себя обильную пищу; при осмотре этих домов одним из членов комиссии, во время самого разгара холеры, было замечено, что в одной и той же комнате помещались как умершие и больные в страшных мучениях, так и здоровые, которые, при подобном зрелище, скорее походили на двигающиеся тени, чем на живые существа»33. «Относительно квартир в домах г. Крамера, – докладывала комиссия министру Тимашёву, – они по устройству своему совсем недурны, но только в видах личных выгод хозяев этих квартир они переполняются до неимоверной степени мелкими жильцами», а кроме того, отмечалось «отсутствие надлежащего и периодического осмотра Крамеровских домов окружным медицинским управлением»34.

В казармах спали вплотную друг к другу, без разделения по возрастам и даже по полам (незамужние оказывались вместе с неженатыми), вентиляция не была организована, отходы не убирались, отхожие места были переполнены, и в конце концов бывшая в том году эпидемия холеры «посетила» и Кренгольм.

При этом в ходе разбирательства в качестве положительного примера в документах часто упоминались суконная и льнопрядильная фабрики барона Штиглица на противоположном берегу Нарвы. Там были отмечены несравнимо меньшие суммы штрафов, а работающие дети отличаются несравненно более здоровым видом, «нумера в казармах барона Штиглица, куда допускаются только одни семейные рабочие, несравненно обширнее. По крайней мере, вдвое, светлее, чище и с хорошею вентиляциею, а плата, взимаемая за них, простирается от 1.5 до 2 р. в месяц с водою и дровами. Холостые же и женщины, размещаемые в отдельных казармах с нарами для матрасов, за посещение ничего не платят, а только вносят по 15 коп. с человека в месяц для найма рабочего, который убирает казармы и носит дрова и воду»35 и т. д. Причем, что любопытно, отмечалось: «Весьма интересно сравнить правила Кренгольмской мануфактуры с такими же правилами соседней суконной фабрики барона Штиглица, тем более что суконная фабрика при составлении правил имела перед собою, как образец, правила Кренгольмской мануфактуры»36.

В числе требований, с которыми согласились власти, было некоторое сокращение рабочего дня, дабы рабочие успели передохнуть и своевременно питаться, устранить произвольную систему наложения штрафов и еще некоторые другие. Разумеется, был уволен и управляющий Кольбе.

Впрочем, на этом история не кончилась. Сложившееся новое положение вызывало как недовольство фабричных властей, чьи права оказались ужаты, так и самих рабочих, ощущавших в этом тревожную неустойчивость и опасения, что уступки будут забраны назад. (Шаховской писал в очередном донесении товарищу шефа жандармов Н.В.Левашову, что фабричное население «вообразило себе, что хотят изменить (установленный – А.П.) порядок… и заставить их работать на прежнем основании»37). И в сентябре, ровно через два месяца после начала волнений, на фабрике возникли новые беспорядки, на этот раз спровоцированные несколькими рабочими-эстонцами, натравливавшими остальных рабочих на фабричную администрацию. В итоге власти были вынуждены вызвать на подмогу армейский полк и изолировать, а потом и вывезти провокаторов в Ревель (что, впрочем, не мешало историкам вплоть до конца советской власти утверждать, что стачка была «подавлена войсками»). На том стачка и закончилась.

Как видим, князь Михаил Валентинович Шаховской проявил себя в этой истории весьма достойно, разрулив конфликтную ситуацию вполне справедливо.

Кстати, фамилия «проштрафившегося» в полном смысле этого слова (такой вот каламбур!!!) управляющего – Кольбе – потом еще раз аукнется в нашем повествовании. Не совсем ясны его полные имя и отчество, в публикуемых документах указаны только его инициалы – А. Ф. В интернете его имя тоже встречается с разночтениями, например, он зовётся Эрнстом Фёдоровичем. Но учитывая то, что спустя более чем полтора десятилетия, в 1888—1890 годах, в последние годы жизни Михаила Валентиновича, шло строительство в имении Покровское-Стрешнево, а автором угловых башен в кирпичной ограде (а также ограды вокруг храма Покрова) в проекте был указан Фёдор Никитич Кольбе, сын архитектора же Никиты Фёдоровича Кольбе, то вполне возможно, что обустраивал усадьбу по знакомству с хозяином кто-то из ближайших родственников управляющего Кренгольмской мануфактурой – судя по инициалам, возможно даже племянник.

******

В 1875 году Михаил Валентинович был причислен к Министерству внутренних дел и на следующий год назначен тамбовским губернатором. Эту должность он занимал в течение трех лет. В качестве губернатора он обратил на себя внимание крупными административными способностями и деятельным, твёрдым характером.

Заслуги князя Михаила Валентиновича на протяжении всей карьеры не остаются незамеченными. Ещё в 1862 году, по итогам года минувшего, запомнившегося отменой крепостного права и прокатившимися в связи с этим волнениями, мировым посредникам Волоколамского уезда, в числе которых был и Михаил Валентинович, был преподнесён следующий благодарственный адрес:

«Января 20-го дня 1862 года

Господам Посредникам

Волоколамского уезда

Князю Михаилу Валентиновичу Шаховскому

Князю Борису Васильевичу Мещерскому

Владимиру Алексеевичу Коньшину

Господа Посредники

Собратья Ваши, дворяне Волоколамского уезда, хотят благодарить Вас.

Как подумаем, за что благодарим… слова замирают на устах.

Спокойствие наше, безопасность семейного очага, достояние – всё это уже около года, среди взволнованных умов и при замешательстве поместных отношений, было под Вашим блюстительным оком. А чем вооружены были вы при охране порядков? Без положительной опоры, без особой власти, Вы всю влиятельность свою почерпали только в миротворческом Вашем звании и в благородстве ваших душ. Подвизаясь на свободном служении общему добру во имя единого добра, Вы постепенно внушили к себе несомненное доверие примиряемых сторон и вселили в них сознание, что действуете и к чести Дворянства и к пользе всего земства.

Тревожный год истекает и вот мы весело собрались и поднимаем Вам заздравный кубок. Слова благодарности считаем недостаточными, но руки невольно простираются к Вам на братское обнятие, на прижатие к груди, где имена Ваши навсегда запечатлены».

26 подписей

Спустя какое-то время, в 1876 году, уже в бытность Михаила Валентиновича тамбовским губернатором, Липецкое городское общество совместно с Обществом Минеральных вод обращается к министру внутренних дел Российской империи, небезызвестному А.Е.Тимашёву с ходатайством о высочайшем разрешении именовать устроенные в Липецке (входившем тогда в Тамбовскую губернию) на Соборной горе бульвары Стрешневскими «в честь Г-на Тамбовского Губернатора, Князя Шаховского-Глебова-Стрешнева, обратившего с самого вступления своего в должность особенное внимание на нужды г. Липецка и Липецких Минеральных вод.

Гор. Голова Терпугов.

Мая 28 дня

1876 года».

Не прошло и трёх месяцев, как входящий в ту же Тамбовскую губернию город Борисоглебск (знаменитый военным училищем лётчиков, он сейчас входит в Воронежскую область) постигает беда – сокрушительный пожар… Но и здесь Михаил Валентинович оказывается на высоте. Свидетельство тому – выписка из заседания Борисоглебской городской Думы от 8 февраля 1877 года:

«…усматривая особенную заботливость и попечение о нуждах города Борисоглебска со стороны Его Сиятельства, Господина Тамбовского Губернатора, Свиты Его Величества Генерал-Маиора князя Михаила Валентиновича Шаховского-Глебова-Стрешнева /…/ всё общество Борисоглебска обязано ему глубокой благодарностью за его благотворную деятельность во время бедствий, постигших город в пожары 16 и 17 августа прошлого 1876 года».

«…по первому известию о пожаре, г. Губернатор лично прибыл на место и своими непосредственными распоряжениями способствовал поддержанию того порядка, в котором нуждался город среди постигших его бедствий».

«с свойственной ему энергией вызвал в пользу его (Борисоглебска – А.П.) пособия не только соседних, но и самых отдалённых местностей, так что… сумма одних денежных пожертвований достигает 17.000 рублей».

«…от себя ходатайствовал разрешение со стороны правления Общества Грязе-Царицынской железной дороги все материалы, доставленные в Борисоглебск по его линии для возобновления построек погорельцам, привозить на плату по служебному тарифу, т.е. почти на 1/3 нормальной таксы».

И 21 марта того же 1877 года городской голова И. Леденев подписывает прошение тамбовскому губернатору «согласно постановлению Городской Думы о присвоении ему звания почётного гражданина Борисоглебска /…/ ходатайство города повергнуть на благоусмотрение Высшего Правительства».

А ещё год спустя, в феврале 1878 года аналогичное прошение поступает уже из губернского центра, от имени городского головы И. Федотова.

Вот копия постановления городской Думы:

«Г. Начальник губернии, уважаемый Князь Михаил Валентинович Шаховской-Глебов-Стрешнев в течение двух-летнего своего служения в г. Тамбове, так быстро преобразовал город Тамбов, указав на гигиенические недостатки его и устранив таковые… что город во многих отношениях стал неузнаваем».

«Принимая во внимание постоянное сочувственное отношение Его Сиятельства Г. начальника губернии к пользам и нуждам г. Тамбова а равно постоянная его заботливость о соблюдении порядка в городе и устранению всего, что могло бы вредно влиять в гигиеническом отношении на жителей… по представлению гласных дума просит принять звание почётного гражданина г. Тамбова».

Официальный фотопортрет кн. М. В. Шаховского-Глебова-Стрешнева (до 1881 г., когда ему было присвоено звание генерал-лейтенанта).

Деятельность Михаила Валентиновича оценивается по достоинству в самых верхах. Ещё 12 октября 1870 года князь получает указ императора Александра 2-го: «в воздаяние отлично-усердной и ревностной службы вашей, Всемилостивейше пожаловали Мы Вас Указом в 23 день сентября 1870г. … Кавалером… Ордена… Святого Равноапостольного князя Владимира 3-й степени». На следующий год, 30 августа / 11 сентября «во внимание к ревностной службе Вашей и полезным трудам, понесённым при исполнении обязанностей по управлению Тамбовской губернии» он получает Владимира уже 2-й степени. Наконец, императорский Указ Александра 3-го:

«Нашему Генерал-лейтенанту, Почётному Опекуну Опекунского Совета учреждений Императрицы Марии.

Во внимание к ревностной и полезной службе Вашей и особым трудам по званию Почётного Опекуна Московского Присутствия Опекунского Совета, Всемилостивейше пожаловали Мы Вас кавалером Императорского и Царского Ордена Белого Орла.

24 марта 1885».

Как жена служивого, Евгения Фёдоровна переезжала за мужем из одного военного округа в другой, затем из одной губернии в другую. Обосноваться в Москве супруги смогли только в конце 1870-х годов. В 1879 году Михаил Валентинович был назначен почетным опекуном ведомства Императрицы Марии Фёдоровны Московского присутствия и в этой должности оставался до самой смерти. 30 августа 1881 года он был произведён в генерал-лейтенанты, а вскоре ему был пожалован орден Белого Орла. Участвовал в среднеазиатском походе 1885 года.

Любопытная деталь: «Адрес-календарь города Москвы» на 1885 год указывает в штате канцелярии московского губернатора Василия Степановича Перфильева старшего чиновника особых поручений Графа Николая Яковлевича Эссен-Стенбок-Фермора (ещё одна трёхсложная фамилия, коих в России было едва ли больше пяти – А.П.), в 1-м участке Тверской части Москвы на Никитской улице в «доме князя Шаховского-Глебова-Стрешнева». Этого самого графа Эссен-Стенбок-Фермора, как мы увидим дальше, княгиня выбрала одним из своих душеприказчиков.

В том же 1885 году Михаил Валентинович предпринял выпуск сборника писем императрицы Марии Федоровны к почетному опекуну князю С.М.Голицыну38 за 1811—1828 годы в рамках издания переписки вдовы Павла 1-го, отличавшейся своей благотворительной деятельностью. О литературной деятельности самой Евгении Фёдоровны мы ещё скажем.

******

Супруги совершали также путешествия по Европе, устраивали круизы на собственной яхте по Средиземному морю. В итальянской Тоскане, в одном из пригородов Флоренции им приглянулась вилла Сан-Донато.

Ещё в 1819 году Николай Никитич Демидов переехал в Рим для поправления пошатнувшегося здоровья. Здесь в 1825-м он покупает у монахов Санта-Кроче владение Сан-Донато и начинает строить виллу, которую его сын Анатолий превратил в настоящий дворец. Женившись на племяннице Наполеона Матильде Бонапарт, он получает по этому случаю от Великого князя Тосканского Леопольда 2-го титул князя Сан-Донато, покупает на острове Эльба наполеоновскую резиденцию, в которой тот жил во время ссылки, и основывает там наполеоновский музей. А на вилле Сан-Донато создает обширную художественную галерею, одевает дворец уральским малахитом, посмотреть на который, как писали современники, съезжалась вся великосветская Европа. Его наследник, племянник Павел Петрович Демидов, присматривает для себя бывшее имение Медичи виллу Праттолино, а Сан-Донато продает супругам Шаховским.

Позднее они обосновываются на курортах земли Гессен в Германии, откуда были родом предки Евгении Фёдоровны по отцу. Заметим, что из тех же краев прибыли в Россию две сестры-принцессы Гессен-Дармштадтские, вышедшие замуж за двух представителей императорской фамилии: старшая, получившая в крещении имя Елизаветы Фёдоровны, стала женой московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, а младшая Александра – его племянника, императора Николая II. По всей видимости, Бреверны были с ними в родстве, и княгиня Шаховская оказалась в родстве с императорской фамилией как по матери, так и по отцу, что, разумеется, не могло не повышать ее самооценки.

Вилла Сан-Донато

Эти странствия «по Европам» были не только праздным времяпрепровождением и купанием в роскоши – пошатнувшемуся здоровью Михаила Валентиновича требовалось лечение.

В фамильном архиве сохранилось Уведомление о соизволении императора Александра III «на увольнение Вашего Сиятельства, согласно ходатайству вашему, по случаю нездоровья, в заграничный отпуск на шесть месяцев» от 22 сентября 1889 г.

Два года спустя следует очередное аналогичное соизволение, оказавшееся последним для князя, «на увольнение Вашего Сиятельства в отпуск за границу для поправления здоровья сроком на шесть месяцев». Возможно, на благоприятный исход повлияло поздравление императорской чете с 25-летием брака. Сообщение об этом с благодарностью со стороны императорской четы, от имени Санкт-Петербургского и Московского опекунских советов датировано 5 ноября. Соизволение датировано 8-м ноября 1891 г. Жить князю оставались считанные недели.

В последние годы жизни он уже сильно хворал, в конце 1891 года уехал лечиться в Германию, и там же, в Аахене, вскоре и скончался, 2-го февраля 1892 года, на 56 году от рождения. Евгения Фёдоровна похоронила его в Висбадене, там же, где и своих родителей. А после смерти супруга, как мы уже говорили, большую часть времени проводила в своем загородном дворце, тем самым храня верность выбору своей прабабки.

******

…Из выпущенного в 2010 году справочника «Русский некрополь в Висбадене. Петербург-Висбаден-Неронберг. Справочник-путеводитель по русскому кладбищу в Висбадене» (автор-составитель Н. Дубовицкий), следует, что уехавшие за границу супруги Бреверны захоронены на кладбище, принадлежащем Русской церкви в Висбадене, «на склоне горного массива Неронберг, прилегающего к городу». Позднее княгиня похоронила вместе с родителями и мужа, Михаила Валентиновича. В книге приводится справка:

Семейное погребение

Бреверн Наталья, урожденная Глебова-Стрешнева, жена Ф. Бреверна.

Natalie de Brevern geb. Glebow-Streschnew Frau des Generals.

Скончалась 31 мая 1881 года.

Бреверн Фердинанд (?! – А.П.), генерал-майор.

Ferdinand de Brevern Generalmaior

1.09.1802—28.02.1882.

Sarkophagartiger Stein.

Массивная из белого мрамора плита, в виде саркофага.

Эпитафия на французском языке.

Участок 1.

Шаховской-Глебов-Стрешнёв, Михаил Валентинович, князь, генерал-лейтенант.

22.09.1836—2.02.1892

Скончался в Аахене.

Le Prince Schahowskoy Gleboff-Streschneff decede le 2 fevrier 1892 Puiez pour lui.

Могилы на Русском кладбище в Висбадене. На заднем плане слева – Ф. фон Бреверна и Н.П.Глебовой-Стрешневой, на переднем плане – М.В.Шаховского-Глебова-Стрешнева. Фото 2019 г.

Надгробие Ф. фон Бреверна и Н.П.Глебовой-Стрешневой на Русском кладбище в Висбадене. Фото 2019 г.

Надгробие М. В. Шаховского-Глебова-Стрешнева на русском кладбище в Висбадене. Заметен утраченный крест, аналогичный кресту на надгробии Ф. фон Бреверна и Н.П.Глебовой-Стрешневой. Фото 2019 г.

Была удовлетворена просьба бездетного дяди, полковника Ф.П.Глебова-Стрешнёва и князь Шаховской принял фамилию князя Шаховского-Глебова-Стрешнёва. Учился в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, закончил школу по первому разряду, был произведен в корнеты и назначен в Кавалергардский Её Величества полк, через год поступил в Академию генерального штаба и окончил её также по первому разряду. Служил в Генеральном штабе, начальником Штаба Рижского военного округа, Эстляндским губернатором, был причислен к Министерству Внутренних дел, в течение трех лет был Тамбовским губернатором. В 1879 году в возрасте 43 лет был назначен Почетным опекуном Московского присутствия ведомства Императрицы Марии и в этой должности оставался до своей смерти. В 1881 году был произведен в генерал-лейтенанты и награжден орденом Белого Орла. Жил преимущественно в Москве, последние годы стал болеть. В конце 1891 года поехал лечиться в Германию. Скончался в Аахене на 56 году жизни.