Читать книгу Стихотворения - Андрей Вознесенский - Страница 3

Мальчики с финками, девочки с фиксами.

Две контролерши заснувшими сфинксами.

Я еду в этом тамбуре,

спасаясь от жары.

Кругом гудят, как в таборе,

гитары и воры.

И как-то получилось,

что я читал стихи

между теней плечистых,

окурков, шелухи.

У них свои ремесла.

А я читаю им,

как девочка примерзла

к окошкам ледяным.

На чёрта им девчонка

и рифм ассортимент?

Таким, как эта, – с челкой

и пудрой в сантиметр?!

Стоишь – черты спитые,

на блузке видит взгляд

всю дактилоскопию

малаховских ребят.

Чего ж ты плачешь бурно,

и, вся от слез светла,

мне шепчешь нецензурно —

чистейшие слова?..

И вдруг из электрички,

ошеломив вагон,

ты, чище Беатриче,

сбегаешь на перрон!

Судьба, как ракета, летит по параболе

Обычно – во мраке и реже – по радуге.

Жил огненно-рыжий художник Гоген,

Богема, а в прошлом – торговый агент.

Чтоб в Лувр королевский попасть из Монмартра,

Он

     дал

          кругаля через Яву с Суматрой!

Унесся, забыв сумасшествие денег,

Кудахтанье жен, духоту академий.

Он преодолел

                     тяготенье земное.

Жрецы гоготали за кружкой пивною:

«Прямая – короче, парабола – круче,

Не лучше ль скопировать райские кущи?»

А он уносился ракетой ревущей

Сквозь ветер, срывающий фалды и уши.

И в Лувр он попал не сквозь главный порог —

Параболой

                гневно

                          пробив потолок!

Идут к своим правдам, по-разному храбро,

Червяк – через щель, человек – по параболе.

Жила-была девочка рядом в квартале.

Мы с нею учились, зачеты сдавали.

Куда ж я уехал!

                      И черт меня нес

Меж грузных тбилисских двусмысленных звезд!

Прости мне дурацкую эту параболу.

Простывшие плечики в черном парадном…

О, как ты звенела во мраке Вселенной

Упруго и прямо – как прутик антенны!

А я всё лечу,

                  приземляясь по ним —

Земным и озябшим твоим позывным.

Как трудно дается нам эта парабола!..

Сметая каноны, прогнозы, параграфы,

Несутся искусство,

                            любовь

                                       и история —

По параболической траектории!

В сибирской весне утопают калоши.

А может быть, всё же прямая – короче?

Летят носы клубникой,

                   подолы и трико.

А в центре столб клубится —

о-го-го!

Смеху сколько —

скользко!

Девчонки и мальчишки

слетают в снег, визжа,

как с колеса точильщика

иль с веловиража.

Не так ли жизнь заносит

министров и портных,

им задницы занозит

и скидывает их?

Как мне нужна в поэзии

святая простота,

но мчит меня по лезвию

куда-то не туда.

Обледенели доски.

Лечу под хохот толп,

а в центре, как Твардовский,

стоит дубовый столб.

Слетаю метеором под хохот и галдеж…

Умора!

Ой, умрешь.

Нет у поэтов отчества.

Творчество – это отрочество.

Ходит он – синеокий,

гусельки на весу,

очи его – как окуни

или окно в весну.

Он неожидан, как фишка.

Ветренен, точно март…

Нет у поэта финиша.

Творчество – это старт.

Я – Гойя!

Глазницы воронок мне выклевал ворон,

                             слетая на поле нагое.

Я – Горе.

Я – голос

войны, городов головни на снегу

                                сорок первого года.

Я – голод.

Я – горло

повешенной бабы, чье тело, как колокол,

                    било над площадью голой…

Я – Гойя!

О, грозди

возмездья! Взвил залпом на Запад —

                         я пепел незваного гостя!

И в мемориальное небо вбил

                    крепкие звезды —

как гвозди.

Я – Гойя.

Кто мы – фишки или великие?

Гениальность в крови планеты.

Нету «физиков», нету «лириков» —

лилипуты или поэты!

Независимо от работы

нам, как оспа, привился век.

Ошарашивающее – «Кто ты?»

нас заносит, как велотрек.

Кто ты? Кто ты? А вдруг – не то?..

Как Венеру шерстит пальто!

Кукарекать стремятся скворки,

архитекторы – в стихотворцы!

И оттаивая ладошки,

поэтессы бегут в лотошницы.

Ну а ты?..

Уж который месяц —

В звезды метишь, дороги месишь…

Школу кончила, косы сбросила,

побыла продавщицей – бросила.

И опять, и опять, как в салочки,

меж столешниковых афиш,

несмышленыш,

олешка,

самочка,

запыхавшаяся стоишь!..

Кто ты? Кто?! – Ты глядишь с тоскою

в книги, в окна – но где ты там? —

Припадаешь, как к телескопам,

к неподвижным мужским зрачкам…

Я брожу с тобой в толщах снега…

Я и сам посреди лавин,

вроде снежного человека,

абсолютно неуловим.

Меня пугают формализмом.

Как вы от жизни далеки,

пропахнувшие формалином

и фимиамом знатоки!

В вас, может, есть и целина,

но нет жемчужного зерна.

Искусство мертвенно без искры,

не столько Божьей, как людской,

чтоб слушали бульдозеристы

непроходимою тайгой.

Им приходилось зло и солоно,

но чтоб стояли, как сейчас,

они – небритые, как солнце,

и точно сосны – шелушась.

И чтобы девочка-чувашка,

смахнувши синюю слезу,

смахнувши – чисто и чумазо,

смахнувши – точно стрекозу,

в ладони хлопала раскатисто…

Мне ради этого легки

любых ругателей рогатины

и яростные ярлыки.