Читать книгу Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов - Страница 6

Литература убедила юношу, что он старше своих лет, что он обязан быть разочарованным и уставшим.

Юноша – главный потребитель и жертва романтической культуры, которая снабжает молодого читателя и зрителя инструкцией, как побыстрее разочароваться в жизни и растратить себя.

Романтические герои находятся под властью авторских идей и настолько поглощены задачей проиллюстрировать на собственном опыте моду на печаль одиночества, что не замечают абсурдности своего отчуждения от воления естества. Романтизм без устали подбирает все новые и разнообразные доводы, чтобы доказывать обязательность мотива разочарования в жизни и любви. Молодой человек воспринимает кризисное самоощущение персонажа как сам собой разумеющийся и несомненный сценарий жизни.

Романтизм намеренно завышает возраст героя, делая из него бытийного всезнайку или любовного горемыку. Чтобы в этом убедиться, достаточно вспомнить, к примеру, «Консуэло» Жорж Санд: «…в восемнадцать лет для него не было тайн в любви, в двадцать два года он уже был почти разочарован…»

Повышенный интерес писателей начала XIX века к юному человеку и живописание его разочарованности приводит к многообразным допущениям, среди которых одним из важнейших становится контраст между прожитыми годами и объемом испытанной трагедии. А. С. Пушкин в письме В. П. Горчакову размышлял о тенденциях литературы: о равнодушии «к жизни и к ее наслаждениям», о преждевременной старости «души, которые сделались отличительными чертами молодежи 19-го века».

С высоты накопленного читательского опыта очевидно, что драма одинокого персонажа выглядела в начале XIX столетия пристойной, но по мере настойчивой литературной эксплуатации постепенно вскрывалась ее неубедительность. К 17–22 годам этот романтический персонаж испытал в жизни все страсти, которых хватило бы безрадостно украсить несколько поколений литературных героев XVIII века. Ощущая противоречие между скромным номинальным возрастом и объемом обретенной грусти, Лермонтов сравнит 23-летнего Печорина с 30-летней бальзаковской кокеткой. Метафорическое завышение возраста необходимо, чтобы хоть отчасти аргументировать психологию еще не старого печальника.