Читать книгу Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности - Андрей Ястребов - Страница 8

Литература – главный поставщик того состояния, когда, по Гарсиа Маркесу, кажется, что по твоей могиле гуси ходят.

Литература упрочила юношескую уверенность в традиционности возрастных «ремесел» – одиночество, обманутость, печаль, смерть.

Причины изначальной разочарованности юного человека излагает Ф. Шатобриан: «Совершенное одиночество и беспрестанное созерцание природы привели меня в состояние, описать которое почти невозможно. Не имея на земле, так сказать, ни родича, ни друга, не изведав еще любви, я страдал еще от избытка жизненных сил». Казалось бы, любовь предложит родича, стол и дом и от души пощиплет перья жизненных сил и научит ценить жизнь. Как бы не так.

Судьба романтических страдальцев трагически печальна: родиться, быть окруженными заботами и любовью и умереть молодыми, не испытав тихой радости существования, так и не разобравшись в том, что жизнь предназначена не для того, чтобы умертвить себя первой случайной любовью, но чтобы испытать еще одну жизнь, свободную от кипучих страстей. Жизнь, отмеченную покоем и медленным приближением к тайне сущего, привыканием к вечности.

Юные герои романтизма относятся к смерти как заправские патологоанатомы. Они стоят на краю могилы… и какими только риторическими пышностями не обставляется желание побыстрее перейти в мир иной.

Общая картина книжных предпочтений выглядела безальтернативно. Нельзя не согласиться с Г. Торренте Бальестером (какое-то странное, кстати, имя): «У всех романтических героев мрачно-похоронный вид, и они напоминают героев трагедии, которые устроили коротенький антракт, чтобы отдать дань скверному любовному приключению. Они трагичны всегда, даже когда завтракают. Всем своим видом они словно говорят: „Как только завершим трапезу, тотчас же покончим счеты с жизнью. На любовь у нас времени мало: либидо не должно помешать нашим последним размышлениям о Ничто“».

Ницше изрек страшную мысль: «Жить один раз – значит вообще не жить». Идея, сформулированная в связи с совершенно другим вопросом, может быть косвенно применима к рассуждениям о цене осуществленной жизни. Герои романтиков живут один раз, они переполнены юношескими волнениями, сыплют несбыточными клятвами, безрассудно распоряжаются своей жизнью и готовы всю ее отдать за один поцелуй. Хотя, если быть объективными, подобная цена поцелуя не столь велика – героям жить-то осталось немного. Им дарована всего одна жизнь, нелепая в своей неосмысленности и настойчивом желании ее прервать. Обратимся к авторитету А. Шамиссо: «Этот малый мог бы почесть себя счастливцем, ежели бы его душа была хоть наполовину столь же бессмертна, как его куртка». Уравнивание бессмертной души с тленной вещью симптоматично. Сегодня юный романтик пообещал щедро расплатиться за поцелуй, а завтра или через неделю ему все равно умирать на поединке с врагом или со злосчастной судьбой, так и не износив модной курточки, купленной для прельщения миленьких барышень.

Против осмысленности и целесообразности жизни всегда восставали романтические герои и преданные им читатели: «Как, жить без страстной и испепеляющей любви? Это не жизнь, а прозябание». Подобные реплики удачно вписываются в партитуру возраста юности, неприязненно относящейся к любой утомляющей тело и ум работе. Такие настроения простительны тем, кто входит в эту жизнь, голым, красивым, не обремененным обязательствами перед самим собой как загадкой мироздания.

И все же, глядя с высоты более сознательного возраста, трудно согласиться с тем, что мы все рождены для того только, чтобы, встретив случайно кого-либо и обменявшись обещаниями вечно любить, тут же поспешно заявить, что бытийная задача исполнена, и теперь следует стать специалистом в ремесле красивого юношеского умирания.

История культуры не знает и не желает знать фигуры спокойного, безоружного и счастливого юноши без окровавленного кинжала в руке и без бомбы в сердце.

Юный романтический герой прописан в краткосрочном дне, в котором хочется любить, а если не получается, то следует красиво свести счеты с жизнью.

Романтизм предлагает юноше весьма скромную композицию жизни: ожидать вселенского счастья, встретиться с единственной, быть обманутым, стать образцово несчастным, подойти к морю, плюнуть в стихию и успокоиться на мысли о самоубийстве.

Юноша часто руководствуется ернической мыслью Дон-Аминадо, имея самое смутное представление о ерничестве или о каком-то Аминадо: «Ничто так не утомляет, как ожидание поезда, особенно когда лежишь на рельсах».

Классическая культура приготовила юноше небогатый ассортимент рекомендаций, как растратить себя. Литературные юноши обожают сводить с жизнью счеты. Чуть отредактируем Ф. С. Фицджеральда: жизнь юноши – «пьеса, в которой не бывает второго акта».

Как свидетельствует печальный опыт поклонников Вер-тера и утверждает статистика, романтические читатели не менее предрасположены к насилию над собой.

История прекраснодушного самоубийцы, рассказанная В. Гёте в «Страданиях юного Вертера» привела ко множеству подражаний, вышедших за пределы литературы. Вдохновенные образцом «показательного» самоубийства, молодые люди с романтическим ожесточением принялись накладывать на себя руки, что побудило Гёте предпослать второму изданию книги предостережение Вертера: «Мужем будь, – шепчет он из могилы, – не иди по моему пути». Предостережение великого писателя мало кем было услышано.

Литература сознательно обесценивает жизнь героев, уподобляя любовь единственной ценности, в сравнении с которой жизнь кажется пустой и ничтожной. Писатели в доказательство этой идеи мобилизуют самые сильные казуистические аргументы. Здесь, как, к примеру, у А. Мюссе, и диалог с самим собой, и упоминание Господа, и побуждение быть мудрым. «Мой бедный друг, – чистосердечно сказал я себе, – мне хочется дать тебе совет: пожалуй, ты должен умереть. Сейчас ты добр. Воспользуйся этой минутой, чтобы никогда больше не сделаться злым. Пока женщина, которую ты любишь, умирает здесь, на этой постели, пока ты чувствуешь отвращение к самому себе, положи руку на ее сердце – оно еще бьется, и этого довольно. Закрой глаза и не открывай их больше, пусть тебя не будет на ее погребении, – так ты избавишь себя от опасности на другой же день забыть свое горе. Ударь себя кинжалом, пока в твоей душе еще живет любовь к богу, давшему тебе эту душу. Что останавливает тебя – твоя молодость? И о чем ты жалеешь – о том, что волосы твои не успели поседеть? Пусть же они никогда не станут седыми, если не поседели этой ночью».

Романтизм награждает смерть эффектным эротическим содержанием. Затем эта традиция перейдет по наследству модернистским направлениям культуры ХХ века. И юноша настойчиво примется искать смерть рядом с эротикой, а любовь станет воспринимать как прелюдию к небытию.