Читать книгу Доисторические и внеисторические религии. История религий - Андрей Зубов - Страница 3

Уже в глубокой древности человек обратил внимание на тот факт, что религия, вера в Бога или богов – явление всеобщее. «Все мы, люди, имеем в богах благодетельных нужду», – говорит как о само собой разумеющемся Гомер [Од. 3, 48]. «Ты можешь видеть государства без стен, без законов, без монет, без письменности, но никто еще не видел народа без Бога, без молитвы, без религиозных упражнений и жертв», – указывал другой великий эллин – Плутарх. «Нет ни одного народа, который не имел бы Бога, высшего правителя; но одни почитают богов одним образом, другие – иным», – высказывал общепринятое в греческом обществе мнение Артемидор [Сонник. 1,9]. «Из всего множества разнородных тварей, – пишет Цицерон – нет ни одной, кроме человека, которая имела бы какое-либо понятие о Боге; между людьми нет ни одного народа такого дикого и грубого, который не сознавал бы, что он должен иметь Бога…» [О законах. I, 8].

В одном из древних еврейских песнопений, приписываемых царю Израиля Давиду (ок. 1000–960 до Р. Х.) провозглашается: «От восхода солнца и до запада прославляемо имя Господне. Высок над всеми народами Господь» [Пс.112, 3–4]. То есть, по мысли древнего гимнографа, все народы восхваляют Бога, так как Бог управляет ими.

В составленном в незапамятные времена священнейшем тексте Индии, в Бхагавадгите (на санскрите – Песнь Господня), Шри Бхагаван – «Благой Господь» объяснял царевичу Арджуне:

Обратите внимание на типичную для Индии диалектическую форму этого изречения: вера сообразна сути, суть – вера, человек есть проявление его веры-сути.

Но, кажется, древнейшее известное нам указание на всеобщность веры встречается в «Текстах саркофагов»,[5] в одной из тех надписей, которые делали египтяне четыре тысячи лет назад на гробах. Слова, запечатленные в них, должны были звучать перед лицом умершего в инобытии:

«Совершил Я, – глаголет Господь Вседержитель, чье имя сокрыто, – четыре благих деяния во вратах светлой земли:

Сотворил Я четыре ветра, дабы мог дышать каждый человек. И это – одно из дел.

Сотворил Я великие разливы <Нила>, дабы бедный мог существовать благодаря ним, как и богатый. И это – одно из дел.

Сотворил Я каждого человека подобным другому, и не повелевал Я им творить беззакония. Это сердца их не подчинились приказаниям моим. И это – одно из дел.

Сотворил Я в сердцах их склонность не забывать о смерти [букв. – о Западе], дабы священные приношения совершались богам, покровителям областей. И это – одно из дел» [СТ. 1130, VII. 461–62].

Этот текст строго последователен. Первым делом Господь Вседержитель дарует людям возможность жизни, вторым – средства существования, третьим – социальный порядок, четвертым – связь с миром богов, вечность, достигаемую через постоянную память краткости всего земного, «только человеческого». Вера, подобно дыханию, является для египтянина божественным даром всем людям, придающим смысл земной суетной жизни. На Древнем Востоке веру полагали самой сердцевиной человеческой личности, а ее повреждение – причиной деградации и отдельного человека, и общества в целом.

Нам не следует забывать, что впервые за всю свою долгую историю люди попытались отказаться от Бога как такового около двухсот лет назад, во время французской революции. Но этот первый эксперимент не продлился более двух лет (1792–1794). Сам теоретик якобинства Робеспьер провозгласил в Конвенте 20 прериаля II года, или, по старому, 8 июня 1794 г., культ Высшего Существа – Être Suprême, подтвердил веру в бессмертие души и сжег чучело атеизма в Тюильрийском саду.[6]

Прошло еще шесть лет, и 5 июня 1800 года консул Бонапарт обратился к миланскому духовенству со словами: «Никакое общество не может существовать без морали, а настоящая мораль немыслима вне религии. Следовательно, прочную и постоянную опору государству дает только религия. Общество, лишенное веры, похоже на корабль, лишенный компаса… Наученная своими несчастиями, Франция наконец прозрела; она осознала, что католическая вера подобна якорю, который один только может дать ей устойчивость среди обуревающих ее волн».[7]

Вторую попытку предприняли большевики в России. На этот раз, прибегая к кровавым жесточайшим репрессиям, вера в Бога искоренялась семьдесят лет. Но даже убийство миллионов верующих людей, уничтожение тысяч молитвенных зданий, книг и предметов священнодействия не смогли уничтожить веру. Вера хранилась людьми России все десятилетия коммунистической диктатуры, и после ее крушения в 1991 году три из каждых четырех совершеннолетних (76 процентов) жителей России объявляют себя верующими в Бога.[8] Вера и в условиях репрессивного богоборческого государства оказалась несломимой. Старый общественно-политический строй и жизненный уклад народов России были полностью разрушены за коммунистические десятилетия, а вера выстояла и быстро восстановила свое влияние в обществе после саморазрушения коммунистической государственности, хотя шрамы от ужасных ран, нанесенных общественному сознанию насильственным атеизмом, продолжают болеть и кровоточить до сего дня. К сожалению, пример российского большевицкого богоборчества оказался заразительным. Красный Китай с конца 1950-х гг., Северная Корея, коммунистический Вьетнам, «народная» Монголия, Камбоджа во время режима «красных кхмеров» также сделали богоборчество своей государственной политикой, и всякий раз политика эта оборачивалась бесчисленными страданиями, убийствами, утратой ценнейшего культурного достояния и нравственного закона и, в конечном счете, озверением человека.

Но начало этим процессам было положено ранее, в XVIII—XIX столетиях, когда равнодушие к Богу и атеизм стали обычным состоянием образованного европейского общества. Именно тогда возникли и теории о том, что религия – это сравнительно позднее явление и потому среди «примитивных дикарей» можно встретить племена, живущие без религии. Теории безрелигиозности древнейших людей придавалось в XVIII–XX веках огромное значение – то, что возникло во времени, во времени должно и закончиться. Борьба с Богом в настоящем, в чаянии безрелигиозного общества будущего, оправдывалась теориями первобытного атеизма.

Английский ученый Джон Лаббок (лорд Эйвбери) (1834–1913) собрал многочисленные сведения о народах, якобы вовсе лишенных веры во что бы то ни было. Исследователь обычаев жителей Андаманских островов Муат писал, что у них «нет даже самых грубых элементов религиозного верования». Путешественник сэр Самуэль Бейкер, посетивший нилотские племена Судана в начале 1860-х годов, сообщал в своем докладе в Лондонском этнологическом обществе в 1866 г.: «У всех у них без исключения не встречается никакого понятия о высшем существе. У них нет также никакого рода богопочитания или идолопоклонства. Темнота их ума не освещена даже ни одним лучом суеверия, и разум их пребывает в столь же застойном состоянии, как те болота, среди которых эти несчастные обитают».[9]

Однако все эти выводы были опровергнуты более тщательными исследованиями. И ныне мы хорошо знаем и религию андаманцев, и верования суданских нилотов. Уже к концу XIX века у серьезных этнографов не оставалось сомнений в том, что в их время дорелигиозные народы неизвестны науке. «Утверждение, что дикие племена, совершенно чуждые религиозных понятий, были действительно найдены, не опирается на достаточное количество доказательств, которых мы вправе требовать для такого исключительного случая», – отмечал в 1871 году великий английский этнолог Эдвард Бернетт Тайлор.[10] Десятилетия, прошедшие с момента написания этих строк, еще больше убедили ученых в отсутствии в настоящее время дорелигиозных народов.

XX век дал миру науку о древнем, доисторическом человеке – палеоантропологию. И чем дальше уходили ученые в прошлое, тем больше убеждались они, что не только ныне, но и в минувшие эпохи человечество не было безрелигиозным. Крупнейший специалист в области истории религий, английский ученый, священник Эдвин Оливер Джеймс (1888–1970) указывал: «Доступные к настоящему времени данные позволяют с большой долей уверенности утверждать, что в широком смысле слова религия в тех или иных своих проявлениях является столь же древней, как и само человечество».[11] А английский философ и культуролог Кристофер Генри Доусон (1889–1970) писал: «Как бы далеко назад в историю человечества мы ни пошли, мы никогда не сможем найти время или место, где человек не знал бы о душе и о божественной силе, от которой зависит его жизнь».[12]

Всеобщность веры и во времени, и в пространстве большинством ученых считается ныне безусловным научным фактом.