Читать книгу В поисках точки Gmail. Письма о любви, о сексе и о жизни в промежутках между ними - Ангелина Монич - Страница 4

Оставив свой шикарный серебристый дом на колесах у первой же от кольца станции метро, Маргарита двинулась к переходу. Шестнадцатиэтажный колодец (единственное возле метро место, где можно было бросить машину) она откопала еще зимой, когда, простояв больше часа в пробке, плюнула на кожаный музыкальный комфорт и впервые за долгое время спустилась в подземку. Впечатлений тогда у нее была масса, и все больше положительные. Ей понравились эти 25 минут под землей. Она с удовольствием разглядывала людей, подсматривала их тексты и подслушивала слова. Благо была середина дня, лица в вагонах были преимущественно молодые и ничем особенным не пахли. С тех пор случаи, когда ей приходилось добираться до центра в толпе себе подобных, стали происходить все чаще. Проводить по пять часов в день за рулем, простаивая в пробках, было уже невмоготу.

Отметив отсутствие у турникетов подозрительных лиц в милицейской форме, Марго ловким движением руки вытащила из сумки кошелек и как бы невзначай приложила его к желтому глазку. Загорелся зеленый. Через секунду она была внутри. Бабушка в будке не обратила на нее никакого внимания, а бабушка на фотографии пластиковой социальной карты, лежавшей вместе с кредитками в кошельке, в очередной раз устало улыбнулась, – она уже давно никуда на транспорте не ездила, а льготы имела, чего им лежать без дела, на, внучка, пользуйся, все экономнее, только смотри, не давай проверять, а то враз отберут и потом уже не восстановишь. В месяц такой экономии набегало рублей восемьсот.

Перед самым эскалатором под носом у Маргариты возник молодой и неместный. Он лихо перескочил через перила, разделяющие тех, кто из метро выходит и тех, кто туда только что вошел, и, как ни в чем не бывало, поплыл вниз. «Зайцы паршивые. Понаехали, а платить не хотят», – с раздражением подумала она и шагнула следом.

«Следующая станция Белорусская». Здесь Машка живет. Одна остановка на автобусе и во двор. Сто лет с ней не разговаривала, все некогда, а надо бы, подруги все-таки. Близкие. В гости надо зазвать, не отвертится.

Маргарита жила хорошо и относила себя к женщинам обеспеченным. К своим 37 она была обеспечена большим загородным домом с зеленой лужайкой, обсаженной туями, двумя иномарками, хорошими туфлями, маникюром и приходящей дважды в неделю домработницей, которой, правда, платила сама, из небольшой своей редакторской зарплаты. Головомойками, дежурными и экстренными, Маргариту уже 16 лет обеспечивал муж. Чтобы жизнь малиной не казалась.

А малины в этом году было море. Малиновые кусты, купленные пять лет назад по случаю у дороги, были агрессивны и щедры. Они, нещадно вырезаемые каждый год, расползлись далеко за пределы выделенной им территории. За непослушание откупались ягодами, крупными и на редкость сладкими. Собирать их было неохота, ели с куста, остальные падали на землю или оседали в недрах морозилки, если до них добиралась рука изредка приезжающей свекрови. Огород у Маргариты имел название, но не имел вида. В этом году там сидела мята и экзотическая руккола. Вторая была посажена в качестве эксперимента. Когда эксперимент начал цвести желтыми пахучими цветами, его собрали в букет. Укропу и салату всходить было лень. Про любимый всей семьей горох в этом году вообще забыли. Зато еще весной в землю были воткнуты восемь семян кабачков-цуккини и три сетки семенного картофеля. О своей причастности к полевым работам Маргарита периодически не без гордости рассказывала на работе. В итоге рассказы эти городские маргаритины подруги так и окрестили «Вести с полей».

Вспомнив, как утром, на недолгой прогулке по полю, ее любимый годовалый пес с удовольствием поедал желтые головы одуванчиков, Маргарита улыбнулась. «Следующая станция Новослободская».

Сегодня снимали на Союзмультфильме. Возле входа, который только что съел организованную группу младших школьников, Маргариту уже ждали. Оператор Юра и водитель Сергей, завидев Марго, широко заулыбались.

– Слышала прикол? – выпалил Юра, едва Марго с ними поравнялась. – Лев Аронович берет интервью у Льва Абрамовича! Смешно, правда? Аня придумала вчера, когда мы с Додиным разговаривали.

Маргарита посмеялась. Острые на язык ее телевизионные коллеги все время находили повод для шуток. А с оператором Юрием и вовсе была связана масса историй. Дело в том, что Юра носил от рождения фамилию Путин. И всякий раз, когда нужно было аккредитовываться, фамилия эта оказывала на людей магическое действо. Во многих местах группу именно по ней и запоминали надолго, даже если она не появлялась в этом заведении целый год. Когда же в помощь Юрию Путину был определен Сергей Иванов, веселья стало еще больше.

– Пошли, работнички, – по-дружески сказала Марго и открыла тяжелую дверь.

При входе в тесное фойе оказалась вертушка, какие обычно ставят для сдерживания посетительского пыла при предъявлении пропусков. Причем в данной конструкции народ входил и выходил в один и тот же отсек. Поэтому когда почтенный оператор, обвешанный огромными сумками, неожиданно оказался в вертушке вместе с пышной дамой, желавшей покинуть здание, Маргарита еще раз повеселилась. Закрывшаяся за Юрой металлическая рама отвесила увесистый пинок даме, не успевшей к тому моменту покинуть опасную проходную зону. Съемка прошла в приподнятом настроении.

Обедала Марго уже в другой компании. Коллеги уехали на следующую съемку, она же двинулась пешком в сторону подземки, по дороге намереваясь непременно что-нибудь съесть. Попавшееся на пути заведение расползалось направо и налево, естественно, много обещая. Выбирая между «поесть вкусно» и «поесть быстро», Марго пошла направо. Вскоре приобрела обеденную соседку. Нахлобученная на стул тетка поедала картошку и одновременно говорила по телефону. Она ела быстро, а говорила еще быстрее. Из разговора Маргарита узнала, что 1) тетка работала риэлтером, что 2) нужно было срочно приватизировать двухкомнатную квартиру Петра Васильевича, и что 3) сделать это было крайне сложно, поскольку доля в этой самой квартире принадлежала матери его второй жены, а ее уже давно никто не видел. Тетка была так занята своим разговором, что вскоре ее разговор перестал занимать Марго, и она, голодная, стала опустошать свой поднос. Кроме бумажной тарелки с фаст-фудом и чая на подносе лежал чек, только что ею оплаченный. В чеке значилась сумма – 112 рублей и название блюда – «2 куска». После этого сообщения куски встали поперек горла, и Марго чуть не подавилась. Она подняла голову и огляделась.

Напротив, ровно посередине залитого солнцем окна, сидела девушка. Вся в прыщах. И тоже давилась. Не сводя с Маргариты своих светлых прыщавых глаз, девушка давилась желанием что-то у нее спросить. Это было так очевидно, что М. начала судорожно копаться в отсеках своей плохой памяти, силясь припомнить уставившееся на нее лицо. Знакомы мы что ли? Не нашлось такого. Тогда она вспомнила, как часто люди, которых она впервые видела, морщили нос, потом лоб и, наконец, говорили, что видели ее по телевизору, только не могут вспомнить, в какой программе, и что она нисколько с тех пор не изменилась. Но вряд ли девушка эта была из их числа. Она, видимо, уже давно сидела напротив окна, поскольку стол перед ней был пуст, и глаза тоже. Кроме желания прицепиться к кому-нибудь, в них больше ничего не читалось. Поединок взглядов прервал телефонный звонок. Звонил маргошин телефон. После слов «Райкин, король Лир, интервью», глаз девушки она уже не увидела – они были с другой стороны туловища, теперь разглядывавшего пешеходов за стеклом. Облегченно вздохнув, М. отхлебнула бумажный кофе и направилась в туалет.

Едва она закрыла за собой дверцу, из соседней кабинки раздался приятный дамский голос: «Добрый день!» Марго вздрогнула. Недрогнувший голос продолжил: «Скажите, пожалуйста, это вы хотели снять квартиру?» На другом конце мобильного провода что-то ответили, в кабинке завязался разговор. Но Маргарита его уже не слышала, ее информационный голод был утолен. Она вышла на улицу и, слившись с тверской толпой, потекла ко входу в метро. Домой.

На лестнице, под высоким, необыкновенной красоты мозаичным потолком с маяковскими стихами, прямо перед турникетами стоял дядька. Обыкновенного роста и совсем обычной наружности, он пел частушки. Под его «целовались бы еще да болит влагалище» всякий заплативший в кассу часть своей зарплаты получал доступ в недра Москвы.

Удивительное дело, – думала Марго, двигаясь к турникету с высоко поднятой головой и по дороге отыскивая знакомые места в мозаичных стихах, – заходят люди, любуются потолком, хватают за хвост гениальные строки, а о чем думают в этот момент? О художнике, который придумал, об архитекторе, о плиточниках, которые выкладывали, о вахтерше, которая знает наизусть, о частушках сомнительной наружности… О чем угодно, только не о самом Маяковском, в честь которого трудились все вышевспомненные, и тем более не о его возлюбленной Лиле Юрьевне Брик, которой половина звезд с этого неба и предназначалась. А они, между прочим, Брик с Маяковским, писали друг другу нежные письма. «Мине тибе хочется». Орфография, кстати, вполне соответствует сегодняшней новомодной и безответственной. Они, конечно, дурачились. Но как любили… Блин.

Проходя мимо самодеятельного певца, выступавшего, видимо для собственного удовольствия, поскольку емкостей для сбора денег вблизи него не было, народ улыбался. И не останавливался. Хорошего настроения хватало до середины эскалатора, далее вниз лица пассажиров темнели. На общем фоне иногда выделялись яркие пятна. Мимо Маргариты проплыло одно из них. В удалявшемся розовом Марго узнала голову нахлобученной тетки. Радостно выкрашенные волосы приковывали взгляд, тело их обладательницы – напротив. Оно было одето в ничем не примечательное пальтецо цвета песка. Сложись жизнь этой замученной квартирным вопросом дамы иначе, все было бы наоборот – сочетание «блондинка в розовом» показалась Марго более привлекательным. Она усмехнулась.

В метро Марго почти всегда везло. Именно отсюда она таскала сюжеты и аккуратно складывала их в свой журналистский загашник, который, как она надеялась, вскоре вполне мог бы превратиться в нечто литературное. Она хотела написать об этом «подмосковном» обществе случайных людей. И метро, в качестве знака ответного внимания, дарило идеи. Иногда совершенно неожиданные и страшные. Вот недавно ехала она по рыжей ветке, думала о чем-то личном и вдруг услышала голос диктора: «Станция Площадь Ногина, платформа справа». И увидела как маленькая девушка с большими серыми глазами, стоявшая у дверей и приготовившаяся выйти, вдруг растерялась, поняв, что здесь и сейчас ей не откроют, постояла в нерешительности, и только когда в вагон с противоположной стороны стали заходить люди, поспешила выйти, с трудом протиснувшись сквозь толпу. В жизни, подумала тогда Маргарита, все ровно также. Принял решение – все десять раз взвесил, обдумал, обговорил, прикинул что будет если не, просчитал варианты, проверил аргументы, все правильно – принял. Набрал воздуха в легкие, приготовился шагнуть (или сказать) – а платформа, блин, справа! А на схеме этого не видно. Это нужно знать. А чтобы знать – разочек прокатиться.

Была у Марго с недавних пор и любимая станция – Площадь Революции, открытая ею недавно, а обществом в 38-м году (об этом она прочла на одном из плакатов, расклеенных в вагонах к юбилею Метрополитена). Станция загадочная и блестящая. У населяющих ее скульптур, среди которых числятся матрос с флажками, комсомолка с винтовкой, красноармеец с женским лицом и впопыхах сложенным парашютом, колхозница с петухом и еще десятка два прочих, некоторые части тела начищены до блеска, сияют и дразнят. У кого нос, у кого гребешок, у кого коленка. Человеку невнимательному объяснить сей удивительный факт вряд ли удастся, а Марго уже не один раз наблюдала, как в прибывающей на перрон толпе нет-нет да и найдется кто-нибудь, кто, проходя мимо фигур, подпирающих своды, обязательно дотронется хотя бы до одной из них. Но не до всякой. Очень популярен нос у собаки красноармейца. А вот, например, спортсмен с мячом и девушка с книгой никого не интересуют. И ребенка у женщины никто не трогает. Объяснения этим действиям Марго не нашла, но предположила, что это к удаче – дотронешься и день хорошо пройдет, или вечер, или ночь, у кого что. Спросить как-то неудобно. Это все-таки личное. Московское. Отличное.

А вот переход с любимой станции на зеленую ветку радовал мало. Он все время всех наклонял. Ненавязчиво полз вверх, настойчиво предлагая принять упор. Что Марго и делала, в конце пути получая вознаграждение – почти всегда на последней площадке пела лысая скрипка. Хорошо пела, с душой.

«Прошу вас!» – молодой человек, очевидный студент пропустил Маргариту в вагон. Дал возможность порадоваться за подрастающее поколение – надо же, еще встречаются воспитанные кем-то люди.

Ехать было далеко, вокруг рассматривать было нечего, поскольку лица были замучены и черны, и Маргарита, достав из сумки несколько отпечатанных листов и дежурный карандаш для пометок, принялась читать. Дочитав, Марго аккуратно вложила листки в файл, файл – в сумку и вышла из вагона. На улице продавали живых раков, раки просили пива, но у Марго в кошельке было всего 300 рублей – не разгуляешься. Сердито зазвонил мобильный телефон, требуя немедленного ответа «ты еще час назад выезжала с работы! долго нам тут голодными сидеть? или тебе все равно?!!» Пока телефон кричал, батарейка села, и телефон успокоился. Как и все вокруг. Маргарита открыла машину, села за руль и поворотом ключа вернула к жизни пятилитровый двигатель. Каблуки полетели на заднее сиденье. Огромный серебристый Мерседес выкатил со стоянки в ночь. Под аккомпанемент Бьорк.

На загородном шоссе было темно и пусто. Какое неожиданное счастье, подумала Марго. На «Максимум» шло вечернее шоу. Она всегда слушала это радио, и в основном из-за музыки, ей нравился набор из Колдплей, Депеш, Рамштайн, Сплинов и Ред Хот Чили Пепперс. Но сегодня двое ведущих чего-то бесконечно говорили, лалалала-лалала-лалала. Похоже, по заданию редакции искали варианты на вечер. Марго взяла и позвонила.

– Здрасьте, меня зовут Маргарита, и я еду в хорошей машине по загородному шоссе домой. Знаете, с каким чувством – мне вас жаль, мужики.

– Интересный голос. Отчего же?

– Оттого, что вам звонят сегодня – мало того, что мало, так еще и дамы, обедненные фантазией.

– Да, мы и сами не в восторге от предложений.

– Так вот у меня к вам по крайней мере четыре предложения. Во-первых, предлагаю отправиться со мной в мастерскую лепить горшки.

– Красиво… Не боги горшки обжигают. Так. А второе?

– Второе – поехать за город кидать снег.

– Что, некому?

– Да нет, есть кому. Просто весело это. Третье предложение – поехать кормить лебедей.

– Тоже красиво. Раковых шеек? А где? На собственном озере?

– Нет, к сожалению, собственное озеро замерзло. Но есть места. С подогревом.

– Нам нравится. А четвертое что? Даже интересно.

– А четвертое, я, пока озвучивала первые три, забыла. Но это и неважно. Может быть и пятое, и шестое. Просто дело в том, теперь вас ждет разочарование, если вы вообще можете испытывать это чувство, – дело в том, что я замужем, и сейчас еду домой к мужу и к ребенку, так что романтического свидания у нас с вами все равно не выйдет. Но. Я готова подарить свои предложения любой первой дозвонившейся до вас девушке, и может быть, у вас с ней что-нибудь получится.

– Очень красиво. А ведь у нас сегодня «вечер недолюбивших»…

– А я и есть недолюбившая. Или недолюбимая.

– Ну что ж, спасибо, Маргарита. Жаль, что вы замужем, а то бы пошли, пожалуй, лебедей кормить.

Первый раз в жизни она позвонила на радио. Поддавшись какому-то минутному порыву. Движимая совершенно не знакомым доселе чувством. Или нет… скорее желанием совершить какой-нибудь смелый или даже отчаянный поступок и победить. Дозвонилась буквально на второй минуте. И тут же, после первых же слов, вдруг отключилось радио, само собой. Так что весь разговор она не слышала и свой голос по радио тоже не слышала. Ну и хорошо. Милый человек Алекс Дубас сегодня в компании с ви-джеем Александром Анатольевичем искал себе романтическое времяпрепровождение на вечер, ожидая в эфире от девушек предложений, которые бы их удивили. Звонили мало и примитивно. В итоге мужички поехали, кажется, на «утку в тандыре». Больше ехать было некуда. Хоть поедят, как следует.

Въехав во двор, Маргарита поняла, что будет весело. На всю улицу орала музыка, на всем участке горели огни. Беседка светилась радужным узором, внутри плясали тени. Она даже не стала заходить в дом переодеваться, лучше сразу. Выпить и расслабиться.

– Здорово, ребята!

– Оооо! Наконец-то, хозяйка приехала, хоть покормит, – навстречу Марго двинулся их общий знакомый, частый гость в доме. Кроме него Марго насчитала еще три человека, включая собственного мужа.

– Не поверю, что вы сидите голодные, – изобразила Марго удивление на лице. – Не маленькие уже, да и не чужие, могли бы мясо пожарить. Я между прочим тоже с работы.

– Прости, но мы уже не можем, – сказал подошедший муж. Из одежды на нем были только шорты. Значит, подумала Марго, танец живота с раздеванием уже исполнялся. Бросив взгляд в сторону мусорного ведра, она быстро сосчитала батарею пустых винных бутылок. Девять. Ну что ж, еще не смертельно, правда, с одним сыром вприкуску, незадача.

– Вижу, – улыбнулась Марго, засучивая рукава. – Давайте кормиться, что тут у вас?

– Люляки, – сказал муж, заикаясь, – ой, еще раз, лю-ля-ки, – произнес он по слогам, внимательно отслеживая каждый звук.

– Ладно, ладно, сейчас пожарим, – Марго уже все поняла и поставила себе цель быстро всех накормить и отправить по домам. Развлекать четырех нетрезвых мужчин ей было привычно, но именно сегодня совсем не хотелось.

Пока жарили и ели, разумеется, вели пьяные беседы. Мужчины. Маргарита молча наблюдала, хотя и была невольным объектом этих самых бесед.

Кирилл, их давний приятель-банкир, часто заезжающий к ним по-соседски со своими перепелами и водкой, глядя на Марго, но явно обращаясь к ее мужу, неожиданно спросил: «А он тебя удовлетворяет?» Маргарита улыбнулась. В ожидании ответа. Муж ответил без промедления: «А ее невозможно удовлетворить». В этот момент Кирилл еще внимательнее посмотрел на нее, но она не отреагировала, ждала, и не напрасно, муж продолжил: «Ее невозможно удовлетворить, она уже всем удо-влет-во-рена, ей ничего не надо, у нее все есть». Слово «все» он особенно подчеркнул. И тут же уронил голову на грудь. И в этот момент Марго действительно ничего больше было не нужно.

Проводив поздних гостей до машины, где их ждала охрана, Маргарита вернулась в дом.

Обыкновенно после ухода гостей Валерьян (так по-дружески звали мужа его друзья) и Маргарита втаскивали в дом остатки пиршества и посуды вместе. Затем муж водружался на свое любимое кресло, стоявшее в кухне аккурат напротив телевизора, непременно кладя ноги на стол (из какого американского прошлого взялась эта привычка, сказать никто не мог), наполнял бокал красным густым вином и принимался лузгать соленые белые семечки. А жена, как и было ей положено природой, принималась за уборку. Делово и неторопливо она составляла гору грязной посуды в посудомоечную машину (какое счастье, что был этот агрегат!). Казавшееся легким на первый взгляд дело занимало у нее минут пятнадцать. Потом убирала недоеденное в холодильник, попутно наводя там порядок. Освобождала от лишних предметов большой обеденный стол, вытирала его начисто. Пшикала специальным средством, а затем и скребла решетки, на которых только недавно в последний путь провожали курицу, свинину или индюшку. Мыла плошки, салатницы и разделочные доски, не помещавшиеся в посудомойку. Складировала пустые пивные или винные (в зависимости от настроения гостей) бутылки. Завязывала мусор в пакеты и выставляла за дверь. Хозяин дома, не меняя положения ног, наблюдал то за действиями жены, то за картинкой на экране. Когда это занятие ему надоедало, Валерьян с тяжелым вздохом уставшего от жизни человека, поднимался, подходил к холодильнику, открывал его, извлекал из ледяных недр зеленое яблоко или апельсин, мыл, вытирал полотенцем и, вместе с фруктом и полотенцем, отправлялся по длинному коридору к себе в спальню. Заведенному когда-то самим же собой ритуалу Валерьян не изменял никогда. Со временем все полотенца бы перекочевали на Валерьянову кровать, скрывая в своих складках остатки витаминной мякоти, если бы Маргарита периодически не убирала с постели эти признаки свинской, как ей казалось, привычки. Иногда, донося до мусорного ведра, она все же неосторожно раскрывала ткань, и тогда на пол высыпались многочисленные косточки и огрызки, свидетельствующие о бесконечной заботе хозяина дома о собственном здоровье. К тому времени, как Маргарита заканчивала убираться на кухне, часы показывали уже далеко за полночь. Мелодичный храп, доносящийся из комнаты мужа, давал надежду на спокойную ночь.

В тот вечер в ванной с ней случилось дежавю. Только вчера она откупорила большую металлическую банку с черной икрой, купленной по случаю у барыги, и впечатлилась картинкой – черная блестящая масса была так сильно набита в посудину, что, когда сняли крышку, на этой самой крышке толстым полукруглым слоем осталась лежать часть. И первым делом хотелось съесть именно ее, вроде как лишнюю. Теперь по обочинам верхней крышки только что открытой новенькой банки лежал белый манящий крем. Он пах страницами дорогой жизни, сиял лицами гламурных красавиц. Упиваясь мгновением, Марго запустила в крышку палец и непозволительно щедро намазала умытое лицо. Лицо тут же съело подарок и выжидающе посмотрело на нее в зеркало. «Хватит», – подумала она и, плотно навинтив крышку, пристроила вожделенную двухсотграммовую (!) банку в угол туалетного столика, подальше от желающих помазать прыщ на жопе чем-нибудь жирненьким.

Потом Марго зашла в комнату сына, поцеловала в макушку. И, уединившись в голубой (так она называла комнату, в которой иногда с удовольствием спала), залезла в вечно разложенную постель. Подперла спину подушками, водрузила на колени ноутбук и окунула пальцы в привычную мякоть букв.

Эти ночные свои бдения в последнее время она любила особенно. И очень ждала. Она должна была писать каждый день. Писать непременно. Так сильно ей этого хотелось. Иначе все забывалось, проваливалось в историю никому не нужных людей, ничего не значащих событий, ничего не производящих впечатлений, ни… Ни-ни. Никому, ничего, никогда. Неинтересно. Не Ей. У нее была удивительная и никому-не-нужная способность цепляться. За людей, за события, за слова, за взгляды, за удовольствия, за… за руки и за губы. Она не верила в вечные темы и знала, что завтра, возможно, умрет – носится на машине, спускается в метро, скандалит и задирается – почему бы нет… Почему бы сегодня не жить на полную катушку, если завтра может просто не быть. Почему бы нет. Она очень любила красное вино, скорость, путешествия и странную музыку. Окружающим эти пристрастия как правило были непонятны. Женщины ее опасались, хотя и искали ее компании, очень уж она была весела, а мужчины… мужчины увлекались ею, безотчетно, радостно и надолго, очень надеясь на ответное внимание, и с каждой случайной встречей все более увязая в сетях ее удивительного обаяния.

Сегодня Марго придумала, что ее зовут Асей. И что ее Ася никогда не любила своего имени. А потому всякий раз представлялась, в зависимости от обстоятельств, то Ассой – «ой, неужели, после фильма Сергея Соловьева кого-то так называли?» – неужели! То Ассолью. С этим именем было проще – каким бы странным оно не выглядело на фоне современного города, оно было знакомо и очень понятно, оно даже рисовалось как-то красочно: милая и юная девушка с длинными развевающимися на ветру волосами, в широкой юбке и скромной блузе с рюшами на берегу моря ждет возлюбленного, ее все жалеют и никто не понимает. Чем не героиня? Это ничего, что таким именем нормальные женщины своих дочерей не называют. Зато остальным – все понятно, и все конкретно. Ну, кто будет задумываться о том, что родивший Ассоль Александр Грин был на самом деле не тем, за кого себя выдавал. Он был обычным Гриневским, который страшно любил выдумывать о себе всякие небылицы – как ходил по лесам с разбойниками, как нашел на Урале золотую жилу, в один миг разбогател и тут же промотал целое состояние, как путешествовал по пустыне и едва не погиб от рук бедуинов. Хотя сперва был обыкновенным рассеянным ребенком, потом бродягой, матросом, рыбаком, а затем и ссыльным по политическим мотивам. Романтик, в общем. Никому не интересный романтик. Каких тысячи. И от безвестности спасла его единственная стоящая выдумка – Ассоль. Был еще вариант представляться «Астильбой», загадочно, конечно, но слишком уж. Красивое растение, которое росло у Марго в саду, для имени было too much. Так что в большинстве случаев она была просто Асей.

Дальше фантазий вокруг имени этой ночью у Марго дело не пошло. Ася не была постоянной героиней ее текстов, сегодня хотелось просто развлечься. Немного получилось. Маргарита с удовольствием втянула носом запах ночной деревни, сочившийся в окно. Тридцать седьмой в ее жизни «двадцать два ноль три» благополучно заканчивался. И в конце этого самого обыкновенного 22 марта она пребывала в отличном настроении и потому совершенно не хотела спать. Она была готова делиться своей энергией и прочим вздором со всем миром.

Марго встала, проскользила в одной рубашке по длинному коридору на кухню, налила бокал красного вина, вернулась под одеяло, устроила ноутбук у себя на коленях и, ткнув мышью на чистую страницу, начала писать.

ВЗДОР

Я пошла в ванную комнату и чуть не растеряла то, что хотела написать.

Чуть.

Как бы я хотела…

Медленно и в небо говорить «Вздор! рр!» Сумасшедшее слово, я будто сделалась влюблена в него.

Как бы я хотела жить у моря. На втором этаже, с деревенскими занавесками, с соснами в окно, с шумом волн. Об этом я мечтаю давно. Я должна быть в этой мечте писателем. Я пишу и смотрю в окно. Мне хорошо. Спокойно. Мне приносят молоко. У меня есть время. И нет нервов. И нет цейтнота, когда нужно что-то быстро писать, куда-то нестись, сдавать, успеть, толкнуть, послушать, посочувствовать. Мне было бы так хорошо на море. Я бы писала книгу, пила красное вино. Я и сейчас его пью, только за окном шум шоссе, а в голове не пойми что. В коридоре в клетке беснуются крысы. Завтра ехать на собачью площадку.

Я впервые пишу, не думая. Что пишется, то и пишу. Мне так понравилось у Миллера правило – никогда не править написанное. Что написалось, то и суть вещей. Не надо прилизывать текст – это и есть первый шаг на пути к самой цели. Написанное всегда кажется несовершенным. Плюнь. Если это кому-то будет интересно, значит, будет интересно. Стиль – ничто.

Случайные орешки падают на ковер. Выгребаю ладошкой, теряю, они падают. Вино – так себе. Зато настроение – море. Даже ничего по делу писать не хочется. Висит недоделанным сюжет о Курехине – вот был человек, завидую его жене, Насте, я с ней вчера разговаривала, они любили друг друга. Мне кажется, с таким можно две жизни прожить, мне кажется, не знаю. Но он умер. Сердце. 42. Он был гений. Она плохо выглядит. Как будто очень старая. Много энергии, но и много горя перенесла. После смерти мужа, повесилась дочь. Я бы не пережила. Она молодец, смогла, делает фестивали. Но смысл? Его забрали, дочь забрали, а что же ей делать – сына растить, сын еще есть. Я всегда знала, что есть родство по крови. Это чувствуешь, только, к сожалению, не с первого взгляда. Это что-то такое тонкое, что замечаешь, анализируя. Курехин был мой человек. Хотя знакомы мы были какие-то полчаса, пока писали сюжет, в 92-м, о фильме «Два капитана-2». Они с Гребенщиковым сидели за столом, гнали всякую пургу, а наша съемочная группа в это время покатывалась со смеху. Нам так было хорошо, и им было хорошо, они были счастливы моментом, им было в кайф плести всякую чушь и, не замечая окружающих, получать удовольствие, драйв…

Ну вот, растеряла все орехи.

Сейчас буду читать «Жюстину» Маркиза де Сада. Средневековая чушь, но с чувством. На органы действует. Ничего не меняется – по-прежнему, все великие дела на Земле делаются из двух побуждений: желания прославиться и полового влечения. Вот и мне иногда так хочется сделать что-нибудь великое…

Займусь собой…

Марго допила оставшееся в бокале вино. Отправила ноутбук на зарядку до следующего утра, поставив его на пол. Сползла в теплую темноту одеяла. И, запустив правую руку в шелк кружевной ночной сорочки, выключила свет.

Ночью Марго снился город.