Читать книгу Девственник. Роман - Анжела Конн - Страница 10

Скучно… Ох, как же скучно… Клумба с распустившимися цветами во дворе дома, который арендует на окраине города молодая супружеская чета, на миг занимает внимание Агаты. Красиво, слов нет, но похоже на декорацию к её новой статичной жизни, а настоящее, живое и резвое, осталось там, в родном доме, за оградой, где прошли детство и юность. Скучает и по дому, и по саду, но по родителям – до потери сознания.

Её признание в любви к Сергею и последующие объяснения привели чуть ли не к трагедии. С тех пор, как она объявила о своём замужестве и мама попала с инсультом в больницу, она не видела ту, которую боготворила с первого мига узнавания её. И себя, через её лучезарную улыбку и тепло рук. Они всегда пахли вкусностями. Заходила навестить, но встретив тяжёлый взгляд отца, не отходившего от матери в больнице ни на шаг, не рискнула повторить визит. Отец так и сказал:

– Не появляйся матери на глаза. Дай ей прийти в себя, а то окончательно доконаешь…

Новая жизнь сначала закрутила-завертела. Сергей старался как мог. Они уехали в свадебное путешествие сразу после небольшого торжества. С натяжкой можно назвать скомканную процедуру свадьбой. Родители и близкие отсутствовали; человек десять-пятнадцать, в основном коллеги с работы жениха и невесты.

Путешествие по городам и весям огромной страны должно было компенсировать горечь и от реакции родителей, и от собственного неудовлетворения того, что натворила, хотя ни на минуту не жалела о замужестве, и, по сути, от несостоявшейся свадьбы. Не такой Агата представляла её. Медовый месяц… Можно и так назвать, если бы не горечь…

Сергей сделал всё, чтобы новоиспечённая жена отвлеклась от тяжёлых мыслей; на арендованном авто они намотали по Союзу тысячи километров. Начали с Прибалтики, потом двинулись в Украину и Белоруссию, оттуда в Закавказье… Поездка, полная впечатлений и радостных открытий, на время увела её от реальности, однако под подспудным грузом сердце не открылось в полной мере. Чета возвратилась в родной город, и Агатой вновь овладели нерадостные мысли после того, как иссякли разговоры о поездке.

Спасала работа. Но как бы Агата не любила свою профессию врача, в шесть часов вечера приходилось запирать кабинет и отправляться домой. Хорошо, когда Сергей в городе: друг на друга не могут наглядеться. Любит она прогуливаться с любимым по тихим улочкам города, по набережной, посидеть, прижавшись к нему, на скамейке и провожать взглядом проплывающие мимо судна. А в дни его рабочих поездок Агата не знает куда себя девать. Без него и свет не мил: не хочется выходить из дома, чтение не отвлекает, от телевизора тошнит. Вот и сейчас вынужденное одиночество её гнетёт.

Бросив последний взгляд на пёструю клумбу, – единственное, на что приятно смотреть в отсутствии мужа, – накидывает на плечи лёгкое пальтецо и выйдя за калитку, садится в свой старенький тёмный «пежо» и катит по улицам. Городок маленький, но уютный, живший своей провинциальной жизнью; вольготно раскинулся на берегу могучей реки Волги. Она едет по набережной, любуясь видом моста и опустевших пляжей. Летом иголке негде упасть…

Агата родилась и выросла здесь, на природе средней полосы страны. Изредка покидала родные места с родителями на время их отпусков, но неизменно возвращалась. Вернулась и после окончания института. Надежда родителей, что дочь останется в областном центре, не оправдалась. Ни на какой другой променять свой городок не согласилась бы. Многочисленные храмы, сохранившиеся старинные купеческие дома, придают её любимому городу скромное, но неповторимое обаяние. И сейчас, проезжая по его улочкам, чувствует себя как у Христа за пазухой.

Ездить любит, и машина приводит её в восторг. Подарил бы ей отец, если знал, какой фортель она выкинет… Скорее всего, нет. Пригнал из Москвы, когда дочери исполнилось двадцать четыре. Был несказанно горд, что купил её не у кого-нибудь, а у настоящего дипломата. Подержанная, зато напичкана шпионскими историями. С этим дипломатом отец когда-то учился в одной школе. Спустя много лет они встретились на праздновании юбилея школы. Через месяц отец из столичной командировки въехал в их двор на машине, о которой дочь могла только мечтать. И водить научил её он… А что видела эта машина со своим бывшим хозяином, отец рассказал ей под большим секретом.

Агата глотает подступивший к горлу ком. Конечно, она поступила с родителями по-свински, чтоб не сказать больше – поставила их перед фактом. Могла хотя бы намекнуть, слегка подготовить заранее, да не решалась. И, во-вторых, вышла замуж не за того человека. По их мнению. Гм! А с другой стороны, что такого она сделала? Взрослая, вправе своей жизнью распоряжаться, как считает нужным.

Но почему червячок сомнения грызёт и исподволь подтачивает обретённое ею счастье. Тёмные мазки на светлом фоне… Или сгущает краски?! Избавится ли когда-нибудь от этого противного ощущения… Противное, однозначно. Видимо, всё, что они с Сергеем содеяли, со стороны выглядит мерзко. Но как же трудно признаться в этом даже самой

себе. И точит, и грызёт червь… Неужели она ошиблась?! Нет, и мысли такой допускать не хочет…

В раздумьях не замечает, как подъехала к родному дому. Уже пять минут стоит и стоит перед родными воротами… Сердце колотится так, будто предстоит сдать сразу три экзамена, к которым она не готовилась. Выйдя из машины, неуверенным шагом, словно на ногах по гире, Агата подходит к запертой калитке. Долго стоит, сдвинув брови, и всё-таки поднимает руку, звонит… И тут же жалеет. Ах, не стоило звонить… Невезуха! Вот этого она совершенно не ожидала… Неровен час, вышедшая на звонок особа, закатит истерику…

В дверях дома появляется Соня. Их взгляды впиваются друг в друга на расстоянии шести метров. Впиваются и режут, подобно скальпелю: больно, по живому. Так больно, что невольно одна из них зажмуривается. И тут же открыв глаза, понимает, что проигрывает не знающим за собой вины карим глазам Сони; они не спускают чистого, беззлобно-изучающего взгляда с Агаты… Ощущение как в вакууме, только мелкая барабанная дробь бьётся в ушных раковинах. У Агаты.

Внезапное дежавю с детством, когда девочка проснулась в своей комнате, услышав звон в пустоте. Она болела корью. Мама тогда не отходила от её кроватки. Спустя пару недель ей стало лучше, кризис миновал, и мама уснула в соседней комнате. Агата открыла глаза от резкого звона, испугалась, позвала одними губами, не слыша своего голоса: мама, мама… В ушах пульсировало и звенело. Как услышала её мама – осталось загадкой. Но она прибежала. Прижала Агату к себе, успокоила. Сразу прошёл звон, голова перестала болеть.

Мама, мама… Сейчас маме самой требуется помощь, да и она давно не маленькая. Но как же она бессильна в данной ситуации… Гильотиной повис воздух между женщинами. Тяжёлый, удушливый… И острый. Потому что её всю режет, кромсает на кусочки. Стыдно и холодно от осуждающих глаз Сониных. Они сверлят её, догоняют убегающий в сторону смятенный взгляд. Ей чудится, как скрежет железа рваными остриями пробирается к сердцу, и оно замирает перед неотвратимым.

Соня, наконец, сжалившись, отводит взгляд вдаль; медленно, с усилием пробираясь сквозь невидимый заслон, приближается, отодвигает засов и впускает Агату. Сжав губы и промолчав на приветственное бормотание хапуньи, (как окрестила про себя разлучницу) присвоившей себе часть чужой жизни, женщина с суровостью во всём облике, обходит её и, войдя в дом, обращается к подруге:

– Пойду я, Машенька… – голос её звучит устало. Мария, не проронив ни звука, кивает, смотрит на дочь. Тишину нарушает щёлкнувший замок в двери.

– Мамочка, прости, мамочка… – плачет Агата, опустившись на корточки перед кроватью. – До чего довела тебя, прости… Мария обеими руками силится обхватить заплаканное лицо дочери, направляет его к себе во взгляд, внимательно, словно видит впервые, изучает.

– Я тебя совершенно не знаю, дочка… Что ты натворила… – шепнула она чуть слышно, одними губами. – Ты беременна? – Агата кивнула. – Сколько? – Шестой месяц.

– Поздно что-либо говорить. Но хочу, чтобы знала, ты сделала… не ты одна, но для меня ты, и только ты имеешь значение… сделала несчастными стольких людей. Не представляю, как мы это переживём. Мария еле говорит, с придыханиями. Болезнь подточила здоровье. Придёт ли в себя, станет ли прежней Марией, простит ли? – Агата не отрывает мокрых глаз от лица матери. Никогда она не видела её такой поникшей, почти безжизненной. На бледной коже глаза её кажутся бездонными тоскливыми озёрцами… Придёт ли в себя? Когда! Словно догадавшись о мыслях дочери, мать продолжает:

– Всё утрясётся, я выздоровею, и Соня с Алёшей переживут, и отец как-нибудь смирится… а вот ты, ты будешь корить себя, не сейчас нет, позже, гораздо позже… Иди! Иди, пока отца нет. Нужно время… Сухие тонкие пальцы осеняют дочь крестным знамением… Агата выходит в слезах. Боль в голове пульсирует как в детстве – звенит, рвёт сосуды, ломает её мир. Сердце от страха сжимается. Кажется, оно осуждено на непростое счастье. Украденное.