Читать книгу Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив - Аnn fon Luger - Страница 12

Вся компания была уже в изрядном подпитии, когда Ленька с Мими вернулись. Дед, как обычно, задремал, наблюдая за всеми косым глазом из своего дежурного кресла.

Басс третий день уже спаивал Гаврюшку.

Ленька решил сегодня притвориться пьяным. От сивых лиц, тонувших в сигаретном полумраке и алкоголе, тошнота подкатывала к горлу. Он пропускал, выливал водку под стол и внимательно слушал. Внутреннее напряжение росло: «Что ему от нее надо?»

Варшава на сей раз нагусарился и травил Маруську незатейливыми историями. Все будто бы происходило с ним в каком-то странном сне. Ирреальность картины дополнили две помятые рожи, выплывшие невесть откуда из-под дымовой завесы.

Басс подскочил, направил на них новенький браунинг.

– Че таращищься? Разливай хайло! – Толкнул в спину Басса вошедший незнакомец.

– А вот и наши кокильяры! – крикнул Дед. – Знакомьтесь, это Пан да Корявый.

Бенька, раздосадованный выходкой, побагровел и думал уже шмальнуть. Второй незнакомец подскочил к нему и махом перебил у него шпалер с руки.

– Ты под хмельком волыну не кажи, а то сам с нее укиснешь, – послышалось напутственное слово. Басс обернулся и уперся в широченный овчинный тулуп.

Улыбаясь широкой и добродушной улыбкой, на него таращился детина.

– Привет, я Мишка Корявый, – громко сказал незнакомец Бассу и протянул ему теплую в рукопожатии ладонь. Второй все так же стоял в сторонке, переминаясь с ноги на ногу, в черном козликовом полушубке.

– Ты чего топчешься, Сашок, заходь!

– В отхожее место надо, – пояснил козлиный полушубок.

Вдруг из занимаемых временными постояльцами апартаментов донесся вопль, будто на живую жилы тянули.

Все переглянулись. В дальней комнате, в тельняшке, рейтузах и кирзачах, розовощекий губошлеп бил проститутку. Девица даже не пыталась биться, лицо ее было в крови, волосы взъерошились. Мореман щедро сыпал ударами и пинками.

– Он сейчас убьет ее! Ленька! Сделай что-нибудь! – Мими прижалась к нему всем естеством, взмолилась.

Ленька не выдержал и, подлетев к обидчику, нанес пьяному пару жестких пощечин. Тот попятился назад, не удержался и грохнулся на пол – ба-бах! – ударившись о дверную косячину.

– Молю, ай-ай, не убивайте! – заскулил постоялец, прикрыв лицо руками.

– Бабу бьют только трусы, – сказал Пантелеев и смачно плюнул большегубому в харю, повернулся спиной, с ухмылкой.

Достав финку из сапога, бросился к Леньке с гневным криком:

– Порежу змея!

Прогремел выстрел. Девки закричали. С потолка осыпалась немного штукатурка, и пошел едкий запах пороха. Ленька взглянул на губошлепа. Он валялся на полу, в том месте, где была голова, алел красный пучок. Он посмотрел на себя. Брюки и кофта были в сгустках крови черной.

«Новые портки запорол», – пришла первая мысль.

Воцарилась мертвенная тишина. Из сортира выбежал в козлином полушубке Пан, размахивая смит-вессоном.

– Что здесь случилось? – Он уставился на Пантелеева, потом на тело в месиве крови, потом на всех остальных.

– Ты фартовый, – сказал Дед, опуская обрез из рук Корявого.

– Спасибо! – Ленька глянул на Корявого, тот тяжело дышал.

– Сам не ожидал.

– Ничего себе ты шмальнул, а еще Корявым прозвали. Да ты же стрелок, «ворошиловский»…

Розовощекий детина трясущимися руками разделся, свесив мутон на спинку, уселся на трехногий стул, тот заскрипел под ним и окончательно развалился. Все разом загоготали.

– Тьфу на вас. – Мишка смущенно отмахнулся.

– Это наш атаман, – заметил тактично ему Варшава.

– Теперь он Фартовый.

Все следили за передвижениями вожака по комнате. Он молча подошел к растрепанной девице. Поднял ее с пола. Снял прилипшие к лицу прядки волос в крови.

– Идти сможешь?

– Да, – прошептала девица, и слезы покатились у нее из глаз.

– Иди. Умойся. Потом подсядешь к нам за стол. – Он придвинул два стула к столу и сказал: – Что же, такой нелегкой требой день сей увенчался. А тебе, Миша, еще раз спасибо. – Фартовый придвинул ему новый стул. И налил гакуры.

– Ну это мы… Нет, мне лучше воды, – мямлил Корявый. – Че с трупом будем делать?

– Как что? – Пан встрял. – Распилим – да в мешки. А вы, зазульки5, если кому сболтнете, – сказал он девицам, – то сами рыбок кормить в Обводном приметесь.

– Айда, ребятки. – Дед достал топор. Варшава, Гавриков и Пан сволокли труп к ванной.

– Вылазь, шельма! – крикнул Басс.

Девица высунулась из ванной. Кое-где припухшие побои саднили, а вместе с тем придавая романтично-удрученный вид.

– Присаживайся к столу. – Ленька по-братски ее усадил с собой рядышком.

– Как тебя зовут? – спросила строгая Мими. Немножко ревность начала подтачивать ее.

– Валя, – тихо отвечала та.

– В общем так, Валя, ты же хорошая девочка и язычок придержишь за зубами?

Шелихвостка закачала головой.

– Смотри не рассекреться! – ерничал Бенька.

«А она, в общем, даже ничего», – думал Ленька, рассматривая гостью.

Машка перехватила его взгляд и, пригубив вина, нервно постукивая пальчиками по столу, сказала:

– Садись, да не рассиживайся…

– Я скоро уйду. – Гостья взглянула на Леньку широкими глазами лани. Полные губы ее нервно дрожали, покатились слезинки по красивому личику. – Я… вас не забуду.

– Выпей с нами на посошок, што ли. – Ленька подвергался неистовым взглядам со стороны Мими и провел себе по волосам. – Эх. На вот горькой.

Девица махом стопку осушила, утерла рот рукой и потом сказала, глядя на всех:

– Я вам еще сгожусь.

– Это как?

Валька была не из робкого десятка, спиртное придало смелости, она поднялась со стула и сказала:

– Я служу у одних богатых господ. Убираюсь.

– И что с того? – Мими вскинула бровь… – Нашла чем хвастаться.

– Так вот, добра у них немерено. Сама видывала. Вот мой адрес. – Она достала карандашик и на обрывке листа написала свой адрес. Лист протянула Леньке.

Тот взял. Но вдруг Мими выхватила лист и демонстративно его изорвала, глядя в глаза сопернице.

– Канай отсюда.

Гостья тихо удалилась. Только у двери она обернулась – Ленька провожал ее тусклым взглядом, та ему подмигнула, и оттого взгляд его загорелся.

Через минут десять труп моремана был утрамбован в матрац, завернут поверх в рогожку, для приличия.

– Так, с этим делом на Обводный. Сложите на санки пару стульев. Вот этот сломанный пойдет. С понтом мебель везем. И все, и дело с концами.

– Так лед же.

– Я ж ведаю, хде прорубь, – возмущался Дед. – Чижики, карманы его проверили?

– Дык к весне труп нечистого ж и вовсе до неузнаваемости…

– Я не про то. Мамон нашли? Мож, деньги были?

– Денег нет.

– Эхх, рыбам тоже есть надобно, – сказал Бенька, поглаживая рогожку.

– Странноватый ты, Басс, эх странноватый.

Через час, когда все было сделано, компания вернулась к столу, на сей раз заставив новыми бутылками стол.

– Мишка Корявый, – сказал Дедка, показывая Леньке пальцем в бугая. – Это Сашка Рейнтоп – он же Пан.

Тот кивнул одобрительно и поклонился.

– Я понял.

– Готовы помогать.

– А то ж.

– Корявый у нас на Мурманской «железке» трудится, поездушничает.

– Гимаю, так сказать, у зазевавшихся путешественников Раньше был еще и форточником, по малолетке, сейчас разросся. Не могу. А вообще, я охотник.

– Да, профессионал.

«Мишка форточник, забавно», – подумал Пантелеев и улыбнулся.

– Ни-и-иикто не жаловался. Гы, – вставил заикаясь Мишка. – Неуловимый я. Мне нет равных, ключник я, любую отмычку за секунды отопру. Тиснул как-то шкатулку тройную, купюрницу, прямо из вагона, пока все спали. Никто и не чухнулся. В ней 125 тысяч целковых было. Новенькими. Гуляли дней десять, – хвастался детина Корявый.

– Сашка Пан, он профессиональный ширмагал (карманник), один из лучших в Петрограде, – продолжил Дед. – Спомянь. Про них сказывал. Да.

– Я вот в перонной суматохе не дремлю, – начал было Пан, занюхав первача соленым хлебом. Движения его стали шире, а слова путанней. – Завижу у зазевавшегося нэпмана чемодан. Тот выходит из вагона такой важный, бобер, короче. Толстый дядя в заграничном костюме, такой в шелковом галстуке, в руках два саквояжа. Представили? Пугливо озирается родной, эхма, дабы шо не уперли. А я-то, ясен красен, его уже веду. Я притираюсь к нему и колю острым шилом в толстый бок. Тот визжит, як боров. Естественно, чемоданы свои бросает. И тут я подцепляю эти оба саквояжа и был таков под крики «Держите! Украли»! А я фю-ить – и нет меня!

– Они тебе еще любую волыну достать смогут. Для твоих ребят, – заметил Дед.

– Ловкость рук, – улыбается Пантелеев. – Пан, откуда сам?

– Как откуда? Говорок не слышишь? Сам я одессит. – И он достал гармонику:

Ленька сидел скрестив на груди руки, жуя при этом спичку. Потом, смачно выплюнув ее изо рта, произнес:

– Ходят слухи, атаман, что ты новым «уравнителем социализма» сделался?

– Привирают, однако.

– Мы нэпманов, как клопов, хлорофосом выгнать пытаемся. И выгоним с нашей поляны. У нас все общее… – наконец выдавливал из себя Бенька. – У-у-ух! – Грозил пьяным кулаком.

– Ну наконец-то, чижики, вроде вы еще на ногах держитесь, – довольно протянул Дед Пафнутий. – Слажу-ка я за первачом.

– Не торопитесь, Дедуля, – одернул его Пантелеев, скрежеча зубами ему под ухо: – Споить нас удумал? Обскажи-ка мне лучше, на кой сдались мне эти шуры?

Спокойный старик проследовал в свой угол и корявыми пальцами поправил бегунок, календарь показал «25 февраля». Дед разлил крепкий в обе рюмки, достал баранки. Пантелеев нетерпеливо хмыкнул.

– На вот, выпей.

– Не буду.

– И то верно, Ленька. Ладно, лясы просто так точить не станем. Вона тебе! – Тот воровато достал из бокового кармана сверток.

– Что это?

– Маненько денежков от меня в общак! – пояснил Дед. – Здесь еще доля Корявого с Рейнтопом! Да только тшшш! Им ни слова. Пока на мели – в любое дело впишутся, – шептал Пафнутий, обдавая его сивушным перегаром.

– Им что сказал?

– Неважно, нам всем говорить что-то всегда приходится.

– Подъемные? – Пантелеев сначала побледнел, а после резко залился краской, похмурив брови, сгреб все, не пересчитывая. Деньги руки жгли. Да и столько он отродясь не держал. В глазах потемнело.

– Я же тебе как тятя родный, прикипел серденьком! – И глаза Пафнутия внезапно повлажнели от слезы.

Утирая их, он смачно высморкался в пожелтевший носовой платок, с дворянским вензельком на канте.

Леня жадно пригубил из граненого стекла самогонку, потупившись куда-то в пол.

– Интересно живу, скажешь, вроде лешего в ступке. Да только покойники ко мне чаще хаживать стали, видать, скоро примут у себя.

– И мне видятся… – пробубнил Ленька.

– Ох, не к добру это, не к добру, это конечно, но ты не покойницких бойся – от живеньких вся гадость плетется.

«Все верно, нету огонька в душе. Ровно во тьме шарю», – подумал Ленька.

Первач обжигал пищевод.

– Ты что? Не смекаешь, что очкарик седой на маруху твою глаз положил? А Гаврюша под носом самочинит? А этот твой… как там его… Басс Бениамин. Пыль мелкопоместная. На кровные твои у Белки медякует уже небось. Кажись, головушку твою у карточных на кон поставил.

– Та брось… с чужого ковша шибко не напьешься…

– Хорошит чужое счастье! Дык не пробросайся… До поры до времени вы банда, а дальше каждый сам по себе. Перекантуйтесь – и буде: жопа об жопу, и кто дальше упрыгнет. Со жмыхов уж не взыскивай.

– Верно ты темень мою душевную подмечаешь. А в остальном не пыли раньше срока.

– Молодой еще… а мертвецы тьмы не боятся. Ибо вышли с нее. С ними хотя б совет держи, – Пафнутий тараторил тихой скороговоркой ему под ухо, у небритой щеки.

– Вы че тута шепчитесь?

– Ага, и квасят без нас.

В дверях показалось три шатающихся тени.

– Глянь, вона откуда столько деньжищ? – пискнул Басс.

– Ты же у нас бухгалтер, вот и держи кассу, – вдруг выпалил Ленька, сам того не понимая, почему сует Беньке все деньги.

– Ладно! – взвизгнул от радости тот. И больше не было слов. Никто будто бы ничего не услышал.

– Кстати, я еще не поблагодарила тебя за кольцо, – шепнула на ушко Машка Друговейко, пьяно повиснув на шее у Пантелеева.

– Пойдем к тебе, – шепнул он ей.

Варшулевич смотрел им вслед с такой тоской, будто бы его огрели сковородкой.

Долго примеряясь в коридоре, сивый Варшава еще несколько минут раздумывал, как ему поступить, и, одевшись, вышел прочь из злополучной хазы.

Его отсутствия никто и не приметил. Бенька был занят пересчетами аржанов. Гулянья на Ямской набрали оборот и несколько подзатянулись. Чувствовалась весна.