Читать книгу На краю обрыва… - Анна Анакина - Страница 24

Галина проснулась, испытывая в груди сильную боль и жажду. Прокашлялась и, постанывая, повернулась. Облизывая пересохшие губы, протянула руку к табурету, стоявшему рядом с кроватью, в надежде, что там окажется кружка воды. Но заметив чей-то силуэт через приоткрытую дверь спальни, замерла. Часть горницы хорошо просматривалась. Тяжело дыша и прищуриваясь от ломоты в глазах, видимо, из-за высокой температуры, попыталась рассмотреть того, кто стоял там, повернувшись к ней спиной. Воздух перед глазами колыхался, размывая предметы, превращая всё в пустынный мираж.

У окна, облокотившись правой рукой о стену, стоял мужчина. Он внимательно что-то разглядывал во дворе, постоянно, то приближая лицо к стеклу, то отдаляясь. Второй рукой мужчина придерживал занавеску, чтобы та не мешала ему. Он медленно обернулся и посмотрел на Галину.

– А! – испуганно вскрикнула та, прикрыв рот рукой. На неё смотрел Сашка: молодой, красивый, словно и не ходивший ещё в армию. Парень полностью повернулся, поправил рубаху, потом резко провёл руками по ремню и сделал пару шагов, оказавшись прямо в проёме двери. Ухмыляясь, погрозил пальцем. Сашкины губы чуть шевельнулись, не издав ни звука, но Галина отчётливо услышала:

«Должок. Должок за тобой. Пора платить…»

Слова несколько раз прозвучали в голове. Галина, испуганно глядя на Сашку, всё грозившего ей пальцем, тихо завыла, натягивая на себя одеяло, стараясь спрятаться.

Сашка наклонился, чтобы не стукнуться головой о дверной косяк и, заглянув в комнату, спросил:

– Ты звала меня?

Галина ненадолго потеряла способность дышать. Потом, захрипев со свистом, сделала глоток живительного воздуха. В проёме дверей стоял Павел. Наваждение исчезло. Галина смотрела на мужа глазами, полными ужаса.

– Ты чёго? Чё ли приснилось чё? – Павел подошёл к кровати, присел и нежно погладил Галину по голове. – Пить хошь? – он поднёс ей отвар.

– Да, – кивнула Галина, продолжая испуганно смотреть на Павла. Она немного приподнялась и с жадностью припала потрескавшимися губами к кружке. Утолив жажду, откинулась на подушку, и, глубоко вздохнув, вновь закашлялась. Павел чуть повернул её набок и придержал, пока приступ не закончился. Потом поправил подушку и помог удобно лечь.

– А ты… почему дома?.. Сейчас же день? – неуверенно спросила Галина.

– День, день, – закивал Павел. – Фельшерка приехала. Я в правление забегал, просил к нам зайти, вот дождуси её и пойду. Можа, покушаешь? Натаха с утра лапши наварила.

– Нет, не хочу.

– Ну, хоть немного? С потрошками, – улыбнувшись, он наклонился низко к лицу Галины и с мольбой посмотрел в глаза. Потом поцеловал в лоб.

– Хорошо… – сдалась она, чуть улыбнувшись, – Только немного… и пожиже.

– Ага, – Павел быстро подскочил, пока жена не передумала, выбежал из спальни и, достав чугунок из печи, почерпнул половником супа. Налил в миску и, прихватив ложку, вернулся.

Галина и пару раз вздохнуть не успела, а Павел уже сидел рядом с миской в руках и взглядом, дающим понять, что теперь отказаться от еды у неё не получится.

С трудом проглотив три ложки супа, Галина, чуть приподняла руку и остановила мужа:

– Всё… не могу больше… устала, – сказала она, делая паузу после каждого слова. – Потом поем… Ты оставь тут, – она кивнула на табурет.

Павел поставил на него миску и вновь поцеловал жену в лоб.

– Горяча ты сильно. А можа, ешшо попьёшь? – Галина отрицательно мотнула головой. – Ну ладно, полежи, можа и уснёшь.

Она, соглашаясь, прикрыла глаза и чуть повернула голову в сторону.

Павел вышел в горницу и осторожно притворил за собой дверь, чтобы не скрипнула.

Галина открыла глаза. Сон не шёл. Тело изнутри горело. Сашка, как живой, всё стоял перед ней, грозя пальцем.

Жгучие слёзы беззвучно потекли из глаз. Воспоминания затуманили взор, заставив вернуться в прошлое…

Июль 1967 год:

Коровы требовательно мычали, не желая ждать очереди. Доярки, работая вручную, ловко управлялись, быстро забирая накопленное за день молоко.

Любка, бегающая домой, чтобы накормить грудного сына, влетела на ферму с криками:

– Ой, бабы! Чёго я сейчас видала! Сашка-то Еремеев, вернулси! – схватив себя за голову, кричала она, подбегая к заждавшимся уже её коровам.

Ольга, услышав имя сына, встрепенулась и, оторвавшись от работы, встала и посмотрела в сторону горластой Любки.

– Ага, тёть Оль, – увидев взволнованную женщину, прокричала та, – возвернулси твой Сашка! Беги скорее! А твоих я и сама подою.

– Беги, беги, – замахали на неё руками и другие доярки. – Мы тута сами управимси.

Ольга от волнения закрутилась на одном месте, не зная, за что ухватиться. Сняв фартук, утёрла им лицо и, не найдя куда кинуть, стала оглядываться. Одна из доярок, самая старшая – тётка Пелагея – пришла ей на помощь. Старушка взяла фартук и, погладив по спине Ольгу, улыбнулась и, стараясь подбодрить, сказала:

– Иди, иди Оленька. Сын ведь, – и слегка подтолкнула в спину. Ольга направилась к выходу, постоянно оглядываясь на женщин, провожающих её удивлёнными и сочувствующими взглядами. Давно пропал Сашка и уж все считали, что нет его в живых.

Постепенно ускоряя шаг, Ольга выбежала с фермы и полетела по дороге в деревню, утирая на ходу слёзы платком, сорванным с головы. Десять долгих лет ни одной весточки. И не думала уже, что свидятся. Она бежала, не чувствуя земли под ногами. Бежала, радуясь и боясь того, что может увидеть. Глаза сына все десять лет стояли перед матерью. Страшный, пустой взгляд. Так не хотелось, чтобы он оставался прежним. Так хотелось верить, что сын вернулся тем, каким был раньше. Будто и не было этих лет, не было ничего, что так ранило сердце матери.

Как только Ольга выбежала с фермы, Любка, задыхаясь от нетерпения и стараясь перекрыть мычание надоенных коров, заголосила:

– Ох, бабоньки! И страшной же он! Божечки ж ты мой! Я как увидала, чуть не онемела. Ох, и побила его жизня. Я ведь и не узнала его вовси. Кода домой бежала… – Любка от избытка эмоций хлопнула себя ладонями по щекам, – …встретила, аж перекрестиласи. Ой, как напужаласи. Потом думаю, и кто его такой? А как покормила Серёньку, выхожу, а он у Ольги дрова рубить. А-а-а… – схватилась она за грудь, раскачиваясь как маятник. – Подошла и говорю: «Кто такой?» А он засмеялси. Ой!.. – руки Любки перепрыгнули на рот, прикрыв его, но, передумав, она вновь вернула их на грудь, скрестив. Закатив глаза, словно бельма слепые, она изобразила, как ей стало страшно, и продолжила кричать: – Я чуть там и не померла. Ой, и страшной же он! Ой, страшной! Зубов нету, нос набок. Смеётьси и говорить мне: «Чё, не признала?» А глаза… Ой, бабоньки!.. Глаза таки, что ночью встретишь, точно со страху умрёшь. Настоящий чёрт!

Закончив рассказ о Сашке, Любка без перерыва приключилась на другую новость. Женщины, давно привыкшие к её постоянным сплетням и пересудам, слушали в пол-уха, занимаясь дойкой.

– Я же ешшо в магазин забежала! Вчера Тамарка говорила – кримплену привезёть. Так, ето, привезла же! Завтре она отпускать будеть. Я записаласи. И тебя, Галка, записала. Слышишь?! – выглядывая из-за коровы, крикнула она соседке.

Галина, продолжая доить, негромко ответила:

– Слышу, мне не надо, – сейчас она думала совсем о другом: «Значит, вернулся. И зачем только? Столько лет прошло. А вдруг он?..»

Но Любка умудрилась расслышать ответ и, обрадовавшись, прокричала:

– Я тады себе возьму! Только ты со мной завтре в магазин сходи, а то Тамарка не отдасть!..