Читать книгу Царская невеста. Я попала! Книга 3 - Анна Чернышева - Страница 2

Сколько длился торг и всех ли купили эти степные воры – не ведала. Я оплакивала свою судьбу и жизнь этого малыша, сиротливую долю моего собственного сына и будущее тех русских людей, которых гнали на чужой жаркий юг.

Страх и неизвестность, боль и тяжкая работа, необходимость подчиняться воле других людей – как много смыслов зашито в одном страшном слове – рабство. Пронизительные славянские песни о нелёгкой судьбинушке на чужой стороне не передавали и сотой доли того отчаяния, которые владели людьми, попавшими на крючок к этим степным хищникам.

Спустя какое-то время в мой шатёр вошёл предводитель крымчаков. Я, заплаканная и отчаявшаяся, даже не взглянула на него. Он по-хозяйски расположился на мягком полу и остро глянул мне в лицо:

– Рюски ханым? – спросил он с ужасным акцентом, в то время как тёмные глаза перебегали с моих глаз на волосы и обратно.

Я, сделав вид, что не поняла, молчала. Он что-то крикнул в пустой проём и спустя пару мгновений в кибитке появилась Алтын. Он повторил вопрос.

– Он спрашивает, ты русская госпожа? Имеет в виду, что не крестьянка. Отвечай, что да, лучше будут относиться.

Я молчала, уставившись в узкое, как у степного ястреба, лицо. Мужчина был силён и красив, и от этого хотелось плакать ещё больше. Не могут быть привлекательны чудовища.

– Эйе, – проговорила Алтын. И что-то ещё добавила. Крымчак взглядом указал на мои босые ноги, и моя подруга что-то быстро затараторила на татарском, объясняя их состояние. Тот кивал, продолжая меня рассматривать. Потом взгляд его притянул свёрток с мёртвым ребёнком, который лежал у моих ног.

– Ребёнка похороните, – быстро сказала я, глядя кочевнику в глаза. Алтын тут же перевела.

– Йок, – тут же сказал он. Отказал.

Я отвернулась и подтянула под себя ноги. Он забрал свёрток и вышел из юрты. Дождь за окном продолжался.

–Тебе надо учить их язык, – сказала Алтын. – Пока есть время в дороге, я могла бы давать уроки.

– Я итак знаю. Эйе – «да». Су – «вода». Йок – «нет», – равнодушно возразила я.

– Это не знание языка! Всё равно продадут и заставят учить речь нового хозяина! Лучше уж сейчас понимать, что они говорят!

– Я не буду! – отрезала я. – Лучше научи, как ты кровь останавливала от пиявок. Что шептала?

– Слова, – резонно пояснила Алтын. – Слово великую силу имеет, да не все в неё верят. Разбрасываются словами, судьбу свою гневят. А если знать, что говорить, то и кровь останавливать сумеешь.

– Какие слова ты шептала? – продолжила я допрос.

– Татарские, – без тени улыбки сказала Алтын. – Научу, коли язык познавать начнёшь, а то так ведь и навредить можешь.

Я понуро опустила голову.

Кибитка внезапно дёрнулась и поехала. Вот и началась наша долгая дорога. Алтын прикрыла занавеску на входе и отделила нас от всего мира.

– Ты молодая ещё, глупая. Всех порядков не знаешь. Нас продадут на базаре, как лошадей. Баранов видела, как продают? Нет? Шерсть смотрят, под хвост заглядывают. Много чего смотрят, а бараны терпят. Вот мы теперь – как те бараны. И кого-то купят в стадо на разведение, а кого-то сразу в шурпу. Ты куда хочешь – жить дальше или в шурпу?

– Я никуда не хочу! А если выбор и стоит – то лучше в шурпу, чем на разведение. Знаю я, что за порядки у них там. Самых красивых да молодых используют как наложниц. Я не для этого пришла в этот мир!

– А для чего? Разве ты не хочешь мужчину любить, детей родить? – резонно ответила Алтын.

– Хочу! Но не так! – я начинала закипать.

– А кто из нас решает, как оно будет? – улыбнулась Алтын. – Думаешь, мне нравилось на кухне у бояр манты лепить? Я, может, тоже госпожой хотела быть, как ты, в парчовом платье ходить да постель господину согревать. Только он тебя выбрал, а не меня.

Я замерла. Алтын правду говорит. Не было у меня ещё в этом мире по-настоящему тяжёлой доли. Я не пахала землю на полях, не трудилась до седьмого пота на подворье у Салтыковых, не знала доли настоящей крестьянки. Самый трудовой период у меня был в услужении у Марфы – но и там я была в тепле, сыта да накормлена. Разве что спина и глаза уставали. А вот Алтын с утра до ночи пропадала на кухне. И ни разу я не слышала от неё ни словечка жалобы.

– Вот ты слова заветные знать хотела. А как тебе их доверить, если из твоего рта только жалобы и льются? Ты гневишь своего Бога, ругаешь его за судьбу. Но посмотри – ты сыта, и ноги твои, хоть и болят, но едут на колёсах. А выгляни из кибитки? Там твои же, русские люди, идут пешком под проливным дождём, который ты и вызвала же. И идти им так до самой ночи. А потом спать на мокрой траве. Кто-то простынет, у кого-то ребёнок умрёт от холода… Ноги в кровь собьют!

– Замолчи! – прикрикнула я и зажала руками уши. – Позови их всех сюда, пусть со мной едут!

– Не велено! Тебя особо везут, как ценную рабыню. И никого из простых рабов к тебе не допустят! Да ты оглянись – так в жизни везде. Кто-то пешком идёт, кого-то на кобыле везут. Почему? – допытывалась Алтын, а я вновь начала плакать. Молчала.

– Потому что у каждого своя судьба. У кого-то она в том, чтобы просто выжить и детей прокормить, дать Роду сильных сыновей и дочерей. И просто каждый день жить – это и есть подвиг. А у кого-то судьба – пережить богатство и славу. Как они это перенесут? Останутся ли людьми или зло начнут творить? У тебя судьба – покориться и пройти по жизни рабыней. Как ты сможешь это сделать? Своевольная ты, Арина, вот и доля тебе досталась такая, которая покажет тебе цену этой воли. Разве нет?

Слова Алтын давили и одновременно заставляли задуматься. Для чего мне досталась эта жизнь, полная невероятных событий? Почему сорок лет ничего не происходило, а за последние три года я проживаю словно бы десять чужих жизней? Почему мне здесь хуже, чем там? Или, наоборот – там я скрывалась от жизни, как умела, а здесь у меня просто нет таких возможностей?

– А если не в этом моя судьба? Знахарка сказала, что мне нужно выполнить какую-то задачу, роль свою исполнить. Но не может же она заключаться в том, чтобы жить рабыней!

– Почему не может? Оглянись вокруг – сколько рабов ты видишь? Чем ты лучше их? Почему им – судьба быть рабами, а тебе нет?

«Да потому что я – из будущего, я знаю историю, я умна и образованна! Я выше их всех!» – захотелось мне закричать, но в последний момент я подавила вопль.

Умные глаза Алтын пытливо глядели в моё лицо.

– Гордыня в тебе говорит. Ты и у Бориса Михайловича в тереме горделивая была, всё заносилась, нас за людей не считала. А обратная сторона гордыни знаешь какая? – Алтын сделала паузу. – Вот она, оглянись вокруг. Вонючая юрта, конское мясо да битые пятки. И шагу не сделаешь без тех, кого ты так презирала. Без меня, без Анфисы, без воли кочевников, от которых тебя передёргивает.

– Так и что? Если я перестану гордиться, то всё это исчезнет? – крикнула я на неё. Мне странным образом хотелось выгнать Алтын на улицу в дождь и не слушать её дальше. – Зачем ты мне всё это говоришь?

– Ты знаешь, что делать, если ты тонешь в речке? – вопросом на вопрос ответила татарка. Прикрыла узкие глаза, поглядывала из-под нависших век хитро, оценивающе.

– Нет! – рявкнула я.

– Опустись на дно, а потом оттолкнись пятками и всплыви наверх! – торжествующе ответила она. – Смирись! Начни всё с начала! У тебя уже есть всё, и даже больше, чем у других. Личная служанка, эта юрта, еда, молодость и красота. Ты молода! Глупо гробить себя, ещё даже не познав жизнь.

Я смотрела на её лицо и понимала, что против воли вползают в моё сердце слова Алтын. Смирись. Прими ситуацию. Оттолкнись ото дна. Откажись от себя, от всего того, что было тебе дорого.

– И последнее, что я могу сказать тебе. Если Аллах дал тебе такую жизнь, а ты от неё откажешься, совершив великий грех, то тебя ждёт настоящий ад. А если ты сможешь оттуда вырваться, вымолив у него ещё один шанс на искупление – то он пошлёт тебе жизнь в десять раз хуже этой. Ты родишься в какой-нибудь выгребной яме, и не будет у тебя ни этой красоты, ни возможности испытать удовольствие и сытость. Поэтому не гневи его своими горделивыми речами. Не до того сейчас!

Алтын высказалась и отвернулась от меня. В глубине юрты, тонущей в сумерках, притаилась Анфиса, которая всё это время сидела, не шелохнувшись. Её тёмные глаза подозрительно блестели, а нос был красный. Я и не подозревала в Алтын такую страсть и неведомую мне мудрость.

Что она предлагает? Подставить вторую щёку? Отказаться от борьбы и сдаться во власть течения и чужих решений? Разве в этом будет толк? Разве не превращусь я в какашку, которую мотает от одного конца проруби к другой?

Но разум подсказывал, что у меня всего два выхода – поступить, как Алтын, или умереть, как Маша. Третьего не дано. И решать надо прямо сейчас.

***

Я страсть как хотела выйти из кибитки и пройтись по земле, размять ноги, которые совсем ослабли от бездействия. Но Алтын удерживала от такого опрометчивого шага – стоит мне показать, что я почти здорова, и я лишусь своих привилегий. Ногайцы передали меня крымчакам как ценную заложницу, рабыню с собственной кибиткой и со следами непокорности. Если сейчас сделать неверный шаг, то моя цена на рынке сильно понизится. Нельзя этого допустить.

Поэтому я подползала к открытому проёму кибитки и подолгу смотрела на дорогу. Лесостепи давно кончились, и красная земля южной русской степи западнее Волги – тоже. Судя по всему, мы вступили в земли между Волгой и Азовским морем. Вокруг было всё также зелено и красиво, лето вступило в свою середину. Днём стояла изнуряющая жара, и красным от солнца северянкам, понуро бредущим по рабской дороге, выдали куски ткани, чтобы они прикрыли лица и руки.

Девушки повязывали платки так, чтобы были видны лишь глаза. Да и те щурились на ярком солнце. В день, когда мы увидели море, над процессией настала тишина. Крымчаки спешились, торопливо искали укромную бухту и привязывали лошадей.

Радостно перекрикивались между собой, снимали свои остроконечные шапки с лошадиными хвостами и приглаживали потные короткостриженые головы. Стаскивали с себя одежду, оставаясь в одних шароварах, и с криками наслаждения погружались в синее море.

«Чабак», «Балык-денгиз» слышалось с их радостных уст. Алтын перевела нам, что это означает «Рыбное море», или «Море с лещами». Судя по всему, это и было Азовское море.

И только увидев его, я осознала, что поворота назад нет. Михаил мертв, я далеко за пределами родного Поволжья. И здесь меня никто не спасёт.

Рабам тоже разрешили искупаться, но отвернуться крымчаки отказались. А пленные не хотели лезть в воду в том, в чём пришли. Кто-то из пришлых южан, из сожжённой кочевниками деревни, сказал им, что потом одежда будет солёная и станет ещё хуже.

В итоге темноволосые полонянки из разорённой казачьей станицы первыми поскидывали потные рубашки и плотные юбки и полезли в воду голышом. Они плескались и резвились, зовя за собой светловолосых северянок. И те, немного помявшись, последовали их примеру. Я же подумала, что это была одна из первых уступок своему новому положению рабов. Стыд здесь будет только мешать.

Скинув свою грязную рубаху, я тоже устремилась к волнам. К чёрту своё положение, к чёрту юрту, к чёрту Алтын. Я хочу купаться здесь и сейчас!

Позже, расчёсывая солёные волосы, вставшие колом, и почёсывая кожу, стянутую высохшей солью, я услышала из своей кибитки, как наши женщины завели протяжную русскую песню. Ни Алтын, ни Анфисы рядом не было – они присоединились к полонянкам.

Прислушавшись к грустному мотиву, я начала осторожно подпевать. Песню я не знала, но слова в ней были о далеком доме, о вечной тоске по родным людям, о берёзках, которые остались где-то там, отдав своих детей на произвол судьбы. Женщины словно прощались со своей родиной, здесь и сейчас осознав, что назад пути не будет.

Словно бы они, как и я, при виде моря поняли, что судьба их изменилась бесповоротно. И этот плач болью отзывался в сердце, вызывая тоску по родным волжским берегам. Проплакав до середины ночи, к утру я забылась тяжёлым сном.

***

– Алтын, как будет по-татарски «хочу сладкого»? – спросила я будто бы невзначай.

– Зачем тебе? Они всё равно не поймут, – равнодушно махнула рукой Алтын, которая дожевывала кусок лепёшки.

Уже седьмой день мы ехали, то приближаясь, то удаляясь от Балык-денгиз. На отдых больше не останавливались, были только длинные ночные остановки.

– Почему не поймёт? Ты же как-то с ними разговариваешь? – удивилась я.

– Уже нет. Ногайцы – те понимали, а эти какие-то не те татары. Я сама их еле понимаю, и то больше по знакам. Совсем по-другому говорят, – пожаловалась Алтын.

– А тогда как ты хотела меня учить их языку? – растерялась я. Только-только созрела попросить её дать мне урок и вот тебе.

– А я подумала – зачем мне тебя учить? Выучишь, и Алтын не нужна тебе будет. А так, пока при тебе, и мне повезти может.

Хитрая татарка даже не смутилась. Я поразилась её гибкости и мышлению – вот уж кто точно не пропадёт.

– Да и нет у них сладкого, сколько не проси. Уж и зёрна все съели, и сушёное мясо кончилось. Как бы голодать не начать, – деловито сказала Алтын. Она меня удивляла – целыми днями болтала со мной ни о чём, а самые важные вещи скрывала.

– Им невыгодно нас голодом морить, как на базар потом везти? – сказала я и изумилась тому, как буднично я это произнесла. Как будто это нормально – продавать людей на рынке.

– Ну когда самим есть нечего, где еду для рабов взять? – резонно заметила Алтын. – Но ты не переживай, их главный глаз с тебя не сводит, пока ты у входа нежишься. Будешь с ним ласковой – он тебя накормит.

Меня передёрнуло от этих слов, но правда была такова, что это крымчак на самом деле кидал в мою сторону заинтересованные взгляды.

Алтын как в воду глядела – под вечер он самолично пришёл в кибитку и завёл разговор на ломаном русском:

– Что ты уметь, кызы? – с трудом выговорил он, а я обомлела. Неужели знает наш язык, и только притворялся, что не разумеет?

– Я всё умею, – быстро ответила. – Что именно тебе надо?

– Шайтана визивать уметь? – напрямик спросил он, а глаза заблестели.

Я театрально рассмеялась:

– Ну коли бы умела шайтана вызывать, уже бы вызвала. Мой шайтан разнёс бы всю вашу шайку, и я бы уже домой летела!

– Вода уметь визивать, – возразил он мне, ткнув пальцем на небо. И я вспомнила дождь, который закапал надо мной и мёртвым младенцем.

– А если умею, то что? Зачем спрашиваешь? – уточнила я.

– Думать, кому тебя продать. Дарагой рабыня, ошень дарагой, – покачал он головой.

Вот, значит, чем объяснялся его интерес и взгляды в мою сторону. Барыши считал.

– Умею! Лечить умею и будущее знаю, – уверенно сказала я. – Только кому попало не скажу. Будущее знать ещё заслужить надо!

– Карашо, – согласился он. – Базар не везти тебя, сразу хозяин везти. Показать шайтана надо, тогда бакшиш много!

– Покажу я тебе твоего шайтана, – пообещала ему я. – Только служанок моих возьмём! Я без них шайтана не умею вызывать!

Вместо ответа разбойник вытащил коричневую мозолистую руку, плюнул на ладонь и протянул мне, чтобы скрепить сделку. Я, недолго думая, плюнула на свою руку и протянула в ответ. Мы скрепили договор рукопожатием и он вышел.

А я поняла, что именно в этот момент приняла глубоко внутри решение, что буду жить, несмотря ни на что. Приму свою судьбу, смирюсь, и посмотрю, что из этого выйдет. В конце концов, Светлогора обещала мне какую-то важную миссию, для которой меня и занесло так далеко от дома. Значит, придётся выполнять. И – кто знает – может быть, в какой-нибудь волшебный день я всё же смогу вернуться на родную землю и увидеть, как возмужал мой сынок?