Читать книгу Тройная cпираль - Анна Чухраенко - Страница 3

– Ох, Евка, ну у тебя и новости! Такое может случиться только либо в кино, либо с тобой, – юное, покрытое веснушками симпатичное личико с копной рыжих волос просматривалось с дисплея телефона девушки. Ева, обхватив тонкими пальчиками одной руки современный гаджет, другой удерживая чашку ароматного черного кофе, достаточно живо обсуждала события последних дней, сидя за завтраком с Rosinenschnecken в кафетерии больницы. Rosinenschnecken, что в дословном переводе на русский означает «улитка с изюмом», стал любимым завтраком девушки во время ее пребывания в Германии. И уже дома, находясь в родном Санкт-Петербурге, Ева неоднократно ловила себя на мысли, что очень скучает по мюнхенским Rosinenschnecken. Было в них что-то такое волшебное и манящее, что пробуждало в ней трепетное чувство ожидания чуда, чистого и наивного, с каким детвора ждет от деда Мороза свои новогодние подарки.

– Представляешь, случилось настоящее чудо! Именно в то время, когда Фонд мне отказал в дальнейшей оплате плановых обследований, немцы предложили полностью покрыть их стоимость в течение следующих трех лет. От меня всего лишь требуется готовность участвовать во всевозможных обследованиях, и предоставить полный доступ ко всем моим анализам. Но самое безумное и фантастическое в этом то, что я смогу помочь науке найти решение для лечения глиобластомы, – не скрывая распирающей радости, восторженно рассказывала Ева.

– Здорово! Так ты и немецкий подучишь и не только смертельно больных спасешь, а и на нормальную работу на западе устроишься. Прости, но своя рубашка ближе к телу, – продолжила вещать рыжеволосая подруга, устремив взгляд через экран телефона прямо в глаза Еве, да настолько пронзительно, что любой мимо проходящий человек не смог бы укрыться. – Тебе ж хорошо известно, что приличную работу с твоим образованием сегодня найти совсем нелегко. Сколько резюме ты отправила, а? И что? Ни Питеру, ни Риму ты не пришлась по душе. А тут уникальный случай, пока ты там проверяешься да мир спасаешь, можешь заодно и на собеседования походить. Галерей у немцев, слава Богу, хватает, да и государство побогаче и средства на их содержание выделяются. А наши-то только все урезают. Ты слышала, что Леру месяц назад Эрмитаж уволил? Ни с того, ни с сего…

Следовал ли за тем длинный, жизненно поучительный, похожий на притчу рассказ, Ева могла только предполагать, так как во время разглагольствования университетской подруги, она мысленно покинула свою собеседницу. Ей всегда удавалось легко отключить реальную картинку происходящего и удалиться в свой внутренний тайный мир. Такому удивительному умению ей не нужно было обучаться у гуру по медитациям – она родилась способной. Раз за разом преодолевая жизненные трудности без родительской заботы, малышка научилась игнорировать происходящее, если то ей было не по душе, либо не по зубам.

В первый же день социализации сирот, когда те были отправлены в обычную школу, на одной из перемен Еву окружили несколько «домашних» подростков. Насмехаясь над ее внешним видом и манерой вести разговор, они тыкали пальцами и бросали жестокие реплики: «Так она же детдомовская, там все такие дикие!», «Эй, твоя мама отказалась от тебя, стоило ей увидеть твою рожу!»… Именно тогда Ева отошла от гнусной действительности и устремилась к ярким образам своего воображения.

По словам любимой воспитательницы Марьи Иосифовны, Ева была найдена на дне Атлантического океана, внутри ракушки в виде жемчужины. Ныряя до самого дна, русский моряк приметил удивительно красивую ракушку и взял ее с собой на корабль в качестве сувенира. Открыв находку, мужчина нашел перламутровую жемчужину, которая тут же превратилась в младенца неземной красоты. Поскольку моряку пришлось продолжить служебные дальние плавания, он отнес малышку на воспитание в детский дом. Красота девочки покорила всех воспитателей и не оставила равнодушным ни одно сердце. Ей придумали самое необычное имя и окрестили Евой.

Девочка часами представляла дно океана, где она раньше обитала, моряка, вынесшего ее на сушу, переливающийся на солнце перламутр жемчужины и свое преображение в человека. Даже поступая в ВУЗ и отчетливо видя прочерки в графах «мать» и «отец» в свидетельстве о рождении, она продолжала видеть бирюзовые воды океана с песчаным дном, усыпанным средиземноморскими прелестями подводного мира, и ракушку неземной красоты с жемчужиной внутри…

История социализации сирот закончилась в итоге провалом. После официального обращения родителей школьников к директору школы и местным властям с просьбой прекратить совместные занятия, так как сироты пагубно влияют на детей и учат их агрессии. «Проблема социализации детей-сирот ни в коем случае не должна решаться за счет домашних детей со стабильной психикой», – такое решение было принято на заседании госорганов и беспрекословно взято к исполнению.

Разговор с рыжей сокурсницей быстро подошел к концу, так как Ева совершенно не поддерживала эгоистичных взглядов приятельницы, а той было не интересно рассуждать об участии подруги в научных исследованиях во благо спасения онкобольных. Оставшись наедине с собой, Ева погрузилась в мысли о своем будущем. Только представляла она его не в ключе рекомендаций расчетливой приятельницы, а с наивной и светлой верой прожить жизнь, оставив глубокий след для развития человечества. Однажды она уже почти покинула этот мир, точно зная, что уходит бесследно. Тогда, на пороге смерти, ее жизнь казалась ей ничего не значащей пушинкой, которую первая же сильная буря может запросто сдуть в пропасть. Но теперь, когда ей дан второй шанс на жизнь, она хотела быть полезной здесь и сейчас. Тем более что такая возможность появилась сама собой. Вчера ее ведущий доктор предложил ей участвовать в научном исследовании по искоренению раковых клеток головного мозга. Ей же, в свою очередь, требовалось проходить дважды в год все необходимые исследования и не препятствовать публикации личных данных.

Наутро ей следует явиться на встречу с профессором Шиллингом, который, тщательно изучив ее случай, проявил большую заинтересованность. Профессор нейрохирургии Адам Шиллинг, практикующий в клинике Шарите города Берлина, лично хлопотал о передаче уникального случая Евы Валтасаровой под свое попечение. Профессор обладал всемирно признанным именем и обширными знаниями в области нейрохирургии, поэтому коллеги клиники Рехтс дер Изар всеми силами тому посодействовали.

* * *

Больничный запах в немецкой клинике, хоть и на удивление отличался от петербургского, оставался все тем же. Он буквально пронзил грудь Евы, когда та постучала в кабинет профессора Шиллинга. Накануне медперсонал настойчиво просил юную пациентку явиться в кабинет 003 ровно к 10 утра. В проеме распахнувшихся дверей предстала статная немка средних лет в строгом деловом костюме, с идеальным мейк-апом и такой же укладкой. Представившись Уршулой Фишер, секретарь проф. Вагнера попросила присесть в приемной и ожидать, когда ее позовут. Хоть кабинет и принадлежал проф. Вагнеру, фрау Фишер любезно объяснила, что девушка не ошиблась номером и проф. Шиллинг из Берлина действительно принимает именно здесь.

Анкету не пришлось в сотый раз заполнять, чему Ева по-детски обрадовалась. Каждый раз, встречая новых людей, девушка не переставала удивляться их высокому уровню владения английским языком. «Скорее всего, в школах Германии очень строго и ответственно подходят к преподаванию иностранных языков», – пришла к выводу Ева. К вопросу более углубленного изучения английского языка она сама пришла на втором курсе университета, когда ей повезло устроиться на работу в турагентство и довелось напрямую общаться с иностранными поставщиками.

Сидя в приемной и листая немецкие научные журналы, она могла смотреть только на картинки, поскольку немецкий текст был ей непонятен. Перед глазами возникла цветная картинка с изображением ДНК. Разноцветная спираль настолько обворожительно смотрела на Еву с глянцевого журнала, что девушка полностью погрузилась в ее изучение и не услышала, как фрау секретарь строго, по слогам, произнесла ее имя.

– Мисс Вал-та-са-ро-ва, прошу! Вас ждут, проходите, – и легким взмахом руки указала на внутреннюю дверь в приемной. Ева очнулась от сна ДНК и двинулась в указанном направлении.

– Добрый день, – успела застенчиво, чуть слышно произнести Ева, увидев за громадным письменным столом задумчивое, серьезное лицо брюнета. «Хм, я представляла берлинского профессора седым, в очках и гораздо постарше… Все вокруг только и твердят, что Шиллинг – всемирно признанный эксперт в области нейрохирургии. И действительно, в Германии все известные профессора уже в возрасте, ну, по крайней мере те, которых мне довелось здесь увидеть», – секундная мысль успела проскочить в голове Евы.

– Добрый день, будьте добры, присаживайтесь, – послышался низкий тембр с едва уловимой хрипотцой. Звук мужского голоса моментально пробежался по телу девушки, оставив за собой мурашки на коже – реакция, неконтролируемая человеческим сознанием. Ева покраснела моментально, на доли секунды ей представилось, что чрезмерная чувствительность ее кожи не останется незамеченной, и это показалось ей постыдным.

– Вы ведь говорите по-английски? – слегка замешкавшись, спросил господин с серьезным выражением хоть и достаточно зрелого, но очень свежего лица. У него были карие, глубоко посаженные бездонные глаза, из которых исходила некая тайная ухмылка, или даже тот дьявольский огонек, присущий еще тем искателям приключений.

– Да, немного. То есть я легко понимаю обычную речь, – растерянно ответила Ева, прикусив нижнюю губу. Обычно она не испытывала стеснения перед докторами, за последние пять лет привыкнув к ежедневному общению с ними. Сейчас же она чувствовала себя отличницей, которая впервые не выполнила домашнее задание и была поймана с поличным строгим учителем. И тот факт, как казалось самой Еве, что отвечала и вела себя она крайне нелепо, стеснял ее еще больше.

– Мисс Ева Валтасарова, насколько мне известно, вы согласны участвовать в научном исследовании, за что я и мои коллеги вам очень признательны, – уже гораздо увереннее продолжил доктор. – От вас требуется лишь проходить плановое обследование в клинике Шарите каждые шесть месяцев. То есть с этой целью вы должны прилетать в Берлин, а не Мюнхен. Надеюсь, вы не успели навсегда потерять свое сердце в Баварии? А то Берлин не любит грустных туристов, – растянув губы в улыбке, профессор шутливо помахал указательным пальцем.

– Спасибо! Да нет, что вы?! Я только рада помочь, – Ева собрала все силы, чтобы казаться как можно серьезнее. Ей очень хотелось быть таковой, или хотя бы смотреться со стороны, только бы разворачивающийся внизу живота сладостный трепет не заметил никто. Особенно он! Как и любой эмоциональный человек, Ева воспринимала окружающий мир через призму своих чувств, и была уверена, что посторонние также чувствуют происходящее внутри нее. Как, почему и по каким причинам она начинала испытывать неловкость, трепет, дрожь по всему телу и даже испуг девушка объяснить не могла. Слишком уж быстро и расплывчато все это происходило.

– Я имел возможность ознакомиться с вашим случаем в прошлом году на Европейской конференции новых технологий прочтения ДНК. Коллега из Мюнхена привел ваш прецедент как результат ошибочного понимания ДНК и реальную возможность так званой перезагрузки того… – на этом месте Шиллинг сделал паузу, задумчиво опустил взгляд в стол и на пару минут застыл в такой позе.

Неожиданная заминка Еве пришлась по душе. Воспользовавшись тишиной, она успела немного успокоиться. Мандраж постепенно ушел, сердцебиение возвращалось к обычному ритму. Стабилизировав состояние, девушка с большим любопытством начала изучать собеседника. Сейчас он показался ей еще мужественнее, интереснее и более располагающим к себе, чем это было пару минут назад, когда она впервые с ним поздоровалась. Легкая небритость, слегка растрепанные темно-русые волосы, густые черные ресницы и несколько морщин, которые, как ни странно, придавали его лицу выразительности и вместе с тем подчеркивали его ум. Можно ли понять эмоциональный мир человека, не глядя ему в глаза? Скорее всего, нет, ведь именно глаза выдают бурлящие внутри чувства, а не морщинки между бровей. При открытом, веселом и легком взоре те же морщинки кажутся узором, который возник на лице после долгих лет смеха. И наоборот. При унылом, тусклом и подавленном взгляде морщинки между бровями символизируют отпечаток горя, либо признак скверного характера.

Когда Адам Шиллинг наконец поднял глаза, чтобы продолжить диалог, он неожиданно оторопел от проницательного взгляда юной особы напротив. Пациентка смотрела на него изучающе и даже вроде как перестала моргать. Перед ним предстала задумчивая, симпатичная шатенка с несколько бледным цветом лица и большими выразительными карими глазами. Весь ее облик напоминал мраморную статуэтку. «Все русские утонченные, как балерины. Внешность ангела с гордым подбородком», – охарактеризовал Шиллинг свою новую знакомую. Вообще говоря, ему было несвойственно задумываться о внешности своих пациенток, разве что, чего скрывать, доводилось восхищаться некоторыми студентками. Объяснялось это довольно просто: по большей части его пациентками были дамы среднего возраста с онкологией, тогда как среди студенток встречались настоящие красавицы.

– Некоторые мои коллеги посвятили всю жизнь изучению макромолекулы Дезоксирибонуклеиновой кислоты. На сегодня нам известно много такого, что еще 20 лет назад казалось недоказуемой теоремой без каких-либо шансов на применение. Но в то же время перед наукой стоит еще много задач, которые нужно понять, найти и доказать… – профессор со всей присущей ему страстью хотел было уже отдалиться от повестки дня их встречи и приступить к чтению научного доклада, тем более что в ораторском мастерстве Шиллингу не было равных. Разве что для лучшего эффекта в данном случае не хватало сцены. Даже тембр его голоса набирал иных обворожительных оттенков, когда тот выходил на подиум перед студентами, либо читал доклады на конференциях. Адам обожал публику и признавался открыто, что он жив, пока у него есть слушатели. Его тираду прервал телефонный звонок, ответив на который, доктор расстроенно объявил Еве об окончании приема.

* * *

В небольшой комнате недорого отеля, который служил Еве домом во время пребывания в Мюнхене, она приступила к чтению книги эпохи Наполеона.

Париж предстал безумно прекрасным городом любви, страстей, победы и красоты. Книжное описание «столицы столиц» с ее шумными проулками, ведущими к собору Нотр-Дам-де-Пари, ночной улицей Риволи, величеством Лувра и революционным духом времен Бонапарта умопомрачительно подействовало на молодую одинокую девушку. И в дешевом, но по-немецки комфортном, гостиничном номере надолго воцарилась романтическая атмосфера.

После утреннего разговора с новым доктором из Берлина, Ева находилась в очень одухотворенном состоянии с примесью романтического настроения, когда хочется читать истории исключительно про могущественные подвиги и неземную любовь. Перепадам своего настроения девушка особого значения не придала. Если бы большую часть своего времени она не проводила в одиночестве, то наблюдательные подруги смогли бы оценить ее порхающее состояние, причиной которому может быть лишь внезапно нахлынувшее большое и светлое чувство.

Страница за страницей переносят ее в Париж девятнадцатого века, в то время, когда джентльмены величали себя сирами, дамы носили пышные юбки, шампанское текло ручьями, а праздная жизнь текла не умолкая.

И, сама не заметив как, Ева предстает в образе прекрасной Жозефины в танце со статным победителем, могущественным императором Бонапартом, в образе которого вырисовывается не кто иной, как доктор медицинских наук, профессор Адам Шиллинг. Высокий, мускулистый, темноволосый мужчина со жгуче-карими глазами страстно сжимает ее ладонь и уверенно ведет свою даму. Их пламенные взоры встречаются и уже не могут оторваться друг от друга. Самый красивый и благородный, мужественный и сильный мужчина во всей вселенной и во все времена нежно обнимает ее за хрупкую талию и, по-прежнему не отводя взгляда, в страстном поцелуе прикасается к ее влажным губам. Образ был настолько реален и так всецело захватил Еву, что, назови ее сейчас Жозефиной, она отозвалась бы беспрекословно. Книга полностью поглотила девушку, а иллюстрации в ее голове рисовались такими сочными, яркими и реальными, что действительность не имела ни малейшего шанса ее вернуть.

Поскольку Жозефина в книге описывалась, как необразованная невежда-провинциалка, причем совершенно непривлекательная с виду, Ева могла достаточно хорошо пропустить ее образ через себя, и даже больше – воссоединиться с ним. Несмотря на то, что она родилась и выросла в культурной столице России, Санкт-Петербурге, девушка никогда не могла гордо и уверенно назвать себя петербурженкой, как это делали ее однокурсники – коренные питерцы. Круглая сирота, выросшая в детском доме, она неизменно комплексовала по этому поводу и старалась лишний раз не обращать на себя внимание. И каждый раз, услышав вопрос «откуда ты?», который в студенческие годы непременно сопровождался дальнейшими расспросами о школе, районе и семье, Ева горько краснела, отвечая, что она детдомовская. Ах, если бы можно было вычеркнуть этот факт из ее биографии, все бы тогда сложилось совершенно по-другому…

«Тогда бы у меня было много друзей, и даже жених… – думала Ева, – к тому же и красотой я точно обделена – слишком худая и нос картошкой. Да уж, с таким-то носом мне замуж определенно не светит. Единственное, на что я могу надеяться с такой внешностью и клеймом детдомовки, – это много работать, хорошо зарабатывать и всего добиваться самой».

И хоть Ева была круглой отличницей и в школе, и в университете, она страшно комплексовала, попадая в гости к одногруппникам из благополучных семей. Сказывалось отсутствие благородных манер, ведь в детском доме практически совсем не уделяли внимания этикету и правилам поведения за столом. Поэтому Ева не знала, как культурно разделать ароматный хек столовыми приборами, и понятия не имела, в каком направлении должна двигаться чайная ложка для полного растворения сахара. Там, где выросла девушка, хек на стол не подавали, а чай, еще до сервировки, был подслащен экономной кухаркой.

Могущественный император не устоял перед женским очарованием и влюбился в Жозефину всем сердцем, пылко и страстно, воспевая ее своим талисманом. Бессильна противостоять сказочной мечте, которая была слаще всех возможных вместе взятых десертов, Ева всецело отдалась порыву книжно-любовного вожделения.

Безгранично счастливые, они кружатся в танце. Она – чувствует себя необыкновенно красивой и желанной, хрупкой и защищенной, как никогда прежде. Он – возлюбленный Наполеон с лицом профессора Шиллинга, смотрит на нее как на самую роскошную женщину в мире. Она – может себе позволить потерять сознание. Он – грозный и всемогущий воин, тут же подхватывает ее ослабевшее тело.

По щелку его пальцев, суетятся набежавшие слуги. Жозефину переносят в императорскую опочивальню, где на шелковых покрывалах необычайно мягкой кровати с ароматом лаванды она приходит в себя. Бонапарт, ее любимый и самый желанный, стоит на коленях с опущенной головой возле ее кровати.

– Дорогая, ты здесь, со мной? Больше не покидай меня никогда, мой драгоценнейший талисман! Знай, без тебя пропаду, – тревожным голосом шепчет Адам, глядя на возлюбленную увлажненными глазами. В этот миг он совсем не похож на грозного и могущественного воина-императора, а напоминает маленького беззащитного мальчика, нуждающегося в материнской опеке и ласке.

О, как она только посмела хоть на мгновение оставить своего возлюбленного?!

– Я твоя, твоя на веки вечные! Слышишь! Клянусь служить тебе талисманом любви! – пронзительный голос вырывается из самой груди Жозефины. Она готова ради него на все, готова отдать ему все тепло и ласку, которыми так богата ее страстная натура. Она будет его любить и оберегать как невинного и беззащитного младенца, но в то же время и боготворить, как абсолютное совершенство.

* * *

Заседание докторов университетской клиники Рехтс дер Изар проходило поздним осенним вечером за круглым столом узкого кабинета, в котором напрочь отсутствовали окна. Участники так бурно дискутировали, что, казалось, из ноздрей валит пар. Последний кислород в помещении испарился еще несколько часов назад, поэтому в кабинете стояла невыносимая духота. Однако собравшаяся группа именитых докторов этого совершенно не замечала, настолько оживленной шла дискуссия, посвященная пациентке Еве Валтасаровой.

– Лечение проходило в рамках международного многоцентрового протокола INTRAGO II. Затем следовали стандартизированная лучевая и химиотерапии. Коллеги, прошу тишины! – громко призвал к порядку седовласый заведующий клиникой гематологии и онкологии технического университета Мюнхена. – Хирургия, будьте добры, изложите свой отчет.

– Все мы знакомы с медицинской историей пациентки, можно сказать, изучили ее наизусть. Поэтому повторять всем известные события нет никакого смысла, – резко огрызнулся доктор в белом халате с бейджиком «Ассистент проф. д-р. мед. наук О. Вагнер // Отдел Нейрохирургии ТУМ». Судя по его молодому возрасту, красным глазам и довольно помятому халату, можно было легко предположить, что Оливер Вагнер начинающий специалист, который большую часть времени проводит на операциях и на дежурстве.

– Коллеги, давайте без лишних эмоций. Мы здесь собрались с целью возобновления дела пациентки Валтасаровой, первого июля 1995 года рождения. Коллегиальным решением одобрен ее перевод в клинику Шарите к профессору Шиллингу, – выступил едва заметный из-за низкого роста усатый докторишка среднего возраста.

– Коллегиально? Да ну, брось, Вольфганг! Здесь все свои. У Шиллинга большие связи, и перевод Валтасаровой согласовывался за обычным чаепитием. Причем в рекордно сжатые сроки, тогда как нам, простым смертным, бюджет утверждают, минимум, полгода, – послышался уравновешенный голос со стороны доктора, сидевшего чуть в стороне на тумбочке, видимо, из-за нехватки стула за столом.

Не выдержав столь шумного и деструктивного совещания, директор Института медицинской генетики и генетики человека при университетской клинике Шарите профессор, доктор медицинских наук Адам Шиллинг поднялся со своего стула и жестом призвал всех к тишине. Высокий плечистый мужчина бальзаковского возраста, в идеально выглаженной рубашке, как влитой сидевшей на статном торсе, от которого доносился приятный французский аромат, походил, скорее, на стороннего наблюдателя, чем на непосредственного участника этой шумной компании докторов. То ли высокий рост и неожиданный подъем со стула, то ли широко известное имя Шиллинга послужило причиной мгновенно наступившей тишины, но тем не менее коллеги все как один замолчали.

– Важно отметить, – глубоким голосом, в котором явно сквозила интонация начальника, начал Шиллинг, – что случай достаточно неординарный и представляет собой необычайную ценность для науки и человечества в целом. Неважно под чьим контролем будет находиться пациентка, главное, плодотворное научное исследование. И в этом процессе мы не конкуренты, а служители величайшей науки. Со своей стороны могу вас заверить, что фрау Валтасарова будет проходить плановые онкологические обследования в клинике Шарите, а я обязуюсь проводить необходимые анализы для всестороннего изучения данного феномена.

Хочу поблагодарить вас, уважаемые светила науки, за предоставление доступа ко всем файлам пациентки. Однако за время своего короткого пребывания у вас в гостях, если, конечно, я имею право так назвать радушный прием, оказанный слуге берлинского медицинского сообщества на вашей территории, я не успел пообщаться с оперирующим хирургом доктором Вагнером. В актах пациентки указано, что хирургическое вмешательство было совершено под воздействием аминолевулиновой кислоты, или так званой 5-ALA. В настоящее время она считается инновацией в сфере нейрохирургии и за ее открытие мы благодарны вашим коллегам из клиники Гросхадерн города Мюнхен, – на этом профессор остановился, в предвкушении доклада оперирующего хирурга.

– Еще раз добрый вечер, коллеги! Оперировала моя команда, используя 5-ALA. Опухоли располагались в благоприятном участке головного мозга, они отмечены А, С и Б на снимке МРТ в карте пациентки, маркированы цветом и удачно вырезаны. Как расписано мною в докладе, операция прошла успешно, и 90% окрашенных раковых клеток были изъяты и направлены согласно протоколу работы в гистологическую лабораторию. Анализ подтвердил результат биопсии от 5 декабря 2015 года, – монотонно, словно читая скрипт, буднично прокомментировал хирург, не отрываясь от своего стула.

Адам изучающим взглядом сверлил меланхоличного докладчика, пытаясь таким образом выудить из того больше информации. Когда хирург закончил свой короткий монолог, на лице Шиллинга проступило явное разочарование. Неужели он ожидал услышать больше, чем было зафиксировано в истории пациентки? Или его расстроило полное отсутствие научного ажиотажа в кругу мюнхенских коллег? Волна обиды за происходящее прошлась телом профессора.

Перед этим он слышал обвинения в свой адрес от этих млекопитающих особ, относившихся к кругу научной медицины, касательно перевода Валтасаровой в Шарите. В понимании профессора, это было невероятно возмутительно, ведь эти, так званые светила науки, до сих пор не удостоились подойти со всей серьезностью к изучению уникальнейшего случая исчезновения глиобластомы.

«Господи, не могу дождаться, вплотную заняться изучением ее ДНК. Там должна скрываться история!» – уже начал мечтать Шиллинг, рисуя в голосе возможные перспективы такого исследования, как вдруг самый мелкий из всех собравшихся, тот самый усач, объявил об экстренном случае и необходимости покинуть заседание.

«Что может быть экстренней истории пациентки, у которой официально впервые в мире зафиксировано отсутствие раковых клеток на протяжении целого года при первичном диагнозе агрессивной формы глиобластомы?» – спросил сам себя Адам и в бешенстве покинул гнилое, по его сложившемуся мнению, общество невежд.