Читать книгу Призраки знают все. Рукопись, написанная кровью (сборник) - Анна Данилова - Страница 10

Игорь Логинов вошел в прохладный кондиционированный холл медицинского центра «Медикс Плюс» и остановился возле конторки, за прозрачным стеклом которой сидела чистенькая, в бирюзовом халатике, белокурая девушка с лисьей мордочкой.

– Моя фамилия Логинов, я следователь прокуратуры, занимаюсь расследованием одного убийства. Мне необходимо выяснить, за какие услуги один человек заплатил в вашем центре вот эту сумму по этой квитанции, – и Логинов сначала показал девушке свое удостоверение, а уж потом протянул ей квитанцию, найденную им в квартире Дениса Евгеньевича Караваева.

Девушка повертела квитанцию в руках, после чего встала, ушла вглубь, к рядам стеллажей, и вернулась с толстым журналом. Принялась его сосредоточенно листать. Не прошло и пары минут, как она сообщила:

– Это оплата операции, именуемой у нас «бархатный аборт», она была произведена гражданке Пироговой Алисе Викторовне.

– Вы не вспомните, кто именно оплатил эту квитанцию? Ну, кто именно приходил в кассу? Это невозможно выяснить?

– Думаю, нет. Извините.

Логинов, вполне удовлетворенный услышанным (а на что еще он мог надеяться?), поблагодарил девушку и вышел из, казалось бы, безлюдного, тихого и прохладного помещения этого дорогого медицинского центра. Подумал, что все операции и процедуры наверняка производят либо в пристройке, которую он заметил, подъехав сюда, либо на втором этаже. Хотя обычно, если в здании имеется стационар с кухней, то запахи пищи ощущаются буквально в каждом кабинете и в холле. Пахнет в больницах какими-то супами, вареной гречкой. Здесь же все было стерильно, даже девушка за конторкой и то казалась какой-то неестественно чистой, как новая кукла.

Логинов вновь оказался на душной улице и поспешил вернуться в машину, которая за эти несколько минут успела нагреться, хотя, пока он сюда ехал, в салоне вовсю работал кондиционер и только в машине можно было спастись от жары.

Итак! Как могло случиться, что квитанция об оплате аборта Алисе Пироговой оказалась в квартире Караваева, если близкая подруга убитой утверждает, что аборт был сделан от некоего Георгия, знакомого по танцплощадке в Доме офицеров? Караваев, если судить по тому, что Логинову удалось узнать о нем, был человеком крайне аккуратным, и все его бумаги находились в полнейшем порядке. И все они, само собой, имели отношение исключительно к его личности. И только эта квитанция не могла иметь отношения к нему – к мужчине, поскольку это был документ, свидетельствующий об оплате аборта. Вряд ли Караваев хранил бы его у себя, если бы не имел к этому аборту отношения. Получается, что Алиса сделала аборт от него, от Дениса Караваева, а подружке рассказала, что беременна была от Георгия? Хотя не факт: могло случиться так, что Алиса, находясь в близости с Караваевым, но забеременев от Георгия, обманула Караваева, сказав, что «залетела» от него – чтобы он оплатил аборт.

Пусть даже так, но и исходя из этого, казалось бы, незначительного факта, можно сделать вывод о том, какие отношения существовали между Караваевым и Алисой. Во‑первых, близкие. Они были любовниками, независимо от того, с какой интенсивностью встречались. Может, это случалось раз или два, и это – один тип отношений. А возможно, они встречались каждый день, ночуя друг у друга попеременно, и поэтому Алиса могла потребовать, чтобы Караваев оплатил аборт.

Второе. Не такие уж и нежные были между ними отношения, и, главное, ничто не свидетельствовало о серьезных намерениях Караваева, раз он согласился на аборт Алисы и даже оплатил его.

Вот и выходило, что у Алисы была какая-то тайная жизнь, которую она скрывала даже от своей близкой подруги. Скорее всего, между ними было так принято – считаться близкими подругами, в то время как настоящей близкой подругой и вообще родным человеком для Алисы стала, конечно же, Антонина Петровна. Может, в разговорах Алиса, упоминая о своей соседке, говорила о ней пусть даже и с чувством неприязни (такое случается в отношении человека, которому ты с каждым днем становишься все более обязанной в чем-то, Логинов не раз встречался с подобными явлениями, особенно среди молодых людей), но в душе она была ей, безусловно, благодарна за то, что старушка оказывает ей реальную помощь. К тому же ярким доказательством того, что Алиса больше доверяла Антонине, служит и тот факт, что именно Антонина Петровна первой рассказала Логинову о связи Караваева с Алисой. «…А ведь Алиса это тщательно скрывала, вернее, они оба это скрывали, не хотели афишировать…» Конечно же, этого не хотел афишировать Денис Евгеньевич, поскольку для Алисы эта связь, особенно если там намечалось логическое продолжение в виде брака, была даже престижной. Ведь все его окружение знало Караваева как солидного и богатого господина. Пусть человека зрелого, но все равно – перспективного жениха.

С другой стороны, если Караваев не собирался жениться на Алисе, то почему же тогда Антонина Петровна закрывала глаза на эту связь? Ведь если она любила по-своему Алису и желала ей только добра, вряд ли она поощряла бы эту унизительную для молодой девушки связь. Значит, надо еще раз побеседовать с Антониной Петровной и выяснить все о взаимоотношениях Алисы и господина Караваева.

Предварительные результаты экспертизы показали, что Алиса не была беременна (что и предполагал Логинов), она, в принципе, была здорова, практически не употребляла алкоголь, хотя и покуривала. В день смерти она поужинала свиной отбивной, жареной картошкой и салатом из помидоров. Такие же блюда ел и ее сосед (любовник, друг, благодетель, спонсор???) Караваев. Доказательств ее интимной близости в тот вечер с Караваевым (или с кем-либо другим) не имелось. Никаких биологических следов на теле девушки не обнаружили. Равно как и на простынях. Получалось, что Караваев и Алиса поужинали вместе, и этим, помимо разговоров, их общение и ограничилось. Затем в квартиру Караваева позвонили (Логинов попытался представить себе последний вечер в жизни обеих жертв), и Караваев пошел открывать. Открыл. Сам. И доказательства тому в деле тоже имеются, поскольку на многочисленных сложных замках на дверях его квартиры отсутствуют следы взломов. А это означает, что он открыл дверь человеку, которого хорошо знал. И этот гость (или гостья, в чем Логинов, правда, сомневался) знал, зачем он пришел в этот дом. И ему было, похоже, наплевать на то, что в квартире, помимо Караваева, находится еще и Алиса. Установить с точностью до минуты, когда были убиты жертвы, не представлялось возможным. Экспертиза указала лишь на приблизительное время смерти обоих – между десятью и двенадцатью часами ночи. Поэтому, кто был убит раньше – Алиса или Денис Евгеньевич, – тоже было затруднительно выяснить.

Приходилось рассматривать оба варианта. Первый. Сначала убили Караваева. Но тогда где была в это время Алиса? Возможно, в кухне, разогревала ужин. Но Логинов обследовал кухню и следов ужина не обнаружил. Хотя Караваев мог элементарно вымыть после себя посуду, сковородку и даже плиту! Тогда, может, они ужинали в ресторане? Вместе? А потом пришли домой. Возможно, для убийцы это оказалось событием неожиданным… Или… Нет-нет, это был не профессионал и уж, конечно, не взломщик. Логинов вновь и вновь возвращался к мысли, что убийца отлично знал, что Караваев дома, а не в отъезде, и преступника, так получается, мало волновало, один ли хозяин или нет. Или, возможно, Караваев слыл закоренелым холостяком и о его связи с молоденькой соседкой никто не знал, то есть преступник, собираясь в квартиру Караваева, предполагал, что он там все же один. Та-ак… Преступник позвонил в дверь, Караваев открыл и впустил человека, которому он доверял. Или хотя бы того, кого знал лично. И перед этим гостем хозяину не было стыдно, что он не один, этого человека он не стеснялся и мог спокойно разрушить в его глазах миф о том, что он – закоренелый холостяк. В сущности, в этом нет для нормальных людей ничего постыдного, но тогда возникает вопрос: почему же они с Алисой скрывали свою связь? Или у Караваева была другая женщина? Но тогда соседка знала бы. Наверняка. И Алиса – тоже. Нет-нет, никакой другой женщины.

И все-таки. Если предположить, что другая женщина была? Возможно, какая-нибудь старинная приятельница, которой Караваев – вроде бы холостяк – морочил голову в последнее время. Она элементарно могла интересовать его просто как человек, у которого находится какая-то ценная вещь, тот же орден или медаль, и Караваев из-за этого встречался с этой женщиной-«крокодилом»?.. Логинов представил себе некрасивую худую женщину с редко растущими зубами, словом, с отвратительной внешностью, за которой бедолага-коллекционер ухаживал, чтобы либо ограбить ее, либо вынудить ее продать (подарить?) ему ценную вещь, о стоимости которой «крокодил» и не подозревает? И вот кто-то из окружения Караваева (кто-то очень добрый, ну просто добрейшей души человек!) раскрывает ей глаза на Караваева-фалериста: для него, мол, нет ничего святого, и он, оказывается, обманывал ее, обещая золотые горы в виде законного брака и кучи румяных детишек! И вот она, разъяренная, приезжает (или приходит, возможно, она живет где-то поблизости, надо проверить) к нему домой, звонит, и он, как благородный мужчина или просто как воспитанный человек, не может ей не открыть. Но, понятное дело, он не собирался показывать «крокодилу» Алису, которая, быть может, в это самое время стояла под душем и напевала песенку себе под нос… Значит, он не мог не открыть. А поэтому и отворил дверь, боясь шума в подъезде. Вероятно, у «крокодила» дурной и склочный характер (может, Караваев лишь неделю тому назад лишил ее девственности!), и не исключено, что она зашумела и закричала – мол, открой дверь, негодяй, я знаю, что ты дома, у тебя все окна светятся! Как бы там ни было, но Караваев открыл. И «крокодил» влетела, как фурия, почуяв запах женских духов или просто так, намереваясь произвести разведку боем, оттолкнула от себя Караваева, ворвалась в гостиную, поняла, что там никого нет, а может, заметила на спинке стула голубой кружевной бюстгальтер Алисы (именно в нем и нашли бедную девушку) и заметалась по квартире в поисках владелицы лифчика… И судьба подсказала ей, вернее, шум льющейся воды подсказал ей, где надо искать. Распахнув дверь ванной комнаты, фурия влетела туда, схватила мокрую от воды соперницу за руку и вытащила ее в переднюю, после чего с визгом: «Так вот, значит, какие медали ты коллекционируешь?!», отшвырнула девушку от себя, и тут как раз на глаза ей попалась гантель. Тяжеленькая такая, аккуратная. В самый раз, чтобы лишить жизни двух ненавистных ей людей. Пять минут – и Караваев с проломленным черепом и Алиса с разбитым виском лежат, мертвые, на полу.

Логинов, представив себе всю эту картину, усмехнулся своей разыгравшейся фантазии. Подумал – насколько же надо было разозлить «крокодила», чтобы довести брошенную, обманутую женщину до убийства! Вероятно, если такая женщина и существует, ее чувства оказались затронуты настолько личными мотивами, насколько и экономическими. И в этом случае Караваев все-таки обманул ее, украв или вынудив ее отдать ему нечто ценное, о стоимости чего «крокодил» прекрасно знала. Возможно даже, что она – такой же страстный фалерист, как и сам Караваев.

Логинов ехал по одному из адресов, записанных рукой Караваева в его записной книжке. Некий «Мих. Гулькин». Улица Некрасова. Хорошее, тихое место, можно сказать, маленький парк с выросшими в нем по периметру небольшими купеческими особнячками кремового цвета. Понятное дело, что «аборигенов» в этих особняках давно уже не осталось. Их все скупили в свое время новые русские, поскольку выглядели эти домики очень чистенькими, ухоженными и какими-то свежими. На крышах громоздились антенны, фасады некоторых домов хозяева умудрились изуродовать «чемоданами» кондиционеров.

Нужный дом имел всего лишь один центральный подъезд-арку, по обеим ее сторонам прятались ниши мощных металлических дверей. На одной имелась золотистая табличка: «М. Гулькин». Логинов позвонил. И вдруг все вокруг него будто замерло, заснуло – так тихо стало в этой темной глубокой арке, что даже не слышно было привычного уличного шума. Улица словно застыла в ожидании шагов за дверью. Логинов, казалось, и сам перестал дышать. Наконец он услышал шаги, и мужской тихий голос спросил: «Кто там?»

– Моя фамилия Логинов, я – следователь прокуратуры.

– Почему я должен вам верить? – Гулькин (или кто-то, проживавший с ним в квартире) явно не торопился открывать, и чувствовалось, что он уже не в первый раз примерно таким же образом мучает незваных гостей. – А если вы скажете мне, что вы – папа римский, я тоже должен буду вам поверить?

– Придется. Взгляните на удостоверение, – и Логинов терпеливо, в течение целой минуты, подержал перед глазком двери раскрытый документ.

– А где доказательство, что оно не фальшивое?

– Я вам продиктую номер прокуратуры, и вы позвоните туда и спросите, работает ли там следователь Игорь Валентинович Логинов.

– Да бросьте вы, никуда я звонить не буду. Если у вас ко мне есть вопросы, задавайте их прямо так, – раздраженно ответил мужчина. – Если бы вы только знали, сколько всякого отребья здесь ходит! То дешевые массажеры продают, то косметику, то наборы для юного садовода… Если бы я всем открывал, меня бы уже давно не было на свете!

– Вы – Гулькин?

– Да, я – Гулькин.

– Скажите, Михаил…

– Михаил Михайлович, – чуть ли не по слогам, очень отчетливо проговорил жирненьким голоском Гулькин.

– Вы знали Дениса Евгеньевича Караваева? – перебил его Логинов, в общем-то понимая и разделяя взгляды Гулькина на осторожность.

– Безусловно, знал. Это мой хороший друг. И, надо сказать, кристальной души человек, если вы, конечно, пришли по его душу.

– Вашего друга убили вчера ночью.

Вместо ответа раздался лязг, скрежет, звон цепей, словно за дверью освобождался от сложных тяжелых металлических пут огромный зверь. Дверь распахнулась, и Логинов увидел испуганное круглое лицо маленького человечка – в коротких домашних фланелевых штанах и тонком черном свитере под горло. Глаза его за толстыми стеклами очков моргали часто-часто.

– Входите, – он буквально втащил Логинова к себе, схватив его за рукав, словно они были давно знакомы и подобная манера поведения имела место как норма. – Извините, что я вас не впускал. Но и вы меня должны понять. Извините, можно я еще раз взгляну на ваше удостоверение?

Логинов и на этот раз проявил терпение. После знакомства с его ксивой Гулькин жестом предложил Игорю следовать за ним.

В квартире пахло, как в музее. Разве что не хватало особой нотки – аромата паркетной мастики. А так – один в один. Вся квартира буквально ломилась от старой мебели, больших – даже для такой просторной, многокомнатной квартиры – высоких мраморных статуй, деревянных расписных китайских сундуков, дамских туалетных и ломберных столиков, письменных столов, буфетов, зеркал и картин на стенах, напольных и настенных часов, канделябров, самоваров, расписных фарфоровых тарелок…

– А у вас тут уютно, – сказал Игорь, пробираясь между буфетом и письменным столом, заваленными всякой антикварной всячиной, начиная от фарфоровых дрезденских безделушек и кончая старинными, порыжевшими от времени фолиантами. – И столько сокровищ! Теперь понятно, почему вы с таким пристрастием и недоверием относитесь к посещениям незнакомых людей. Я на вашем месте даже меня бы не впустил.

– Но вы сказали мне какую-то чудовищную вещь о Денисе! Проходите, здесь более-менее свободно, и окно открыто, свежий воздух…

Гулькин усадил Логинова у кухонного окна, забранного фигурной решеткой, предварительно смахнув со стола, застеленного выцветшей клеенкой, хлебные крошки. Логинов заметил на слегка закопченной, грязноватой плите три кастрюльки, сковородку, прикрытую крышкой, из чего сделал вывод, что либо у Гулькина есть жена, которая ему готовит, либо этот кругленький и в общем-то симпатичный человек сам любит и готовить, и поесть – он невольно сравнил кухню гурмана Гулькина (это было написано на его лоснящемся лице) со своей – со стерильно вымытой плитой и аккуратно сложенными в шкаф сверкающими, почти новыми пустыми кастрюлями. Сравнение получалось не в его, Логинова, пользу.

Гулькин налил в электрический чайник воду из синей прозрачной пластиковой бутыли и включил его. Затем, словно на время забыв, что он на кухне не один, крепко задумавшись, он вымыл заварочный чайник и, ошпарив его подоспевшим кипятком, насыпал туда чай из жестяной коробки. Логинов как завороженный следил за его движениями, получая какое-то очень странное, щекотливое наслаждение. Больше того, он даже успел позавидовать этому Гулькину, антиквару-гедонисту: все-то у него в жизни понятно, ясно и относительно спокойно! Он знает, где проснется наутро, что съест, с кем встретится, с кем поговорит по телефону. Логинов же не знал, что ему судьба подарит (или обрушит на его голову) через минуту. И вообще доживет ли он до вечера, не пристрелят ли его где-нибудь возле дома, когда он будет возвращаться к себе – голодный, усталый, мечтая о порции горячих сосисок или отварных пельменей…

Наконец Гулькин налил чай в красивую, тонкого фарфора чашку, поставил перед Логиновым тарелку с сыром, колбасой и нарезанным тонкими ломтями черным хлебом, сел и уставился на него с видом обиженного пса.

– Я не хочу, чтобы вы повторяли то, что уже сказали. Я и так все понял. Хотя еще не осмыслил. Но почему? Кто? За что? О, я понимаю: поскольку вы здесь, у меня, вы и сами пока еще ничего не знаете, но вам хотя бы известно, каким образом его… убили…

Логинов вкратце рассказал Гулькину все, что знал, невольно поймав себя на мысли, что у его собеседника есть несомненный талант располагать к себе людей. Вероятно, вот так же, заманив к себе домой обладателя какого-нибудь редкого подсвечника или статуэтки, он подкармливал гостя, ухаживал за ним, пока не переманивал его на свою сторону, причем так искусно, что «клиент» через какое-то время и сам был рад отдать интересующий антиквара предмет, потому что ему просто захотелось сделать для покупателя что-то хорошее.

Вот и с Логиновым произошло то же самое. Он обстоятельно рассказал Гулькину обо всем, что знал о смерти его коллеги – Дениса Караваева. Быть может, это произошло потому, что у него и в мыслях не было заподозрить Михаила Михайловича в убийстве, а может, потому, что он просто расслабился и потерял всякую бдительность. В любом случае ему было приятно сидеть в этой кухне, источавшей ароматы вкусной еды, сладковатого запаха сухого теплого дерева и еще чего-то непонятного, чем, вероятно, пахнет само время.

– Вы можете рассказать что-нибудь о Караваеве? Где вы с ним познакомились? Давно ли вы его знаете?

– Вообще-то я знаю его уже довольно долго, лет пятнадцать тому назад примерно мы познакомились. Меня свел с ним один человек, ныне покойный… Мне предложили, как сейчас помню, купить комплект немецкого фарфора по очень выгодной цене, и я услышал, что цену у покупателя перебили и сделал это некий Денис Караваев. Я захотел с ним встретиться и объясниться. Ведь у меня с покупателем была старинная дружба, и он обещал мне эти безделушки. Я понимаю, для вас все эти тарелки-ангелочки не представляют никакой ценности, для меня же они – источник моего удовольствия. Я живу всем этим, понимаете? Я как ребенок, который мечтает о какой-то игрушке и вдруг узнает, что эту игрушку купили для какого-то другого ребенка! Тем более что этот фарфор в те времена стоил просто копейки! Меня этот факт зацепил. И вот меня свели с Караваевым. Я даже обвинительно-раздражительную речь заранее заготовил, собрался было уже высказать ему все прямо в лицо, как вдруг понял, что этот человек мне ужасно симпатичен! Вы бы видели, каким он был в то время! Молодой, ужасно обаятельный, с дерзким взглядом и ироничной улыбкой. Он покорил мое сердце! Нет-нет, не подумайте ничего такого – я имею в виду сексуального, – нет, просто он мне чертовски понравился как человек. К тому же мы с ним очень быстро договорились на тему фарфора и некоторых других вещиц, которые его интересовали постольку-поскольку, а я‑то просто бредил французскими парными вазами, которые он мог для меня достать через своего знакомого московского антиквара. Просто я коллекционировал их, вместо того чтобы перепродавать и извлекать из этого прибыль.

– Чем занимался Караваев?

– Орденами, – кротко ответил Гулькин, перебирая большим и указательным пальцами обеих рук, словно сплетал в воздухе невидимую цепочку. – Исключительно орденами.

– У него была хорошая коллекция?

– А об этом никто не знал! Я, во всяком случае, предполагаю это. Я так до конца и не понял: либо он коллекционировал их так же страстно, как я – свои вазы и буфеты, либо же он не менее страстно коллекционировал вырученные за эти ордена деньги. В начале нашего знакомства мне казалось, что он просто одержим орденами, он мог часами рассказывать мне об истории каждого ордена. А потом, когда он, как я думаю, удачно перепродал один из своих орденов (он так и не признался мне, какой именно, я могу лишь предполагать, что это был орден Ушакова второй степени)…

– Но ведь это, насколько даже мне, непосвященному человеку, известно, очень дорогой орден!

– В том-то и дело. Уж не знаю, каким образом Караваеву удалось его приобрести в свое время, но что он выгодно продал его, повысив цену вдвое или втрое, – это точно. Он радовался, как ребенок! В сущности, когда мы, взрослые, радуемся, то всегда походим на детей. Извините, я отвлекся. После той сделки он сразу же отправился в Калифорнию. Не в Египет или Турцию, и даже не в благословенную Францию либо, прости господи, в отель «Парус», в Эмиратах, куда я и сам был бы не прочь съездить, а почему-то в Калифорнию. И знаете, я понял его! Что мы, антикварные крысы, можем себе позволить, если уж мы одержимы этой страстью к коллекционированию? Да ничего, кроме желания приобрести нечто, в мечтаниях о чем мы не можем заснуть, о чем думаем постоянно, забывая поесть, словом, мы как бы больны этой вещью и во что бы то ни стало хотим ее получить, купить, выменять, выпросить и так далее и тому подобное! Я, к примеру, редко позволяю себе выходить из дома. Я элементарно боюсь, что, пока меня не будет дома, меня ограбят. Думаю, что мы все в какой-то степени боимся этого. Но Денису удалось преодолеть себя, отстраниться от этого, казалось бы, нескончаемого потока желаний и планов, этого вызывающего зуд стремления продолжить поиски какой-то вещи – по Интернету ли, по переписке, в бесконечных телефонных переговорах, – словом, он отсек себя, хотя бы на время, от своей страсти, оставил за плечами все страхи и полетел за какой-то другой, быть может, даже более старой, родившейся еще в юности, мечтой об Америке, о Калифорнии – с ее невозможными пляжами. Думаю, он просто решил увидеть другой мир, другую страну, которой он в свое время бредил, как и мы все понемногу. Я и завидовал ему, и восхищался им. Подумал: вместо того чтобы подчинить своей жизни, своим желаниям и прихотям вещи, я сам подчиняюсь им, я ползаю перед ними на коленях, я целую их, прижимаю к груди, ласкаю, как молоденьких девушек, и это – вместо того чтобы ими пользоваться, держать их в своих крепких объятьях, не боясь раздавить их, расплющить, овладеть ими…

Гулькин, произнося свой монолог, даже вспотел. Достал из буфета бумажные салфетки, промокнул лоб.

– Значит, вы никогда не видели его коллекцию?

– Я? Нет, никогда. Но другие видели. Вернее, не всю коллекцию, лишь некоторые ордена и медали. Но, думаю, самые важные и дорогие свои вещички Денис никому не показывал, разве что потенциальным покупателям, на которых он выходил исключительно через доверенных лиц. Послушайте, я понимаю, зачем вы сюда пришли, и могу только догадываться, каким образом вы вышли на меня… Думаю, всему виной его записная книжка. Но там много таких же, как я, средненьких антикваров или просто людей, в свое время бывших интересными для Дениса. В основном он вел переговоры и обменивался медальками с московскими крупными фалеристами, с которыми я незнаком. И даже если вы выйдете на них, ничего узнать не сможете. Они будут молчать как рыбы. И знаете почему? Да потому, что теперь имя Дениса Караваева пахнет свежей кровью! А то, чем он занимался, пахнет большими деньгами. Вы хотя бы знаете, сколько могут стоить эти ордена?! К примеру, я недавно прочитал в каком-то издании, что тот же орден Ушакова второй степени мог быть куплен за сто тысяч долларов, а продан в два раза дороже! Что же касается других, скажем, орденов имени Кутузова, Суворова, Невского, Нахимова, Хмельницкого – то за них дают меньше, но все равно – от десяти до пятидесяти тысяч долларов. Признайте – какие-никакие, а деньги! Я уж молчу о сказочных, на мой взгляд, экземплярах, к примеру, за знаменитый, роскошный орден Победы (платиновый, и в нем – шестнадцатикаратовый бриллиант) дают от пяти до десяти миллионов долларов!!! Но что касается Дениса, не думаю, что у него был этот орден… Хотя кто его знает – может, из-за этого ордена его и убили? Ведь вы сказали, что ему разбили голову! Вот! Вот чего я боюсь больше всего на свете!.. Игорь Валентинович, давайте я нарежу еще колбаски?

Игорь и не заметил, как, слушая Гулькина, съел всю колбасу. Ему стало стыдно, он почувствовал, что краснеет. Тоже мне, следователь прокуратуры, серьезный человек, а оголодал так, что объедает своих свидетелей!

– Только не смущайтесь! Еда, знаете ли, сближает людей.

– Михаил Михайлович, люди, окружавшие Караваева в Сети или в реальной жизни, с которыми он общался на предмет фалеристики, – как вы думаете, они могут быть причастны к его убийству?

– Я не отвечаю за других людей, это мой жизненный принцип, но скажу так: никто из них лично никогда не захочет мараться в крови. Другое дело, что они способны были бы нанять кого-то для этой грязной работы. Но в моей жизни ничего подобного не случалось, я имею в виду, никто из моих знакомых, из моего окружения никогда не страдал из-за действий своих коллег и не стал жертвой насильственной смерти. Может, в Москве и бывали подобные случаи, но мне на память пришел один эпизод. Я прочитал в газете, что одного антиквара убила женщина-игроманка, ее быстро нашли. Еще одного антиквара убил пасынок. Как видите – пусть это всего лишь два примера, – но убийства как бы случайные или связанные с близкими родственниками. Нет, все же я не думаю, чтобы на Дениса напал кто-либо из его коллег.

– Но все равно: убил тот, кто его хорошо знал и кому Караваев доверял, ведь он сам открыл дверь, – заметил Логинов. – К тому же в доме нет и намека на существование коллекции! Может, ее похитили, а может, и не нашли!

– Вполне вероятно, что он и не держал ее в доме. Где-нибудь в другом месте, да в той же банковской ячейке!

Игорь уже понял, что пришел к Михаилу напрасно. В сущности, он и не мог рассчитывать на то, что первый же потенциальный свидетель предоставит в его распоряжение какие-то ценные факты. С другой стороны, Игорю было интересно поговорить с антикваром, пусть даже и провинциального масштаба. Да просто – с увлеченным человеком. К тому же он оказался милейшим человеком, единственным из многочисленных свидетелей, который отнесся к Логинову по-человечески и даже накормил его. Причем сделал это так ненавязчиво и просто, что Игорь, уже уходя, не ощущал себя обязанным ему чем-либо. А это уже хорошо.

В дверях он не удержался и задал еще один вопрос, который волновал его не меньше тех, что были связаны с профессией Гулькина:

– Что вы знаете о личной жизни Дениса Караваева, Михаил Михайлович?

– Немного. Знаю, что у него была женщина, можно даже сказать, невеста. Не очень молодая, но весьма привлекательная. Зовут ее Василиса. Знаю, что у них произошел какой-то инцидент, кажется, Денис обещал подарить ей на свадьбу или помолвку какое-то редкое по красоте и ценности кольцо, но не подарил, а продал его, причем ее подруге, да еще и за огромные деньги, чем, собственно говоря, и оскорбил Васю.

– Васю?

– Ну да, мы ее так про себя называем. Я имею в виду ее знакомых.

– Так вы ее знаете лично?

– Да ее полгорода знает! Может, и вы видели ее когда-то где-нибудь.

– Пожалуйста, расскажите мне о ней!

– Не уверен, что поведаю вам о ней больше, чем сама она о себе. А уж в том, что она выложит вам всю правду-матку, можете не сомневаться. Она – удивительная женщина! Дать вам ее телефон?

– Буду вам очень признателен!

* * *

«Пикадор, надвинув шляпу на лоб, направил копье под острым углом на быка, глубоко вонзил шпоры в бока лошади и, держа поводья левой рукой, заставил ее двинуться вперед. Бык смотрел зорко. Казалось, он смотрит на белую лошадь, но на самом деле он следил за треугольным острием копья…»

«– Привет, моя дорогая! Весь день вчера занималась подготовкой к похоронам. Действую, как во сне. Тело моей бедной девочки мне еще не выдали, там же целая куча разных экспертиз… Но к похоронам все равно подготовиться надо. Я решила, что выносить ее будут из ее квартиры, вернее, из той, что она снимала… Знаешь, я давно там не была, все боялась – позвоню, а она – там, вместе с Денисом… И даже сейчас, когда я умом понимаю, что их нет в живых, мне почему-то кажется, что там, за его дверью, – он, а за дверью ее квартиры – она. И что вся эта смерть – словно бы их большой заговор… против меня. Господи, я и сама не знаю, что говорю! Люда, мне страшно, меня по ночам начали мучить кошмары. Ведь их кто-то убил, кто-то, кого они хорошо знали и потому впустили в квартиру. А если знали они, то, может, его знала и я? И этот убийца может проживать с нами в одном доме, в одном подъезде… Что? А… понимаю. Да, я тоже так думаю. Конечно, это по его душу приходили, за его орденами-медалями, все понятно. А ее, голубушку, как свидетельницу убили. Вот хоть и предполагала я, что она связалась с тем брюнетом, но доказательств‑то у меня – никаких. Да, я вот что еще хотела рассказать. Ну, убили их, ударили по голове – каждого гирей, вернее, гантелью. И ладно бы ушел убийца, ушел – и все. Так нет, он раздел ее, Алису-то, посадил, прислонив к унитазу, открыл ей рот и сунул туда деньги, причем немалые, и в евро! И еще ей голову осыпал какими-то старыми монетами, я не знаю… какой-то старинной мелочью – вот, мол, подавись! И это мне тоже очень не понравилось. Словно это именно ее убить приходили… Мне бы похоронить ее, Алисочку… Кто похоронит Дениса? Мне следователь сказал – брат его вроде бы едет, из Москвы. Денис очень любил своего брата. Кстати говоря, если бы у этого брата не было алиби, можно было бы на него подумать, ведь он после смерти Дениса получит его квартиру и все, что в ней находится. Правда, самого ценного там уже нет, но все равно… Вот такие у меня дела, Людочка. Извини, что испортила тебе настроение своим звонком. Надеюсь, у тебя все благополучно. Любите друг друга. Целую… Спасибо, я поняла…»