Читать книгу Я прошу прощения - Анна Демидова - Страница 4

Мне кажется, что так всегда бывает – ты живешь, живешь, живешь своей обыкновенной жизнью и тут – бац! – любовь. И все, вся жизнь до этого кажется черновиком, ничего не значащим событием длиною в несколько десятков лет. Все другие лица стираются, как портреты, написанные сангиной, все другие чувства – сплошные ошибки. Странно, как я могла думать, что люблю кого-то? И говорить? Только сейчас: поцелуи на вдохе и на выдохе, прерывистое дыхание, стоны и на самом пике наслаждения – тягучее «я люблю тебя…» И предложение – так быстро, потому что отчетливо ясно и понятно: незачем дальше терять время. Я думаю, это и есть определение настоящей любви, которая, по моему мнению, действительно случается только раз в жизни. А все до и после – нелепая смена декораций, имитация чувства. Она – первая, она – закипающая, она – ослепительно светлая. Как снег, который покрыл весь город легким покрывалом из смеха, радости и предчувствия приближающегося праздника – Нового года.

Свадьбу назначили в день влюбленных, а ночь с тридцать первого на первое решили провести с семьей моего жениха. Если бы я только знала, как дорого мне будет стоить эта ночь, как много боли, трагедии принесет она в наши жизни, ни за что бы не вышла из дома, ни за что бы не поехала в гости, ни за что бы… Но будущее тем и прекрасно, что мы не знаем и даже не догадываемся, что там за очередным поворотом линейки времени. Знай бы я тогда грядущие события – возможно, и не дожила бы до них. Хотя вот парадокс – обычно перед самоубийством человек в отчаянии, но еще обычнее – это надуманное отчаяние. Мэрилин Монро была в глубочайшее депрессии от отсутствия работы и краха личной жизни, и, заглатывая десятую по счету таблетку снотворного, кинозвезда не знала, что ей уже готовят многомилионный контракт с Голливудом, а первый муж собирается снова сделать предложение… Поэтому если вдруг надумали – поживете еще месяц, ну мало ли…

Вернемся в новогоднюю ночь порядка десяти лет назад – на мне малахитовое платье в пол, на Климе – джинсы и свитер с оленями. Я представляла себя в роли Скарлетт О’Хары – такая же миниатюрная брюнетка с глазами в цвет шикарному темно-зеленому платью. Сколько же во мне было счастья в ту ночь, как же оно сверкало, как искрило в воздухе!..

В доме за городом собрались все родственники: родители, бабушка с дедушкой, тетя и дядя с племянниками, старший брат – тринадцать лет разницы с Климом. Тридцать пять лет, тогда он мне показался стариком или человеком, который уже прожил свою жизнь и теперь доживает все, что от нее осталось.

– Богдан! – представился мне кареглазый брюнет и протянул руку.

Не подумайте, что я успела тогда разглядеть цвет его глаз, просто потом – намного позже я слишком часто в них смотрела.

– Варя… – протягиваю руку в ответ.

– Ну, где ты, Варвара? – с этими словами он переворачивает мою кисть ладошкой вниз и подносит к своим губам.

От неожиданности я одергиваю руку, Клим, заставший эту сцену, смеется.

– Варя – балерина, – гордо и еще раз представляет меня мой жених.

– Бывшая балерина. Я поступила на курс философии.

– Варя – философ, – тут же спешит исправиться Клим, и становится смешно – и мне, и ему, и Богдану.

Мы садимся за стол, все расспрашивают о предстоящей свадьбе, передают друг другу салаты, вылетает пробка от шампанского – помните этот звук? А потом – как разливается счастье – по бокалам игристо и весело. Я была так счастлива тогда! Я клянусь, я никогда не была счастливее! Клим держал мою руку под столом и гордился тем, что я улыбаюсь. В жизни человека есть вечные минуты, когда хочется нажать «стоп» и замереть от восторга. Тогда, в девятнадцатилетней белокурой голове не было, конечно, таких мыслей, я принимала все как должное. А должно было все случиться совсем по-другому.

Клим потащил меня на кухню – якобы помыть посуду, но мы целовались прямо под новогодней ночью, бьющей в окно загородного дома робкими кристаллами узорчатого льда. Клим схватил меня чуть повыше бедра и задрал мою ногу, так что малахитовое платье подлетело к потолку. Я застонала и поддалась бедрами вперед. Он впился губами в мою шею… и… я услышала за спиной:

– Ну вы даете, молодежь!

Нашу романтику прервал голос Богдана. Он что, наблюдал за нами? Вот уж чушь, нет, конечно, просто не вовремя заглянул на кухню.

– Мы посуду мыли… – робко проблеяла я.

Хотя, чего мне оправдываться? Я целуюсь с будущим мужем и имею на это полное право!

– Ну, хоть бы воду тогда включили, что ли, – грубый смешок, и Богдан покидает комнату.

Мы с Климом смотрим друг на друга и смеемся.

– А у него что, жены нет? Чего он с нами Новый год отмечает? – спрашиваю я, когда мы действительно включаем воду и начинаем мыть посуду.

– Вот понятия не имею, но он никогда нас ни с кем не знакомил.

Почему красивый, с виду успешный мужчина в тридцать два года – одинок? А потому что он не одинок, он свободен. И вот именно от этой окрыляющей свободы выбора так нелегко отказаться в пользу посредственной константы. Но уж если такие влюбляются – это навсегда.

– Вода только холодная? – спрашиваю я после пятой тарелки, обмытой в леднике.

– Ага, бойлер барахлит, давай полью из чайника, он закипел…

Клим поворачивается ко мне, и кипяток тут же обжигает мои руки. У меня – шок. Он случайно… Я даже не кричу, просто больно, когда кожа сгорает…

– Скорее, скорее, у Вари ожог…

На его крик сбегаются все гости.

– Бодя, ты врач, что делать? – Климентий обращается к вновь заглянувшему к нам брату.

В секунду мужчина открывает кран на полную и подставляет мои руки под ледяной поток.

– Держи так минут двадцать, сейчас поищу в аптечке в машине фурацилин, сделаю повязку.

Голос спокойный, бархатный. Богдан уходит, за ним – все сбежавшиеся родственники. Климентий целует мои щеки и, кажется, плачет.

– Варька, прости, прости, родная, я случайно…

– Смотри, волдыри появляются… А Бодя реально врач, да? – я стараюсь перевести тему, говорят, если о ране не думать, то и боль меньше.

– Нейрохирург. Больно, да?

Климентий переживает. Я – уже нет. Если в доме есть нейрохирург, то с банальным ожогом мы точно справимся.

Богдан вернулся с упаковкой желтеньких таблеток и бинтом. Не произнося ни слова мужчина достает вымытую миску, обдает ее кипятком, кидает туда с десяток таблеток и разводит их холодной водой.

– Ну, Варвара, поцеловать руку вы мне не разрешили, придется перевязывать… Клим, сходи еще за бинтом в машину.

Жених повинуется словам брата. Я улыбаюсь и протягиваю доктору красные, покрытые волдырями обожженные кисти.

– Красивые…

– Странное у вас понятия о красоте, доктор.

Он накладывает мне марлевую повязку и ухмыляется.

– Иногда красота уродливая, как ваши руки сейчас.

– А я недавно слышала, что любовь – уродка.

Он поднимает на меня глубокие карие глаза.

– До свадьбы заживет, Варвара.

В кухню зашел Климентий.

– Я бинт принес.

– Уже не надо, – отвечает Богдан.

Бинт не нужен был и раньше, как вы сами понимаете. Нужен был повод остаться вдвоем.