Читать книгу Глоток страха - Анна и Петр Владимирские - Страница 4

Если уехал милый. Если на работу не пойдешь – ремонт. И если вообще осень кончилась, скоро зима и на душе паршиво – надо звать закадычных подруг. Только где их взять? Одна закадычная, Дашка Сотникова, уже неделю не отвечает ни по какому телефону: ни по рабочему, ни по мобильному, ни по домашнему. А секретарша рекламного агентства, принадлежащего подруге, на все вопросы знай тараторит: ой, Верочка Алексеевна, вы себе не представляете, что происходит, Дарья Николаевна поехала к самому Мишелю Ру… Будто все обязаны знать, что это один из самых известных маркетологов мира и легенда, видите ли, рекламного бизнеса.

Одно ясно – улетевшая в Нью-Йорк подруга раньше чем через две недели не появится. После рекламного своего мэтра непременно поедет повидаться с сыном и мужем. Они уже несколько лет жили в США, муж работал по контракту, а сын учился в колледже. И понятно, почему суеверная Дарья ничего не сообщила о своих планах, а просто тихо отправилась в Америку. Чтобы не сглазить. Ну и правильно.

А закадычная подруга номер два, Лидия Завьялова, актриса театра и кино? Ее беспокоить нельзя. Она еще месяц назад предупреждала, что едет на какой-то там фестиваль, а перед этим чего-то там озвучивает… Ох, как жаль, но не стоит эмоциональную подругу нагружать своей тоской зеленой. Выйдет из образа, и будешь ты, доктор Лученко, виновата в срыве каких-нибудь съемок.

Она вывела на прогулку Пая, накормила его, села на диван. И поняла, что делать ей совершенно нечего. Да и не хочется. А хочется ей изо всех сил забыть о том, что она одна. Уехать куда-нибудь очень хочется доктору Лученко. До боли в стиснутых челюстях. До ногтей в ладони. Чтобы не видеть пустой комнаты. Не видеть молчащий телефон…

Телефон зазвонил.

– Привет, Верунчик! – бодро прозвучал в трубке голос Лидии Завьяловой.

– О… Привет, Лидуша, – сказала Вера. И не сдержалась, добавила: – Как хорошо, что ты позвонила! Я как раз сидела тут и думала, набрать твой номер или нет.

– Да? – удивилась подруга. Такое признание Завьялова слышала от Веры впервые. Она знала, что не в характере подруги звонить ради женской болтовни. – По какому поводу?

Лученко рассказала Завьяловой все, что накипело на душе. Лида отреагировала на услышанное странно. Она радостно завопила:

– Какая же я везучая!

– Ты чего? – удивилась Вера.

– А того, что все складывается удачнее некуда! – весело защебетала актриса. – Понимаешь, сегодня вечером я уматываю на фестиваль анимационных фильмов во Львов, но… Там… Ну, короче, хотела с тобой посоветоваться. – Лида, как всегда, была занята своими проблемами и готова этими проблемами Веру нагрузить. – А теперь, ура, ты поедешь со мной! Вот решение всех твоих душевных мучений. Верка, все складывается просто гениально!

– Погоди, погоди… – пробормотала Лученко.

– Ничего не погоди! Глупенькая. – Голос Лидии, опытной актрисы, зажурчал ручейком. – Вместо страданий по Двинятину и мучений от ревности я тебе предлагаю поездку со мной. В славный старый красивый город. Будешь жить в номере люкс, питаться в роскошных ресторанах, смотреть передовое анимационное кино и общаться с гениями! Разве плохо?

Соблазнять актриса умела профессионально. Однако слишком хорошо развитый здравый смысл мешал Вере мгновенно соблазниться. Она засомневалась:

– Но какое отношение я имею к этому празднику искусства? Да и нет у меня денег, чтобы вот так вдруг… Тем более жить в номере люкс.

– Я же говорю – ты глупышка! О деньгах не думай. У фестиваля богатый грузинский спонсор. Он все проплатит. И номер в гостинице, и ресторан, и проезд туда-обратно. Я только мигну, и… И вообще, нас будут принимать по-королевски. А какая там соберется тусовка! Фестиваль-то международный. Кстати, я озвучивала фильм по заказу этого кавказского дядечки, и мы, скорее всего, получим за него Гран-при!

– Тусовки мне без надобности, ты же знаешь… А в качестве кого доктор Лученко будет пользоваться спонсорскими благами? – Вера начала понемногу сдаваться под энергичным Лидиным напором.

– В своем собственном! В качестве моего личного психотерапевта. Устраивает? По контракту я имею право брать с собой на все представительские мероприятия одного человека. Это может быть массажист или гримерша, портниха или охранник. Слушай, а может, ну ее на фиг, твою психотерапию? Иметь дело с психами – кому это надо! Тебе кем больше нравится? Хочешь, переквалифицируешься в секьюрити или массажистку? – захихикала Завьялова, чувствуя, что подруга колеблется и уже почти готова согласиться.

– Профессию мы менять не будем, – строго парировала Вера. – Сексуальную ориентацию – тем более. Поэтому твоей массажисткой я не стану, перетопчешься. Но в целом что-то привлекательное в твоем предложении есть.

Вера уже в принципе согласилась. Лида это сразу поняла и пустила в ход последний аргумент:

– Слушай. А ты бывала когда-нибудь во Львове?

– Не довелось.

– Да ты что? Как это можно! Дожить до зрелого возраста и не побывать в самом красивом городе нашей Батькивщины?

– Возраст не трогай, сама, небось, не девочка. А Львов посмотреть хотелось бы, да.

– Тогда не морочь голову! Я заказываю тебе второй билет! – безапелляционно сообщила актриса.

– Знаешь, кто ты? Наполеон в юбке. Скажи, сколько дней он продлится, этот твой фестиваль?

– Неделю. Так как? Едем? – затаив дыхание, спросила Завьялова.

Ей вдруг стало крайне важно, чтобы Лученко поехала с ней. Она боялась спугнуть внезапную возможность иметь рядом с собой подругу, способную распутать ее «сложные» житейские проблемы.

– Где наша не пропадала, – вздохнула Вера. – Заказывай.

– Ты прелесть, Верунчик! Я тебя обожаю! – Голос артистки источал мед.

Вера положила трубку и посмотрела на себя в зеркало. Лида позвонила очень вовремя. Даже как-то слишком вовремя. Неужели и впрямь колдунья?.. Неужели, стоит мне очень сильно чего-то захотеть, и оно случается?

Нет, отрицательно покачала головой Вера. Вряд ли. Тогда Андрей никуда бы не уехал…

* * *

Хорошо ехать куда-нибудь в поезде. Еще лучше ехать не куда-нибудь, а в замечательный во всех отношениях город Львов. И совсем хорошо, если едешь в пустом купе только вдвоем с подругой и никто посторонний не мешает.

Тепло, даже когда свирепствует неожиданная в ноябре вьюга и темное стекло окна показывает лишь тускловатый ультрамарин снежного одеяла, – это раз. Комфортно почти как дома: мягкий полусвет, стук колес едва слышен, приятно пахнет духами, Лида надушилась своими любимыми «Эскада» – это два. И в-третьих, вообще – очень удобно, посторонних никого, сидишь себе вдвоем. Можно расслабиться, делиться с ней чем угодно, да вот хоть, к примеру, вечной проблемой: какой мужчина лучше?

Так что в удобнейшем спальном купе, едва лишь остались позади киевские пригороды, повисло множество расчерченных любвеобильной Лидией треугольников.

– Знаешь, Веруня, – так она начала разговор. – Я, кажется, совсем запуталась в своих отношениях с мужиками.

– Не может быть! – рассмеялась Вера. – Обычно мужчины запутываются в твоих сетях, рыбачка Лида ты моя. Это естественно. Но чтобы ты? Вряд ли.

– Ну да! Художника обидеть может каждый! – наигранно надула губы актриса. – Ты послушай. У меня романтический треугольник, и я боюсь, что он может превратиться в Бермудский, откуда не возвращаются.

– Страсти какие… Снова увела мужа у ревнивой жены? И она грозится сжечь тебя вместе с театром? – Вера выдвинула типичное для Завьяловских проблем предположение.

– Нет. На этот раз мой любовный треугольник состоит только из мужчин. Мне нужно выбрать, с кем быть. А я не могу!

Лученко посмотрела на подругу с насмешливой укоризной. Ей бы такие заботы! Но от психотерапевта, понятно, требуется не ирония и порой даже не совет. А просто участливое внимание. Поэтому она вздохнула и сказала:

– Давай, изливай свою измученную взаимностью женскую душу.

О сидящей напротив женской душе доктор Лученко знала все. Обитала она в ухоженном теле платиновой блондинки. Немногим в тридцать пять удается сохранить такую перламутровую кожу, такое фарфоровое личико. Красивая темпераментная актриса с голубыми порочными глазами была широко известна и любима, ее часто фотографировали для своих обложек гламурные журналы, она играла ведущие роли в кино и спектаклях своего театра. Не говоря уже о съемках в рекламных роликах и сериалах. Ей нравилось нравиться, своей популярностью Завьялова весьма дорожила. Конечно, приближенные к ней люди мгновенно наталкивались на капризность, высокомерие и злопамятность кинодивы. Но эти качества вполне уживались в ней с сентиментальностью и щедростью.

А особенно талантливо она умела находить и использовать в своих интересах незаурядных людей. С полным отсутствием каких-либо принципов и прямолинейностью трамвая она выжимала каждую секунду жизни, как лимонный кружочек в чае. Использование людей, то есть мужчин, было налажено идеально. Некоторым из них даже нравилось Лидино потребительское отношение.

Этих некоторых вокруг актрисы сейчас образовалось трое, и каждый был неповторим.

Скажем, Мамсуров – спонсор фестиваля, он же его продюсер и создатель. Главное его достоинство – большое количество денег, о чем Лида сообщала не стесняясь. Возможно, у Мамсурова были и другие качества, достойные внимания, но за деньгами их было не разглядеть. Да и зачем? Лиде достаточно видимой верхушки айсберга: богат, по-кавказски щедр, увлечен ею и выполняет все ее желания.

Во втором углу треугольника красовался швед Олаф Боссарт. Актриса положила на него глаз на каком-то международном фестивале. Теперь, когда он привозит во Львов свой мультфильм «Снежная королева», она уже ухитрилась застолбить за собой право дублирования его для украинского проката. Швед, по словам Лиды, чертовски красив, а что начинал свою карьеру как актер – тем лучше, найдется много точек соприкосновения. Словом, быть ему во время фестиваля неминуемо соблазненным и павшим к красивым Лидиным ногам.

И наконец, третий мужчина нынешней ее мечты – московский режиссер Эдик Ветров. Ему она сразу дала одну лаконичную характеристику: он – гений. Сказала и зажмурилась, словно свет его безумного таланта даже на расстоянии ослеплял актрису.

– Если хочешь знать, – серьезно проговорила Завьялова, – я, не задумываясь, бросила бы и Мамсурова с его деньгами, и Олафа с его красотой. Если б только предполагала, что Эдик может испытывать ко мне какие-то чувства.

– Не вижу ничего невозможного. Ты красотка, почему бы ему не увлечься тобой? Что за новость – глубоко скрытый комплекс неполноценности у работника сцены?

– Веруня, милый мой докторочек! Тебе все шуточки. В том-то и дело: всерьез Ветров предан только искусству. Хотя бабьё его просто боготворит. Женщины слетаются к нему, как пчелы на мед. Он ими пользуется, а назавтра забывает, словно ничего и не было. К женщинам он относится как потребитель.

– Будто ты к мужчинам относишься иначе, – усмехнулась Лученко, оглядывая подругу с головы до ног.

Посмотреть было на что. Претензия на завоевание мужского внимания сказывалась во всем. И в дорогом аромате сладкой пудры пополам с экзотическими цветами, и в темно-лиловом брючном костюме, и в тонком кашемировом гольфе лимонного цвета – как и духи, тоже от «Эскада». Потребительское отношение к мужчинам посверкивало в ушах маленькими алмазными капельками, а на руке сияло перстнем с крупным овальным аметистом в окружении мелких бриллиантов. На вешалке у двери длинная шуба из голубой норки переливалась меховыми бархатными волнами. Знаток сразу бы понял, что одна лишь шуба стоит столько же, сколько квартира в спальном районе.

Вера Лученко была не похожа на подругу ни одеждой, ни характером. Она была совсем другая, но, как ни странно, их дружба от этого становилась только крепче. Почему? Обе женщины не раз спрашивали, что их привлекает друг в друге. И забавлялись, не находя ответа на этот вопрос.

Начать с того, что Вера одевалась в сшитое ею самой. Причем шила она не по необходимости, а из любви к процессу и результату. И в вещах собственного производства она выглядела нисколько не хуже пафосно наряженной в известные бренды подруги. Например, сейчас на ней была многослойная композиция из блузы в мелкую серую полоску, велюровой черной жилетки и короткого шерстяного пиджака цвета мокрого асфальта. Укороченные узкие джинсовые брюки намеренно подчеркивали талию и округлые бедра. Черные замшевые сапожки украшали миниатюрные ступни. Со своим тридцать пятым размером обувь ей подобрать было непросто, и она шутила: «Ноги у меня уже не детские, но до взрослых не доросли». Сережки из горного хрусталя, оправленного в серебро, гармонировали с каштановыми волосами и серо-голубыми глазами Веры. На пальце тонкой руки устроилось такое же колечко, а на шее красовалась серебряная цепочка с кулоном в виде зеленого листика, на котором застыла капелька росы – шарик все того же горного хрусталя. Словом, выглядела Вера барышней трепетной, нежной, слегка богемной, способной на рискованные поступки и душевные порывы.

Завьялова не успела ответить, как она относится к мужчинам. В дверь постучали, и вошел проводник. Наверное, это был напарник той тетки, которая у них проверяла билеты, – молодой парень в фуражке набекрень, в расхристанном кителе и тапочках на босу ногу.

– Чайку кто жела… – Он намеревался задать свой стандартный вопрос со стандартными интонациями магнитофона, но окончание «записи» вдруг заклинило.

Увидев Лидию Завьялову, заслуженную артистку страны, он замер и вытаращил глаза с выражением «Ой!». В горле у него что-то свистнуло, и в следующее мгновение проводник исчез из дверного проема. Женщины переглянулись, Лида пожала плечами и хмыкнула: подумаешь…

Вскоре исчезнувший вновь возник перед глазами пассажирок. Но это был уже совсем другой парень, наряженный, словно для встречи лично их высокопревосходительства министра путей сообщения. Рубашка – белоснежная, на воротнике синеет идеальный галстук, фирменный пиджак застегнут на все сияющие пуговицы, железнодорожная фуражка сидит точно посредине круглой головы, тапки заменены элегантными узконосыми туфлями. Ну просто готовая модель для плаката «Добро пожаловать на наши железные дороги!».

– Не могу поверить! И в сладких снах не мечтал лично… – с улыбкой шириной в дверной проем, с прижатой к груди рукой обратился он к Завьяловой. – Я – ваш кумир!.. – От волнения проводник запутался, и когда смысл последней фразы до него дошел, он густо покраснел. – То есть я хотел сказать…

– Голубчик! Все правильно! – весело расхохоталась Лида, умело сглаживая неловкость. – Я же именно для вас работаю! Зритель – он и есть мой кумир.

– Так это точно вы? – недоверчиво-восхищенно спросил проводник.

– Я, я, – улыбнулась актриса.

– Сама Завьялова Лидия Петровна?

– Ну что поделаешь, так получилось, – забавлялась Завьялова.

Вера тоже веселилась от души.

– Лидия Петровна! Не желаете ли чай, настоящий цейлонский, листовой, не пакетный? И пирожные свеженькие из вагона-ресторана, я мигом! – Круглое лицо хозяина вагона пылало румянцем.

– С удовольствием, – кивнула Лида.

– Тогда обождите пару минут. Все будет в лучшем виде! – пообещал проводник и осторожно, чтобы не стукнуть, прикрыл дверь.

Вскоре он вновь появился, сказал: «Я тут немного ништяков принес» и ловко накрыл «поляну». Удивительно, как маленький неудобный вагонный столик смог вместить не только чай, но и пирожки с пирожными, и армянский коньяк, и апельсины с бананами и ананасами!.. И даже рюмки принес, а не пластмассовые стаканчики. Мало того: на самом краю столика остался сантиметр пространства, и на него проводник ухитрился пристроить крохотный телевизор с антенной, куда-то его включив. Телевизор взвыл одной из многих концертных программ, показывая, как ни странно, хорошее цветное изображение.

Лида подмигнула подруге: знай наших! Вот как относятся зрители к своим любимым актрисам!

– Я ваш поклонник, Лидия Петровна! Разрешите тост! – поднял рюмку проводник. – За ваш талант!

– Уважить поклонника – дело святое, – обворожи тельно улыбнулась Завьялова.

Чокнулись, пригубили коньяк и принялись за вечернюю трапезу.

– Как вас зовут? – спросила Вера. Лида с полным ртом что-то промычала и энергично закивала, дескать – да, как имя благодетеля?

– Михаил. То есть для вас Миша. – Он помотал головой, крякнул. – Эх! Дома расскажу, кто у меня в вагоне ехал, – не поверят! У меня ж ваш плакат на кухне висит, ей-богу! А над Настей вашей я даже плакал… – И он горячо принялся излагать перипетии последнего телесериала, где снималась Завьялова.

– Познакомьтесь, Миша, – прервала его Лида, не запоминавшая толком свои «мыльные» роли: текст заучила, отснялась – и, как говорится, до новых встреч. – Это моя подруга Вера Алексеевна. Мы вместе едем на международный фестиваль. В ваш замечательный Львов! – По выговору парня она сразу поняла, что он львовянин.

Миша что-то с жаром, но слишком быстро говорил, делая руками приглашающие жесты. Когда подруги привыкли к его необычной украинской скороговорке, стало ясно: он всей душой рад, что Львов удостоился высокой чести принимать его любимую актрису и ее подругу.

Не успели налить по второй (Вера отказалась), как в дверь заглянула квадратная тетка в форменной одежде и забрала с собой Михаила.

– «Он улетел, но обещал вернуться», – дурашливо продекламировала Завьялова и сделала звук телевизора погромче.

– Эй, ты, фрекен Бок, – сказала Вера. – К чему тебе ящик?

– Новости показывают.

– Ну, если хочешь испортить себе удовольствие, смотри новости. А я лучше витаминизируюсь.

Лученко с аппетитом съела банан и пол-апельсина. На маленьком экранчике телевизора что-то вещала голова ведущего, потом показали толпу людей. «У здания Верховного Суда, – бубнила за кадром голова, – собрался митинг. Это проводят акцию протеста родственники и друзья трех десятков погибших. Тех, которые были зверски убиты "украинским Чикатило", год назад приговоренным к высшей мере наказания. Однако Украина, как и другие страны Европы, отменила смертную казнь, и преступнику ее заменили бессрочным заключением. Митингующие требуют казни для убийцы своих родных. На плакатах надписи "Чтоб ты сдох в мучениях, убийца наших детей!" и "Судьи, у вас есть родные?!"…А теперь новости спорта…»

– Выключи, – поморщилась Вера. – Не люблю рас паленную толпу. И вот этого – зуб за зуб, кровь за кровь… Варварство средневековое.

Лида медленно выпила коньячку, промычала что-то неразборчивое, но удовлетворенное, закусила долькой апельсина.

– А я, если хочешь знать, их поддерживаю, – заявила она. – Я их понимаю. Сама бы этого маньяка задушила, хоть и христианка. Это ж надо – стольких поубивал, просто больной какой-то!

– Вот именно. Больной. Значит, изолировать. Я понимаю, если б не успела Украина присоединиться к конвенции за отмену смертной казни, тогда… Но сейчас-то зачем этот суд Линча? Закон есть закон.

– Надо ему отомстить, вот как они думают! – убежденно провозгласила Лидия. – И я с ними согласна. Если б он тронул кого-то из моих, я б… не знаю что. Не успокоилась бы, пока он жив. Наняла бы для него киллера, жизнь бы на это положила. И чтобы в мучениях, а не просто так. Зубами бы…

– Ух мы какие, – невесело усмехнулась Лученко. – Мстительные. Прям тебе граф Монте-Кристо. «За глубокое, долгое, беспредельное, вечное страдание я постарался бы отплатить точно такими же муками…» И как там дальше?.. «Недостаточно, чтобы нож гильотины в секунду отрубил голову тому, по чьей вине вы пережили ужасные мучения…» А, вспомнила: «Разве нет преступлений, достойных более страшных пыток, чем кол, на который сажают у турок, чем вытягивание жил, принятое у ирокезов, а между тем равнодушное общество оставляет их безнаказанными?»

– Точно! Молодец граф! – воскликнула актриса.

– Значит, тебе недостаточно остановить того, кто убивал. Нужно его тоже убить – чтобы доставить тебе удовольствие. Тебе и вот этой толпе несчастных. Да? И вам будет все равно, что вы наказываете не убийцу, а тварь дрожащую, больного безумца.

Лида надулась.

– А мне помнится, что его признали вменяемым, – сказала она. – Где-то писали… И – да, это толпа несчастных! У них этот придурок отнял самое дорогое! О чем ты говоришь?!

 – Тише, спокойно. Мне их тоже искренне жаль. Но можно ли так остервенело требовать казни, когда страна повернулась лицом к цивилизованному миру? Все давно живут по праву, только мы – по понятиям.

– Ты идеалистка! – еще больше надулась Завьялова.

– Да? – подняла бровь Лученко. – Ты уверена? Тогда лучше быть идеалисткой, а в циники я не тороплюсь. Тем не менее глаза у меня есть. Посмотри на них внимательно, на этих обездоленных. Ведь если б, допустим, я со своими миротворческими речами оказалась сейчас среди них, они б меня в куски разорвали. То есть совершили бы убийство. Сделали бы с инакомыслящим то, что делал маньяк с их родными. Так я идеалистка? Или ты сомневаешься?

Лида молчала.

– Я могла бы тебе сказать, что месть сжигает. И твой «молодец граф» остановился почти вовремя, спасся, если верить Дюма. Что месть как таковая вообще разрушает и того, кто мстит, и все кругом. Но ты не поймешь… Если уж ты христианка, то вспомни хотя бы, что сказано об отмщении, и успокойся. Ты, смертная, никогда не сможешь наказать так, как накажет тот, кому положено это делать. При всей своей актерской фантазии – не сможешь.

Вера раскаивалась, что позволила втянуть себя в спор. И кто ее за язык тянет – постоянно открывать людям глаза? Пусть себе пребывают в заблуждении. Вон у Лидки уголки губ опустились, наверное, жалеет уже, что потащила подругу с собой.

– Ничего. – Лиде хотелось все-таки оставить за со бой последнее слово в этом внезапном споре. – Я бы придумала.

Вера только вздохнула. Тут раздался осторожный стук: пришел Миша. Извиняясь, принялся что-то объяснять про плохо работающий титан, его прервали и предложили выпить, он с охотой согласился. Вера, хоть и не очень любила коньяк, тоже выпила. Чтобы избавиться от осадка, возникшего после спора с подругой, она начала с проводником разговор о Львове. Тот соглашался, что город уникальный. Однако умолял женщин быть поосторожнее, потому что в городе в последнее время происходят странные случаи. «Какие такие случаи?» – спросили его.

Миша сделал таинственное выражение лица и посмотрел в угол купе. Там лежала взятая Лидой в дорогу книга. Эту книгу Михаил, когда сервировал стол, опасливо, двумя пальцами отложил в сторону. Лученко, заметив его взгляд, машинально взяла книгу в руки. Гусаков, «Игра в отрезанный волос». Она как-то пыталась читать детективы этого автора, но не смогла продраться через нудный канцелярский язык. Позже, увидев его на разных телевизионных каналах, она поняла, что ей не нравится и сам автор, который без конца пиарил себя на телевидении и мозолил глаза своим слишком частым присутствием в средствах массовой информации. И вот теперь, в ночном купе поезда Киев – Львов речь зашла о его книге и книгах вообще.

– Не стоить брать эту книжку! – обратился проводник к актрисе.

– Почему, Миша? Вам не нравятся триллеры Гусакова? – спросила из вежливости Завьялова, разомлевшая от ужина.

– Не, дело не в том. Тут другое… – Он снял форменную фуражку, протер ее платком и опять надел на голову. Затем аккуратно отобрал у Лиды книгу, вновь двумя пальцами, как что-то опасное, запихнул ее в пакет и унес. – Оставил в соседнем пустом купе, – доложил он, вернувшись.

И только теперь рассказал женщинам странную историю. Поверить в нее было сложно. Больше всего она напоминала байку, нарочно сочиненную для разговоров со случайными попутчиками. Это была история о «проклятых книжках».

Во львовских кафе, ресторанах, поездах дальнего следования и городских маршрутках – словом, разных общественных местах – стали появляться забытые книжки. Кто-то их оставляет, а люди берут почитать. Михаил сам не видел, но говорили, что на этих книгах даже есть специальная эмблема, что их оставляют нарочно, как бы передавая для следующего чтения незнакомым будущим читателям. И представьте, записки вкладывают между страниц… Ну, это игра, наверное, такая. Мало ли придумано игр, может, это всего лишь вид знакомства, ничего особенного. Но буквально в последние дни, как круги по воде, пошли слухи: с тем, кто берет забытую книжку, обязательно случается несчастье.

Михаил сказал: «Мало того…», намекая, что он еще смягчил свой вывод. На самом деле дело обстоит гораздо хуже. Он достал из кармана сложенную львовскую газету, передал подругам и налил всем еще по рюмке.

– Смерть, – шепнул Миша, тараща глаза. – Говорят, кто-то специально подбрасывает книжки своим будущим жертвам. Как приманку. И если человек берет книжку, то… Усе. Гаплык!

Лида небрежно пробежала статью глазами и передала Вере. Ее это мало взволновало. Мальчик хочет обратить на себя внимание, вот и рассказывает страшненькое. Как дети в садике: в черном-черном доме есть черная-черная комната…

Вера прочитала заметку внимательно. Начиналась она описанием буккроссинга. Оказывается, есть такое молодежное движение. Возникло, как всегда, за океаном и в этом году докатилось до нас. Так что нынче во многих городах Украины буккроссеры целенаправленно оставляют книги в общественных местах: скверах, магазинах, кафе, пабах, поездах. Есть у движения собственная эмблема: книга на ножках скачет по желтому полю. И даже чехлы соорудили для книг, чтобы и в дождь, и в снег книге было сухо и тепло.

Журналист, как водится, поиграл немного словами, называя приверженцев нового движения то книгоискателями, то охотниками за книгами. Припомнил к месту и не к месту известных в истории библиофилов, притянув за уши библиоманию как диагноз. Заметил, что буккроссеров в читающем городе Львове возникло невероятное множество. Книгу здесь уважали всегда, чтение любили исстари. Во Львове и традиционные сентябрьские книжные выставки проходят как самое главное событие в жизни города. «Поэтому не случайно, – писалось в заметке, – буккросинг (погоня за книгой) оказался для тысяч юных львовян благороднее и притягательнее множества молодежных игр и прочих современных прибамбасов. Забавы и пользы ради молодые люди умышленно стали оставлять книги в общественных местах, превращая город в большую библиотеку».

Затем журналист перешел от простой информации к «жареным» фактам.

Первым пострадавшим из-за книг оказался бармен одного кафе. Он был найден совершенно обескровленным, с перекушенной сонной артерией, а рядом с ним лежала книга Кожевина «Искусство видеосмерти от Запада до Востока». Затем нашли девушку-студентку, у которой сначала выпили всю кровь, после чего выбросили с девятого этажа. А на ее теле лежала книга Якубича «Философия несвободы». Журналист утверждал, что налицо случаи вампиризма, и даже окрестил преступника «львовским вампиром». А то, что эти убийства были как-то связаны с забытыми книгами, дало возможность бойкому газетчику добавить в свой репортаж жуткие истории о трансильванском Дракуле как о якобы большом любителе чтения…

Заканчивалась заметка традиционными вопросами в пространство: как жить в таком страшном мире и вздохнем ли мы спокойно, даже если вампира изловят и пронзят осиновым колом?

Едва лишь Вера дочитала и подняла взгляд от газеты, Михаил сразу заговорил: и запугали-де эти события горожан, и милиция-де с ног сбилась в поисках вампира. Словом, спасайся кто может.

– Не так, Миша, – мягко улыбнулась Вера вспотевшему от возбуждения проводнику. – Милиция утверждает, что никакого вампира не существует, и наоборот, советует не создавать панику на пустом месте. А события пугают лишь самых суеверных. Ведь так?

– Ну да, ну да, – зачастил немного смущенный Миша. – Только вы все равно осторожненько там…

По его лицу было явственно видно, что в существование вампиров вообще и в частности львовского вампира – он, несмотря ни на какую милицию, все равно верит. С некоторым сомнением проводник искоса посмотрел на роскошную открытую Лидину шею, точно боялся вампирского нападения именно на любимую актрису. Потом стукнул себя ладонью по лбу:

– Как же так! Совсем забыл… – И выскочил вихрем из купе.

Не успели подруги переглянуться и в очередной раз похихикать над манерой Миши внезапно срываться с места, как он появился с газетным свертком в руке.

– Вот. – Он торжественно положил сверток на стол. – Вам. От меня. Теперь можно не бояться.

– А что там? – лениво спросила Завьялова.

– Чеснок, – сморщила нос Лученко.

– Точно, – немного удивленно глянул на докторшу Михаил. – Почуяли? А я три слоя газеты навертел, чтобы не пахло… Это, значит, для защиты от… От вампира. Вампиры боятся запаха чеснока.

– Я тоже не выношу запаха чеснока, – высокомерно заявила Лида. – Так что теперь, вампиром меня считать будем?

Вера расхохоталась, глядя на растерянного парня.

– Ничего, – сказала она, – спасибо, Миша, не беспокойтесь. Убережемся. Ведь, кроме чеснока, вампирам не по нраву еще яркий свет, зеркала… И, кажется, текущая вода.

– Тогда я не вампир точно, – потягиваясь, сообщила Завьялова. – Зеркала – мой самый нужный инструмент, без них я никуда!..

Качая головой, в том смысле, что его дело – предупредить, проводник вышел. Когда за ним закрылась дверь, Лида заявила:

– Не знаю, как ты, доктор Холмс, а лично я уверена, что это явно хитрый пиар, продуманный и выполненный какой-то книготорговой сетью.

– Ты имеешь в виду… То есть слухи распускаются нарочно? Чтобы покупали книги? – недоверчиво спросила Лученко.

Поскольку Лида много снималась в рекламе, она полагала себя знатоком всей подноготной разнообразных пиар-ходов.

– Милая моя! Сейчас ради рекламы такие вещи делаются – ой-ой! Самое верное средство продажи – это сплетня, а лучше какой-нибудь леденящий кровь ужастик. Можешь спросить у Дашки-рекламистки. Эти «забытые» книжки – не что иное, как приманка. Да при этом еще вампир! Конечно, таинственно и страшно – значит, привлекательно. Знаешь, работает такая информация, как жирный червячок у рыбака! Вот на этого червячка и клюют любители чтения. Тем более когда речь идет о вампире! О! Это так возбуждает! Убеждена, продажи книг во Львове сейчас выросли во много раз! Можешь мне поверить.

– Полагаешь, «львовского вампира» выдумали? – А то! Небось целый отдел маркетинга сочинял.

– Тебе видней, – согласилась с подругой Вера.

Но подумала, что дыма без огня не бывает.