Читать книгу Глоток страха - Анна и Петр Владимирские - Страница 6

Вера миновала два узких сумрачных квартала, зажатых между высокими старыми домами, и увидела долгожданное кафе. Вошла в дверь, откуда в зимнюю стужу просачивались бодрящие кофейные ароматы. Уютно, полутемный маленький зальчик, посетителей всего три-четыре человека, остальные столики пустуют – то, что надо. Взяла у подошедшей девушки книжечку-меню, задумалась. Как всегда, эспрессо? Или капучино?.. Так, что тут у них… Ага, вот что я хочу сегодня: кофе по-восточному. Кажется, его готовят на раскаленном песке. И профитроли.

Едва лишь ей принесли заказ, подошел мужчина профессорского вида.

– Чи нэ мае пани запалкив? – обратился он к Вере. Седоусый, с курительной трубкой в руке.

Вера застыла, не зная, что ответить. Что еще за «запалки»?

– Выдко, не мае, – вздохнул галичанин с неподражаемой бархатной интонацией. Забавно, но кажется, «профессор» явно намеревался познакомиться с приятной панянкой!.. Он неторопливо вернулся к своему столику.

До Лученко донеслись обрывки столь же непонятных слов: «Мы выкладатымем се…» «Такым побытом…» «Боны допомынаються одного…» Вдруг послышалось: «Вампиров в наш просвещенный век существовать не может. Разве что в налоговой инспекции». Собеседник говорившего тихонько рассмеялся и ответил: «Я тоже удивляюсь, как легко наши добрые сограждане поддаются панике…» Вера насторожилась и прислушалась. Но ей помешали: к ее столику подсел мужчина. Положил на скатерть небольшой блокнот и тщательно отточенный карандаш.

– Вы пейте кофе, а я вас порисую, – предложил не знакомец. – Да? Пока вы будете смотреть в окно. У вас лицо примечательное.

Сказано это было с таким обаянием, что Вера не стала возражать.

– Что такое «запалки»? – спросила она, с наслаждением отпивая кофе из тяжелой керамической чашки.

– Спички. Здесь так знакомятся.

Вера улыбнулась краешком губ. «А ты знакомишься, рисуя женские профили. И хочешь подловить меня на вопросе "Чем же мое лицо примечательно?" Нет, этот номер у тебя не пройдет. Такой метод знакомства стар как мир…»

– А вот у вас самое обычное лицо. Лицо пирата, – обозначила Лученко.

– Как вы сказали? – удивился рисовальщик. И вдруг рассмеялся, весело прихлопывая в ладоши. – Вы не поверите, но в кругу друзей меня так и называют – Пират!

Он действительно напоминал матроса, сошедшего наконец на берег после долгого плавания. Коренастый, небольшой, лицо самое обыкновенное, нос пуговкой, глаза лукавые, зеленоватые, седеющие на висках волосы торчат густым ежиком. Круглая голова на широкой шее, в вороте клетчатой рубашки виднеется полосатая тельняшка. Усат и бородат. Детская улыбка выскакивает из бороды внезапно, как котенок из клубка шерсти. Наверняка нравится женщинам, особенно вот этой гремучей смесью пирата и ребенка. Из зеленой безрукавки с кучей карманов торчат карандаши, фломастеры, блокноты, ручки. «В общем – канцтоварищ», – подумала Вера и улыбнулась только что придуманному слову.

– Вы тоже на фестиваль? Я вас с Лидушей видел, когда вы поселялись, – заметил Пират.

– А я на вас не обратила внимания.

– Это естественно, – ничуть не тушуясь, сказал незнакомец. – Чтобы обратить на меня внимание, со мной надо пообщаться. Хотя бы полчаса. Тогда вам станет интересно и вы заметите, какой я обаятельный и привлекательный. – Он помедлил в ожидании ответа, но женщина промолчала. – А теперь вы должны сказать, что я от скромности не умру. – И снова детская улыбка вынырнула из пушистой бороды.

– Банальностей я стараюсь не говорить… Почему вы не со всеми, не на фестивальной тусовке?

– Они поехали на неправильную экскурсию. Мне это неинтересно. И я решил пойти своим путем, – лукаво подмигнул зеленый глаз.

– Да? А что же такое «неправильная экскурсия»? – Все-таки ему удалось ее удивить.

– Неправильная – это такая, когда после завтрака тебя запихивают в туристический автобус и навязывают экскурсию по городу. Ты усаживаешься с покорностью пациента, ждущего обязательной прививки. В воздухе сразу повисает что-то монотонное о XIII веке, о галицком князе Даниле и его сыне, в чью честь и назван город… Шведский король Карл… Захвачено… разрушено и восстановлено… Нет, это неправильная экскурсия.

– Какая же, по-вашему, правильная?

– Когда ногами. В вашем случае – ножками, – не удержался Пират от лукавого комплимента. – Нельзя город рассматривать из окна автобуса, так он ничего не расскажет. Его нужно обойти, неторопливо всматриваясь. Для экскурсий, что ли, мы бросаем все свои дела и трясемся в поезде, несемся в самолете? Не могли мы дома, что ли, справочники почитать? Нет! Мы едем в другие места на свидание с Городом. Чтобы узнать его лицо и понять характер. Чтобы наполниться им. Чтобы потом, спустя много времени, доставать свои воспоминания, как драгоценности из сундука, и любоваться ими, и переживать их снова…

– Вы бывали раньше во Львове? – спросила она Пирата.

– Лет сто назад. Хотите, побродим?

– Почему бы нет?

Львов укрыл их черепицей уютных домов, башнями, рельефными фасадами, увитыми чугунной вязью балконов. Он запутал двух гостей кажущейся бессистемностью переулков и улиц. Старая брусчатая мостовая в ледяной крошке была совсем не удобна для транспорта и пешеходов, зато придавала городу еще одну краску давнего прошлого. Когда они пересекали очередную улицу, Пират крепко придержал Веру за локоток. И она почувствовала себя надежно.

Пожилая дама в какой-то сложной шляпке опознала в них приезжих и решила осчастливить рассказом о месте, где они с кощунственной беззаботностью все разглядывали. Пришлось внимать. Не все слова Вере были понятны, но общий смысл она уловила. Оказывается, улицу эту, как водится, несколько раз переименовывали. Она известна с XVIII века как улица Святого Яна, а позже Академическая. Сто с лишним лет назад здесь протекала река Плотва, затем ее зачем-то упрятали под землю…

Вера и Пират поблагодарили неожиданного гида и пошли дальше. Он предложил взглянуть на город с самой высокой точки – от Высокого замка. Ну, с высокой так с высокой. Они прошли мимо Арсенала и памятника первопечатнику Ивану Федорову, по скользкой дороге забрались куда-то вверх и оказались на Замковой улице. Вера любовалась открывшимся видом на центр города. Соборы, башни, костелы… Красночерепичные крыши, припорошенные снегом, – точно брусника во льду…

Пирату, пыхтящему после крутого подъема, почему-то сделалось ужасно весело. Он принялся лепить снежки и кидаться ими, как ребенок. Вера охотно поддержала забаву: прочь, грустные мысли, до свидания, меланхолия!..

Посмотрели на Львов сверху? Посмотрели. Теперь вниз, в старый город! Пробовать многослойный пирог истории на взгляд, запах, цвет. Словно ты пробуешь на вкус само время. Оно, время, дано и человеку, и городу от рождения, а прошлое наращивается культурными слоями, приобретается трудным опытом. Но лишь человек не хранит, что имеет. Город же тщательно сохраняет, сгущает все накопленное. Одни только названия улиц – словно театр времени: Галицкая, Ставропигийская, Друкарская, Подвальная…

Уже ждешь маленького чуда от каждого перекрестка, от любого поворота. Вот оно и появляется – настенная скульптурка над входом в заведение «Пьяный кентавр». До чего же хорош! На веселом личике с круглыми глазками выражение «веселья сердечного». Похоже, он не просыхал с рыцарских времен. В руках у кентаврика кружка, на голове корона – ну просто маленький королек средневековья. Вот как надо отдыхать!

– Обратите внимание, – заметил Пират, – мы до сих пор не познакомились, но это нам вовсе не мешает замечательно общаться. Спросите меня – почему?

Его лукавая физиономия светилась пушистым обаянием сквозь бороду и усы. Озорные зеленые глаза посверкивали, как у кота.

– Почему?

– Потому что там… – он посерьезнел и указал ладонью в перчатке вверх, – ни у кого из нас не будет имен. А только крылья.

В разгар беседы зажурчал звонок мобильного телефона в Вериной сумочке. Неужели Андрей наконец?! Нет, Лидка… «Ты куда пропала, бессовестная? У нас обед, пора подкрепиться!» – «А где вы, фестивальщики, устраиваете групповую обжираловку?» – «В кофейне "Смачна филижанка", давай сюда».

– Ладно, постараюсь найти вашу «Смачну филижанку», – согласилась Вера.

– Я вам покажу, – предложил Пират. – Мне ведь туда же. Пора воссоединиться с остальной фестивальной братией.

Разгоряченные крепкими напитками братья-аниматоры, по всему видать, уже успели познакомиться с местным диалектом: над составленными вместе тремя столиками звучало сыто-довольное «Як мае буты». Лида Завьялова налетела на Веру, затормошила, удивилась Пирату, ревниво спросила: «Когда это ты успела с Ветровым познакомиться?»

– Очень приятно, – склонил круглую голову Пират. – Эдуард Ветров.

– Вера Лученко, – назвалась она. – Я давно поняла, что вы и есть тот самый Ветров.

– Тот самый? – Он с улыбкой взглянул на Завьялову. – Понятно.

– Что тебе понятно? Кроме своих рисунков и мультиков, ты ничего знать не знаешь, – поддела его Лида.

– Зато я знаю, что дам нужно кормить. Прошу к столу, – пригласил Ветров.

Вера сказала, что ей все равно, что заказывать. И по выбору Ветрова ей принесли курицу, фаршированную апельсинами. Румяная корочка, аромат и вкус… Лученко оценила новое для нее блюдо и произнесла «Як мае буты!» с видом заправской галичанки.

Неподалеку послышались шумные возгласы. В кафе зашел мужчина в дорогой мохнатой шубе, многие бросились к нему. Подошедшим он говорил «дай Боже здоровья», обнимал и целовал. Вера сразу узнала это круглое улыбчивое белоснежное лицо, умные плотоядные глазки, которые много раз видела по телевизору. Батюк, известный театральный режиссер со склонностью к эпатажу, неуемный говорун и эпикуреец, находка для различных ток-шоу и телепередач.

Увидев Завьялову, он просиял, театрально воскликнул «Лидуша!» и направился к ней с распростертыми объятиями.

– Дай Боже здоровья, дытынко!

– Рада вас видеть, Роман Григорьевич!

Они смачно поцеловались. Лида представила Лученко:

– Познакомьтесь: Верочка, моя подруга и личный психотерапевт. Ну, Романа Григорьича представлять не надо.

– Ныне я почетный сопредседатель жюри анимационного конкурса, – галантно наклонился Батюк и поцеловал Верину руку. От него пахло дорогим мужским парфюмом. – Используют. Забивают микроскопом гвозди. А от этого микроскоп может превратиться в молоток! – Он дурашливо погрозил Лиде пальцем с золотым перстнем.

– Как же, превратишься ты, – улыбнулся Ветров. – Сам кого хочешь превратишь в выжатый лимон.

– Эдичка! Дай тебе Боже здоровья, дорогой. – Батюк глянул в Верину тарелку и громко, с пафосом заявил: – Предаетесь разврату! Я тоже хочу!

– Присоединяйтесь, – предложила Лученко, указывая на стул рядом с собой.

– Лида! Ты только в меню взгляни, тут прямо эротическая пища! Слушай! – Мэтр с выражением продекламировал: – «Печеное яблоко с миндалем», «Груша с карамелью и миндалем со сливками». Это же настоящий пищевой оргазм!

Он заказал шницель по-венски, с драматическими театральными паузами стал рассказывать Вере, как купил очочки от «Версаче» в Милане, а пиджачок в Нью-Йорке тоже от него же, а туфельки от «Прада». А парфюм «Хайер энерджи» снова-таки от «Версаче» нашего благословенного… Трепотня театральной знаменитости убаюкивала, но Вера понимала, что надолго он тут не засидится. Действительно, ровно через пять минут его позвали и Батюк ушел к другому столику, увлекая за собой Завьялову.

Когда они отошли, Пират-Ветров вдруг без всякого перехода сказал:

– Знаете, как я лечусь от плохих мыслей?

– Как? – Ей нравилось говорить с этим странным человеком.

– Если меня что-то раздражает или огорчает, я добавляю уменьшительное окончание и успокаиваюсь. На пример: человечек – это звучит горденько. Или, скажем, человечек – мерочка всех вещичек. Мы наведем порядочек в экономичке новеньким составчиком кабинетика министриков. Это не ваше дельце, соседушка, вы хамчик, жлобик и дурачок. Идите в жопку.

Вера смотрела на него несколько секунд, стараясь сдержать смех. Но смеяться хотелось неудержимо. И она начала хохотать. А он, глядя на нее, тоже засмеялся. Его смех на низких частотах напоминал то ли хрюканье, то ли всхрапывание.

– Прекрасная донна, вы знаете, что юмор – самый верный путь к сердцу женщины?

– Даже более верный, чем путь через желудок к сердцу мужчины.

– Вы не боитесь? – В его проницательных глазах за мелькали бенгальские искорки.

– Кого? Вас?

– Меня и себя. Если хотите знать – лучший секс наступает после пятидесяти лет.

– Глупости. Гораздо более опасен для женщины мужчина талантливый, необычный. Этот путь к сердцу еще короче юмора.

– О, в этом смысле я опаснее любых маньяков!..

Ветров трепался и рисовал в блокноте шаржи на окружающих, еда была вкусной, кофе крепок и ароматен. Все вроде хорошо. Почему же стало вдруг так тревожно? Почему в уголке правого глаза что-то мешает, беспокоит? Не соринка, нет – что-то мелькающее, странное.

Вера повернула голову вправо, внимательно всмотрелась. Кто там? Люди на высоких стульях у стойки? Пьют ликер… Обыкновенные посетители. Бармен? Двигает джезвами в лотке с раскаленным песком… Обычный парень. Девушка-официантка? И с ней вроде все в порядке, нормальная девушка. Только лицо уж больно серьезное. Мечется от барной стойки к столикам, ныряет за дверь в подсобку. Наверное, моет там посуду…

Официантка в очередной раз зашла в подсобное помещение. И в мгновение, пока она открывала и закрывала дверь, Вера через узкую щель увидела на полу меловые полосы. Жирно нарисованный на крашеных досках силуэт человека.

Беспомощно упавшего, разбросавшего руки и ноги.

О господи!..

Сердце бешено заколотилось. Она с обостренным вниманием осмотрела полутемный пустой зал кофейни. Неужели это было здесь?

– Что с вами, уважаемая? – заметил перемену в собеседнице Пират.

Она приложила палец к губам: тихо.

Да, та же самая стойка. Та, что ей приснилась. И вон в том углу сидел кто-то в капюшоне. Потом он вошел в эту дверь. За ним устремился бармен. И…

М-м-м, как закружилась голова!

Как же это? Зачем?

За что?!

Привычная чувствительность дарит ее новым симптомом? Мало, значит, ей предощущать опасность. Чуять, что с человеком может случиться нехорошее. Реагировать головной болью на проблемы близких людей. Теперь вот, пожалуйста, – вещие сны. Или вещий сон – это другое? Э, какая разница. Дело не в четких формулировках. Убийство произошло именно здесь. Точно. Можно никого и не спрашивать.

Так что поздравляю вас, психотерапевт Вера Лученко, Шэ Холмс в белом халате!.. Доморощенный, блин, следователь, мастер попадания в криминальные ситуации. Чемпионка по вытаскиванию ближних из дерьма. Опять во что-то втягиваешься. Что же тебя ждет в этом городе? Не случайно так все сошлось. Ох, не случайно!.. Словно котенка, тычут тебя носом, предупреждают: готовься, детка, вот чем ты будешь в ближайшее время заниматься.

Почему организаторы фестиваля выбрали для посиделок именно это кафе? Судьба у нее, что ли, такая? Постоянно сгущаются вокруг Веры Лученко странные истории. Загадки, требующие ответа…

Лученко встряхнула головой, привычным усилием воли сосредоточилась, разгладила помрачневшее лицо. Ладно. Проехали. Надо переключиться. Подумать… Что недавно так удивило ее? Рассказы проводника Михаила о «проклятых книжках». Да-да, тут есть бросающееся в глаза несоответствие. А именно: для человека мало-мальски грамотного книга никогда не может быть носителем опасности, зла. А если поиграть в сравнение книг и людей? Вера ведь умеет «читать» людей. Хотя книги читать легче. Можно ли себе представить книгу, которая сопротивляется чтению, не хочет, чтобы ее открывали и листали?

– Ты, Ветров, не умрешь своей смертью! – громко сказали над ухом у Веры. – Ты умрешь от того, что я тебя убью, скотина!

– Знакомьтесь, моя жена, Кармен, – невозмутимо произнес Пират.

У столика стояла женщина маленького роста с очень сердитым лицом.

– Это кто еще такая? – усаживаясь на третий стул к столику и бесцеремонно разглядывая Веру, спросила ревнивица. – Очередная любовница? Ты точно сексуальный маньяк. – Похоже, она слышала последнюю реплику мужа.

– Ваш муж еще не успел со мной познакомиться. – Лученко спокойно позволила осмотреть себя с ног до головы. Потом повторно заказала кофе с маленькими ореховыми печеньями и, в свою очередь, принялась рассматривать Кармен.

Острижена почти под корень, лишь над лбом торчат несколько длинных острых прядей. От этого похожа на кактус. Скорее всего, и характер колючий. Без головного убора в мороз, но зато укутала шею длинным малиновым шарфом. Дутая болотного цвета куртка и черные джинсы – стандартное безликое облачение.

– Значит, я вовремя! – По-хозяйски расположившись за столом, Ветровская жена обратилась к официантке: – Мне чашку эспрессо и то самое печенье, какое заказала эта пани.

Ветров отошел к барной стойке и заказал себе коньяк. Там он перевернул страницу своего альбома для эскизов и стал рисовать бармена.

– Вы думаете, я ненормальная, – сказала Кармен с утвердительной интонацией. – Гоняюсь за собственным мужем и устраиваю ему сцены у фонтана. Так вот, милая моя, у меня есть на то веские причины!

– По-моему, вы абсолютно нормальны. Это я вам говорю как специалист.

– Да? – оскалилась Кармен. – А когда я зарежу своего гениального кобеля, а потом вас, вы тоже скажете, что я нормальная?

Вера улыбнулась.

– Стараетесь соответствовать своему имени? – Да, ведь Кармен – синоним ревности.

– Вы что-то перепутали. Кармен – синоним свободы, желания любить кого хочется. Она как раз жертва ревности. Она никого не трогала, это ее зарезал ревнивый Хосе.

Ветрова пожала плечами и стала пить кофе, держа чашку двумя руками. Она не знала, что сказать, и выглядела озадаченной.

Тут к ним подошла Лидия Завьялова. Ее перемещение по кафе сопровождал шум – словно громче звучала музыка в колонках, и посетители как будто говорили на повышенных тонах вслед актрисе.

– Вот ты куда спряталась! – обратилась она к Вере. Кивнула ревнивице: – Привет, Кармен! Где твой благоневерный? – Но тут же сама увидела Ветрова у стойки бара и устремилась туда с объятиями и поцелуями.

– Можете сами убедиться! – Кармен призывала Веру в свидетели. – Стоит только отвернуться, как его уже кто ни попадя целует! Нет, вы только посмотрите!

На ее круглом личике, обрамленном остренькими лакированными прядями, читалось: «Оставь, оставь в покое моего Ветрова, оставь его мне, ну что тебе, трудно?! У тебя же мужиков грузовик с прицепом! С твоей красотой, Завьялова, ты себе еще кого хочешь найдешь! Ты это умеешь, это у тебя лучше всего получается! А я не умею. Как я его на себе женила, сама не пойму! Ну не трогайте вы его все!!! Пусть он хоть немножечко будет моим, а?»

Какая же ты книга, Кармен Ветрова? Малозаметна, теряется на полке среди других, оформление тускловатое. Начнешь читать – страсти-мордасти, а вникнешь и поймешь: обычное естественное желание любви. Такое же, как у всех. Сентиментальный роман ты у нас будешь, жена Пирата-Ветрова…

– Э, да успокойся ты, Кармен! Не съем я твоего Эдика! Ну, может, откушу маленький кусочек. – Лида уже присаживалась к столику.

– С огнем играешь, Завьялова! – нахмурилась ревнивица.

– Здравствуйте, панянки, – прозвучал приятный баритон.

Над столом навис блондин в синей спортивной куртке. Высокий рост, широкие плечи, светлые серо-желтые глаза напоминают взгляд молодого волка.

– О! Как ты нас нашел? – просияла Лида. – Олаф! Познакомься, это Вера, моя лучшая подруга. А это… – Она на секунду задумалась, как представить жену Ветрова. – Это просто Кармен. Знаешь, из оперы Визе.

– Для кого просто Кармен, а для кого Кармен Рустамовна Ветрова, – надменно подняла бровь женщина и протянула блондину руку, которую тот и пожал.

– Можно к вам? – тактично спросил он, с любопытством присматриваясь к женщинам, словно решая, какая из них могла бы стать его подругой.

– Ты еще спрашиваешь?! – Завьялова засуетилась, пододвигая для него свободный стул рядом с собой. – Вчера приехал? До открытия фестиваля?

– От тебя невозможно ничего утаить, Лидия, – широко улыбнулся швед.

– Ну? Зачем же ты так торопился? – требовательно спросила актриса.

– Каюсь, грешен. – Олаф театрально приложил руку к сердцу и склонил голову с обширной копной прямых соломенных волос. – Но зато я искал и раздобыл потрясающую вещь. Вот!

Он выставил на стол длинную коробку. Открыл крышку. На белом атласе лежал кинжал, украшенный серебром и золотом, драгоценными камнями и перламутром. Даже в приглушенном свете кофейни кинжал сверкал холодным азартным светом.

– Что скажете? – обратился гордый владелец антиквариата к слабому полу.

– Красивенький ножик, – обронила Кармен.

– Это не ножик! Это казацкий кинжал! – возмутился Олаф Боссарт. – Называется домаха. Чудо как хорош!

– Чудо чудное! Диво дивное! – захлопала в ладоши Лида. – Он восхитителен! Такой старинный, антикварный! – На них стали оборачиваться с соседних столов. Официантки и бармен тоже с интересом наблюдали за киношниками.

– А вам, Вера, нравится? – спросил Олаф у молчавшей женщины.

– Я не люблю оружие, – сказала она.

– Ты с ума сошла! Даже такое красивое? – Лиде хотелось сгладить неловкое замечание подруги.

Она посмотрела недовольно на Веру. Дескать, ты, подруга, не всегда и не всем режь правду-матку. Могла бы сказать красавцу Олафу что-то приятное и не выпендриваться.

– Как можно не любить оружие? – удивился Олаф. – Оно же такое…

Внезапно Верину сторону приняла Кармен.

– Ваши мужские игрушки красивы, но опасны. А если этим казацким кинжалом кого-нибудь убьют?

Швед расплылся в улыбке.

– Зачем убивать? Это атавизм. Нет, от оружия толь ко польза. Меньше страха, когда есть оружие. Тут вот ходят слухи про львовского вампира, так у меня есть чем защититься и вас защитить. – Он хохотнул, чтобы все поняли, что это шутка. Но шутка не удалась, при слове «вампир» в кофейне стало тихо. Тогда блондинистый швед пожал могучими плечами и добавил: – Ну хорошо, у меня в коллекции есть также пистолет. Можно зарядить его серебряными пулями. А чего они еще боятся? Света?

От стойки ответили, что да, солнечного света, но где его возьмешь зимой. Кто-то перекрестился: «На все воля Божья». Кто-то заявил, что не верит в вампира и что никакие на свете вампиры и прочая нечисть не помешают кое-кому завоевать Гран-при. При этом несколько человек искоса посмотрели на Ветрова. Тот не слышал и все рисовал в своем блокноте.

Лученко в это время постановила, что Боссарт – исторический роман. Неторопливость, плавность, большие объемы, любовь к прошлому, дотошность в деталях… Тут его позвали фестивальщики, ввалившиеся в теплую кофейню с мороза. И он отошел к ним вместе со своей коробкой, чтобы в мужской компании просмаковать свое приобретение.

Одного из вошедших, лысоватого господина в дорогом черном кашемировом пальто, сразу обступили. «Дай Боже здоровья», – послышались традиционные приветствия. Ему задавали вопросы, ему улыбались, его приглашали присесть за стол. Подошел Батюк, обнял лысоватого, заговорил, начал опутывать своей декламацией. Однако, увидев Завьялову, вновь прибывший направился к ней.

– А вот и герой наших мультиков! – завопила Лида, обнимая и целуя его.

– Почему это? – поднял брови смуглый «герой», приятно улыбаясь.

– Потому что главный герой всех мультфильмов и вообще любых фильмов – это продюсер, – торжественно продекламировал неудержимый Батюк. – Он даже главнее нас, бедных зависимых театральных режиссеров. Да, Авраамушка?

– Шутишь, – улыбнулся кашемировый, – кто может быть главнее народных артистов страны?

– Знакомься, – сказала Лида. – Моя подруга Вера Алексеевна Лученко. Я тебе о ней рассказывала. Мамсуров Авраам Тембулатович, наш главный герой и спонсор фестиваля!

Тот наклонился и галантно поцеловал Верину руку. Широкоплечий крепыш выделялся среди остальных, как породистый пес среди дворняжек. Под распахнутым пальто – классическая темная «тройка», белоснежная сорочка, в манжетах сверкают золотые запонки, широкий песочного цвета галстук с бриллиантовой заколкой, вывязанный мягким узлом по последней моде… «Он похож на антикварный энциклопедический словарь, – подумала Вера, – добротный переплет, толщина, основательность, знает себе цену. И немалую…»

Казалось, своим появлением Мамсуров затмил всех мужчин. Но когда к столику вернулся Ветров, то вновь непонятным образом завладел вниманием окружающих.

– Представляете, здесь моют заварочный чайник. А это неправильно!

– Почему? – удивилась Лида.

– Вот японцы заваривают чай в посуде из необожженной глины. Его пористые стенки впитывают летучие эфирные масла и придают чаю ту тонкость аромата, которую на Востоке ценят даже выше вкуса. Авраам подтвердит.

– Подтверждаю. – Спонсор рассеянно кивнул лысеющей макушкой, окруженной блестящими от геля каштановыми волнами. Его, судя по всему, несколько обескуражила способность Ветрова становиться центром любой компании.

– С каждой заваркой запах становится богаче, а чайник дороже. Накапливается история… У японских чайников есть родословная. – Пират серьезно оглядел своих собеседников.

«Конечно же, – подумала Лученко, – Ветров – это детская книга. Простой понятный язык, крупный шрифт, веселые картинки, легкость чтения. Радует и развлекает».

Несмотря на затеянную с самой собой игру в людей-книг, она почувствовала усталость. Наливалась тяжестью голова, непрекращающийся гомон начал раздражать… В кафе было шумно и тесно. Вера отправилась к себе, сказав подруге, что вечернюю фестивальную программу пропустит, что у нее разболелась голова и она хочет отдохнуть.

В номере она легла на широкую кровать, привычно расслабилась, отпустила все мысли и заботы. Засыпая, заказала себе сон про Андрея. Так уже бывало – что закажет перед сном, то и приснится. Или ничего не снится, что чаще. Но сейчас вместо Двинятина она увидела худенькую девушку с коротко стриженными рыжими волосами. Похожая на подростка, та сидела в кофейне и читала листок, вложенный в книгу в сером чехле с желтым пятном какой-то эмблемы… Девушка раскрыла книгу и, прихлебывая кофе из толстой керамической чашки, пробежала глазами несколько страниц. Допила, спрятала книгу в рюкзачок, набросила на себя серый кроличий полушубок, натянула вязаную шапочку с красным помпоном и поспешила в сумеречный вечерний город. Вот и маршрутка. Салон вечером наполовину пуст. Почему она все время оглядывается? Почему ей чудится чей-то упорный взгляд? Никто на нее не смотрит, вокруг равнодушные усталые лица. Каждый погружен в собственные мысли.

Ты правильно делаешь, детка, что никому не доверяешь. Беги к своему дому, оглядывайся, ускользай. Только почему ты стесняешься своего страха? Страх – вещь полезная. А ты-то думаешь, что дрожишь от холода и сырости, что твоя шубка старенькая и не греет, что надо меньше ужастиков смотреть. Нет, ты дрожишь от страха. Не заходи в лифт! Зашла. Вслед за ней зашел мужчина в пятнистой куртке с капюшоном и сразу отвернулся. Поздний гость к соседям… Девушка нажала кнопку, со вздохом облегчения вышла на своем девятом этаже. Лампочка на площадке, как всегда, не горела…

Вера во сне изо всех сил напряглась, сжала зубы и отвернулась. Но куда бы она ни поворачивалась, всюду видела: тело девушки летит вниз из открытого окна площадки между восьмым и девятым этажом. Падает и падает, без звука, как падает снег. И можно разжать зубы, можно уже не корчиться от сострадания – девушка ничего не почувствует от удара о землю. Потому что перед тем, как выбросить из окна, ей разорвали сонную артерию.

И кровь вытекла на снег.