Читать книгу Хрон 48 минут. Начало - Анна Ивановна Архипова - Страница 5

Андрей перезвонил. Вечером. Ася ждала. Она открыла ноутбук и изучала «детство-юность-отрочество Ковальчука» в Википедии и по немногочисленным интервью. Прозванивала журналистов, которые брали эти немногочисленные комментарии к текстам. «Лучше начинать с наших дней, с того, кого мы совершенно не знаем…» – задумалась она и тут же отвлеклась на вибрирующий мобильник. Дождалась, когда пройдут три необходимых для волнения звонившего гудка (хотя вряд ли она когда-то добивалась нужного результата) и провела пальцем по экрану.

– Здравствуйте, Андрей.

– Здравствуйте. Звонили?

– Я по поводу нашего вчерашнего разговора. Все в силе?

– Что вы имеете в виду? – растерялся артист.

– Ваше согласие сняться в моем фильме?

– Я не соглашался, – хмыкнул он в трубку.

– Но и не отказались, – включила она полнейшую идиотку, таким образом она уже смастерила себе два интервью. Обычно такое только на мужчин и действовало.

– У меня нет времени.

– У вас нет времени на вас? – удивилась она своему удивлению, как будто действительно удивилась, а не сыграла.

– Вы имеете в виду – на бесплатную работу? – возмутился артист.

– Это работа, которая приносит вам известность, – чуть тише сказала она, прекрасно зная, как работает теле- и кинобизнес. Кто-то снимается, кто-то снимает, а потом этот кто-то срубает гонорары с кассовых сборов, а кто-то другой аплодирует в зале, бесплатно пройдя на премьеру в «Октябрь».

– Мне этого не надо.

– Если бы вам не нужна была слава, вы бы не стали артистом, или я не права?

Он на несколько секунд замолчал, улыбнулся, но при этом ответил:

– Нет.

– У меня есть идея! – убеждала она.

– Оригинальная идея?

– Моя идея.

– Может быть, вы пришлете? Мне тяжело воспринимать на слух, надо, чтобы расписали идею и пришлите моему директору, – пытался отмазаться Ковальчук.

– Ну уж нет, – воспротивилась Ася, думая о том, сколько она уже про него прочитала, и очень неправильно с точки зрения редактора, что он переводит ее на своего директора. – Так я не работаю. Раз уж вы хотите, чтобы я вам расписала, то и обсуждать идею я буду только с вами. Мне кажется, вы пытаетесь уйти от ответа, права? – возмутилась она.

– Нет, не правы, – Андрей прокашлялся, что означало, что он врет. Он всегда кашлял, когда врал, но Ася еще об этом не знала. – У меня просто совсем нет времени. Давайте в двух словах, что хотите?

– Хочу документальное кино, которое раскроет вас не только как человека, который последние шесть лет живет затворником, а покажет настоящего народного артиста.

– Ася, вы же понимаете, что пытаетесь меня развести на это дешевое интервью.

– Нисколько, – откашлялась она, что означало, что она врала, только Андрей еще об этом не знал.

– Давайте так! Пишите свой сценарий, присылайте на почту, и я подумаю, – отрезал он.

– Не вижу смысла откладывать, предлагаю встретиться.

– Сначала напишите, а потом обсудим. Мне неудобно говорить. Спасибо. До свидания, – и положил трубку.

Ася от злости кинула телефон на пол, и тот прокатился по зеленому пушистому коврику из «ИКЕА».

– Напыщенный индюк, – прошипела она.

Андрей кинул телефон на кухонный стол, тот прокатился до сахарницы и врезался в нее корпусом.

– Достала!

Он сел на стул у подоконника, открыл настежь окно и посмотрел на вечернее Садовое. На улице совсем стемнело. Он закурил. Кухня наполнилась дымом. В животе заурчало. Он протянул руку, открыл холодильник, достал пачку с молоком и сделал несколько глотков.

В этой квартире давно царила тишина. Ни гостей, ни шумных вечеринок. Все это закончилось шесть лет назад. Как и он сам закончился шесть лет назад. После этого редкие интервью, к которым обязывали рекламные кампании фильмов, ну и вот эта встреча, которую обещал еще пятнадцать лет назад.

У подъезда остановилась машина, и с пассажирского сиденья вышла девушка в белом пальто. Андрей приблизился к окну и стал ждать, когда она зайдет в дом. Он давно наблюдал за соседкой по подъезду, придумывал разные истории про нее. Она могла бы быть женой какого-то богатого бизнесмена или иностранкой, прибывшей на ПМЖ в Россию, или просто успешной художницей. Неуспешные белое пальто не покупают. Девушка зашла в подъезд. Андрей вернулся на стул и откинулся на спинку. Перед глазами открывался осенний «Ла-Ла Ленд», огни, парочки, маши-и-ины. Бесконечный поток машин. Садовое горело кольцом где-то за поворотами, но звук автосигналов доносился и до него.

Андрей протянул руку к старенькому радиоприемнику, доставшемуся ему во время путешествия по Карелии. Он тогда был молодой и мог позволить себе быть бедным и при этом путешествовать. Поездка была незапланированной. Он с друзьями Мишкой Сулимом и Костей Еремеевым – все только-только выпустились из ВГИКа, – распив бутылку горячительного и побуждающего, приехали на Ленинградский – и до Петрозаводска. Проснулись где-то под Подрожьем. Костик первым открыл глаза и завопил с верхней полки, что его похитили. Успокаивались уже второй бутылкой горячительного.

В Петрозаводск прибыли к вечеру, идти было некуда, и пошли в местный театр рассказывать историю, что студентов ВГИКа отправили к ним на стажировку. А там уже закрутилось… и следующие три дня они пробыли с худруком в лесах Карелии. Где-то по пути к «чистейшему озеру» – так говорил проводник – они остановились в избушке лесника Иваныча, а там как раз стоял радиоприемник, который уже давно ловил только одну волну.

Из слабого динамика заиграл Петров с романсом из кинофильма, Андрей замер. Эта музыка не действовала только на бессердечных и глупых. А Андрей был артистом, что не предполагало как минимум бессердечности. И только левая рука отбила на подоконнике ре-диез, как тут же отвлекся от музыки души к музыке реальности: из комнаты доносилась звонкая трель мобильного. Андрей быстро встал со стула и в темноте побрел на звук.

– Да, Олежка, – ответил он на звонок директора.

– А тебе не кажется, что ты что-то забыл? – прозвучал в трубке уставший голос.

– А, ты об «Откровенно на ночь»… так это шутка такая… – усмехнулся Андрей и упал навзничь на кровать.

– Ты решил, что пора выбираться из тени?

– Всем выйти из сумрака, – захохотал артист.

– Я серьезно! – чуть повысил интонацию собеседник.

– … помнишь, я обещал… ну не обещал, а поржал когда-то, ну вот они запомнили. Так прошло 15 лет.

– То есть звать тебя на премьеру Учителя бессмысленно?

– А что там? – искренне заинтересовался он, услышав фамилию режиссера.

– «Матильда»…

– Не люблю балет… – вывернулся Андрей.

Олег Сапронов был не просто директором, он был другом. Он был первым, кто приехал в тяжелые времена к Андрею и был с ним, пока тот не пришел в себя. Они пили. Ругались. Доходило до драки. Но всегда оставались друзьями.

– Кста-а-ати, – завелся Олег, – тут очень крутой благотворительный проект запускается, в «Крокусе» проходить будет…

– Крутой благотворительный проект, Олежка, услышь себя…

– Хрен с тобой, – отмахнулся Олег, злясь на артиста.

– Как сам? – перевел тему мастер перевода тем Ковальчук.

– Рожать нам скоро, – отвлекся-таки Сапронов.

– Волнуешься?

Ковальчук пошарил рукой над головой и подтянул подушку под правую ногу, которая ужасно ныла на погоду.

– Волновался на первой, на третьем можно выдохнуть, – улыбнулся Олег, и в трубке послышалось щелканье зажигалкой.

– Будем ждать… кого ждем?

– Сына обещали. А там… да какая разница. Я, вообще, вот чего звонил, – опомнился Олег.

– Опять по делу. Никогда не можешь со мной просто поговорить, – глубоко вздохнул Андрей.

– Прости… это правда важно. У Кости Еремеева фильм новый запускается.

– Что-то интересное?

– Ну тебе должно понравиться.

– Мне интересно про 90-ые, про бандитов – стал рассуждать Ковальчук и тут же заржал.

– Это ты Палю оставь, а ты уже из этого вырос.

– Что значит вырос? Артист растет в ролях, а не с годами.

– Вот именно, в ролях! Нормально играй, нормальное кино будет, – зашипел Сапронов. – В общем, тема такая…

Ася вошла в кухню, Женька сидела на полу у приоткрытой двери балкона и выпускала дым в город.

– Ковальчук, да?

– Ковальчук – напыщенный, самоуверенный, самодовольный индюк! Нет, я все прекрасно понимаю – роли, статус, недоступность, но не мудака же включать? Он бы еще, как молодая бездарность, с ноги дверь открывал и требовал кофе с сушками!

– И как часто такое бывает?

– На каждой съемке, чем меньше у артиста ролей и песен на альбоме, тем больше корона. Я люблю Кобзона. Вот приезжаешь к нему в офис «Пекин», а Иосиф Давыдович тебе стульчик уже организовал, рассказал операторам, как свет ставить, а потом взял и с одного дубля весь текст монтажно рассказал, да так, что его «резать» жалко. Ведь он с душой. Он – человек. А это все…

– Садись, – Женька постучала по полу ладошкой и протянула сигарету. – Я увольняюсь, – Женя еще раз вдохнула и передала сигарету подруге.

– Это потому что программа не сошлась?

– Мне не доверяют… а так работать нельзя. Как можно работать с людьми, если они не верят, что ты можешь расти, развиваться… ладно, фиг с ним. Мишка твой приезжал.

Ася глубоко вдохнула дым и замерла. На секунду задумалась и выпустила.

– Видеть хотел, а чего не увидел?! Испугался? Жень, я с ним уже раз двадцать это обсуждала. Зачем мне мужчина, который ноет, все время ноет: «Я не могу найти нормальную работу, я не могу прибить гвоздь, я не могу, я не могу». Почему я могу, а он не может?! – возмущалась Ася.

– Потому что ты сильная женщина, которая дура.

Ася оторопела от такой наглости.

– Любая умная женщина – сильная. – продолжила Женя. – Только она прикидывается дурой и сваливает все на мужчину. Так же проще! Он решает, а ты красивая.

Женька привстала с пола и открыла холодильник, достала кефир и стала пить из пакета.

– Именно поэтому ты не замужем! – съязвила Ася.

– Бла, бла, бла…

На столе завибрировал мобильный.

– Мишка это…

– Я не буду разговаривать. Я больше не могу общаться с людьми, – скорчила гримасу Ася.

– Я тоже. Но это твой парень вообще-то.

– Бывший парень вообще-то.

– Вот пусть и вибрирует твой бывший парень, – Женька вышла из кухни, не оборачиваясь. – Закончишь, телефон занеси, – бросила она и закрыла дверь в комнату.

– Гадина, – прошипела Ася и схватила трубку.

Она посмотрела на экран, который тут же погас.

– Еще раз позвонишь, возьму. А если не позвонишь… – не успела она договорить, как экран снова замигал, а телефон затрясся в конвульсиях. – Ты что-то хотел? – холодно ответила она.

– Ась… – выдохнул он. – Дома?

– Что ты хотел?

– Я поднимусь? – терялся парень на другом конце радиоволны.

– Не стоит.

– Спускайся. Мы просто поговорим, – просил он так искренне, как когда-то просил провести его на «Вечернего Урганта», когда к нему MUSE приехали.

– Хорошо.

Ася положила трубку и забегала глазами по комнате в поисках переносного зеркала. Нашла его на подоконнике и стала приглаживать растрепанные волосы.

– Телефон занеси, – крикнула сонная Женька.

– Да погоди ты…

У подъезда стояла белая Mazda с длинной царапиной вдоль двух дверей с пассажирской стороны. Эту царапину сделала когда-то Ася, когда приревновала его к «какой-то овечке из Эльдорадо».

Миша ходил из стороны в сторону.

– Ну давай поговорим.

Ася прыгнула на капот и загородила ногой бьющий в стену свет фары. Миша вздрогнул и прищурился, боясь, что на капоте появится вмятина.

– Все нормально, – успокоила она.

– Я хотел обсудить нас… – сбивался он. Взрослый парень смотрел в асфальт и мялся, как будто просил повышение зарплаты у шефа.

– Мне кажется, мы обсудили. – Ася почувствовала превосходство. – Миш, если бы ты хотел, чтобы что-то у тебя было, ты бы делал, а не ныл. Иметь квартиру в Москве – это не повод останавливаться, а возможность работать еще больше…

– Да что ты привязалась к квартире. Ась, я не упрекаю тебя за то, что ты из Сибири! Ты же не ходишь в шапке из медведя и не пьешь водку, чтобы согреться! Я не вижу проблемы в том, откуда приехал или где жил человек. Важно, что ты не хочешь меня выслушать! – злился он, но глаз не поднимал, отодвигая кроссовкой кленовые листья от колеса машины.

– Хорошо. Я слушаю, – смирилась Ася и даже замолчала. Обычно она могла все, но молчать не могла почти никогда.

– Да, мне действительно не нравится твоя работа, я считаю, что человек не должен быть на работе с утра до ночи. Я просто не понимаю, что можно делать ночами в «Останкино»?

– Монтировать, – ничуть не смутилась она.

– Монтировать можно и днем! Ась, есть время, которое определено для работы, а есть время для себя.

– Миш, моя работа не имеет никакого отношения к нормальности. Я не сижу в офисе, как ты, с 9 утра до 6 вечера. Я не всегда могу отдыхать в выходные. Не всегда могу позволить себе отпуск или праздник. И ты можешь говорить, что это ужасно, что это неправильно. И я с тобой согласна! Я тоже злюсь, когда приходится выходить 8 марта на съемку или на монтаж 1 января, но я люблю эту работу. Люблю то, что я делаю. Это же как шоколадные конфеты, ими невозможно наесться.

– Это сумасшествие, Ась! А жить ты когда будешь, если все время работаешь? Заводить семью? – Миша поднял круглые глазища на свою уже не девушку и коснулся ее плеча, пытаясь образумить безрассудную.

– Я об этом еще не думала… – она закусила губу и спрыгнула с капота. – Видишь, в чем проблема – тебе не нравится, что я работаю как умалишенная, а мне не нравится, что ты сидишь и ни фига не делаешь. Мне хочется гордиться тобой, правда, хочется. Но мы разные.

– Это не повод не быть вместе, – убеждал парень.

– Мы уже четыре раза пытались начать все с начала. Ты устраивался на работу, потом увольнялся, шел с друзьями курить кальян и вести задушевные беседы. Или садился дома, жрал оливье и твердил, что тебя никто не ценит! Ну, Мишка, ну ты же не ребенок. Никого не ценят. Мы все кем-то пользуемся, нами пользуются. Мир потребления. Но и в нем можно жить в удовольствие.

Она обняла Мишу, он прижал ее к себе.

– Мне без тебя плохо совсем, – протянул он.

– Тебе не без меня плохо, тебе с собой плохо.

Она обнимала его как брата, уже не чувствуя никакого влечения. Понимая, что если не поставит точку сейчас, то не поставит ее еще раз, и еще раз, и так каждый раз, она, как героини «Модного приговора», будет тянуть до последнего, пока ее не бросит муж-тиран, и придется ей идти за новыми шмотками на телевидение, чтобы жизнь перевернуть. Но как со шмотками не меняется жизнь, так и без точки не будет финала.

– Давай так, – она отстранилась и посмотрела на этого обиженного парня, которого год назад еще любила. – Мы сейчас скажем друг другу «пока». Расстанемся. Еще раз попробуем, давай?

– И больше не будем видеться? – он посмотрел щенячьими голубыми глазищами.

– Мы же и так не видимся, я все время на работе.

– Ну да…

– Согласен?.. Да что я спрашиваю. Короче, я так решила. Нам надо расстаться, – внезапно вспылила она.

– Я люблю тебя, Ась, – прошептал он и отошел на шаг назад.

Девушка коснулась ладони Миши, он тут же ее одернул, и она ушла в сторону подъезда. За спиной завелась Mazda, свет фар стал ярче, и шины зашуршали по мокрому асфальту.

«Еще раз ушел», – подумала она.

Она всегда чувствовала, когда кто-то уходит. Когда ее первая большая любовь решила, что ему пора «валить» от этой странной телевизионщицы, он долго чиркал зажигалкой на балконе в 5 утра, мешая соседям спать, ходил по кухне как будто в ритме вальса – раз-два-три-раз-два-три-раз – и так, пока не закончились слова. Потом сел, выдохнул и сказал, что кажется больше не любит. Ася слышала, как он спускается с третьего этажа, как хлопает парадной дверью и как машина отъезжает от дома. Потом был папа. Она слышала, как он хрипит, сглатывает, снова хрипит, теряет голос, сознание, медленно дышит, и в итоге он просто ушел, сказав, что «все будет хорошо». Теперь ушел Миша. Но это не ударило в спину, как два самых важных ухода, нет, Мишин уход стал облегчением.

Да, это был невероятно важный человек для нее, который научил быть терпимее и добрее к людям, но вот он завел машину и уехал.

Ася вошла в квартиру и захлопнула дверь, повернула ключ на два оборота и села на стиральную машинку при входе.

– Все нормально? – донеслось из комнаты.

– Да. Он уехал, – крикнула она в ответ и стерла с глаз скатившиеся капли, совсем не важные капли. Они не трогали, они как последний знак препинания в тексте. Конец.

– Когда приедет? – кольнула соседка.

– Надеюсь, уже не приедет.

Она выдохнула, спрыгнула со стиралки и пошла в комнату.

– Мобильный проверь. Пиликал, – уже за дверью слышался голос Жени.

Ася подняла телефон с зеленого коврика – на экране был пропущенный от Ковальчука. Сначала затряслись руки, потом она взяла себя в них и набрала в ответ.

– Андрей, звонили? – после второго гудка заговорила она.

– Да, Ась, здравствуйте. Я звоню извиниться, – услышала она низкий, хриплый голос Андрея.

– Неожиданно… – вырвалось у нее.

– Понимаю, – она услышала, как он улыбнулся, – я просто проснулся не в духе и не подумал о том, что разговариваю с девушкой.

– Удивляете так удивляете… – продолжала она.

– Ну бросьте, неужели вы считаете, что если я актер, то я не человек? – Андрей стал говорить чуть громче, не принимая реакции Аси.

– Именно так я и думаю. Вы первый извиняетесь… о нет, Хабенский как-то раз извинился за опоздание, а потом за то, что уже торопится. Все.

Ася достала из сумки блокнот и ручку и стала выводить на бумаге квадраты, это помогало ей сосредоточиться и не думать о том, что общается с нужным ей человеком.

– Константин Юрьевич – он такой… В общем, простите, что вспылил. Давайте начнем все сначала. Я Андрей Ковальчук – артист, и я хочу, чтобы мы сделали с вами совместный проект.

– …

– Алло, вы слышите меня?

– Да, я слышу, – девушка нарисовала в квадрате круг. – Вы хотите получить главную роль в фильме про Андрея Ковальчука?

– Ну, если мне нужно пройти кастинг, то я готов. Куда подъехать? – засмеялся он.

– А давайте завтра в «Бистрот» на Чеховской, там тихо и пахнет выпечкой. Только подготовьте что-то из раннего Ковальчука, чтобы мне проще было вас утвердить, – улыбнулась Ася и от собственной наглости продавила ручкой листок в блокноте.

– Я попробую вспомнить, – усмехнулся артист.

– В семь?

Ася встала и, закусив губу, прошла из стороны в сторону малогабаритной комнаты в ритме вальса-бостон.

– Давайте раньше. Сможете в три? В семь у меня проба.

– Ок. А вы еще продолжаете пробоваться? Продюсеры не доверяют? – удивилась Ася.

– Я настоял на пробе, мне кажется, таким, каким я буду в этом фильме, я еще не был.

– Расскажите?

– Давайте завтра в три в «Бистрот». Только большая просьба: придумайте что-то оригинальное, – взмолился он, – а то складывается впечатление, что вас, журналистов, штампуют на двухнедельных курсах, одни и те же идеи, вопросы…

– Обижаете, – фыркнула телевизионщица.

– До завтра, Ася.

– До завтра, Андрей.

Ася первая положила трубку и завизжала, ей отдалось в ушах эхом. Она прыгала по комнате, кричала, еще не осознавая, что ждет ее в личных 48 минутах. Дверь в комнату медленно открылась, и сонная Женька кинула в подругу подушку.

– А ничего, что ты не одна живешь!

– Женька, – схватила она за плечи соседку, – Ковальчук согласился! Он сам позвонил и сказал, что хочет сниматься!

– Странно.

Женя встала в проходе и облокотилась на дверной косяк. Ася остановилась и замерла.

– Ты права. С чего он будет звонить и говорить… он пытается меня… да нет! Такого быть не может! Зачем ему это?

Ася продолжала ходить по комнате, будучи не в состоянии совладать с эмоциями.

– А это уже ты должна выяснить. Не думаю, что ты ему просто понравилась. Вас, журналистов, по объявлениям набирают…

– Мне нужно время… – задумалась Ася.

– В тебе ничего человеческого не осталось… один журналист!

Она захлопнула дверь перед носом соседки, открыла ноутбук и начала быстро набирать текст, сбиваясь в знаках препинания.

Уже в 14.30 Ася сидела в кафе, допивала вторую чашку чая и смотрела по сторонам, чтобы не пропустить артиста. Если бы не шкурный интерес, она бы давно уже позвонила в «Лайф» и сообщила, что Ковальчук будет с новой пассией обедать на Чеховской. Получила бы за информацию пять тысяч рублей и на них купила себе новые бежевые туфли, которые бы поставила в коллекцию туфель от «Лайфа», но сейчас новые туфли были не так важны, как документальный фильм.

В 15.07 Андрей вошел в кафе. Закрыл мокрый зонт, пригладил волосы и осмотрелся.

– Я здесь! – махнула она рукой и поправила воротничок на рубашке.

– Здравствуйте, Ася. Как ваши дела?

Он присел, улыбаясь киношной улыбкой.

– Вот чай выпила…

Она поправила салфетку на столе.

– Отличная новость, – иронично заметил он, снял пальто и повесил на спинку стула. Заказал официанту кофе с молоком и минералку с газом и только после этого спросил:

– Какие идеи?

Ася раскрыла приготовленный блокнот с каракулями. Подняла глаза вверх, прямо на черные глаза артиста и понизила голос, так на психологии в университете их учили вызывать симпатию собеседника. Но, кажется, это никогда не работало.

– Я хочу предложить вам стать самим собой. Но вот не делать эту скукотищу федерально-канальную – «Жизнь и судьба Васи Пупкина», а я хочу, чтобы вы вели зрителя, как Высоцкая в своей кулинарке делает или как блогер, который ведет влог.

– Что?

– Неважно, – махнула Ася рукой, – хочу предложить вам стать автором вашей истории.

– То есть вы хотите сделать меня ведущим?

– Не совсем так, скорее рассказчиком. То есть мы от первого лица рассказываем историю артиста. Некоего артиста, как у Радзинского… «Было это за год до революции, то есть сейчас это как бы давно, а кажется, что это было буквально вчера…» – изменила она голос, думая, что чем-то напоминает Эдварда Станиславовича. – Я хочу, чтобы вы рассказали о человеке, которого совсем не знает зритель. Так у вас получится лучше раскрыться, вы же не о себе говорите, а о каком-то актере.

– И ты вытащишь все мои скелеты, которые я должен рассказать сам?

– Хотелось бы и скелеты, мы же авторы, без драматических поворотов нет смысла рассказывать историю.

– А как ты это представляешь? «Жил-был Андрюша, который родился в Бежицком районе города Брянска в семье двух счастливых родителей. Он рос и хотел быть военным…»

– Ну, ваш текст требует доработки, – скривила она губы.

– Хорошо, не против, – улыбнулся Андрей. – Это закадровый голос?

– Нет, это все в кадре. Вы как спутник человека, о котором рассказываете. Вы идете с ним одной дорогой, проходите один путь, а в итоге мы вас соединим в роли. Вы – актер, у вас есть роль, которую вы играете. Попробуйте сыграть себя! – довольная собой, предложила Ася.

– Мне нравится… – задумался Андрей.

– Я хочу, чтобы каждая локация подвергалась комментариям. Такие мини-подводки, ведущие зрителя по вашей жизни. Вот, мы идем к цели. Это будет необычный документальный фильм, он будет от человека и про человека.

– «Судьба человека»? – представил он уже отличную роль в фильме Сергея Бондарчука. Дождался кофе и, кинув туда кусок рафинада, не размешивая, сделал глоток.

– Это уж вы замахнулись… что-то попроще, но так же ярко, чтобы зритель тут же захотел посмотреть. Почему блогеры так популярны?

– Придумаем… Сколько нужно времени, чтобы снять этот фильм?

– Для начала мне надо утвердить сценарную заявку у креативного продюсера, потом утвердить ее на канале, дальше составить смету, утвердить ее у исполнительного продюсера и только потом снимать. По идее, то, что я хочу снять, мы сможем сделать за две недели. На подготовку фильма к эфиру мне потребуется максимум месяц.

– Если надо позвонить на канал, то я встречусь с ним в семь.

– С каналом? – прищурившись, спросила она.

– С каналом… пробы у меня.

– Это облегчит задачу, – улыбнулась она и скрестила пальцы под столом. – Если вы поговорите с Шеф Шефов, то…

– То я вам позвоню, – оборвал он. – Но у меня условие!

Андрей открыл бутылку минеральной воды, и под пробкой зашипело, как и у Аси где-то под левым ребром. Она махнула головой в знак того, что слушает.

– Я не буду говорить о личном.

– О личном – это, простите, что, в вашем понимании? – напряглась Ася.

– О семье, о женщинах, о…

– А о чем мы тогда с вами будем разговаривать – о ролях? Нет уж, простите, но это телеканал «Культура», хрень какая-то… в общем-то это синонимы. Включаешь перед сном и под монотонный голос диктора засыпаешь. Мы центральный канал, нас смотрят те, кто ходят на ваши спектакли, кто смотрит ваши фильмы, кто читает про вас в желтой прессе.

– Меня нет в желтой прессе, – твердо сказал он.

– Если вы ее не читаете, это не значит, что вас там нет.

Ася начала заводиться, как заводилась, когда герои ток-шоу отказывались говорить то, что она перед съемкой заставляла их выучить по тексту сценария наизусть и повторить в камеру. И тут что-то пошло не так, и Ася где-то в своей вселенной сломала простой карандаш на две части.

– Если вы хотите хорошее кино, то нам придется придумать такую стратегию, где мы сможем вас раскрыть, обязательно упомянув вашу семью, ваших женщин, не знаю, что вы еще скрываете, что мне придется из вас вытаскивать, но вы – артист! И если уж вы решили быть артистом, то будьте честными перед зрителем! Но вы можете хотеть плохое кино… тогда это точно не ко мне.

Ася сделала глоток уже остывшего чая и выдохнула.

– Я вас понял, – Андрей прикусил губу и остановился взглядом на скулах Аси, которые появлялись, когда она смыкала зубы от злости. – Вы не злитесь, Ася. Просто поймите, что это моя работа, и я не могу появиться перед зрителями тем, кем вы хотите меня показать. Я не хочу, чтобы люди сомневались во мне, в моей работе, в моих ролях.

– Андрей, как человек Ася Одинцова, я все понимаю, принимаю и поступила бы так же, как и вы, поставила такое же условие. Но как журналист Ася Одинцова я этого не принимаю. Не принимаю по той причине, что если что-то делать, то делать это красиво, с удовольствием, чтобы мой зритель смотрел кино и кайфовал – рыдал, хохотал, бился в ярости или умилялся мелочам. Вот это, я считаю, хорошая работа, ради этого стоит что-то снимать. Если мы не действуем по этому плану, то давайте не будем занимать место на серваке9 лишними гигабайтами съемок.

Андрей посмотрел в сторону панорамного окна и уставился на мужчину с ярко-красным зонтом, который стоял у остановки и переминался с ноги на ногу, ожидая транспорта.

– Пожалуй… – артист глубоко вдохнул, снова посмотрел на Асю, которая не сводила с него глаз в ожидании ответа, – я вам позвоню.

Он достал из кармана бумажник, кинул тысячу рублей и стал собираться.

Ася откинулась на спинку стула, захлопнула блокнот и еще сильнее сжала зубы.

– Это значит да или нет?

Он замер. По-мхатовски посмотрел исподлобья на девушку, выждал секунд десять…

– Позвольте я вам завтра наберу. Мне надо обсудить.

– Хорошо, – смирилась она.

Андрей вышел из кафе, раскрыл зонт и пошел к машине через ливень. Ася рассчиталась по счету деньгами Андрея (не туфли от «Лайф», так хоть чай от Ковальчука) и тоже вышла на улицу.

Набрала номер телефона, чтобы успокоиться.

– Мам, привет. Все хорошо… гуляю… Одна гуляю. Прямо гуляю.

Ася присела на край мокрой лавочки у памятника Есенину и посмотрела по сторонам.

– Дождь. Устала немного, ничего страшного… Ела, конечно, ела. Кашу ела, чай пила. Как давление? Таблетки пьешь? – Ася потянулась за сигаретами. – Не надо, я сама куплю, да. Уверена, мам! В смысле Королева разводится с Тарзаном? Не смотри телевизор, нет, мам, не смотри. Решу с проектом и приеду, да. Да, обещаю, мам. Формат меняем, все хорошо. Долго рассказывать, руки мерзнут, – обходила она острые края.

Когда Ася только устраивалась работать на телевидение, то мама, как личный психоаналитик, выслушивала обо всех сложностях технического и психологического производства телепрограмм. Мама упорно пыталась вникнуть в суть каждой фразы, которые наполовину состояли из профессионализмов. Пыталась что-то комментировать: «А может быть, завтра помонтируешь свой прямой эфир» или «Конечно, надо красиво текст написать, чтобы он людям нравился, чтобы грамотно». Из маминых фраз можно было составлять словарь «антителевизионщика», но мама говорила всегда любя. Особенно удавалась ей фраза: «Бросай ты уже свое телевидение и ищи нормальную работу, чтобы и семью могла создать, и деньги зарабатывать». После нескольких лет маминых уговоров все бросить Ася перестала рассказывать о сложностях производства, чаще молчала. Так было спокойнее. Всем.

– Ну давай. Иди отдыхай. До завтра. Пока, мам.

Ася еще несколько минут смотрела, как за памятником двигались машины. Подумала о том, какой крутой фильм получился бы с Есениным. Он бы обязательно начинался с конной повозки. Мужчина ехал бы по бездорожью где-то под Константиново, объезжая соседние деревушки. Легкая музыка, простой незамысловатый вступительный закадровый текст. Зритель еще не понимает, кто едет в повозке, просто конь, просто копыта и скрип колеса. Повозка остановилась бы у обрыва Оки. За рекой расстилались бы крестьянские поля. И тут Сергей Александрович спрыгнул бы на сырую землю, и Ася крупно показала бы серо-голубые глаза, которые радостно смотрят на просторы дорогой сердцу деревни. А потом квадрокоптером10 со стороны поля в сторону человека и «Эге-гей! Русь-матушка!». Но с Есениным она бы не делала фильм о поэте. Она бы делала о человеке-космосе! О человеке-буре! О человеке!

Она бы обязательно спросила у Сергея Александровича про всех-всех его женщин и сделала легкий «саспенс»11, когда он заговорит о самой любимой, обязательно выделила музыкой и заглушила фоновые стихи – «да, мне нравилась девушка в белом, но теперь я люблю…».

На пешеходном переходе резко затормозила машина. Ася моргнула и отвлеклась от мыслей.